Ремонт души

РЕМОНТ ДУШИ,
или
В ПОИСКАХ МАРИИ

История в восьми новеллах
 
 
Название новелл
 
1. ТОТ, КТО ТВОРИТ ЧУДЕСА
2. ТРЕНЬ-БРЕНЬ-НАБЕКРЕНЬ!
3. СПАСАТЕЛЬ
4. БЛАГОДЕТЕЛЬ
5. «ШАРЛОТКА»
6. «ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИК»
7. ОТКРЫТИЕ
8. БЫЛО-НЕ БЫЛО


 

…Ночью в дождь по Ленинградскому шоссе мчался «мерседес».
В полутёмном салоне сидели двое: водитель – мужчина, лет сорока, и молодая симпатичная женщина. Затаив дыхание, она, не отрывала взгляд от лобового стекла, наконец, не выдержала:
– Сбавь скорость…
– Опоздаем… – ответил мужчина.
Однако, притормозить всё же пришлось: из-за поворота вынырнул полицейский пост. 
Завёрнутый в дождевик, инспектор ДПС по-хозяйски махнул несколько раз жезлом и пружинистым шагом направился в их сторону.
– Накаркала!.. – мрачно сказал мужчина женщине.
Не дождавшисьь, пока постовой приблизится, он поднял воротник кожаной куртки и стремительно вышел из машины.
– Сержант Вальцов! – отдал честь постовой хрипловатым голосом. – Правила нарушаете… 
– Простите, товарищ сержант! – ответил мужчина. – Спешим в Шереметьево…
– Предъявите права…  – произнёс инспектор на извинение мужчины.
Тот торопливо достал из одного кармана пластиковую карточку, из другого – десять долларов. Положил купюру под пластик и протянул постовому.
Тот осветил документ фонарём, и его строгое лицо расплылось в  детской улыбке:
– Александр Курлычёв! Надо же… – И тут же заметил подложенные снизу деньги. – Ну, зачем это?.. Вы лучше – автограф… А то жена не поверит…
Курлычёв достал авторучку и размашисто расписался на долларовой купюре. Постовой проворно сунул её во внутренний карман плаща.
– Будьте осторожны! – напутствовал он знаменитого певца. – Не пропустите правый поворот! Там – объезд!.. Дальше – ремонтные работы!..
Но Курлычёв уже захлопнул дверцу машины.
– Так вот, Маруся, приходиться расплачиваться за славу! – проворчал он, заводя мотор.
«Мерс», сорвался с места. Стрелка спидометра вновь переползла за 140 километров. Мария судорожно вцепилась в его колено.
Не сбрасывая скорость и продолжая держать руль, – всего-то на одно мгновенье! – он оторвал взгляд от дороги, обнял её правой рукой и покрыл поцелуями лоб, губы, шею.
В этот миг мимо них проскочил дорожный указатель со знаком объезда.  И уже на сумасшедшей скорости к ним приближалась светящаяся цепь предупреждающих фонарей вместе с огнями дорожной техники.
Глаза женщины расширились от ужаса.
Движимый неосознанным желанием выжить, Курлычёв вмял ногой педаль тормоза. Однако было уже поздно. Разбивая деревянные заграждения, машина врезалась в бетоноукладчик.
Женщина громко закричала, но её крик смешался со скрежетом металла, предсмертным скрипом тормозов и с долгим воплем автомобильной сирены…
 
 

Новелла первая.
ТОТ, КТО ТВОРИТ ЧУДЕСА
 
…Из вагона метро с толпой пассажиров вышел Курлычёв.
Спустя полгода он выглядел совсем иначе: в погасшем взгляде – пустота и равнодушие ко всему, крепко сжатые губы, пульсирующие желваки на небритых щеках. Музыкант был одет в старые потёртые джинсы, разорванные кроссовки, грязную ветровку, непонятно какого цвета. Явным диссонансом выглядел дорогой гитарный футляр, висевший на левом плече.
За ним, не упуская музыканта из виду, спешил Горбун, в чёрном дождевике.
Походкой лунатика музыкант влился в толпу, текущую к эскалатору, и покорно подчинился её неумолимому напору.
Поднимаясь, Курлычёв не обратил внимания на протиснувшегося к нему Горбуна. Не увидел позади себя и другого субъекта: высокого холёного господина неопределенных лет, в модном белом плаще и широкополой шляпе. Назовем его пока Незнакомцем.
Поднявшись наверх, Курлычёв очутился в подземном переходе. Пройдя ряд торговых палаток, остановился у последней – рядом с лестницей на улицу. Снял с плеча футляр, достал инструмент. Устроившись на деревянном ящике, он размял пальцы и принялся настраивать гитару.
В переходе появился Горбун:
– Салют, Курлыч! 
– Привет, Го;рби!
Горбун отпер свой киоск, торгующий пивом, водой и сигаретами, рядом с которым присел музыкант, зажёг свет в палатке.
Незнакомец, что шёл следом, остановился неподалеку. Купив газету, принялся рассеянно её просматривать, сам же – краем глаз – внимательно продолжал наблюдать за Курлычёвым.
– Опять приходили… – сказал музыканту Горбун.
Тот не ответил: продолжая настраивать гитару.
Горбун достал банку пива и сунул её в футляр музыканта.
– Не связывался бы с ними… 
– Сгинь! – полушутливо ответил музыкант.
– Как знаешь… – Горбун зашёл в свой киоск, открыл окно.
Музыкант отпил глоток пива и коснулся гитарных струн. В подземном переходе раздалась его песня «Маятник»:
 
– Остановился маятник...
Ни «тик», ни «так» – никак!..
И стало как-то маятно
За окнами впотьмах.

Укрывшись темнотою,
Чтобы не выдать стон, –
Я прямо с головою
Опущен в жуткий сон.

В нём кто-то, тхо крадучись,
Ничто не ставя в грош,
Злорадствуя и радуясь,
Шипит: «Ещё живёшь?..

Кому спешил на помощь?
Над кем верщил свой суд?..»
Пробило сердце полночь.
Мне приговор несут!..

Прохожие спешили мимо, бросая мимолетный взгляд на подземного певца. Изредка кто-то клал ему монетку в футляр.
Незнакомец продолжал издали за ним наблюдать.

– Ночами невесёлыми
Огонь костров дрожит.
И совами бессонными
Безвременье кружит...


В этот момент в переходе появились два крепыша: Длинный и Короткий. Уверенной поступью они подошли к гитаристу.
Коротышка бесцеремонно заглянув почти пустой футляр.
– Не обожраться бы! – расхохотался он, словно заикал.
Горбун выглянул из окна киоска.
– Платить будешь? – вежливо поинтересовался Длинный у Курлычёва.
Тот не ответил: он заканчивал петь песню:

– Картофелиной мятою
Моя душа в золе...
...Остановился маятник.
Я умер на земле...

– Не нарывайся, Курлычёв! – сбросил улыбку Короткий.

– Который час на свете?
Какой рассвет в окне?
В каком живём мы век?
В каком сгорим огне?..

Носком ботинка Длинный резко отпихнул футляр в сторону:
– Ищешь приключений на свой зад? Это раньше ты был богом. Сегодня ты – подземное дерьмо! Диггер! Понял?..
Курлычёв приподнялся, но тут же получил сильный удар от Длинного – ногой под дых. Он упал ничком на грязный асфальтовый пол, выронив гитару, которая с рассыпчатым звоном отлетела к ступенькам лестницы.
Прохожие в переходе старались побыстрее пройти мимо.
Незнакомец вскинулся было прийти на помощь, но в последний момент передумал.
Коротышка, тут же подобрал гитару и со всех ног кинулся вверх по лестнице.
Горбун выскочил из киоска на помощь музыканту. Он налетел на Длинного, пытаясь свалить с ног. Тот схватил его за шиворот и отбросил к стене.
– Не вмешивайся, падла! Двугорбым сделаю!
Наверху на улице раздались полицейские свистки.
Длинный метнулся к Горбуну:
– Слышь, Дромедар, передашь маэстро: если хочет вернуть инструмент – пусть отдаст долг и столько же «сверху».
И ранул по лестнице вслед за Коротышкой.
Горбун, которого назвали так же, как и одногорбого верблюда, склонился над поверженным Курлычёвым:
 – Ах, ты ж, Боже мой!
Лицо барда было разбито в кровь.
Горбун бросился обратно в киоск, хватая первую попавшуюся бутылку минералки. Свинчивая на ходу пробку, он вернулся к музыканту и стал поливать его лицо водой.
Тут же собралась толпа зевак. С улицы спустился по лестнице лейтенант полиции.
Горбун его сразу же заметил:
– Курлыча избили, Васильич! И гитару спёрли. Ей же цены нет! «Ямаха»! Акустика!
Полицейский достал рацию.
Сквозь толпу зевак к поверженному Курлычёву энергично протиснулся Незнакомец.
– Разрешите… Пропустите… Я – врач.
– Разборка, Голубев! – прокричал полицейский по рации, но тут же связь прервалась.
– Голубев, ты где?!.. – орал в микрофон «Васильич». – Приём!
– «Скорая» наверху, товарищ лейтенант, – тоном, не терпящим возражений, сказал Незнакомец. – Помогите его отнести.
Вдвоем они осторожно подняли безвольное тело Курлычёва и понесли по ступеням на улицу. Горбун унёс на хранение в свой киоск гитарный футляр музыканта. Зеваки стали неохотно расходиться.

…Прислонив гитариста к мраморному парапету, над которым возвышалась буква «М», полицейский оглянулся по сторонам:
– А где же «скорая»?.. 
– Сейчас подъедет, – сказал Незнакомец и, приподняв шляпу, добавил:. – Можете возвращаться к своим обязанностям.
Лейтенант хотел было что-то ему возразить, но тут же, по-военному, отдал честь, развернулся и бегом бросился вниз по лестнице. А странный господин, подойдя к краю тротуара, властным жестом щёлкнул пальцами.
И тут! – из потока машин – появилась чёрная карета, запряжённая двойкой вороных коней. Никого из горожан этому не удивился, так как никто её не видел. Для всех в городе карета была невидимой.
Незнакомец  распахнул дверцу, подсадил музыканта и следом сел сам. Затем вновь щёлкнул пальцами, и хоть возничего на облучке не было, лошади послушно тронулись в путь.
Курлычёв замычал и, открыв глаза, кинул мутный взгляд на мелькающий в окошках городской пейзаж.
– Куда едем?.. – спросил он неизвестного ему человека.
– К вам в гости, – ответил Незнакомец.
– А я вас приглашал?.. – удивился  Курлычёв.
Незнакомец кивнул.
– Это ж как надо было надраться!.. – тяжко вздохнул музыкант.
Горбун выскочил из подземки, но, к своему огорчению, не застал уже ни Курлычёва, ни Незнакомца…

…Оставив позади мост, карета въехала в Строгино.
Музыкант уже полностью пришёл в себя. Он сунул в рот сигарету и теперь безуспешно пытался найти по карманам зажигалку. Незнакомец протянул ему зажжённую из воздуха спичку. Курлычёв прикурил.
– Благодарю!.. – кивнул он Незнакомцу и добавил, выпуская изо рта сизое облачко. – Не люблю спички… Серой пахнут…
Незнакомец лишь усмехнулся в ответ.
Спустя четверть часа карета остановилась у многоэтажного дома. Незнакомец помог музыканту выйти из кареты. Лошади сами двинулись дальше.
В руке Незнакомца появился, невесть откуда взявшийся, гитарный футляр.
– Это моя гитара!.. – воскликнул Курлычёв.
Незнакомец протянул футляр музыканту.
– А бутылку коньяка – слабо?.. – хмуро спросил тот.
Незнакомец тут же вытащил из кармана плаща нераспечатанную бутылку странной формы с неизвестной этикеткой.
– Класс! – Курлычёв сунул её в карман ветровки. – Значит, дружим…
Они вошли в подъезд дома и поднялись лифтом.
Выйдя на седьмом этаже, музыкант подвёл гостя к своей квартире и стал искать по карманам ключ. Ключа не было.
– Разрешите? – любезно произнёс Незнакомец и оттопырил мизинец правой руки. Ноготь на нём стал расти прямо на глазах, превращаясь в изящную отмычку. Вставив её в замочную скважину, Незнакомец легко отворил дверь.
– Ни фига себе! – вытаращил глаза Курлычёв.

…В холле к равным обоям были приклеены концертные афиши барда. Среди них – портрет Марии. Сквозь распахнутые двери были видны дальние комнаты, почти без мебели. На пыльных окнах висели светлые шторы в винных пятнах, да ещё несвежие занавески. И куда ни кинь взгляд – батареи пустых бутылок.
На кухне надрывался телефон.
– У вас ремонт? – поинтересовался Незнакомец.
– Ремонт души… – ответил Курлычёв, устремясь на кухню. – Алло! – он снял трубку. – Привет!.. «Где был, где был!» В Америку, блин, на велосипеде ездил… Нет, сейчас не могу… – Он поставил бутылку на стол. – И выпить нет ни хрена. Давай завтра, ага?..
Пока музыкант с кем-то говорил, Незнакомец осмотрелся.
На кухне было тоже свободно от мебели – лишь небольшой кухонный стол у окна с двумя табуретами от бывшего гарнитура. На нём, среди засохших остатков плавленого сырка, апельсиновых корок, пластмассовых пробок и распечатанных конвертов от гитарных струн – высились несколько пустых коньячных бутылок и хрустальные рюмки. Мойка была завалена грязной посудой.
– Ну, всё , привет! – закончил Курлычёв разговор по телеофну и положил трубку на рычаг.
Сбросив ветровку, под которой оказался когда-то модный свитер, он подставил две рюмки под кран, ополоснул струёй горячей воды, отряхнул и возвратил на стол. Затем откупорил бутылку, подаренную Незнакомцем. Налил коньяк себе и гостю, но выпил первым «для пробы» тут же наполнив рюмку вновь, которую снова выпил один. И только налив третью, сказал:
– За знакомство! Вас как зовут?
– Дуклиан Вольф…
– Иностранец?
– Как сказть… – ответил Незнакомец.
Курлычёв собрался было опрокинуть третью рюмку, как глаза его округлились от изумленья: только сейчас он заметил, что бутылка стояла по-прежнему полной.
– Ни фига себе!..
Курлычёв поспешно достал из мойки большую чашку с надписью «Александр» и, не ополоснув её под краном, щедро в не налил коньяк до самых краёв. Однако, жидкость в бутылке по-прежнему не уменьшалась.
 – Хо! Неразменная тара! – изумлённо произнёс Курлычёв.
– Мой презент, – ответил гость.
– Спасибо!.. Славная фишка! Жаль только закусить нечем… – искренне пожалел хозяин квартиры..
На этот раз господин Вольф не щёлкнул пальцами, а лишь приподнял шляпу, и тут же миг на кухонном столе появилось множество разных блюд, с отличной сервировкой на двоих. Курлычёв, так и присел с поднятой чашкой.
– Всё, что вы здесь видите, Александр Петрович, – скупо улыбнулся Вольф, – не мираж и не сон. Тем более, не плод вашего творческого воображения…
Курлычев перевёл восхищённый взгляд с аппетитно нарезанных кусков буженины – на странного гостя:
– А вы к-кто?..
Важный гость поднял рюмку, но пить не стал, лишь повертел её в своих длинных пальцах.
– Я тот, кто творит чудеса!.. Хотите: верну славу?
– А вот этого – не надо! – нахмурился музыкант.
– Понимаю… – закивал головой  Вольф. – Вам неприятно говорить об этом…. Но что поделать! Надо смотреть правде в глаза. Я ведь не сказал, что вас забыли вовсе! Отнюдь! Вас ещё иногда вспоминают: ваши записи – редко! – но крутят на радио и телеэкранах, ваши диски пока ещё продаются… Но вы-то, вы! Что стало с вами через полгода после больницы?!.. Отказались от творчества, от друзей. Зачем?..
– Не лезли бы в душу! – исподлобья произнёс Курлычёв. – У меня мало времени перед отлётом…
Он схватил гитару и пропел песню с тем же названием:
 
– Вот и отпели мои соловьи.
Вороны кличут мне скорые беды.
Я улетаю один – без любви,
Без пораженья, но и без победы.

Верен ли выбор мой? – кто разберёт!
Кто бередит моё сердце ночное?
Я отправляюсь в далёкий полёт,
Горько кружа над родимой землёю...

Всё ли запомню и всё ль сберегу?
Церкви, леса, соловьиные рощи,
Смуглых купальщиц на том берегу...
Ветер мне крылья полощет, полощет!

Сердце моё, ни к чему эта грусть!
Я ведь не облако, даже не птица!
Только она по весне воротится –
Я же, увы, никогда не вернусь!..

Гнёзда разграблены, звёзды разбиты,
Бедных птенцов под кустами ищу…
Сердце оббито бедой и обидой…
Так и лететь мне, коли долечу…

Если же нет –  закричу перелётным
Горем пронзительным, горем своим!
Крылья раскинув, паду самолётом!
Уж отпоются мои соловьи...

Только глаза навсегда закрывая,
Пусть мне увидятся гроздья рябин!
Стая моя! Человечья ты стая!..
Клином летишь, но не вышибешь клин!..

– Браво! – вежливо зааплодировал Вольф. – Только как вы собрались лететь?.. Силёнок маловато и крылья не отрастили…
– Разумно!.. И горько… – произнёс Курлычёв.
 Он вновь налил себе и выпил до дна.
– Не огорчайтесь!.. – сказал гость. – Крылья можно отрастить… Прежде всего, бывшей славой!.. А ещё старой любовью и, конечно же, новым творчеством! Душа не может быть пустой. Особенно ваша, маэстро…
– Вам-то что до чужой души? – вновь грубо оборвал его Курлычёв.
Вольф рассмеялся:
– Это мой товар… Да-да! Понимаю, что тема весьма щекотлива… Но иначе разговора не получится. А он обещает быть интересным!.. Доверьтесь мне!..
Курлычёв посмотрел на него с недоумением:
– Лучше верните любовь, господин шизофреник!..
– Для меня нет ничего невозможного, господин музыкант! – спрятал улыбку Вольф и твёрдо ответил: – Я верну из Небытия Марию Николавну…
– Что?! – вцепился в рукав его плаща Курлычёв.
– Отпустите! – Вольф с трудом отрывая от себя руку музыканта. – Что за бесцеремонность?!.. Я вас понимаю… По человеческим меркам – конечно же, она мертва… Но когда мы с вами очутимся в другом Измерении…
– В каком ещё измерении, идиот?! – ничего не соображая, закричал музыкант. – Никуда я с вами не поеду! Сгиньте!.. Пропадите! Теперь я знаю кто вы! Я вспомнил!.. Ваша физиономия мне часто снится по ночам!.. Вы – всего лишь сон, господин Вольф, или как вас там!  И как это я сразу не догадался!.. Вас нет!..  Вот сейчас проснусь – и вас уже не будет… Так было не раз…
– Прекратите истерику! – презрительно ответил гость и решительно поставил бутылку на другой конец стола.  – Пить надо меньше! 
– Да кто вы такой, чтобы мной командовать?! – возмутился Курлычёв.
– Зовите меня «господином Импресарио»… – серьёзно сказал Вольф.
– Ещё чего! Я вас не приглашал! Так что проваливайте!
– Не получится, – ответил Вольф. – Я сам выбираю того, на ком смогу заработать. У меня удивительная интуиция на талантливых людей. За свою жизнь я помог очень многим... Я – им, они – мне... Вы тоже из их числа… Знаете, что окрыляет творчество? Любовь! Здесь вы правы… Для этого я верну вам из Небытия Марию, а вы – вернёте свою душу Искусству!.. Баш – на баш! Или, как теперь говорят: бартер… У вас – свои интересы, у меня – свои… Честно говоря, я хочу заработать на вас кучу денег! Надеюсь, мои меркантильные рассуждения не очень-то вас шокируют?..
Курлычёв молча добрался до бутылки и вновь налил рюмку.
– Правильно! Главное: не возражать… – улыбнулся гость. – Так выпьем за успех!
Они впервые чокнулись. Вольф едва пригубил из своей рюмки.
Из дальней комнаты раздался лёгкий храп.
– Кто там? – удивился гость.
– Гимнаст-калека… – ответил Курлычёв.
Вольф стремительно поднялся с табурета и направился в дальнюю комнату.
На смятой постели спал на раскладушке Горбун. 
Вольф вернулся на кухню:
– Что он у вас делает?
– Был такой номер в цирке: «Братья Селаври. Воздушные гимнасты». – ответил Курлычёв. – Неудачный полёт с трапеции… Один погиб, зато другой – остался на всю жизнь калекой… Частенько у меня ночует. Да вы его, наверняка видели в м етро – у него своя торговая палатка…
– Добрая у вас душа, Александр Петрович… – хмуро произнёс Вольф. Затем достал из кармана жилетки часы-луковку, щёлкнул крышкой. – Однако, нам пора… – И, закрыв крышку, приподнял шляпу.
Резкий ветер ударил в окно, распахнул его и разбид стёкло. Когда же ветер стих, – на кухне уже никого не было.
Проснувшийся от шума Горбун, подбежал к раскрытому окну, глянул вниз, затем вскочил на подоконник и выпрыгнул в ночь. Тёмная тень взмыла над тихим двором и пропала в ветвях деревьев…
 
 
Новелла вторая.
«ТРЕНЬ-БРЕНЬ-НАБЕКРЕНЬ!»

…В столице гостил сентябрь.
На площади Маяковского стояла привычная  автомобильная пробка.
В стареньких «Жигулях» зелёного цвета сидела молодая женщина. Она терпеливо ожидала начала движения, включила приёмник. Оттуда звучала песня Курлычева «Золотое сожаленье»: 

– Чем всё проще, чем всё проще –
Тем сложнее, тем сложнее…
Опадают наши рощи –
Золотое сожаленье.

Опадают наши клятвы
В жёлтый омут, в жёлтый омут.
Всё становится понятным
И до боли незнакомым…

Женщина в такт музыки отбивала пальцами по рулю.
 
– Зарыдать бы, убежать бы.
А куда –  не знаем сами.
Не сыгралась наша свадьба
Под осенними слезами.

И фата, ах, пожелтела
Так фатально, так печально –
Что невольно захотелось
Разложить костёр прощальный…

Жарко-красными печами
Запылали наши рощи.
Всё сгорело в их печали.
Так зачем тогда мы ропщем
И отводим наши взгляды?..
Листья жёлтые кружатся...

Никогда, прошу, не надо
В эти рощи возвращаться.
Никогда, молю: не надо
В наши рощи возвращаться!..


 За окном «Жигулей» раздался визгливый мужской крик:
– Вай! Шайтан! Держи-хватай!..
На пятачке у Концертного зала продавец одной из палаток, с восточным лицом, сломя голову мчался за мальчишкой, лет двенадцати.
Тот, словно заяц на охоте, или – как юный Паниковский, метался из стороны в сторону, прижимая к груди румяную курицу-гриль. Наконец, он выскочил на Тверскую и, лавируя между машин, ринулся на другую сторону Садового кольца. Продавец бросился вдогонку.
– Держи его, держи! Ай! Вай!.. – кричал продавец.
Но застрявшим в автомобильной пробке водителям было наплевать на его крики о помощи.
Воришка уже почти перебежал улицу, как поток машин медленно тронулся в путь. Мальчишка отскочил в сторону и очутился рядом с зелёными «Жигулями». Женщина приоткрыла переднюю дверцу:
– Брось курицу! – сказала она ему, как условие для его спасения.
Тот, не задумываясь, швырнул её на мостовую и нырнул, пригнувшись, на заднее сиденье «Жигулей». Продавец курицы побежал, чтобы её поднять, но раньше него схватила добычу появившаяся, откуда ни возьмись, огромная бродячая собака и, рыча, побежала с ней прочь. Продавец так и остался стоять посреди мостовой, растерянно озираясь по сторонам, так и не поняв, куда исчезла сворованная курица и куда делся мальчишка…

…«Жигули» свернули в тихий переулок.
– Можешь вылезать, – сказала женщина мальчику.
Тот поднялся и насторожённо вжался в сиденье. Он был белобрысый, с карими глазами и короткой стрижкой, в добротных кроссовках, джинсах и синей куртке.
– Не удалось пообедать? – спросила женщина. – Ничего страшного. Я тоже с утра ничего не ела… Давай знакомиться. Меня зовут Катя…
– Костя… – ответил мальчишка через паузу.
– Сбежал из дому?
Он промолчал. Лишь все поглядывал по сторонам, пытаясь понять, где оказался.
– Мы едем ко мне, – успокоила его Катя.
– Зачем?.. – настороженно спросил Костя.
– Для начала покормлю, а там видно будет…
– Мне нужно на Киевский…
– Опаздываешь на поезд?
– Живу я там… – ответил мальчик.
– Ну, как знаешь… – сказала она и развернула машину.

…«Жигули» доехали до привокзальной площади Киевского вокзала. На автостоянке толпилась очередь к такси. Слышался басовитый «радиоголос» Диспетчера:
– Кому в Митино?.. Машина – в Измайлово!.. На Сокол – два места!
Машины с приезжими одна за другой покидали площадь.
Заметив притормозившие «Жигули», Диспетчер – мужик гренадёрского вида – направился в их сторону.
– Кого-то встречаете? – спросил он Катю.
Костя уже вышел из машины.
– Провожаю, – ответила она.
Диспетчер заглянул в салон: на заднем сиденье лежал сложенный мольберт с этюдником.
– Платная стоянка – за углом… – сказала он.
В это время раздался чей-то пронзительный свист. Костя обернулся…
На углу площади стояла группа подростков. Один из них показывал рукой на Катину машину.
Костя тут же нырнул обратно в салон. Катя мгновенно оценила обстановку и нажала на газ.
Совершив круг по привокзальной площади, «Жигули», отъехали от вокзала.
Мальчик обернулся. Подростки уже о чём-то говорили с Диспетчером…

…Машина въехала во двор уютного переулка на Патриарших.
Катя вытащила из салона мольберт с этюдником.
– Помоги, пожалуйста… – попросила она Костю.
Тот взял их, ожидая, пока она запрёт машину.
В глубине двора стояла невидимая для всех чёрная карета, из окна которой за ними наблюдали Вольф с Курлычёвым.
– Она?.. – спросил Вольф.
– Она! Маша!.. – крикнул ей Курлычёв, собираясь выскочить из кареты.
Вольф попридержав его за руку:
– Не теперь, Александр Петрович! Вашу встречу я устрою позже…
– Разве такое может быть?.. – не поверил музыкант.
– «Нак свете много есть чудес, мой друг Гораций, которые не снились даже нашим мудрецам…» – смутно ответил Вольф словами Гамлета.
– А кто этот мальчик?..
– Её ученик!.. – соврал Вольф. – Берёт уроки живописи…
– Но Маша не умела рисовать! – воскликнул Курлычёв.
–  В этом Измерении она художница. И зовут её Екатериной… – пояснил Вольф.

…Катя жила на последнем этаже старого дома. Квартира была двухэтажной: на мансарду вела винтовая лестница.
Со всех сторон на мальчика смотрели весёлые клоуны, страшные фантастические существа, былинные княжны и витязи, седобородые старцы. Одни портреты висели на стенах, другие – стояли прямо на полу, а некоторые даже парили под потолком. Среди яркого карнавала красок, Костя вдруг увидел лицо паренька, совсем ещё ребенка. Оно было строго и печально. Особенно глаза. Ещё Костя успел заметить портрет самой Кати. Она изобразила себя, стоящей в огне – в костюме Жанны д’Арк. К её пылающей фигуре тянулись множество рук – с зажжёнными свечами, спичками, зажигалками, обрывками горящих газет. Лицо Кати-Жанны выглядело спокойным. Лишь в глазах, устремлённых к небу, застыли слёзы…
– Здорово!..  – сказал Костя и кивнул на винтовую лестницу. – Там тоже?..
– Там моя мастерская… – ответила Катя. – Ступай мыть руки и давай ужинать!
Катя забрала у него мольберт с этюдником и сама отнесла на второй этаж.

…Они сидели на уютной кухне, под цветастым абажуром с бахромой. Катя без конца подкладывала гостю то котлету, то – лапшу, то – огурец. Он ел без роздыху, успевая при этом отвечать на её вопросы.
– И каждый день ты на вокзале? – спросила она, когда Костя рассказал ей про свой сон, приснившийся полгода назад.
– Конечно!  – ответил Костя. – Он может сбыться с любой день… – И добавил: –  Вещие сны всегда сбываются.
– И твой сбудется! – заверила его Катя. – Ты обязательно найдешь своих родных. Ешь, не стесняйся… – Она положила на тарелку две оставшихся котлеты. – И тогда ты стал собираться в дорогу?
– Да… Заныкивал сухари, копил деньги…
– И никто в Интернате не знал об этом?!..
– А зачем в мои сны соваться?.. В марте сбежал. Где – на перекладных, где – на электричках… А можно… ещё лапши?..
Катя высыпала в его тарелку весь остаток из кастрюли.
– Люди злые… – сказал он. – Начнёшь просить деньги – гонят. Даже бомжи… У них каждое место заныкано. Ментам настучали. Вовремя смылся…
Он насухо вытер тарелку куском хлеба.
 – А сейчас Пастух житья не даёт… – закончил Костя свой невесёлый рассказ.
– Это кто такой?!
– Парень один. Ему девятнадцать, а уже дважды был в отсидке.
– И что он от тебя хочет?
– Чтобы я стал его «козлом».
– Кем?!
– В его тусовке все «козлы», – объяснил Костя. – «Будешь, – говорит, – у меня пастись…»
– Это как же?..
– Воровать, значит…
– А ты?..
– У меня свои дела…
– Для себя, значит, воруешь?..
– Жить-то надо!..
– Логично.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил её Костя. – Вас не обворую… Вы добрая…
– Ну, спасибо!
– Да у вас и воровать-то нечего!..
– В самом деле! Ты ешь, Костя, ешь…
– Вообще-то я… не Костя…
– А кто?!
– Это я так для чужих зовусь. Ещё для ментов… А вообще-то меня Сашкой зовут! Курловым.
– И у меня сын Саша! – воскликнула Катя. – Ему почти столько, сколько тебе…
– А где он?
 – В прошлом году с отцом на рыбалке… Лёд проломился…
Она встала из-за стола и принялась наливать из-под крана воду в чайник.
– Там… его портрет?..
– Его… – Она помолчала и спросила: – Хочешь у меня остаться?..
– Как это?..
– Насовсем.
– А как же сон?..
– Считай, что он уже сбылся…

…Утром следующего дня Катя постучала в комнату, где спал мальчик:
– Еду в Нескучный. Буду в четыре. Позже уже темнеет. На подзеркальнике –  вторые ключи…
Хлопнула входная дверь.
Саша вылез из постели. Заметил магнитофон. Нажал кнопку. По комнате раздалась песня  Курлычёва «Серебряный Бор».

– Троллейбус двадцатый. Серебряный Бор.
Пылает в полнеба осенний костёр...
Без дыма и пламени,
Ночью и днём.
Лишь ветки в костре не звенят серебром.

Над Москвою, над рекою,
Сняв серебряный убор,
Золотою головою,
Словно храм, вознёсся Бор!
В реку-Лету, в реку-Осень,
Как невесты в зеркала,
Загляделись кроны сосен –
Золотые купола.

Над кроватью висел фотопортрет Катиного сына.
Саша осмотрелся. Комната – как комната, в которой недавно жил мальчишка его возраста. Раскрытый секретер с учебниками и тетрадками. Небольшая библиотека. Несколько полок с коллекционными моделями машин. Шкаф с играми и аудиокассетами. У кресла на полу – футбольный мяч, ботинки на роликах, теннисные ракетки… 
На кухне Саша попил чай с остатками торта.
В прихожей, на подзеркальнике, увидел ключи. Повертел связку в руках. На брелке-автомобиле было выгравировано имя: «Саша». И ещё адрес.

…В Нескучном Саду стояла настоящая «золотая осень». Деревья, кусты и трава – были покрыты багрянцем.
Катя писала «Этюд с ротондой» – деревянной постройкой начала XIX века. На старом пне из небольшого магнитофона разносилась по лесу та же песня.

– Я помню наш август. Твой смех и слова.
На наши тропинки упала листва.
Молчание золотом
В соснах звенит.
Серебряный Бор нашу тайну хранит...

Над Москвою, над рекою,
Сняв серебряный убор,
Золотою головою,
Словно храм, вознёсся Бор!
В реку-Лету, в реку-Осень,
Как невесты в зеркала,
Загляделись кроны сосен –
Золотые купола.

Катя была так увлечена работой, что не заметила, а, впрочем, и не могла заметить, как позади неё, на аллее остановилась чёрная карета…

…Под ажурным колпаком Киевского вокзала стоял Саша.
Его окружала шумная толпа встречающих. У некоторых в руках были цветы. По громкоговорителю объявили о прибытии поезда. Носильщики с тележками поспешили занять лучшие места вдоль перрона. Приветственно вскрикнул гудок тепловоза, и на перрон медленно вполз пассажирский состав. Несколько раз, как молитву, Саша повторил шёпотом детскую считалку:
 
– Трень-брень-набекрень!
Начинайся, новый день!..
Дай краюху хлеба
Да чистого неба!

Состав остановился. Проводники откинули мостики над ступеньками… Из вагонов стали выходить пассажиры с бесчисленными чемоданами, тюками, корзинами. Послышались радостные возгласы и смех. Встречающие брали на руки детей, целовали их счастливые лица.
Саша стоял в стороне и по-собачьи заглядывал в глаза приезжих, ожидая от них встречного отклика. Но его никто не замечал.
– Посторонись!.. – кричали носильщики.
Людей на перроне оставалось все меньше.
Внезапно послышался женский крик:
– Сыночка!
Саша резко обернулся.
Какая-то женщина бросилась к вагону, из которого с трудом спускался на костылях молодой одноногий солдат. Женщина завыла во весь голос. Ее успокаивали. Она обнимала сына и плакала.
Саша смотрел на них широко открытыми глазами, затем опустил плечи и спустился в подземный переход.
Он не заметил, как в полутёмном закоулке, рядом с колонной, очутился в толпе привокзальных «козлов».
– А-ну, пойдём!.. – сказал ему Пастух.
Саша попробовал было вырваться, но подростки уже обступили его плотным кольцом. Двое схватили за руки, а третий, щуплый на вид, стал шарить по карманам его куртки. Он нашёл какую-то мелочь, засохший сухарь и ключи от квартиры Кати, которые тут же передал Пастуху.
– Отдай! – закричал Саша.
Парни в ответ лишь рассмеялись. Он отбивался от них ногами, но получал удар за ударом. Когда его ударили последний раз, Саша упал на грязный пол подземного перехода и замер.

…Катя продолжала писать этюд с ротондой, не заметив подошедшего Курлычёва.
Песня о Серебряном Боре продолжалась:

– Но всё холоднее лесам в октябре.
Лежать им зимою опять в серебре.
И кто-то, наверно, уронит другой
в серебряный снег поцелуй золотой!..

Над Москвою, над рекою,
Сняв серебряный убор,
Золотою головою,
Словно храм, вознёсся Бор!
В реку-Лету, в реку-Осень,
Как невесты в зеркала,
Загляделись кроны сосен –
Золотые купола.
 
Предательски затрещали сухие ветки. Катя вздрогнула и обернулась.

– Стояла белая ротонда,
В старинном парке у ручья.
Не в ней ли плакала Раймонда,
О том, что рядом был не я?!..
 
– продекламировал Курлычёв с улыбкой и тут же добавил:
– Простите, если помешал… Шёл мимо и понял, что для полной гармонии в душе не хватает лишь ваших полотен!..
Она вопросительно на него посмотрела и узнала:
– Вы… Курлычёв?.. – И перевела взгляд на магнитофон, из которого доносилась его песня.
 Он кивнул.

…Сквозь звенящий шум в темноте раздался женский голос:
– Мальчик, что с тобой? Тебе плохо?
Саша открыл глаза. Он всё ещё лежал на грязном полу в переходе. Над ним склонилась женщина с чемоданом в руке. Чуть в сторонке стояла перепуганная маленькая девочка. Саша сел. Его лицо было в крови. Тусклые огни под потолком раскачивались от сквозняка и двоились. Внезапно он стал лихорадочно шарить по карманам куртки:
– Ключи…
– Тебе помочь?.. – спросила женщина.
Сашка не ответил, с трудом поднялся на ноги и бросился прочь. Пол подземного перехода заходил под ним ходуном, но он заставлял себя бежать дальше.
Прохожие на лестнице, потом уже на улице – шарахались от одного его вида. Но свежий воздух обветрил лицо, вдул в лёгкие осеннюю свежесть, Саша почувствовал  прилив новых сил.

–  Трень-брень-набекрень!

– бормотал он.

– Начинайся, новый день!..
Дай краюху хлеба
Да чистого неба!..
 
На углу Катиной улицы, на Патриарших, он столкнулся с Вольфом. Тот взял его за руку. Саша вскрикнул от неожиданности.
– Если не ошибаюсь: господин Курлов? 
– Да!.. А вы кто?..
– Агент по розыску детей и их родителей, – ответил Вольф.
– Вы нашли… моих родных?!
Вольф прижав палец к губам:
– Тс-с!.. Не так громко. Ведь это – конфиденциальное дело…
– Чего?.. – не понял Саша.
– Тайна личного характера… – сказал Вольф. – К сожаленью, мы нашли только вашего отца, юноша. Пройдёмте в сторонку. Здесь – не место для серьёзного разговора…
Вольф повёл мальчика на бульвар Патриарших прудов.

 …Во дворе Катиного дома стояло такси. За рулём сидел Диспетчер с привокзальной автостоянки, рядом с ним – Пастух. Они кого-то поджидали.
Наконец, из знакомого подъезда вышел щуплый паренёк. Озираясь по сторонам, он подошёл к машине.
– Ну, что? – тихо спросил Диспетчер.
– Никого… – ответил щуплый.
– А сигнализация?.. – поинтересовался Пастух.
– Проверил, все чисто! – сказал разведчик.
Диспетчер достал связку Катиных ключей. Оба с Пастухом вышли из машины.
– Стой на стрёме! –– сказала Диспетчер щуплому.

…На Патриарших потрясённый Саша не переставал задавать вопросы Вольфу:
– А у отца большой дом?
– Большой,
– Сколько этажей?
– Три.
– Ого! А машин?
– Две. «БМВ» и «Мерседес».
– Шестисотый?
– Восьмисотый! –  отвечал Вольф.
Он достал из кармана жилетки часы-луковку и, поглядев на них, с облегченьем приподнял свою шляпу… В тот же миг силуэт мальчишки разлетелся на тысячу искр…

…В Нескучном Сапду у ротонды Курлычёв с Катей вели разговор.
– Предлагаю организовать совместную презентацию, – сказал он ей, – ваши картины, мой новый альбом. Все расходы беру на себя.
– Но вы не знаете моих работ!
– Я слежу за вами давно.
– Между концертами? – улыбнулась она.
– И даже во время.
– Вы меня пугаете…
– Народ должен знать своих героинь! – торжественно произнёс Курлычёв. – Ну, что, согласны?
– Заманчивое предложение!
– Тогда – в путь! Хочу познакомиться с вашим творчеством.
– Вы скоры на руку, Александр…
– Время такое. Всё нужно успеть схватить на лету. И лучше всего, если это будет Птица Удачи!
– А если промахнетесь?
– Этого нельзя допустить. Соглашайтесь!
– Дайте подумать…
– А чего тут думать? Или боитесь?
– Я уже давно ничего не боюсь…
– Тогда собирайтесь!
– Погодите! Все это так внезапно… Нужно привести в порядок свои мозги. Они у меня почему-то сползли набекрень…
Он рассмеялся и продекламировал:

– Трень-брень-набекрень!
Начинайся, новый день!..
Дай краюху хлеба
Да чистого неба!

Надо же, вспомнил! – И широким жестом показал на парковую аллею: – Карета подана!
– Я – на своей машине… – ответила Катя и принялась вытирать тряпкой кисти.

…А в это время в её квартире орудовал Диспетчер с Пастухом. Несколько серебряных цепочек и золотых украшений с туалетного столика Пастух торопливо опустил себе в карман. Ничего более ценного он так и не нашёл.
 – Пусто! – сказал парень, спускаясь по винтовой лестнице. Пряча на ходу в карман несколько антикварных статуэток. – Ещё художницу из себя корчит, сука!
Он окинул взглядом живописные полотна: 
– Может, чего взять?
– На хрен они тебе нужны?.. – поморщился Диспетчер. – Рамы фуфловые.
Взгляд Пастуха остановился на Жанне д`Арк.
– Возьму эту… – решил он. – Повешу в сортире.

…Катя остановила машину у своего подъезда. За ними въехала во двор невидимая никому карета. Тревожно засигналил клаксон такси.
Пастух подбежал к окну и увидел у подъезда зелёные «Жигули».
– Сматываемся! – крикнул он Диспетчеру.
Тот выскочил из квартиры первым. Пастух ринулся было за ним, но в последний миг – бросил  взгляд на «Жанну» и со злорадной ухмылкой достал из кармана зажигалку…
 
…Из-под раскрытой Катиной двери валил чёрный дым. Она бросилась в квартиру. Курлычёв кинулся за ней:
– Стойте! Туда нельзя!
Но Катя уже скрылась в клубах дыма.
Огонь мгновенно охватил почти все картины.
– Катя! Сгорите!
 Она подбежала к стене, где висел портрет её сына, попыталась снять картину с гвоздя, но, охваченная пламенем, сама исчезла в огненной стихии.
– Маша! Ма-ашенька-а!.. – закричал он вдруг. Это была она, его Маруся…
В подъезде раздались крики соседей.
Курлычёв выскочил на лестничную площадку.
– Помогите! Там женщина!
Снизу по лестнице уже бежали пожарные. Среди них был Горбун в экипировке.
– Держись за меня! – крикнул он Курлычёву и, сам, схватив его за руку, вместе с ним устремился вниз по лестнице.
Со всего двора сбегались к подъезду жильцы. Остервенело лаяли собаки. Бежали дети, с любопытством поглазеть на столь яркое зрелище.
Горбун вывел Курлычева из подъезда, на ходу сбивая с его ветровки тлеющие искры. Тот едва передвигал ноги. Протиснувшись сквозь толпу зевак, перешагивая через пожарные шланги, он добрёл до кареты, стоявшей в глубине двора, распахнул  дверцу…
 – Кати больше нет… – сказал он Вольфу ошеломлённо.
– И никогда не было… – спокойно ответил тот.
Курлычёв потрясённо посмотрел на него.
– Всё-то вы позабыли, Александр Петрович! При чём здесь какая-то Катя? – безжалостно произнёс он. – Мы ищем Марию… Вашу Марию!..
Он захлопнул дверцу кареты и приподнял свою шляпу.
Кони взвились над двором и понеслись в неизвестном направлении. Вслед за ними взлетел к вечерним небесам пожарник-горбун…
 

Новелла третья
«СПАСАТЕЛЬ»

…За рулём «девятки» сидел мужчина средних лет, с сединой на висках. Фамилия его была Курлыгин. Часы в автомобиле показывали начало первого ночи. Тихо звучала из магнитофона песня Курлычёва «Песня волков» 

– Нам с детских лет твердили: НЕ ЛЮБИТЬ!
Жестокими волков учили быть.
Выслеживать врага, точить клыки –
Нас этому учили старики.

А в Библии написано: ЛЮБИ!
А в Библии написано: СТРАДАЙ!
И на врагов обиды не копи,
И всем тогда обещан будет Рай!..

Он ехал по ночному Кутузовскому проспекту.

Но что такое: к ближнему ЛЮБОВЬ?..
Мы знаем только голод, боль и кровь.
Мы знаем только ненависть и злость.
А жалость нам, волкам – как в горле кость!

Но в Библии написано: ЛЮБИ!
А в Библии написано: СТРАДАЙ!
И на врагов обиды не копи,
И всем тогда обещан будет Рай!..

У ресторанов и ночных клубов, освещённые рекламными огнями, зазывали ночных водителей весёлые девицы.
Одни машины останавливались, другие их объезжали, как сделала «девятка», в которой ехал мужчина, с  сединой на висках.

– Устроим Рай себе не в Небесах,
А на больших дорогах и в лесах.
Мы брюхо мясом ближнего набьём,
И на пиру кровавом запоём:

Что Библия – она не для волков!
Хоть по ночам так ясно слышим мы:
Протяжный бесконечный вой веков...
То – волки плачут и поют псалмы...

У одного ночного клуба мужчина заметил двоих «качков» – длинного и короткого. Они насильно волокли к стоящей рядом «вольво» молодую женщину. Та отчаянно сопротивлялась, безуспешно пытаясь вырваться, и звала на помощь. Курлыгин  притормозил и вышел из машины:
– Эй, господа! Если дама говорит: «нет», это еще не всегда «да».
Но её уже затолкали в машину. Один из похитителей, повыше ростом, угрожающе двинулся ему навстречу:
– Проезжай, дядя! Жена заждалась. Чеши отсюда, пока цел!
Из машины донесся приглушённый женский крик.
– Воспитание не позволяет… – ответил водитель «девятки» и решительно направился к «вольво».
Длинный бросился к нему наперерез:
– Ах, ты мудила!..
Но тут же скорчился от боли ничком на мостовой.
Курлыгин заглянул в салон «вольво». Второй «качок» держал женщину, обхватив руками и зажав рукой рот.
Курлыгин распахнул заднюю дверцу, схватил Короткого за волосы и, как репку, выдернул из машины.
К ним уже подбежал Длинный, матерясь на ходу. В его руке блеснуло лезвие ножа. Мужчина ловко и хладнокровно перехватил его руку. Тот только успел ойкнуть. Нож звякнул о мостовую.
Короткий набросился на спасителя, зажав локтем его шею.
Длинный кинулся ему помогать.
Женщина в машине затихла. С расширенными от испуга глазами, она молча наблюдала за дракой.
Но драки почти не было. Курлыгин вывернулся из-под локтя Короткого и одним резким ударом отрубил его, одновременно сшибая ногой Длинного. Поднял с земли нож. И – вовремя: поверженный похититель уже вскочил на ноги.
– Тебе хана, дядя… – прохрипел Длинный, направляя на мужчину пистолет.
Курлыгин не стал ждать возможного выстрела, а метнул в него нож, – как будто сыграл в «дерц». Лезвие точно вонзилось тому в руку. Длинный заорал от боли, выпустил оружие на мостовую и согнулся в три погибели. Водитель «девятки» подошёл к нему и для верности пнул того несколько раз в пах тяжёлым армейским ботинком. Тот затих. Затем подобрал нож и пистолет, сунул в карман своей куртки и снова заглянул в салон:
– Валим отсюда!
Женчина выскочила из «вольво» и побежала к его «девятке». Дверцы машины захлопнулись, и та, на третьей скорости, рванула с «поля боя».
Некоторое время ехали молча.
Курлыгин включил приёмник. Оттуда пел «Прощальный вальс» Курлычёв: 
 
– Прощальная пора...
Лесов осенних тайна.
И отзвук топора
По синеве хрустальной.
И тихое: «Живи
На этом свете сиром...»
Мы жили без любви –
Расстанемся хоть с миром...

Прощай же, нелюбимая, прощай!
Не видеться во снах пообещай.
И пусть за нами следом не летит
Звонок пустых укоров и обид...

– Здорово ты их! – наконец, произнесла женщина.
– Зовут меня Александром, – ответил  мужчина, не повернув к ней головы. 
– Оля… – представилась женщина. – Куда едем?..
– Ко мне, – ответил Курлыгин. – На Плюзиху… – И добавил: – Если маршрут не устраивает – остановка по требованию…
Она не ответила. Квартал проехали молча.
– И что значит тот боевик? – наконец, спросил он.
– Интересно? – усмехнулась она.
– А то! Впустил в машину симпатичную женщину, а кто она, откуда – поди догадайся.
– Влипла я… – ответила Ольга после паузы.
– А если подробней?
Она достала из сумочки пачку импортных сигарет:
– Можно? 
– Кури, – разрешил Курлыгин.
Она закурила.
– Задолжала… – сказала Ольга, выпустив дым в щёлку окна.
– Много?
–За год отдам.
А Курлычёв продолжал петь:

– Кленовый звездопад
Звенит, в траву слетая.
Зачем горит твой взгляд,
Лампада несвятая?..
Дороги замело.
И всё же в эту осень
Прощания крыло
Меня навек уносит...

Прощай же, нелюбимая, прощай!
Не видеться во снах пообещай.
И пусть за нами следом не летит
Звонок пустых укоров и обид...

– Работы хватает? 
– Конкуренция! – ответила Ольга. – За три дня всего семеро…
Ещё один квартал проехали, не сказав ни слова.
– Давно этим занимаешься?
– С полгода.
– Замужем?
 – Есть дочь… От одноклассника залетела… Всё в вечной любви клялся. Стихи писал! Мать на коленях просила: сделай, аборт! Как людям в глаза смотреть будем? А я – ни в какую! Назло ему Зойку родила. Думала: поймёт, вернётся, прощенье попросит… Во, дура! А он после её рожденья на другой дуре женился. Уже и сына себе сварганил, а всё равно на сторону смотрит… И у меня полный мрак: пелёнки, распашонки, мать с валидолом. Денег – ни шиша!.. Смотрю на себя в зеркало и реву весь день. И чего, говорю себе, хоронить задумала? А-ну, давай, собирайся! Как у Тургенева: «В Москву, в Москву!..»
– Это у Чехова…
– Один хрен!.. Говорю себе: с кем надо познакомишься, принцессой станешь!.. Молодая, симпатичная, фигура – что надо! Все наши девчонки давно уже из посёлка удрали… А мне-то чего теперь терять? Втихую собралась, ребёнка на мать бросила. Думала: заработаю кучу денег – вернусь… А, может, и здесь останусь. Куплю квартиру. Заберу дочку… 
– А сама откуда?
– Из-под Самары… Всё было! И деньги были, и жила весело. И принцессой называли… Ведь – не дура. Как говорила Наташка: чем выше интеллект – тем ниже поцелуи…
Курлыгин посмотрел на неё:
– Острячка, твоя подружка!
– Прирезали её месяц назад… Жадность задушила… Днём и ночью – вкалывала, вкалывала, и всё мало казалось. Приехала как-то по вызову, а их пятеро оказалось…  А заплатили за одного… Ну. Она права качать стала, её и…Допрыгалась… И так мне после этого жутко стало!.. Выходить на работу боялась… Несколько раз с охранником ездила. Думала даже домой вернуться… Вот только долг держит…
– А долг-то откуда?
– Хотела с матерью помириться. Заняла. А та от денег отказалась. Ну, я их на себя сдуру и грохнула! Шмотки купила… Одних только духов французских на пятьсот баксов!!.. Думала: быстро отдам. Только теперь нам много не отваливают. Так что влипла! И уехать не могу… Паспорт, гады, отобрали. Ещё грозились дочку украсть, а меня прирезать…
Она замолчала. Он больше ни о чём не спрашивал. А Курлычёв всё пел:
 
– Не стой же на крыльце,
Вся в скорби и печали.
Что быть должно в конце –
Неведомо вначале...
Не верю я слезам
Среди кленовых просек.
Лишь эхом по лесам
Вздохнёт измена-осень...

Прощай же, нелюбимая, прощай!
Не видеться во снах пообещай.
И пусть за нами следом не летит
Звонок пустых укоров и обид...

Машина остановилась на Плющихе, у подъезда старого дома.
– Да, не дворец!.. – выглянула из окна Ольга.
– Так ведь и ты не принцесса!.. – усмехнулся в ответ Курлыгин.

…Они вошли в его квартиру – две небольшие, чисто прибранные комнаты. Несовременная мебель. Хотя вряд ли сюда вписалась бы другая.
Курлыгин снял куртку, выложил на столик в прихожей нож и пистолет.
Ольга присела на табурет и принялась стаскивать сапоги. 
– Тапочки в доме есть?!
– Женские не держим!
– Так ты не женат?!
– Некогда было…
Он прошёл на кухню, бросив мимолетный взгляд на её стройные ноги.
Ольга заметила это:
– За день устали…
Она прошла за ним и уселась на угловой диванчик.
Кухня была крохотной. Кроме традиционного «уголка», в ней с трудом вместился резной старинный буфет.
– Хорошо у тебя, тихо… – сказала она, закуривая.
– Это потому что ночь… – ответил Курлыгин и спросил: – Чай, кофе?
– Выпить бы чего…
Он достал из холодильника початую бутылку водки, полбатона колбасы, кусок сыра, открытую банку с солёными огурцами, поставил на стол две рюмки из буфета и принялся наскоро сервировать стол. Нарезал сыр, колбасу, хлеб. Ольга включила транзисторный приемник. Оттуда передавали одну из песен Курлычёва – «Никитские ворота»:
 
– Я постучусь в Никитские ворота,
Когда придёт желанная пора...
Ты выйдешь, на бегу шепча мне что-то,
С тверского полусонного двора.

Никитские ворота,
Ночной пустой  бульвар…
В обнимочку полёты
Неторопливых пар…
И речи, от которых
Не спать уж до утра...
И листьев лисий шорох...
Желанная пора!..

Раздался телефонный звонок.  Он снял трубку:
 – Слушаю! Когда?.. Есть в четыре!
Положив трубку на рычаг, посмотрел на стенные часы над дверью – на низ было два ночи.
– Ах, блин!..
– Это кто звонил?
– С работы... – Разлил водку по рюмкам. – Ну, давай поночевничаем, что ли! Хлопнем за встречу!
– Поздно уже… – сказала она, но рюмку взяла.
– Для тебя это, небось, самое привычное время!
– Да нет, бывало что и днём…
Они чокнулись, выпили и стали слушать песню:


– Такая ночь не повторится дважды.
Ничто не промелькнёт из прошлых лет.
И лишь такси напомнят экипажи
Позолочённых сгинувших карет...

Никитские ворота,
Ночной пустой  бульвар…
В обнимочку полёты
Неторопливых пар…
И речи, от которых
Не спать уж до утра...
И листьев лисий шорох...
Желанная пора!..

– А у тебя работа ночью? – спросила Ольга.
– В основном.
– А ты кто?
 – Спасатель… В четыре утра за мной приедут.
– Новый теракт? – с тревогой спросила она.
– Землетрясение на Алтае…
– Так далеко?
– Я и дальше летал. В Мексику, например!..
Она поднялась:
– Так я пойду…
– Стоп!.. Здесь останешься. Запрёшься на все замки. Дверь бронированная, сам ставил. Холодильник забит на неделю. Одной хватит. Вернусь дня через три и всё улажу.
– Да ничего ты не уладишь! Они же мой самарский адрес знают!
Она направилась в прихожую.
Курлыгин побежал за ней, схватил за локоть.
– Пусти! – вырвала руку Ольга.
– Никуда я тебя не пущу!
– Ты что надумал?..
– Спасти тебя хочу!
– Зачем?.. Понравилась?.. Так давай по-быстрому и разбежимся.
– Дура!
– Слушай, чего ты от меня хочешь? Надоели все эти душеспасательные беседы!..
– Я же тебе помочь хочу, понимаешь?!
– Сама справлюсь.
Он обнял её. Она замерла в его объятьях. С кухни доносилась песня :

– И птичий хор введёт нас в искушенье.
И чьи-то тени из былой дали;
Нас вознесут над храмом Вознесенья,
Где обвенчался Пушкин с Натали...

Никитские ворота,
Ночной пустой  бульвар…
В обнимочку полёты
Неторопливых пар…
И речи, от которых
Не спать уж до утра...
И листьев лисий шорох...
Желанная пора!..

– На любовь потянуло?..
Курлыгин не ответил.
– Пусти!.. Ну, как в кино «Преступление и наказание»! – Рассмеялась: – Проститутку пожалел!.. А меня жалеть не надо.
– Ничего ты не поняла!
– А что тут понимать? Сегодня один, завтра другой! И все жалеют. Я уже и лиц не помню, и что шептала – забыла… Хочешь, я и тебе в любви признаюсь?..
– Не хочу.
– И правильно. Я прилипчивая. Но не подлая – клофелин в рюмку не насыплю. Вот Наташка бы тебя обула!
– А ты святая? Что, если дочь когда-нибудь узнает?..
Ольга весело рассмеялась:
– А ты поверил?.. Может, я всё это выдумала – и про дочь, и про деньги!.. Может, я вообще воровка!.. Обчищу тебя до копейки! 
– У тебя какой долг?
– Зачем это тебе?
– Интересно узнать – сколько стоит свобода.
– Пять тысяч баксов... – Она пристально на него посмотрела и перешла на шёпот: – Слушай, запри меня, а? Чтоб не сбежала… – И порывисто его обняла.

…Они лежали, обнявшись. Комнату освещал свет уличных реклам.
– Я тоже, дура, вечной любви ищу!.. – сказала Ольга вполголоса. – Только её не бывает.
– Это почему?
– Да потому что нет вечной жизни!
– Зато есть одна. И не хрен ею разбрасываться! У меня… сестра была… Такая вот, как ты! Когда я в Чечне воевал, она из дома сбежала. Тоже в Москву.
– А ты откуда?
– Из Рязани. Снял квартиру, устроился на работу. И каждую ночь прочёсываю улицы… Её ищу.
– В Москве проституток много…
Помолчали.
– А как она выглядела?
– Кто?
– Твоя Наташка.
– Блондинка. Глаза чёрные… Ты думаешь… это она?..
– Не знаю… Да нет!  Точно не она! Во-первых, она крашеная. Во-вторых, может вовсе и не Наташка. У нас таких мало, кто настоящее имя засвечивает.
– А у тебя какое?
– А я своё не меняла. Не могу, когда в постели зовут чужим именем. Хоть на час любви, но только для меня!..
 Они поцеловались.
– Как приеду, позвоню условным звонком: два длинных и два коротких… Запомнила?
Ольга кивнула.
Спустя час она уже стояла у окна и видела, как во дворе Курлыгин направился к подъехавшему чёрному автомобилю…
На самом же деле, он подошел к чёрной карете, но этому не удивился.
– Опаздываем, товарищ Курлыгин!  – сказал Вольф. – Самолёт на полосе.
Курлыгин сел в карету:
– А почему Емельянов не приехал?
– Технику отправляет.
Курлыгин выскочил во двор.
– Куда вы?!
– Оружие забыл!
Вольф приподнял свою шляпу… Силуэт спасателя тут же разлетелся на тысячи искр…

…Как только карета отъехала, внимание Ольги привлёк мужской силуэт на детской площадке. Неизвестный поднялся со скамейки и заспешил к подъезду. За ним – след в след – двигался ещё кто-то…
Ольга заметалась по квартире.
Увидела на столике в прихожей забытый Курлыгиным пистолет. Взяла его и замерла около входной двери.
Тишину раннего утра растревожил резкий звонок в дверь: два длинных и два коротких. Она вздрогнула… Затем с улыбкой бросилась отпирать все замки.
На пороге стоял Курлычёв.
– Кто вы?.. – спросила Ольга, отступая с пистолетом в глубь квартиры.
– Маша!.. – улыбнулся Курлычёв.
Ольга направила на него пистолет:
– Не подходите!..
– Это же я!.. – изумился Курлычёв и сделал шаг навстречу.
– Выстрелю!
– Глупо…
– Я не шучу! – резко сказала Ольга.
– Стреляй! – он сделал ещё несколько шагов к ней. – Я перестал бояться.
В открытую дверь вбежал Горбун. Он бросился наперерез Ольге, пытаясь выхватить из её рук оружие. Раздался оглушительный выстрел. Ольга упала на пол. Пистолет остался в руках Горбуна.
– Маша! Машенька!.. – бросился к ней Курлычёв. – Ты убил ее!.. – с ненавистью крикнул он Горбуну. – Кто ты такой?..
– Твоя Мария жива… – ответил тот.
– Что?.. – Курлычёв обернулся к лежащей навзничь Ольге.
Её тело исчезло. Он ошалело повернул голову к Горбуну. Но и того уже не было в прихожей.

…Курлычёва всего трясло.
– Успокойтесь… – сказал ему Вольф, когда тот сел в карету. – Ничего страшного не произошло. Небольшой сбой в расчётах… Как-никак – другое Измерение… Вашу руку, маэстро! Никуда она от нас не денется…
Вольф приподнял шляпу, и карета поднялась над двором…

…А в это время на кухне зазвонил телефон. Горбун с пистолетом в руке снял трубку:
– Алло! Да, квартира Курлыгина!.. А кто его спрашивает?.. – Он выглянул в окно: у подъезда стояла машина МЧС. – Видите ли, товарищ Емельянов… его нет дома… И уже не будет никогда…
Горбун положил на рычаг телефонную трубку, оставил на столе пистолет, выключил приёмник и погасил свет. Потом распахнул створки окна и легко вскочил на подоконник. Он взмахнул руками и, как большая человеческая птица, взлетел над крышами…
 
 

Новелла четвёртая.
«БЛАГОДЕТЕЛЬ»

Было восемь часов утра.
Курляпин – мужчина, лет сорока, с «мешками»  под глазами  из-за бессонницы – заблокировал кнопку звонка будильника и с неохотой вылез из постели, оставив в ней спящую жену.
Спустя четверть часа, в немодном, но тщательно выглаженном костюме, он стал пить чай с баранками на неуютной кухне, давно требующей ремонта. В его руках была газета «Из рук в руки». Заглянув напоследок в спальню и убедившись, что жена спит, он осторожно вышел из квартиры, неслышно затворив за собой дверь.
У подъезда сел в «копейку» и выехал из сретенского двора.
 
…Машина остановилась у роскошного здания «Эльфа-банка». Его фасад был из тёмного зеркального стекла.
Взяв подмышку тонкую папку, Курляпин запер дверь машины и под мелодичный звон вошел в дверь-вертушку.
Ему тут же преградил путь охранник.
– Мне к Соколовской, – сказал мужчина. – Мя фамилия Курляпин.
– Ее сегодня не будет… – ответил охранник.
– Посмотрите, пожалуйста, в списке…
 – В списке вы есть. А Соколовской не будет… – не заглядывая в бумаги, сказал страж «Эльфа-банка».  – Зайдите послезавтра…
С мелодичным звоном завертелась входная дверь.
В вестибюле появился солидный господин, в стильном костюме, дымчатых очках, с большим кейсом в руке. За ним, не отставая, двигались два телохранителя.
Охранник вытянулся в струнку.
Солидный господин прошёл мимо Курляпина, затем вдруг обернулся и пристально на него посмотрел.
– Саня?.. – спросил солидный господин.
– Вы… меня? – не понял Курляпин.
– Санёк! – радостно воскликнул господин в дымчатых очках.
Курляпиг не поверил:
– Соболев?! Лёнька?!..
Они по-дружески обнялись. Охранник с телохранителями невозмутимо стояли рядом. Их лица ничего не отражали.
– Ты что здесь делаешь? – спросил Соболев.
– Да вот… – смущённо ответил Курляпин. – Обещали устроить… А ты?
– Я здесь служу!.. – рассмеялся Соболев.
– Послушай!.. – произнёс Курляпин вполголоса. – Может, замолвишь за меня словечко перед Соколовской?.. Я отблагодарю…
– Может, и замолвлю… – улыбнулся Соболев.
– А ты здесь – кто… если не секрет?..
– Пошли со мной… – сказал Соболев.
Курляпин посмотрел на охранника. Тот продолжал стоять «по струнке».
Соболев взял Курляпина под руку. Два живых «шкафа» двинулись следом.
Они же распахнули перед ними дверь кабинета на втором этаже.
– Мои апартаменты! – гостеприимным хозяйским жестом пригласил Соболев Курляпина.
Телохранители остались за дверью с золотой табличкой:

Президент «Эльфа-Банка»
СОБОЛЕВ Леонид Михайлович
 
– Ну, Ленька, ты даёшь!.. Супер!.. – Курляпин был ошеломлён реальными событиями. – Как это тебя угораздило?..
Соболев усадил гостя в одно из мягких кожаных кресел.
– Отдышись, Санёк! Сейчас чего-нибудь сообразим… – Он нажал на одну из кнопок телефона.
– Слушаю, Леонид Михайлович! – послышался женский голос по грмкой связи.
– Аллочка, нам «гостевой набор»!.. – ответил Соболев и, отключив связь с секретаршей, спросил у гостя: – Сколько мы с тобой не виделись? Лет пятнадцать?
– Семнадцать, – уточнил Курляпин. – Как закончили институт.
– С ума сойти! – искренне удивился Соболев. – Обо всех в курсе, о тебе же – ни слуху, ни духу. Впрочем, ты никогда не любил выделяться.
– А чего выпендриваться?.. – пожал плечами Курляпин.
– Э, не скажи! – рассмеялся Соболев. – Сегодня скромность – самый большой недостаток! Стольким жить мешает. Сейчас, Саня, надо быть: а) энергичным, б) иметь хороших друзей и в) уметь их использовать!
Дверь бесшумно отворилась. В кабинет вплыла секретарша – молодая особа с «гостевым набором» на подносе. Он состоял из бутылки коньяка, разложенных на блюдце долек лимона, обсыпанных сахаром; двух пиалушек с ломтиками шоколада и мармелада; фарфорового чайника с кипятком, двух чашек и банки растворимого импортного кофе.
Пока она расставляла всё это на отдельном столике, Курляпин окинул любопытным взглядом кабинет. Все, как положено: евроремонт, жалюзи на окнах, «кондишн», стильная офисная мебель, два компьютера и три телефона. На стене, за спиной Соболева, висел малоизвестный портрет улыбающегося Президента России.
Засервировав столик, секретарша так же бесшумно вышла.
Соболев разлил коньяк по рюмкам:
– Ну, Санек, за встречу!..
Они чокнулись, но выпил только один Курляпин. Соболев поставил полную рюмку на стол:
– Как же так вышло, что ты до сих пор не при деле?!
Курляпин положил в рот дольку лимона:
– Да, нет… Я… работал, конечно…. Но всё это – не по душе… То – экспертом на базе, то – в Налоговой Полиции, то писал финансовые…
– Стоп-стоп! – прервал его Соболев. – Налоговая Полиция – это интересно!.. Остались связи?
– Так, по мелочи…
– Копейка – рубль бережет! – рассмеялся бывший институтский товарищ. – Хоть убей, Санька, не понимаю: почему ты – один из лучших «мозгов» нашего факультета – не нашёл своего места под солнцем!
– У всех разное понятие о финансах и финансировании, Леня.
– Самое главное, чтобы оно совпадало с руководством! – Соболев наполнил новую рюмку Курляпину. – А что, если тряхнуть стариной?.. Ты куда хотел у нас устроиться?
– Соколовская обещала место бухгалтера в Отделе платежей.
– Что?! Простым бухгалтером?! Эх, Жанна Львовна! Это было ещё одной её непростительной ошибкой!.. Что ж, попробуем исправить… – Он нажал на телефоне нужную кнопку: – Алла, зайди!
Спустя мгновенье, секретарша уже стояла рядом с раскрытым блокнотом.
– Пиши приказ… – сказал Соболев начальственным тоном, не глядя на Курляпина, – …С завтрашнего дня новым Управляющим банка назначается господин Курляпин Александр… Как твое отчество? – спросил он у него.
– А-александрович…
Соболев продолжил общаться с секретаршей:
– Срочно займись оформлением Александра Александровича…  Документы при тебе? – спросил он у Курляпина.
Тот ошалело кивнул и сунул секретарше папку. Она выскользнула из кабинета.
– Леня, ты что задумал? Ведь я не справлюсь!..
– Справишься. Соколовская справлялась.
– А её, что… уволили?..
– Убили, – без эмоций ответил Соболев. – Вчера похоронили.
– К-как… убили?! – изумился Курляпин.
– А как убивают? Ночью в подъезде, двумя выстрелами в затылок.
– З-за что?..
– На этот вопрос ответит следствие… А банку нужен Управляющий. Финансовые потоки не могут из-за этого остановиться. Финансы – наш перпетуум мобиле! И лучшей кандидатуры, Саня, на это место – я не вижу. Надёжный человек – это редкость! А что может быть надёжней однокурсника, с которым четыре года провёл бок о бок в общежитии?.. У всех свои «дружеские узы»… Свой «ближний круг»… Ты ещё раздумываешь?!..
– Да… То есть, нет… Я… согласен…  Конечно же, согласен!..
– Ну, слава Богу!
Они вновь чокнулись, и Соболев опять поставил свою невыпитую рюмку на стол.
– Неужели совсем не пьёшь? – удивился Курляпин.
– Если нельзя отказаться. А ты закусывай! Шоколад – французский, мармелад – швейцарский… В «гостевом наборе» – другого не держим… А выглядишь ты, скажу честно: неважнецки! Неужели жена не кормит?.. Или не женат?
– Женат… Живём несколько лет гражданским браком… Да ты её знаешь! Таня Карасева – с экономического.
– Танька?!.. – не поверил Соболев. – Красавица факультета! Надо же! Она у нас – кто?
– Технарь-переводчик.
– Срочно привози! Мне нужен свой человек… Для деловых встреч и брифингов. Тем более: экономист. Да ей цены нет!
– Я поговорю… – пообещал Курляпин. – Но она у меня девушка с характером… Сам-то женат?
– Не помню. Растет, правда, сын…
– Большой?
– Одиннадцать лет.
– Учится, наверное, в Сорбонне?..
– Почему обязательно в Сорбонне? В экономическом колледже. В Штатах. А у тебя есть наследники?..
– Леонид Михайлович! – раздался голос секретарши. – Факс из Женевы!
– Неси! – сказал Соболев по связи. – И назначь на завтра Правление! Часиков на десять. – Он выключил телефон и поднялся с кресла. – Ну, Санька, до утра! Приезжай пораньше. Проинструктирую… А уж обо всех тонкостях нашего дела – после. – И протянул Курляпину руку: – Рад, безумно рад! Как говорят: «Бог медлит, но не опаздывает!» Да, вот ещё… – Он достал из бумажника банкноту в сто долларов. – Не смей отказываться. Это – «на удачу». И обязательно переговори с Татьяной!

…Купив у своего дома в супермаркете всевозможные продукты, фрукты и сладости, а ещё  роскошный букет, Курляпин направился домой.
Открыв ключом дверь, услышал из глубины квартиры привычный стук компьютерной клавиатуры.
На цыпочках хотел пройти на кухню, однако, бутылки из пакета выдали его: стукнувшись о косяк, громко звякнули.
Стук оборвался.
– Сань, ты? – спросил женский голос из дальней комнаты.
Он поспешно сгрузил все пакеты на стол.
– Я, Танюша, я! – крикнул он ей.
– Ну, что?..
– Всё расскажу! Ты работай, работай!..
Курляпин принялся торопливо открывать консервным ножом всевозможные банки.
– Осталась последняя страница! – отчиталась она.
– Кормилица ты моя! – ласково ответил он.
– Сань, поставь чайник! Есть хочется. Кажется, в морозилке остались две вчерашние сосиски…
– Неужели остались?.. – театрально удивился он. – Ну, просто – царский обед!
Он стал сервировать стол, выставив в самый центр бутылку шампанского, поставил букет в вазу с водой. Оценив результаты своего труда, Курляпин прошёл в комнату.
Татьяна трудилась за стареньким компьютером.
– Как успехи? – она устало потянулась.
– Пойдем, расскажу за чаем…
Они прошли на кухню. Увидев накрытый по-царски стол, Татьяна изумлённо глянула на Курляпина:
– Что это?..
– Дары одного волхва…

…Ранним утром, по давней привычке, Курляпин на несколько минут опередил звонок будильника и осторожно вылез из постели, стараясь не разбудить Татьяну.
На кухне, среди неубранного вчерашнего пиршества, он сварил чашку дорогого кофе, проглатывая на ходу остатки вечернего торта и читая «Коммерсантъ».
В своём лучшем костюме он спустился во двор. Подойдя к «Жигулям», Курляпин увидел, что стоящий впереди «БМВ», перекрыл ему выезд. Он посмотрел на часы и приоткрыл дверцу.
– Не могли бы вы чуть отъехать в сторону? – попросил он молодого водителя. – Я опаздываю на службу.
И внезапно услышал в ответ:
– Господин Курляпин?
– Да…
Бойкий водитель тут же выскочил из иномарки и уважительно распахнул перед ним заднюю дверь.
– Прошу, Александр Александрович!
– Зачем? – не понял Курляпин.
– Юрий! – представился молодой человек. – Ваш личный водитель.

…Ещё вчера Курляпин подъехал к «Эльфу-банку» на своей старенькой «копейке», а сегодня роскошная иномарка подвезла его к парадному подъезду.
Одновременно с ним притормозил «Мерседес», из которого вышел Соболев.
– С началом карьеры! – поприветствовал он своего бывшего однокурсника за руку, придирчиво оценивая его костюм.
– Сегодня получишь «подъёмные», – сказал он ему, – и Аллочка займется твоим гардеробом… Только ты это… с ней «не того»… Приватизирована…

…Из конференц-зала, вполголоса переговариваясь между собой, вышли сотрудники банка. Говорили о новых планах и, конечно же, о только что назначенном на должность Управляющего Александра Курляпина.
Последними покинули зал Президент и Управляющий банка.
– Представление прошло нормально, – сказал Соболев. – Они тебя приняли. Только будь немного построже. Никому не позволяй садиться на шею. Люди у нас не обидчивые: понимают, что достаток бытия определяет состояние…
Войдя в свой кабинет, Соболев достал из сейфа деловые бумаги.
– Здесь – списки дочерних банков и кампаний, – сказал он.
Курляпин веером их пролистал:
– Так много?..
– Чем больше, тем лучше. Присаживайся, проведу начальный урок политграмоты…
Так начался первый рабочий день Управляющего «Эльфв-банка».

…Несколько дней спустя Курляпин просматривал на компьютере счета оффшорных фирм, вначале недоумённо, затем нахмурясь. Он распечатал документы на принтере и с решительным видом заспешил к Соболеву.
Завидев нового Управляющего, Соболев поманил его рукой и указал пальцем на кресло, сам же – продолжил разговор по телефону на французском языке. Во время ответа собеседника он прикрыл рукой микрофон и произнёс вполголоса:
– Это – господин Монфор из Женевы. Наш человек! – Затем продолжил разговор и вскоре положил трубку. – Все подготовил? – спросил он. – Давай подпишу, а то опаздываю…
Тот молча протянул ему распечатку. Соболев быстро просмотрел бумаги.
– Что это?..
– Суммы на счетах оффшорных фирм, которых нет в списках, – ответил Управляющий .
– Откуда они у тебя?.. – удивлённо спросил Соболев. – Ведь это – конфиденциальные документы! Залез в банк данных?
– Как Управляющий, я обязан знать всё, что здесь делается, – сказал Курляпин.
– Правильно! Как Управляющий, Сан Саныч, ты должен заниматься управлением в целом, а не лезть в частности! Тоже мне – хакер нашёлся!
– Это не частность, Лёня! – возразил Курляпин. – Это – финансы! И – немалые! А куда они идут – мне неизвестно…
– Мне известно!.. – хмуро ответил Соболев.
Он поднялся из-за стола и подошёл к окну. Немного постоял спиной к Курляпину, затем внезапно обернулся с лёгким смешком:
– Да-а, Саня, чувствуется твой опыт в Налоговой Полиции!.. Оценил!.. А теперь послушай, что я тебе скажу… Помнишь, перевод с греческого: «олигос архе»?
– «Правление немногих», – перевёл Курляпин.
– Молодец, «отлично»! А кто они, эти олигархи, которыми так пугают народ?.. Правильно! Экономисты, политики, и ещё финансисты. Это – мы с тобой олигархи, Саня, мы – та особая элита общества, так сказать, – его сливки… Это мы делаем для страны деньги, создаём экономику, предоставляем миллионам граждан рабочие места. Не Президент, Саня, не Дума, не Правительство, а – мы с тобой!.. Согласен?!
Курляпин молча кивнул.
– Тогда молча подумай, – усмехнулся Соболев, – могут ли люди, вроде нас, – жить так же, как все остальные? То есть: не вовремя получать зарплату, а если получать, то – копейки, недоедать, нищенствовать! Могут?..
Курляпин подавленно молчал.
– Правильно! Не могут, Саня! И, главное: не должны!.. Мой сын учится в Штатах, знает несколько языков, овладевает законами экономики. Кому, как не ему, я когда-нибудь передам свое дело? И он, будь уверен! продолжит его не хуже меня, и так же будет делать деньги и предоставлять миллионам граждан рабочие места…
– Леонид Михайлович, вас – Шикин! – встрял в его монолог голос секретарши.
– Пусть перезвонит позже… – сказал он ей по связи. И продолжил: – А ты? Разве ты, Саня,  не достоин, неся такую голову на хилых плечах, иметь, пусть небольшой, но свой дом – где-нибудь в Европе?
Курляпин молчал и слушал.
– Правильно, Саня! Достоин! Так же, как и я. Ибо мы с тобой, кто? Олигархи! Из клана немногих… Все законы экономики и финансов везде одинаковы – что в Африке, что у нас. Только почему там живут лучше?.. Парадокс!
Вновь затарахтел голос Аллы-секретарши:
– Леонид Михайлович, вас Щипунова!
– Меня нет! – ответил он раздражённо и сказал Курляпину: – А потому, Саня, живут лучше, что любые идеи здесь – обращаются в прах, банки лопаются, как мыльные пузыри (и не всегда не без помощи самой власти!). Разве она тебя защищает? Она душит своими тупыми законами, дебильными предписаниями, несусветными налогами! А в благодарность за её «блестящую» политику – мы же ещё должны с ней делиться!.. А попробуй не поделись! – Он усмехнулся. – Уберут – не пикнешь!..
– Соколовскую тоже убрали? – вдруг спросил Курлычёв.
– Следствие покажет… – снял ухмылку Соболев. – Так вот, Саня, пока деньги лежат там – я спокоен. Конвертация моих идей, моего труда в виде евробумажек – запрятана в надёжные швейцарские сейфы. Я обеспечиваю себе спокойную старость. Разве это – несправедливо?.. Умный человек не должен быть бедным! Оттого и крутимся, оттого не всегда платим налоги. Нас душат, а нам хочется дышать полной грудью.
– Почему же ты не уезжаешь?
– А зачем? Мне и здесь неплохо. Ты думаешь, я не патриот? Я – не идиот, Саня! Я согласен оставлять деньги здесь. Но только не сегодня. Лет через сто!.. Я люблю своё дело, но когда знаешь, что здесь оно превратится в дерьмо, – становишься осторожным циником… Так что давай делать дело! Деньги должны крутиться. А копаться в грязном белье – не твоего гениального ума дело!.. И ещё!.. Сведи-ка меня до отъезда с твоими бывшими – из Налоговой…

…Через день в кабинет заглянул обаятельный мордатый жлоб.
– Полицию вызывали? – спросил он Соболева.
Вслед за ним в дверях появился улыбающийся Курляпин:
– Фёдор Николаевич! Из Налоговой!.. А это… – проедставил он Соболева, – Леонид Михайлович! Наш Президент…

…Спустя неделю Курляпин уже звонил Соболеву из Швейцарии.
– Молодец, Саня! – говорил ему начальник. – Продолжай в том же духе… Монфор знает, что делает. Твоя задача – прислушиваться к его советам… Командировку продлим… Да! И не забудь подняться на Эйфелеву башню. Ощущение поразительное: будто весь Париж у твоих ног! Всё, Саня, отбой!.. Из Нью-Йорка звони только по мобильному. Оревуар!

…После евроремонта квартиру Курляпина было невозможно узнать: она стала похожа на квартиру из рекламного клипа. Татьяна за новеньким компьютером переводила очередную статью. Зазвонил телефон.
– Алло!.. Здравствуйте, господин Соболев!.. – удивилась она. – Спасибо… Нет, к роли «соломенной вдовы» за одну неделю я еще не привыкла… – рассмеялась она. – Звонит… Почти каждый вечер… Только что – из Нью-Йорка… Настроение хорошее. У меня?.. Это вы о чем?.. Увы, сегодня занята… Ну, уж допоздна – это точно… А о чём разговор? Опять вы про своё!.. Разленилась я жутко, Леонид Михайлович! При одной мысли, что нужно будет вставать каждый день – ни свет, ни заря, и в дождь, и в снег – подвергает меня в уныние… Я уж лучше проживу переводчицей-надомницей… Потом: сама себе хозяйка. Хочу – работаю, хочу – гостей принимаю… Нет, сегодня не могу. Даже на полчасика… – Внезапно она резко поменяла тон: – Я всё помню, Леня!.. Ну и что с того, Лёнечка? Это было так давно!.. Нет, он не знает… Прежде всего, я этого не хочу!.. Нет, не ошибаюсь!.. И не вру… Не вздумай, Лёня! Я все равно тебя не впущу!..
 
… Спустя три недели, у «зелёного коридора» Курляпина встречал с каменным лицом его водитель.
– Вначале домой!.. – сказал ему Управляющий банком. – Что у тебя с лицом, Юра?.. Знаешь, чем отличается гражданин цивилизованного мира от нашего? Он умеет улыбаться!
– Татьяна Владмировна в больнице…
– Что?.. – не понял Курляпин. Наконец до него дошло: – Что с ней?!
– Она – в реанимации… Состояние тяжёлое…
– Где?!
– В Гинекологической Клинике…
Курляпин помчался к выходу. Водитель с двумя чемоданами едва за ним поспевал.

…– Лёня… Я её теряю… – сказал Курляпин по телефонц. – Нужна срочная операция. Её может сделать только профессор Кудряшов… Нет, он – в Питере…
В тот же вечер из Петербурга прилетел профессор…

…Татьяну везли на каталке по коридорам Клиники.
Следом за ней спешили Курляпин и Соболев.
Каталка въехала в операционную, где её уже ждал готовый к операции, Кудряшов. Соболев о чем-то перекинулся с ним несколькими словами.
 – Я у тебя в долгу, Лёня… – тихо сказал ему Купляпин.
Соболев отвёл глаза:
– Брось, Саня… Все мы ходим под Богом…
В коридоре после операции Курляпин встретился с профессором.
– Опервция прошла хорошо, – сказал тот. – Она ещё не пришла в себя…
– Когда её можно увидеть?..
– Завтра.
– Что с ней было? – спросил Курлпин.
– Последствия неудачного аборта. Острое воспаление стенок матки. Её жизнь висела на волоске.
В реанимационной палате на одного человека лежала под капельницей Татьяна. Курляпин сидел рядом, сжимая в своих ладонях кисть её руки:
– Слава Богу, всё позади…– тихо сказал он.
Она открыла глаза, полные слёз.
– Зачем ты это сделала?.. Почему? Мы так хотели ребёнка…
Татьяна промолчала и отвернула лицо к стене…

…Прошла ещё неделя. Курляпин увозил Татьяну домой. Он бережно вёл ее под руку по больничному коридору. В Приёмном покое её одели.
Они вышли из Клиники, сели в машину.
– С выздоровленьем, Татьяна Владимировна! – сказал ей водитель Юрий.
В ответ она лишь молча улыбнулась…

…Татьяна первой вошла в квартиру и – громко вскрикнула! В центре прихожей стояла чья-то фигура.
Курляпин расхохотался:
– Сюрприз! – он снял с круглой вешалки, как с манекена, норковую шубу. – Лёня посоветовал. Нравится?
– Нет! – ответила она, пройдя в комнату.
– Почему? – не понял Курляпин, спеша за ней следом. – Это же – настоящая норка! Ты когда-то о такой мечтала!
– Мечты безденежной идиотки!
– Но сегодня деньги есть!..
– Лучше бы их не было вовсе!
– Что с тобой?..  – растерянно спросил он.
– Хочу вернуться туда, где мы были счастливы, – сказал Татьяна, садясь в кресло.
– А разве мы – несчастны?..
Она зарыжала:
– Бедный ты, бедный! Неужели не видишь, что смена декораций превратила нашу жизнь в фарс?.. Я не могу так больше!.. Не хочу!
– Что – «не хочу»?.. Жить нормальной человеческой жизнью?!
– Это – ненормальная жизнь, Саша!
– Иметь деньги – это ненормально?.. Бог с ней, с шубой, но разве не деньги дали нам свободу?! Позволили жить без долгов!
– Твоя свобода на золотой цепи, Саша.
– Это – моя работа! В конце концов, идеальной свободы нет! Все мы зависим друг от друга или от обстоятельств. И обязаны этому подчиниться.
– Ты – подчинился. А я не хочу! – сказала она.
– Ты сама не знаешь, чего хочешь… – ответил он.
– Знаю. Я хочу, чтобы ты ушел из банка.
– Ты с ума сошла!.. Столько лет мы бедствовали!.. Неужели теперь, когда Птица Удача прилетела к нам в руки, – нужно свернуть ей шею?.. Только сейчас я почувствовал себя нужным!.. Ну-ка, вспомни, кем я был раньше?.. Мужем-альфонсом! Вот кем! Ты меня кормила, а я униженно искал работу… Не знаю, что пробежало между нами, но это что-то не стоит того, что натворила ты! Не поставив меня в известность, не попросив совета, – сделала аборт! Теперь, когда есть деньги, чтобы наконец-то завести ребёнка, – ты лишила меня права стать отцом!.. Кудряшов не даёт никаких гарантий…
Татьяна долго не отвечала, наконец, подняла на него заплаканные глаза:
–  Это был не наш ребёнок…
– Что значит: не наш? – растерялся Курляпин. –  А чей?!
– Соболева… – нашла она силы ему это сказать.
– Лёнин?!..  шёпотом произнёс Курляпин. – Это правда?!.. Ты была… с ним?!..
– Он нашел повод, чтобы приехать…
– Какой повод?!
– Насчет работы… Мы с ним пили французское шампанское…
– Вы пили шампанское… – эхом повторил он и как-то попутно прочёл строки из Евтушенко: «Ты говорила шёпотом: «А что потом, а что потом?..» И что же потом?!..
– Я не помню, как это случилось… Только горький привкус в бокале…
– Я… убью его!.. Убью!!! – внезапно взорвался он.  И запустил мобильный в дубовую дверь комнаты.

…Он нёсся по коридорам банка. Влетел в свой кабинет. Достал из сейфа пистолет, сунул в карман и быстрым шагом направился к Соболеву.
– Леонид Михайлович вас обыскался! – строго сказала ему секретарша Аллочка.
Курляпин вошёл в кабинет. Увидев его, Соболев хмуро поднялся из-за стола и запер дверь на ключ.
– Фёдора арестовали… – объявил он.
– Какого Фёдора?.. – не понял Курляпин, сжимая пистолет в кармане.
– Твоего. Из Налоговой Полиции.
– За что?!
– За то, что дураком оказался! Аппетит у него, видите ли, взыграл! Подсунули взятку – и взяли тёпленького.
– Это его проблемы.
– Нет, Санечка, это – их метод: начать с «шестёрки», чтобы добраться до «туза»! Сегодня он начал давать показания!.. Сволочь!.. Уже заложил президентов двух банков. Если станут копать поглубже, – сегодня-завтра доберутся и до нас. А твои подписи, между прочим, стоят на всех корресподентских счетах. Понимаешь?.. На всех!
– Что же делать? – спросил Курляпин и обмякшим телом опустился в кресло.
– Прежде всего, взять себя в руки, – посоветовал Соболев. – Во-вторых, немедленно уничтожить все «лишние» бумаги. Подозрительные файлы удалить. На всякий случай, продублируй. Они должны быть у меня срочно! И всё сделай сам. Ни на кого не надейся! Все, все предатели! – Он заходит волком по кабинету. – Сегодня может нагрянуть ФСБ. Так что всё должно было чисто…
Курляпин сидел ни жив, ни мёртв. Соболев подошёл к нему и несколько раз наотмашь ударил по щекам.
– Нам с тобой нельзя расслабляться, Саня! Ты меня слышишь?! – Он достал из сейфа увесистый конверт. – Это тебе. Бери, не стесняйся! – Курляпин сидел ни жив-ни мёртв. Соболев запихнул конверт в его карман. – Если пронесёт – получишь в несколько раз больше. – Рука Соболева нащупала пистолет. – Ну-ну, не паникуй… – и Соболев вытащил его из кармана. – Мне не нравится твоё настроение… Всё обойдется. Свои люди помогут…
Он положил пистолет в сейф.
– Как Татьяна?.. Забрал из больницы?
– Благодарю за заботу… – наконец, подал голос Курляпин.
– Ерунда! – ответил Соболев. – Любой на моем месте сделал бы то же самое!

Курляпин вернулся домой за полночь.
Он был пьян и, с трудом разувшись, стал искать тапочки, что-то недовольно бурча себе под нос. Наконец, не найдя их, направился в комнату в одних носках.
У окна стояла Татьяна.
– Убил?
– Что?!.. Ах, да… То есть… нет, – сказал Курляпин и выложил на стол конверт.
– Я знала, что ты проглотишь и это!
– Дура! – внезапно заорал на неё Курляпин. – Разве курице, несущей золотые яйца, сворачивают голову?.. Подобрал, обогрел, накормил! А я в него пулю?.. Нет уж, извини…
– Как же! – язвительно произнесла она. – Кормилец и благодетель!
– Да!.. Благодетель! Вот!.. – Он вытащил из конверта доллары и швырнул их к потолку. Те разлетелись по всей комнате. – А где твои доказательства? Может быть… сама забыла, с кем трахалась!.. Ну, вспомни, вспомни!.. Я не обижусь!..
Он упал на колени и принялся собирать купюры с пола, не обращая на жену внимания. Татьяна стояла, не шелохнувшись. Наконец, достала из шкафа спортивную сумку и принялась забрасывать в неё свои вещи.
Она вышла из подъезда с тяжёлой поклажей и двинулась по тёмному двору.
А Курляпин всё собирал с полу купюры. Одну за другой. Внезапно он замер… И его тело разлетелось на тысячи искр…

…На Сретенке Татьяну нагнала чёрная карета.
– Вас подвезти? – спросил мужской незнакомый голос.
– Спасибо, дойду сама… – Татьяна ускорила шаг.
Карета медленно двигалась следом.
– Может, все-таки сядете?.. 
Она побежала. Лошади сделали рывок и, перегородив путь, занесли карету на тротуар. Оттуда выскочил мужчина и силой затащил её внутрь. Лошади развернулись и понеслись к Сухаревке…
На том самом месте, где только что была Татьяна, появился Горбун. Он пробовал остановить проезжающие мимо машины, но – тщетно. Тогда он взмахнул руками и, взлетев над домами, полетел вслед за каретой.

…В это же время в двор дома Курляпина бесшумно въехал другой автомобиль. Из него вышел неизвестный в маске. Открыв кодовый замок подъезда, неизвестный чёрной тенью проскользнул в дом. Из темноты двора отделилась фигура Вольфа. Он подошёл к подъезду и запросто прошёл сквозь запертую дверь.

Татьяну силой удерживал какой-то мужчина, лица которого в полутьме кареты она почти не видела.
– Пустите меня! – сопротивлялась Татьяна.
– Успокойся!.. – неизвестный мужчина перешёл «на ты». – Мне нужно с тобой поговорить.
– Я вас не знаю! – пробовала вырваться она.
– Я не бандит и не похититель!
– А кто?..
– Это я, Маша! Курлычёв, – с твёрдой нежностью ответил он.

…Неизвестный в маске неслышно подошёл к одной из дверей на лестничной клетке и нажал кнопку звонка. Прислушался. Внезапно дверь распахнулась. На пороге стоял Импресарио.
– Вы к кому? – спросил Вольф. – Если к господину Курляпину, то здесь его нет и никогда больше не будет.
Незнакомец в маске выхватил из кармана пистолет и направил дуло на Вольфа. Внезапно его рука сама повернула дуло пистолета к своему виску. Раздался хлопок. Неизвестный мужчина вскрикнул и упал у порога квартиры… Вольф нагнулся над неподвижным телом и сдёрнул с лица маску. Под ней оказался Соболев.

…Татьяна продолжала вырываться из мужских объятий:
– Нет, вы не Курлычёв! Вы – сумасшедший!
– Неужели ты не узнаёшь меня?! Взгляни! Ну?..
– Алкоголик! От вас разит спиртным!
– Какое тебе дело, пью я или нет?.. Я искал тебя столько дней! И теперь уже не отпущу ни-ког-да-а!..
Татьяна попыталась извернуться, чтобы толкнуть ногой дверцу кареты. Наконец ей это удалось, и она на полном ходу выпрыгнула на мостовую.
Лошади остановились на Сухаревской площади.
Курлычёв, сломя голову, побежал назад. На мостовой неподвижно лежала Татьяна.
–Нет! – в ужасе закричал Курлычёв.
Татьяна с трудом приподняла веки. На мгновенье взгляд её прояснился.
– Саша?!  Сашенька!.. – И замерла с удивленной улыбкой.
Откуда-то сверху опустился на мостовую Горбун.
– Кто вы?.. – спросил его Курлычёв.
– Нам надо поговорить, – сказал тот.
– О чем?..
– Не верьте в её смерть. Она жива! Видите: её уже здесь нет…
Курлычёв повернул голову и вскрикнул: мостовая была пуста. Рядом с ними из ничего появился Вольф.
– Вот вы где! – сказал он Курлычёву. – Неужели снова упустили?.. И ты здесь?..  – заметил он Горбуна. – Снова глаза мозолишь, Белопёрый?..
Он помог Курлычёву подняться и сесть в карету. Цокот копыт застучал по ночной мостовой.
Горбун остался в одиночестве. Глубокая складка прорезала его крутой лоб. Стиснув зубы, он подпрыгнул и – взмыл к звёздам…

…Чёрная карета летела по небу. На запятках стоял Горбун, прижавшись лицом к заднему стеклу. В его глазах была вселенская печаль и тревога.
– У вас есть ещё шанс… – сказал Вольф Курлычёву.
– Сейчас я проснусь… И вас уже не будет… – пробормотал тот
– Ах, Александр Петрович! Возьмите себя в руки и постарайтесь довести дело до конца…
– Не хочу, не хочу! – воскликнул музыкант, пытаясь выпрыгнуть из кареты.
Вольф  схватил его за руку:
– Подумайте об Искусстве, идиот!
– К черту, Искусство! – кричал Курлычёв.
Он распахнул ногой дверцу и потянул за собой Вольфа.
Они оба вывалились из кареты и на большой скорости понеслись к земле. Спрыгнув с запяток, за ними летел Горбун…

…Как в затяжном прыжке, кувыркаясь в воздухе, все трое продолжали нестись к земле.
Стремительно приближались огни города.
В последний миг до столкновения с землёй, отчаянно взмахнув руками, Горбун нырнул под Курлычёва, подставил ему своё слабое тело, и вместе с ним опустился на траву. Вольф лежал рядом без движения. Вокруг стояла ночь.
– Ах, неужели мы снова свободны?.. – сказал Горбун вслух.
В этот миг Вольф открыл глаза и поднял голову:
 – Хрен тебе!  – Он поднялся на ноги. – Ишь, чего захотел?.. А-ну, пшёл вон!
Вольф приподнял свою шляпу, и Горбун тут же исчез…
– И как это вас угораздило выбросить такой фортель?.. – спросил он Курлычёва.
– Отпустите меня… – с мукой в голосе ответил тот.
– А как же Мария? – усмехнулся Вольф. – Вы хотите её увидеть?
– Ничего я уже не хочу!.. – сказал музыкант.
– Ну, хватит, кукситься, – строго произнёс Импресарио. – Вставайте!
На дорожном указателе он разглядел надпись:  «Щёлковское шоссе».
– К счастью, мы недалеко от нужного места! – заметил Вольф.
Он щёлкнул пальцами, и к ним из темноты  выехала чёрная карета…
 
 

Новелла пятая.
«ШАРЛОТКА»

…По вечернему двору в Измайлове, окружённому домами «сталинской постройки», спешил молодой человек с сумками, полными продуктов. На детской площадке молодая женщина катала на качелях ребёнка. Он вытащил из сумки два батона хлеба, пакет молока и положил все это на угол песочницы. У подъезда старого дома протянул беременной женщине, сидящей на скамье, несколько свёртков с фруктами и постучал о подоконник первого этажа. Из раскрытого окна выглянул моложавый старичок по прозвищу Давыдыч – он красил белой краской оконную раму. Молодой человек передал ему через окно сетку с овощами.
– Как там Агнесса?.. – спросил старичок.
– Поправляется… – ответил молодой человек и вошёл в подъезд дома.
Выйдя из лифта, он наткнулся на лестничной клетке на алкаша с опухшим лицом от похмелья. Алкаш был в чёрных трусах до колен и в майке навыпуск, с надписью: «Динамо».
– Чего так долго? – недовольно поинтересовался алкаш.
Молодой человек вытащил из сумки бутылку водки и две банки пива. Алкаш схватил их и, не дождавшись ответа, скрылся за соседней дверью. А молодой человек, открыл ключом дверь напротив и вошёл в квартиру.
 
…– Если сюда явится Алессандро, – раздался из дальней комнаты грубый мужской голос, – я убью его!
– Не убивай его, отец! – зарыдал страдальческий девичий голосок. – Мы любим друг друга!..
Молодой человек не отреагировал на семейные страсти, бушующие в квартире и спокойно прошёл на кухню.
Он выгрузил из сумки продукты и положил их в холодильник.
– Это вы, Шурик?.. – спросил его из комнаты женский голос.
– Я, Агнесса Павловна!
– Мёд купили?!
– Гречишного! Как просили…
Молодой человек включил газовую конфорку, поставил на огонь чайник и прошёл в большую комнату.
Она была уставлена антикварной мебелью. Главным её богатством были резные шкафы со старинными книгами. На чёрном пианино стояло несколько изящных статуэток позапрошлого века. На стенах в рамках висели старые картины и фотографии.
В высоком кресле перед телевизором, по которому шёл очередной зарубежный сериал, сидела пожилая интеллигентная женщина. Завидев, вошедшего в комнату Шурика, она убавила звук дистанционным пультом.
– Опять курили!.. – спросил её молодой человек.
Из пепельницы на журнальном столике – предательски струилась тонкая струйка дыма от плохо погашенной сигареты.
Агнесса Павловна с силой вмяла её в пепельницу: 
– Это лишь третья за день!.. Если бы вы знали, сколько я дымила в молодости!..
Молодой человек достал из кармана небольшую пачку денег с квитанцией и положил на журнальный столик.
– Спасибо, дружок, выручили!..
Он подождал, пока она пересчитает деньги.
– Я пойду, – сказал ей Шурик. – Мне ещё к Остапчукам зайти надо…
– Подождут! – жёстко сказала она, кладя часть денег в ящик журнального столика. – У них – и сын, и невестка... Ты, вот что, добродетельный, не очень-то балуй соседей… Люди от добрых дел только на голову садятся. Тебе за них деньги платят? То-то же! – Она протянула ему несколько крупных купюр. – Алёне отправишь… Припиши ей там по первое число! Пора уж в свои тридцать о постоянной работе подумать. То у неё – телевидение, то – газета! То она – разводится, то – сходится… А я внуков хочу нянчить!
– Берегите сердце, Агнесса Павловна, – сказал молодой человек, пряча деньги в карман брюк. – Вам нельзя волноваться.
– Для кого беречь-то? На кого тратить?.. – усмехнулась пожилая женщина.
Из кухни раздался пронзительный свисток вскипевшего чайника.
– Я выключу! – он заспешил на кухню.
– Может, чаю со мной попьёшь? – донёсся её голос из комнаты. – Я «шарлотку» испекла». Настоящую! С антоновскими яблоками. Её Алёна любит…
Шурик выключил газ и поставил вскипевший чайник на дальнюю конфорку.
– Спасибо, но не успеваю! – крикнул он. – С двух – дежурство… Давайте завтра!..
– Остапчучке от меня привет!.. – услышал он в ответ мрачный голос Агнессы Павловны.

…Шурик вышел из подъезда.
Давыдыч оторвался от покраски окна и, проводив его косым взглядом, едко заметил трём старушкам у подъезда:
– Смотрю я на этого Шурика, девоньки, и – ни на грамм ему не верю! Думаете: от души помогает? Квартирой  интересуется.
– Да ты что?! – не поверила седая старушка.
– Печенкой чую! – заверил он.
– А она у тебя больная, – фвркнула носатая.
– Да ты послушай!.. До него у ней от Собеса Машка Хрусталёва была. Купит продукты, принесет, сготовит и – поминай, как звали! А этот, бывает, по пол дня просиживает. А чего, спрашивается?.. Уламывает Агнесску! А, может, и жениться на ней хочет…
– Да ей за шестьдесят перевалило! – напомнила ему старушка в платочке.
– А щас это модно! – сказал Давыдыч.
– Алёна не допустит. – уверенно сказала седая.
– А что Алёна? Где она, ваша Алёна?.. В последний раз зимой прикатила!.. А этот – с весны к Агнесске шастает.
– Завидуешь!.. – решила носатая.
– Ага! Помогает раньше срока в могилу уйти!
– Да Господь с тобой!– воскликнула седая старушка. – Зачем ему это?!..
– Так говорю же: ради квартиры! На одиноких практикуется.
– Будет тебе языком молоть! – махнула рукой седая.
– А чего? – встряла в разговор старушка в платочке. – Давыдыч правду говорит. Только вчера по телевизору показывали: одиноких пенсионеров убивали, а квартиры их – продавали.
– Точно! – воскликнул он. – А защитить нас, беззащитных,  некому. Дави, кто хочет!...
Из глубины его квартиры донёсся низкий женский голос:
– Тебя подавишь!.. Ты давай, работай!
Под смех старушек Давыдыч молча развёл руками.

…На следующий день Шурик прогуливался во дворе со своей подопечной. Она держала его под руку.
– Доброго здоровьичка, Агнесса Павловна! – приветствовал её из другого окна Дывыдыч. – Заботливого ухажеёа себе нашли! – И многозначительно подмигнул старушкам у подъезда. – Видали цинандали?.. Как печёнкой чуял!..
Навстречу странной парочке спешил пожилой мужчина с дипломатом в руке.
– Яков Григорьевич! – сказала ему Агнесса Павловна. – А мы вас встречать вышли.
– Мое почтение, почтение! – Он поцеловал Агнессе ручу. – Добрый день, Александр! Все документы подготовил…
И мужчины с дамой направились к подъезду. Когда они вошли в дом под проницательными взглядами старушек, Давыдыч почти наполовину высунулся из окна:
– Знаете, кто это был?
– Кто?!.. – спросили те в один голос.
– Яков Григорьевич Гордон! Нотариус!..
– Ну!.. – «хором» воскликнули старушки.
– Антилопу гну! – довольным смешком ответил Давыдыч.
– Ты крась, крась! – послышался из его квартиры всё тот же низкий женский голос.
Давыдыч раздражённо огрызнулся:
– А я чего делаю?! – И добавил старушкам: – Не человек красит яйца, а яйца красят человека!.. Верно говорю, девки?.. – И громко расхохотался от своей шутки.

…Утренний двор был весь в жёлтых листьях. Шурик появился в нём, как обычно: с полными сумками продуктов. Вновь повторилась их раздача жильцам дома.
Затем он вошёл в подъезд и, как обычно, открыл ключом дверь Агнессы Павловны. Из телевизора неслась одна из песен Курлычёва «Без названия»:

– Не случилось. Не совпало.
Не сбылось. Не довелось…
Или – счастья было мало,
Или – жил я на «авось».

Где-то – мимо. Где-то – косо.
Как старик или дитя –
Под колёса и – с откоса...
То – серьёзно. То – шутя.


–Это я! – крикнул Шурик из прихожей хозяйке квартиры.

– Может, в чём-то лицемерил.
Не дождался. Не узнал.
Может, ни во что не верил?
Звёзды с неба не хватал?

Видно что-то проворонил,
Растерял в кромешной тьме.
Думал: что сижу на троне,
А сидел весь век в дерьме!

Ответа не последовало. Шурик оставив сумки в прихожей, заспешил в комнату. И – застыл на пороге.

– Может, был высокомерен?
Может быть, душой кривил?
И за это в полной мере
Всё, что можно, получил.

Такова она – развязка.
Под ногой не дрогнет твердь...
Ждал весь век я гостью-Сказку.
А явилась гостья-Смерть…

В кресле, запрокинув голову, лежала хозяйка квартиры. Её глаза неподвижно уставились куда-то в угол. Шурик бросился к ней. Пощупал пульс. Закрыл веки. Затем с домашнего телефона набрал двузначный номер.
– Полиция?.. Говорит Александр Курленко – патронажный брат из Собеса.  – В своей квартире скончалась женщина… Скорей всего, от сердечного приступа…

…В отделении полиции, напротив участкового, сидел Шурик.
– Скажите, гражданин Курленко, – задал вопрос дежурный лейтенант полиции. – вам известен адрес дочери покойной?
– Петербург, Лиговский проспект…
– Вы напишите на бумаге. И телефон тоже. Мы её вызовем.
Шурик стал писать на листке адрес Алёны.
– Сердечные приступы у покойной были частыми?
– Почти каждый день. Я делал ей назначенные уколы.
Лейтенант полиции встрепенулся:
– Назначенные кем?
– Лечащим врачом из поликлиники, – пояснил Шурик.
– Фамилию врача помните?
– Григорьев.
– И вчера тоже делали?
– И вчера… – Шурик передал листок с адресом Алёны.
Лейтенант подозрительно посмотрел на него и вложил листок в пустую папку.
– Понятно…
– Да дело ясное!..
– «Что дело тёмное»… – не сводя глаз с Шуорика, произнёс лейтенант полиции. – Ни хрена себе! Умирает женщина. Одна в доме. И – никаких следов насилия. Но!.. – Он сделал выразительную паузу: – Тут-то и выясняется, что вчера вечером, кроме вас в её квартире больше никого не было. Вот! – Он показал издали исписанный листок. – Это «Объяснительная» от соседей… И какой напрашивается вывод, гражданин Курленко?.. То-то же! Придётся вас задержать на трое суток до выяснения всех обстоятельств дела.
– Как задержать?! – изумился Шурик. – У меня – ночное дежурство в больнице и ещё несколько стариков, которых я патронирую.
– Их мы тоже проверим… Подпишите протокол.
– Вы, что же… – недоумённо произнёс Шурик, – меня подозреваете… в убийстве?!..
– Прочтите и подпишите, – не ответил на его вопрос лейтенант полиции.
Шурик машинально поставил подпись.
– Но по какому праву?!
– Согласно 122 статьи УПК. Щербань, отведи.
Дежурный полицейский взял Шурика под локоть.
– Не волнуйтесь, гражданин Курленко! – с удовольствием закурил лейтенант. – Пока вы у нас проходите как свидетель. Но вскрытие покажет!..
– Ничего оно не покажет! – воскликнул Шурик. – Старое больное сердце – вот что оно покажет! Старое и больное!.. Кроме того, какие у вас основания для моего задержания? Вы сами сказали, что я свидетель.
– Сказал... – усмехнулся лейтенант полиции, выпуская дым перед собой. – Но можете легко из свидетеля превратиться в обвиняемого. Если удерёте…
– Я удирать не собираюсь!
– Ещё бы! Из нашей КПЗ это сделать невозможно... Следствие покажет. Если вы невиновны, я с удовольствием извинюсь перед вами…

…У дома Агнессы Павловны остановилось такси. Из него вышла Алёна – молодая стройная женщина, с распущенными волосами. У подъезда она увидела группку соседей. Пока водитель доставал из машины багаж, до неё донеслись их громкие голоса:
– Сколько ж ей было?
– Шестьдеят два, кажется…
– Ещё жить да жить!..
– В позапрошлом годе мужа похоронила.
– Да, не жаловала дочка вниманием…
– Неужто никто ничего не слышал? – спросил сосед Максимыч.
– А чего услышишь? – сказал Давыдыч из раскрытого окна. – Укол – и привет вам с кисточкой!
– Думаешь, Шурик?..
– А кто ж еще? Убийца в белом халате!
– У-у, вражина!..
– А я на днях его в ломбарде видала, – вспомнила носатая старушка. – Старинную статуэтку сдавал. Точь-в-точь, как у Палны на пианине стояла…
– И всегда из подъезда – с полной сумкой…  – добавил Давыдыч. – Как есть: вор и убийца! Печёнкой чую!
– А с виду такой интеллигентный!.. – покачала головой старушка в платочке. – И Гордон этот тоже…
– Такие вот Гордоны – всю Россию раскровят! – хмуро сказал Максимыч. – Уехали б уже все на свою «историческую родину»!..
Наконец, все заметили приехавшую Алёну, разговоры моментально смолкли. Все молча проводили её взглядом: кто – сочувствующим, кто – осуждающим.
 
…Алёна подошла к своей квартире. Дверь была опечатана. Рука машинально потянулась к звонку, и она тут же её отдернула.
Из квартиры напротив выглянула пожилая соседка Зинаида – жена Максимыча.
– Приехала!  – завыла она на весь подъезд. – Сиротинушка ты на-аша-а-а!..
– Не надо, тётя Зина… – ответила Алёна. – Вы не знаете, как в квартиру войти?..
Вопль тут же прекратился:
– А ты в полицию сходи, детка. Они и распечатают. А сама – ни-ни!..
Алёна кивнула, но с места не двинулась.
– Чемодан у вас можно оставить?
– Конечно, оставляй! – кивнула Зинаида. – И сумку!
Она забрала вещи в свою квартиру.
– Спасибо, тётя Зина, я быстро!..
И Алёна стала спускаться по лестнице. 
– Маму куда увезли? – обернулась она. – Не знаете?..
– В тридцать шестую, на Фортунатовской… – скорбно ответила соседка.

…– Смерть наступила в результате обширного инфаркта… – сказал Алёны прозектор в морге. Если бы не успокоительные уколы, которые делались в последнее время, – это случилось бы намного раньше… И ещё: в крови не обнаружено никаких ядовитых веществ, что опровергает версию полиции о насильственной смерти вашей матери…
 
…К вечеру Алёна попала в свою квартиру.
По радио звучала песня Курлычёва «Ангел старого дома»:

В этом дворике-колодце
Душный воздух круглый год.
Не заглядывает солнце
За оконный переплет.
В полумраке утонули –
Звуки, лица, фонари,
Все апрели да июли,
Октябри да январи.

На веревках на провисших,
Средь забытого тряпья –
Запах щей стоит прокисший,
Словно отзвук Бытия.
Все ржавеет и пылится,
И гниёт со всех сторон.
И куда-то делись птицы,
Кроме приписных ворон.

Где вы, голуби, синицы,
Воробьи, грачи, скворцы?
Ах, куда девались птицы –
Поднебесья бубенцы?..
Унеслись в какие дали?
За моря ли, за леса?..
И теперь уже едва ли
Их услышим голоса...

Дом пустой и двор пустынен.
Ничего на свете нет.
Только чей-то ужин стынет
Под шуршание газет.
Там, под крышей, с небом рядом –
Тусклый отсвет ночника.
Ангел дома, крылья спрятав,
Там живет наверняка.

Но теперь – воспоминаньем,
Пробираясь над двором, –
Песню, словно причитанье,
Он простонет с вороньем.
Тенью крадучись неловкой,
К Небу подобрав ключи,
Сбросит он бельё с веревки –
И повесится в ночи...

Алёна подошла к пианино: там явно не хватало для симметрии одной статуэтки, а в книжных шкафах – нескольких старинных книг.
Достала из шкафа папку с документами. Что-то в ней поискала, но безрезультатно…
Закурила новую сигарету. Пепельница была уже переполнена окурками. Бутылка с водкой наполовину опустела. Она достала из шкафа семейный альбом. Принялась рассматривать старые фотографии…
Вот – она в детстве с матерью… Вот – молодая Агнесса Павловна… Это – мать с отцом… А на этой – она с родителями…
Постоянно с разными промежутками трезвонил телефон. Алёна не желала снимать трубку, но звонки были долгие и настойчивые. Наконец не выдержала.
– Да!.. Здравствуй… – холодно сказал она. – Спасибо… Вчера ночью… Обширный инфаркт… Нет, не стоит! Я сама… И справки, и похороны, и поминки… Я выдержу… Должна же, наконец, что-то сделать хотя бы в её память!.. Не надо меня жалеть! Как у тебя?.. Поздравляю… Прощай…
Алёна положила трубку на место, посмотрела на себя в зеркало и вдруг закричала самой себе с ненавистью:
– Дрянь! Дрянь!..
Внезапно она услышала, что кто-то вставил ключ в замочную скважину. Алёна резко вытерла лицо ладонямит и вышла в прихожую.
На пороге стоял Шурик.
– Вы кто? – спросила его Алёна. Она, скорее, была удивлена, чем напугана
– Я – Курленко, – ответил Шурик. – Вот… принёс ключи… Звонил, но вы не брали трубку…
– Какой Курленко?.. – не поняла она. – Какие ключи?
– Я – врач… Александр Александрович… – представился он. – Агнесса Павловна… ваша мама… наверное, писала обо мне… Это я ухаживал за ней последние полгода…
– Вот и доухаживались!
– Зачем же вы так?.. У вашей мамы было очень слабое сердце… Соболезную…
– Постойте!.. Так вы тот самый Шурик, о котором говорит весь двор?! – только сейчас дошло до Алёны. Она посмотрела на него холодным, пронизывающим взглядом. – Это хорошо, что сами пришли! Так сказать, явка с повинной! Ну, что вы там копаетесь?!  Проходите!
Они вошли в комнату.
– Не знаете, куда делись некоторые вещи из моей квартиры?
– Вы имеете в виду бюст Орфея? – Он бросив взгляд на пианино.
– Его, болезного! Не мог же он, в самом-то деле, отправиться за Эвридикой. Она пока ещё, слава Богу, стоит на месте!
– Я его в ломбард отснёс…
– Что?! Чужую вещь?! Спасибо, конечно, на честном слове, но я бы назвала это иначе.
– И не только Орфея… – добавил Шурик.
– Это я тоже заметила. Наверняка, в полиции не знают о вашем увлечении антиквариатом, иначе не выпустили бы из-под стражи. Что ж! – Ална решительно сняла телефонную трубку. – Придётся заполнить этот пробел. – Она набрала двузначный номер. – Небось, не только у нас потрудились… Алё! Полиция?..
Шурик не двинулся с места:
– Об этом просила сама Агнесса Павловна.
– Что?.. Алё!
– Ваша мать бедствовала… Приходилось сдавать вещи… Часть из тех денег я отправлял вам телеграфом… Все квитанции – в ящике…
Алёна растерянно положила трубку на рычаг.
– Что вы сказали?.. Да, я их получала… Простите… Я не знала… Мне сказали, что вы… Словом, наговорили много нелицеприятного…
– Вы имеете в виду завещание?
– И про завещание тоже…
– Оно здесь…
Он достал из резного шкафа книгу. В ней лежал вчетверо сложенный листок. Алёна развернула его и пробежала глазами.
– Какие злые вокруг люди!.. – Она нервно закурила. – Простите, Александр… Александрович…
– Люди не злые, – ответил Шурик. – Просто озлобленные. Оттого, что не знают, как сделать добро другому…
Она удивёенно на него посмотрела:
– А вы-то сами знаете?..
– Думаю: тоже не знаю. Но стараюсь не делать зла.
–Да вы – блаженный! – то ли с издёвкой, то ли с удивлением произнесла она.
– Увы! «Нет в мире совершенства!..»
И положив ключи на стол, молча удалился.
Алена стояла ошарашенная и только после того, как хлопнула входная дверь, бросилась за ним следом:
– Александр! Саша! Куда же вы? Шурик, вернитесь!
Глухо хлопнула дверь подъезда…

…В дождливый осенний день состоялись похороны Агнессы Павловны. На Николо-Архангельском, вокруг могильной ограды, в которой лежал её муж, а теперь и она сама, – собралось совсем немного людей. Были и соседи. Рабочие уже утрамбовывали лопатами свежий земляной холмик. Алёна в чёрной накидке стояла под зонтом, отрешённая от всех.
Вдруг она заметила подошедшего Шурика. Постаралась поймать его взгляд. Но тот, не глядя ни на кого, положил букет полевых цветов на могилу и одиноко побрёл по кладбищенской аллее…

 …Звонил телефон в ее квартире. Алена вновь не брала трубку. Словно неживая, она стояла у окна пустой квартиры. В стекло монотонно стучали дождевые капли.
За кадром звучала песня Курлычёва «Наша юность умерла»:
 
– Занавесим зеркала.
Наша юность умерла...
Вот лежит она в крови.
Без иллюзий, без любви.

Голоси хоть день и ночь –
Нечем ей уже помочь.
Ни обнять и ни согреть.
Грохнет траурная медь...

Выйдем юность помянуть,
Проводить в последний путь.
И в могильный свежий холм
Деревянный крест вобьём…


…Алена бесцельно бродила по многочисленным Парковым улицам, не замечая никого и ничего вокруг.
В ушах продолжала звучать песня:

– А когда придём домой –
Сдёрнем простыни долой.
И – увидим в зеркалах
Пустоту в своих глазах.

Мы друзей в холодный дом
На поминки созовём.
Выпьем с горя вкруг стола.
Нынче – юность умерла…


На одном из перекрёстков Первомайской, – когда она переходила на красный свет, её сбила машина…
 
 
…Стоял звенящий шум. Алёна открыла глаза. В нечётком изображении она увидела больничную палату… На подоконнике  – большой букет осенних цветов. За окном шумел ночной дождь. Из радиоточки негромко лилась одна из песен Курлычёва – «Суета сует»:

– Рождения и смерти,
Архангелы и черти,
Безверья тьма или ученья свет,
Каникулы и будни,
Литавры или лютни –
Всё это –  СУЕТА СУЕТ!..

Открытия и гибель,
Убытки или прибыль,
Фырчание машин и звон карет,
Доносы и награды,
Разграбленные клады –
Всё это –  СУЕТА СУЕТ!..
 
 И – рыцарская шпага,
Весёлая отвага,
И на снегу – дуэльный пистолет,
Девицы и романсы,
Балов забытых танцы –
Всё той же было СУЕТОЙ СУЕТ!

Хоть истина банальна, –
С упрямством уникальным
Идём мы за ушедшими вослед.
Чины творим, карьеры,
В цари спешим, в премьеры,
Забыв, что это –  СУЕТА СУЕТ!..

 

– Как самочувствие? – спросил мужской голос.
– Что со мной?.. – спросила в ответ Алёна.
– Ничего опасного. Вам повезло. Небольшая трещинка в локтевом суставе и лёгкое сотрясение мозга.
– Это – надолго?..
– Денька через три встанете.
Гул постепенно затих. Изображение стало чётким. Она увидела рядом на больничной тумбочке свою любимую «шарлотку». С изумленьем подняла глаза на мужчину в белом халате.
– Вы?!..
У кровати на стуле сидел Шурик.
– Как вы меня нашли?
– Ночное дежурство, – ответил он.
– Так вы здесь работаете?!
– На полставки.
– А про «шарлотку» узнали… от мамы?
– Сегодня – девять дней… – вместо ответа сказал Шурик.
Алёна на мгновенье с болью прикрыла глаза.
– Мы с ней много о вас говорили.
– Представляю себе, что! – усмехнулась она.
– Агнесса Павловна вас очень любила.
Они немного помолчали, слушая песню.

– И снова всё, как прежде –
И войны, и надежды,
И чье-то сердце разорвёт свинец...
За что же нам такое?
О, где ты, век покоя?
Неужто только в смерти, наконец?!

За два квадратных метра
Предать напевы ветра,?
А звон колоколов –  за  звон монет?
Уж если суждено нам
Уйти по всем канонам –
Пусть до ухода –  СУЕТА СУЕТ!..

 
– Спасибо вам, Шурик…  – тихо сказала Алёна.
– За что?..
– Оказывается, и вам нужно объяснять… Спасибо за то, что возле вас нельзя быть несчастливой! От вас так и веет душевным покоем… Простите за тот вечер… Я до сих пор себя проклинаю.
– Проклинать нельзя никого. Зло материализуется. Или – возвращается, как бумеранг.
– Как мне хочется, чтобы вы рассказали о каждом дне, проведённом с ней!.. Особенно, о последнем… Мы никогда толком и не говорили… У меня – свои дела, личная жизнь, сутолока, а мама… жила где-то в стороне… Жива и – слава Богу!.. Я напрочь забыла, что она осталась одна… Особенно, после смерти отца…
– Нам ещё будет о чем поговорить… – ответил Шурик.
Алёна бросила взгляд на «оконный букет» и внезапно вспомнила:
– Совсем забыла про цветы в доме!
– Если вы доверите мне ключи…
– В ящике тумбочки…
Шурик достал знакомую связку:
– А почему не поручили соседям?
– Пусть думают, что уехала в Питер.
– Вы и, вправду, уедете?..
– Подвернулась срочная работа…
– В таком случае… я вас отсюда не выпишу… – твёрдо сказал он.

…Поздним вечером он вышел из больницы. Подошёл к автобусной остановке. Сел в автобус. Вскоре его обогнала чёрная карета… Тысячи ярких искр вылетели из окна автобуса и – погасли…

 ..Прошёл день. Потом ещё один.
Шурик не появлялся в больнице.
– Не объявился? – по нескольку раз в день спрашивала Алёна дежурную сестру.
– Как в воду канул, – отвечала та. – И домой ездили, и в полицию звонили. Исчез – и никого не предупредил. Такого с ним никогда не случалось…
Днём Алёна позвонила с мобильника:
– Тетя Зина? Это я – Алёна… Из Питера! Ко мне никто не приходил?.. И вам не звонили?.. А, может быть, вы… забыли?.. И Глеб Максимович не знает?.. Держусь, тетя Зина… Спасибо… Ещё позвоню…
Она безнадёжно выключила телефон.
 
…С загипсованной рукой Алёна спешила по больничному коридору.
– Без надобности не напрягайся! – провожала её медсестра.
– Только с мужиком! – невесело пошутила Алёна.
Она  вышла из больницы.
– Такси заказывали? – окликнул её мужской голос.
Алёна обернулась и увидела в окошке, стоящей у входа, чёрной кареты,  знакомое лицо.
– Курлычев?! – с изумлением воскликнула она. 
– Вот, приехал за вами.
– За мной?! – удивилась она. – Кто вас прислал?
– Шурик Курленко.
– Шурик?!
– Друг детства! Просил передать… – И зазвенел связкой ключей от её квартиры. 
Алена взяла ключи и поспешила к карете.
– А сам он где?
 – В Можайске.
– Почему в Можайске?!..
– Окольцевали нашего Шурика!  – соврал он.
– Когда?!
– Три дня назад. Я же прямо со свадьбы!.. Думал, вы знали…
– Поехали!.. – сказала Алёна, садясь в карету.

…Дома её ждал ещё один сюрприз: вино, цветы и торжественный ужин. В центре стола на блюде – стояла большая «шарлотка».
– Что все это значит? – удивилась Алёна.
– Шурик посоветовал.
– Не знала о его таланте сводника.
– Ну, почему сводника? Просто хотелось сделать вам приятное.
– Кому? Ему или вам?
– Нам обоим… – уточнил Курлычёв.
– Спасибо, конечно… – вздохнула Алёна. – Но, если честно, хотелось отдохнуть одной. Вечером я уезжаю в Питер.
– А давайте сделаем обратное… – предложил музыкант. – С бала – на корабль! Тем более, что стол выглядит довольно аппетитным.
– Это вам тоже присоветовал Шурик – испечь пирог с яблоками?
– Почему Шурик?.. Я и сам про это давно знаю…
– Откуда? – удивилась Алёна. – Кто у кого брал интервью?
– Вы у меня. Кстати! Почему оно тогда не пошло в эфир?
– Потому что тогда вы ещё не были Курлычёвым…
– А кем же я был?..
– А никем! Я пошла в душ! – И вышла из комнаты.

…Во дворе дома дворник-горбун сметал опавшие в кучу листья, время от времени поглядывая на вечерние окна Алёниной квартиры.

…Она вошла в комнату. Рука в гипсе покоилась поверх махрового халата.
– «Из пены волн возникла Афродита...»! – восторженно прочёл Курлычёв.
– Скорее, Венера в гипсе! – улыбнулась Алёна, садясь за стол. – Я вас не очень шокирую?.. Ничего не поделаешь! Придётся потерпеть. В конце концов, я у себя дома.
Он открыл бутылку с шампанским и разлил вино по бокалам.
– За счастье Шурика! – подняла бокал Алёна и выпила до дна.
– Вообще-то вначале я хотел выпить за вас… – растерялся Курлычёв.
– Ещё выпьем… – успокоила его Алёна. – И за меня, и за вас, и за нас обоих… Ведь вы за этим сюда пришли!..
– За этим!.. – и тут же произнёс с внезапной откровенностью: – Я люблю тебя, Машенька!
– Вы не спутали адрес? – удивилась Алёна. – Хотя с вашей популярностью это неудивительно!
– Прости!.. – опомнился Курлычёв. – Простите, Алёна! Я имел ввиду совсем другое.
– Ничего вы не имели в виду, – сказала она жёстко. – Как были бабником, так им и остались! Смотрите, Курлычев, если хотите воспользоваться моей физической слабостью, то не советую! Застывший гипс – это тяжелая музыка…
В дверь позвонили.
Алёны вздрогнула:
– Может быть, Шурик?.. Откройте, пожалуйста…
Курлычёв пошёл открывать.
В комнате появился Вольф. Алёна вытаращила на него глаза.
– Знакомьтесь, мой Импресарио! – сказал Курлычёв.
– Дуклиан Вольф! – он галантно кивнул головой и без приглашения сел в кресло Агнессы Павловны.
Это вконец вывело из себя Алёну.
– Вот что, господа! – вскочила она со стула. – Бал окончен!
– Нас, кажется, гонят… – с удивлением усмехнулся Вольф.
–А мы никуда отсюда не уйдём! – он демонстративно налил себе полную рюмку коньяка из «неразменной» бутылки, которую достал из кармана.
– Тогда уйду я! – встала Алёна.
– Скатертью дорожка! – ответил Вольф и щёлкнул пальцами.
Тут же белая скатерть взлетела со стола и, сметая на пол закуску, вылетела в окно. А вместе с ней исчезла и хозяйка квартиры…
– Что вы натворили?!.. – в ужасе спросил Курлычёв. – Ещё немного, и она была бы моей!
– Она и будет вашей. В погоню! Карета у подъезда!

…В пустой квартире появился Горбун. Он прошёлся по осколкам разбитой посуды, поднял с пола антоновское яблоко, надкусил его и вылетел в окно…
 
 
Новелла шестая.
«ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИК»
 
 …В элитном клубе проходил Финал кулинарного конкурса. На сцене стояли счастливые победители.
– В категории «За лучший и оригинальный торт», – объявил Ведущий, – Главный приз получает Анна Фролова!
Раздался туш с аплодисментами. Фролова – симпатичная молодая женщина – вышла на авансцену. Её наградили дипломом, вручили цветы и подарки.
В зрительном зале, за столиком с табличкой: «Жюри», среди прочих членов комиссии, сидел владелец кондитерского кафе «Шоколадные солдатики» Никита Стопарёв и рядом с ним его приятель Семён – директор местного ресторана. Они с аппетитом доедали куски конкурсного десерта.
– Чем не кандидатура для твоего кафе, Никита? – сказал Семён,. – И талантлива, и… пальчики оближешь!
– Угу!.. – ответил Стопарёв с полным ртом. – У меня – Курляк…
– Дерьмо твой Курляк! Гони его куда подальше.
– Он протеже Бритого! У тебя, Сеня, кондитер – тоже «дерьмо с изюминкой».
– Мне – хороший повар нужен. Где такого найдешь? Всех разобрали. А брать китайца или француза – вовек не расплатишься.
Стопарёв задумчиво кинул долгий взгляд в сторону сцены.
За кулисами толпились конкурсанты, корреспонденты и журналисты. Со всех сторон слышался громкий смех, восклицанья, поцелуи. Одна девушка рыдала в уголке сцены.
Стопарёв с трудом нашёл в толпе победительницу. Протянул ей визитную карточку:
– Я – из жюри! Поздравляю!
Анна расплылась в счастливой улыбке:
– Спасибо…
– У меня к вам деловое предложение! Отойдём в сторонку…
Он повёл Анну в буфет.
– Два бокала шампанского! Пирожных не требуется… После ваших деликатесов, –  сказал он Фроловой на ухо, – ничего другое уже в рот не полезет… – И протянул ей бокал: – За успех!
Они торжественно чокнулись. Анна вопросительно на него посмотрела.
– Я хочу, дорогая Анечка… – начала Стопарёв. – Ничего, если я так, по-отечески?..
– Ничего… – весело ответила Анна. – В вашем возрасте это позволительно.
 Стопарев немного скис.
– Э-э… Хочу предложить вам работу в моём кафе-кондитерской. Зарплата – приличная, технология – импортная, коллектив – прекрасный! А с вашим вкусом и талантом мы…
Она продолжала улыбаться, потягивая шампанское.
– Или я опоздал с приглашением?.. – растерянно произнёс он.
– Нет, я ещё не сделала выбор.
– Три дня хватит?..
Она задумалась на несколько мгновений.
– Позвоню завтра! А теперь – извините…
Анна поставила недопитый бокал на стойку и сорвалась с места.
Стопарёв с ревностью наблюдал, как со всех сторон её окружили корреспонденты.

…Утром, перед открытием кондитерского кафе, Стопарёв познакомил Анну с небольшим коллективом кухни.
– Та самая Аня Фролова!.. – объявил он всем.
Ей добродушно кивнула полная девица:
– Даша!
Оценивающе глянула на нее другая девушка, чуть постройнее.
– Ася! – представилась она.
Стопарев познакомил Анну с единственным на кухне мужчиной:
– А это наш самый опытный кондитер – Александр Александрович Курляк! Или, как мы его все зовем: «шоколадный дедушка».
Шеф-кондитер был в голубом накрахмаленном халате и такого же цвета колпаке.
– Какой же я дедушка в тридцать девять?.. – Курляк нежно поцеловал Анне руку.  – Зови меня просто Аликом… Наслышан о твоих успехах! Однако, поучиться у многоопытного Курляка тоже не грех. – Он приторно улыбнулся: – Я покажу тебе, Анюта, всё, что умею делать…
Анна с трудом высвободила руку из его больших ватных ладоней:
– Всё – вовсе не обязательно…
Девушки понимающе переглянулись.
Улыбка на лице Курляка растаяла, как мороженое…

…Перед работой девушки переодевались в гардеробной в голубые халаты и колпаки. Даша и Ася рассказывали Анне вполголоса.
– Работы у нас немного, – сказала Даша.
– Меню – традиционное: пирожные, мороженое… – продолжила Ася.
– Иногда торты на заказ… – добавила Даша. – Но это – редко…
– В основном, заказывают фирменный «пирог Курляка», – просветила Ася.
– С крутыми яйцами… – уточнила Даша.
– «Иваном» называется, – заметила Ася.
– Гордость нашего заведения! – с усмешкой произнесла Даша.
Обе рассмеялись. За соседней перегородкой, к их веселой болтовне, подозрительно прислушивался Курляк.
В гардеробную заглянула секретарша Светочка:
– Фролова! Вас Никита Ильич вызывает.

 …Стопарёв оценивающим взглядом скользнул по ее стройной фигуре в голубом халате.
– Супер!.. Как на вас сшито! Теперь мы с вами – одной крови, Анечка. Присаживайтесь!
Она присела в соседнее кресло.
– Дела в кафе, честно говоря, – начал он, – идут не так, как хотелось бы… А я наслышан про ваши неисчерпаемые выдумки… Но, если вы не готовы говорить об этом сейчас, давайте перенесём встречу.
– Готова, Никита Ильич! – сказала Анна и положила на его стол папку с цветными фотографиями.
На них были изображены авторские кондитерские изделия. На обороте каждой фотографии – рецепт и технология.
– Оригинально!.. – удивился Стопарёв. – И, наверное, очень вкусно! А это что?.. Знаменитый «Пряничный домик»? Потрясающе!.. Мне, Анечка, все нравится! Ей, Богу!.. Сплошное ноу-хау!.. А что, если мы в честь вашего торта переназовём наше кафе?.. А? Вместо «Шоколадных солдатиков» – «Пряничный домик»! Прекрасное название!

…Курляк с интересом наблюдал за тем, как Анна ловко покрывала шоколадным кремом очередной «домик».
На кухню вбежал Горбун-официант.
– Заказ готов?! – крикнул он с порога.
Анна выдавливала кондитерским шприцем «снеговую шапку» на пряничной крыше.
– Остался один «мазок»… – ответила она.
– Быстрей, Аннушка! Ещё два заказали!..
Горбун схватил торт на блюде и убежал в зал.
Девушки-кулинарши поставили ей на стол несколько только что выпеченных «пряничных домиков». Анна принялась их украшать цветным кремом. Курляк подошёл к Анне.
– Прекрасная работа!.. – сказал он с кислой улыбкой. –  В твои годы я этого не умел…
– Могу научить, Сан Саныч! – улыбнулась ему Анна.
– Готов идти в ученики. Хоть сейчас! – И добавил вполголоса: – А лучше после работы… Под бутылку шампанского…
– Какая же работа под шампанское?! – громко спросила Анна.
– Известно, какая! – прокомментировала Даша.
Девушки громко рассмеялись. Курляк, насупившись, молча отошёл к своему столу и принялся энергично замешивать тесто.

…В своём кабинете Стопарёв говорил по телефону:
– Сеня? Привет! Это Никита… Я твой должник! Как за что? За Фролову… Помнишь, девчонку с конкурса?.. Да, взял на работу… Может быть, хоть она наведёт «евроремонт» в кондитерском деле… А что Курляк? На месте. Правда, не на своём… Да, Сень, вот ещё чего звоню: оставь-ка ты мне столик на двоих… Да нет! При чем тут Фролова? Налоговая инспекция! И французский коньяк не забудь. Любит, сволочь!..
 
…А события, тем временем, завертелись…
Спустя несколько дней на здании кафе поменялась вывеска: «Пряничный домик»…
Корреспонденты брали интервью у Анны… 
Очередь посетителей у входа становилась с каждым днём все длинней… Среди жаждущий попасть в кафе были Вольф и Курлычёв.

…Они сидели за столиком.
– Мария здесь! – вполголоса сказал импресарио музыканту. – В этом Измерении её зовут Анной…
К ним подошёл Горбун-официант.
– Что будем заказывать?
Ккрлычёв рассеянно, поглядывал в сторону кухни:
– Два шашлыка…
Официант удивлённо улыбнулся.
– Маэстро шутит! – сказал Вольф. – Два куска фирменного торта и бутылку минералки… – И холодно добавил вполголоса: – Не хочу с тобой ссориться, Белопёрый, но мне это всё уже чертовски надоело! Ещё раз увижу возле моего клиента – превращу в космическую пыль или в брызги шампанского!
Горбун не ответил, тщательно записывая заказ в блокнот.
– А вы бы не могли сюда вызвать Анну? – спросил у официанта Курлычёв.
– Персонал кухни не имеет право выходить в зал, – сказал уже без улыбки Горбун.
–  А туда пройти можно?
– Только с разрешения шеф-кондитера… А зачем она вам?
– По личному делу.
– По личному?.. – Горбун колебался: сказать –не сказать… И всё же сказал: – Зайдите с «чёрного хода»… Только не говорите, кто вас туда послал. Не хочу неприятностей. – И официант отошёл от их столика.
– Не желаете прогуляться? – спросил Курлычёв Вольфа.
– Нет уж, – ответил тот. – Немного подустал от перелётов…

…У «чёрного входа» в кафе Курлычёва уже поджидала Анна. Он нерешительно  подошел к ней.
–  Ой! Это… вы меня вызывали?.. – удивилась она, увидав знаменитого барда.
– Я…
Анна широко улыбнулась:
– Здравствуйте!.. А в газетах писали, будто вы…
– Газеты врут… – перебил он её, не отрывая от Анны глаз.
– Что вы так на меня смотрите?.. – спросила она.
– Стараюсь понять: помните вы меня или нет…
– А разве мы были знакомы?..
– Были.
– Честно говоря, не помню… А вы к нам с концертом?
– Я в командировке.
– Жаль!.. Очень люблю ваши песни…
– Могу спеть прямо сейчас.
Анна испуганно оглянулась на дверь «чёрного хода»: 
– Сейчас не надо! Давайте в семь у парка «Сокольники».

…Когда он вернулся в зал кафе, на их столике уже стоял заказ, принесённый официантом. Курлычёв с жадностью выпил полный стакан минеральной воды.
– Убедились? – поинтересовался Вольф.
– Да, это она!..
– Не грустите, маэстро! Лучше попробуйте торт. Ваша Мария прекрасный кондитер!
– Она и так была прекрасна!.. Но торты, увы, печь не умела.
– Считайте, что уже научилась. Когда вы её вернёте – она будет уметь многое.
– Вы уверены, что она вернётся?.. – с грустью спросил Курлычёв.

…У входа на кухню Анна столкнулась с Курляком.
– Кто это был? – резко спросил он.
– Друг детства, – ответила Анна.
– Знакомая харя! Чего хотел?
– Моё дело!
Курляк заслонил собой весь дверной проём:
– Нет, наше! Может, он из Налоговой Полиции!
– А вы чего испугались?
– За тебя боюсь, дура!
– Да кому я нужна?
– Мне!.. – хрипло произнёс он и по-медвежьи схватил её в объятья
Анна вырвалась:
– Пошёл вон!.. «Шоколадный дедушка»!.. Еще разок облапаешь – бабушкой сделаю!
–Во, стерва! – сказал Курляк ей вслед, приглаживая ладонью напомаженную прядь волос. – Конкурсантка хренова!
Он подошёл к кассирше:
– Сколько продала фирменных пирогов?
– Один… – ответила та.
– А «домиков»?
– Кажется… двадцать семь… Или двадцать восемь… Сейчас уточню…
– Не надо! – рыкнул Курляк и направился к Стопарёву..
Он по-кошачьи вошёл в его кабинет, по привычке пригладив причёску ладонью:
– Я по поводу Фроловой, Никита…
Стопарёв оторвался от документов и вскинул на него колючий взгляд:
– Не нравится?!
Курляк неопределённо развёл руками и без приглашения плюхнулся в кресло:
– Как сказать…
– Так и скажи: я, блин, – один такой-сякой в мире, и рядом со мной никого другого и на хрен не нужно!
– Ну, зачем так грубо? Мастер она неплохой, с выдумкой. Только так вот: раз – и в дамки, – этого я, Никита, не понимаю…
– А чего тут понимать?! У неё – не голова, а – полное собрание сочинений Кулинарии! И руки, опять же, золотые! Ты посмотри, что она с нашим кафе сделала! Полный аншлаг! Интуристы прут, как на Пизанскую башню! А заказы по предварительной записи?! Её идея!.. Да ей ноги целовать нужно…
– Ноги у нее красивые… – кивнул Курляк.
– Кретин! Ты свои б….кие привычки при себе держи! Дашка на тебя недавно жаловалась… Затрахал ты её своими приставаниями… Я тебе сколько плачу?
– Много…
– Так почему бы тебе бабу на стороне не поискать? Ты о репутации кондитерской подумал?! Ведь журналисты у нас почти прописались! Наверняка учуют!
– Пускать их не надо, трубадуров занюханных! Фотографируют её и так, и этак! В анфас, в профиль! Как героиню «Плейбоя»! Интервью каждый день берут! Она, что ли, здесь хозяйка?.. Эх, Никита! На хрена кафе переназвал! А чем тебе пирог «Иван» не нравится? Тоже, между прочим, по-русски!.. Вчера, вот, Евгений Платонович звонил. Интересовался – что, как…
– Уже настучал?..
– Поделился мыслями…
– Наверняка последними!
– Сдается мне, Никита, что она – «шестёрка»…
– Чего?!
– Из Налоговой Полиции, вот чего!
– Ты откуда эту хреновину выкопал?
– Нюх имею.
– Нюх у тебя, Алик, для того, чтобы дерьмо выискивать! А её не трожь! Это я тебе серьёзно говорю. Не сама пришла – я её выиграл!
– Приз в студию! – хмуро зааплодировал Курляк.
– Чужая слава заела?!  Хрен тебе! А Бритому от меня – большой привет! – И энергично согнул руку в локте.
– Смотри, Никита… От такой сладкой жизни вряд ли одним диабетом отделаешься…
Курляе тяжело поднялся и вновь по-кошачьи вышел из кабинета.
Стопарёв презрительно посмотрел ему вслед, затем решительно набрал номер на мобильнике.

 …Майским вечером в Сокольниках, у входа в парк, прогуливался Курлычёв с полевым букетом в руках. Уличные часы показывали начало восьмого. Наконец он заметил Анну.
– Простите!.. – подбежала она, запыхавшись. – Как всегда в последнюю минуту неотложные дела…
Курлычёв протянул ей цветы:
– Уже простил.
– Завтра какая-то презентация. Сняли зал на весь день! Работы – выше крыши!.. Пятьдесят «домиков» заказали!.. Я, и вправду, хотела ваши песни послушать, а теперь… Даже не знаю, как быть… – жалобно произнесла она. – Мне домой надо… Утром вставать – ни свет, ни заря!
– Жаль!.. – огорчился Курлычёв и тут же предложил: – А давайте я вас провожу!.. Вот и прогуляемся!
Она на мгновенье заколебалась:
– Ну, хорошо! Провожайте! – И взяла его  под руку.

…Стопарёв говорил по мобильному телефону с начальством:
– Привет, Женя!.. Есть проблема… Курляк «наезжает»… Ты мне лучше скажи, Евгений Платоныч: сколько ты за эту неделю получил?.. Правильно! В три раза больше, чем за весь год! А через неделю – ещё круче будет! Если тебя, Женя, эта арифметика устраивает, убери ты от меня Курляка! Богом прошу!.. Да, все мы не ангелы, но – достал!.. Он же мне весь бизнес ломает! Сам ни хрена не делает, и девчонку к ногтю норовит. А без нее, Женя, кранты! Ну, пристрой ты его в другое место! А ещё лучше – отправь на пенсию. Красиво пожил и довольно… Да я не в том смысле, упаси Бог!… Ну, спасибо. Знал, что поймешь. Ладно… Потерплю до конца недели… Сам-то чего не заглядываешь? Приехал бы завтра… Не кафе, а – «Европа-люкс»!.. Так я жду. Спасибо, Евгений Платонович! От всей души!.. – Он выключил мобильник. – Йес!.. – В порыве радости энергично согнул левую руку в локте, одновременно подняв вверх средний палец.

Курлычёв провожал Анну в Сокольниках.
– Нет, букеты я не люблю! – призналась она. – Цветы должны быть живыми. Я ведь в деревне росла. Это у вас принято выезжать на природу только по выходным или в отпуск. А у нас – живёшь на природе! Летом – река, осенью – яблоки, весной – прилетают аисты!
– А зимой выпадает снег… – продолжил, улыбнувшись, Курлычёв.
– Зимой – костры и лыжи. Ну, разве можно сравнить накрахмаленные скатерти со снежной поляной?
– Да вы – поэт! Наверняка, пишете стихи!
– Что вы! Это я в детстве писала. Наверное, как все… Такую чушь несла!
– Может, что вспомните?
Анна не отказалась, а призадумалась… Наконец, сказала:
– Одно помню… Получился весёлый текст песня для нашего школьного рок-ансамбля. Я написала его после того, как нам рассказали про наречия-исключения, которые пишутся без мягкого знака после шипящей на конце слова…
– Помню-помю!  – ответил Курлфычёв. – Уж, замуж, невтерпёж, Верно?..
– Правильно! – рассмеялась Анна. – Песня я так и назвала: «Уж так мне замуж нетерпёж»!.. Мелодию, правда, не помню, а сам текст такой…
 
О, как на свете дальше жить
В свои пятнадцать лет?!
Противно в школу мне ходить,
Невкусен стал обед.

Меня весь день бросает в дрожь.
Меня весь день колотит дрожь –
УЖ ТАК МНЕ ЗАМУЖ НЕВТЕРПЁЖ!

Я не хочу читать, писать,
И даже танцевать!
Весь день я буду тосковать,
И всё о нём мечтать!..

Как он красив! И как хорош!
Ах, как он крут и как хорош!
УЖ ТАК МНЕ ЗАМУЖ НЕВТЕРПЁЖ!

Коль удержать не суждено
Мне журавля в руке –
Я завтра выпрыгну в окно,
И утоплюсь в реке!

Вокруг меня – обман и ложь!
Вокруг предательство и ложь!..
УЖ ТАК МНЕ ЗАМУЖ НЕВТЕРПЁЖ!
 
Курлычёв зааплодировал:
– Какая же это чушь?!
– Лучше вы что-нибудь прочтете…
Курлычёв тут же объявил голосом конферансье:
– «Песенка о Крокодиле»!.. Исполняет знаменитый певец и композитор Александр Курлычёв!..
И пропел:

– Над пальмой пролетая,
Зелёный какаду
На ветке Крокодила
Приметил на лету.

Был Попугай растерян
И глупо так спросил:
– Ты как сюда забрался,
Зелёный Крокодил?!..

Я никогда, – добавил,
Прижав крыло к груди, –
Не видел вас на пальмах.
Смотри, не упади!..

– Не бойся, – тот ответил
Соседу-какаду. –
Сначала я созрею,
Лишь после упаду.

Теперь зааплодировала Анна.
Из окна соседнего дома донеслось окончание песни:

– Не бойся, – тот ответил
Соседу-какаду. –
Сначала я созрею,
Лишь после упаду…

Они слушали концовку песни, молчали и смотрели в глаза друг другу…

…К закрытым дверям «чёрного входа» в кафе подошёл Курляк. Прислушался. На его руках были кожаные перчатки. Он бесшумно отпер ключом дверь и проник вовнутрь.
Из-за кустов появился Горбун, который всё видел…

…Курляк бесшумно прошёл на кухню, посветил фонариком. Затем направился к столу Анны. Достал из кармана большую тубу и выдавил её полностью в банку с шоколадным кремом, затем всё это размешал столовой ложкой.
За окном, приникнув к стеклу, на мгновенье мелькнуло лицо Горбуна.
Курляк его не заметил. Опустив пустую тубу с ложкой в целлофановый пакет, который сунул в свой карман, так же по-кошачьи покинул кафе.
Дождавшись, когда Курляк скроется из виду, Горбун направился к «чёрному ходу» и легко прошёл сквозь дверь кафе…

И была их Ночь Любви – Анны и Курлычёва…
– Как же ты про меня узнал? – спросила она, запрокинув к нему своё счастливое лицо. – Жила-была, и вдруг в один прекрасный день является сам Курлычёв!
– А я, как пчела: полетел на нектар, – улыбаясь, ответил он, целуя её лицо. – Ты же вся в сахарной пудре!..
– Словно одна модель на презентации!.. – рассмеялась Анна. – Представляешь: все тело этой придурочной вымазали вареньем, и каждый желающий мог его лизнуть!..
Он продолжал покрывать поцелуями её шею, плечи…
– Вот так?.. Так?..
– Погоди… – шептала она. – Я сейчас… – И выскользнула из постели.
– Только не исчезай навек!.. – сказал он ей вслед.
 
…Утром, на кухне в кафе, Анна и Курляк, как обычно, принялись каждый за свою выпечку. Затем она украшала цветным кремом пряничные домики. А он обмазывал свой пирог шоколадным кремом, издали наблюдая за ней.

…В зале кафе, во время презентации, все столики были заняты гостями. По всему залу сновали официанты. Среди них был Горбун. Приглашенные музыканты  исполняли «Песню скоморохов» Курлычёва:

– В нашем царстве-государстве – разудалое житьё:
То – безделье, то – мытарство,
То – обжорство, то – нытьё.
Кто – с овцой, а кто – с овчиной,
Кто-то с суммой, кто – с сумой.
Ну, а так – всё чин по чину!
Ах, ты ж, Боже ж, Боже мой!..

В нашем царстве-государстве –
То – поминки, то – гульба.
То – любовь, а то – коварство,
То – затишье, то – пальба.
То – веселье, то – кручина,
Или – пост, или – запой.
Ну, а так – всё чин по чину!
Ах, ты ж, Боже ж, Боже мой!

В зале появился Евгений Платонович со своей охраной. Он был невысокого роста, спортивного вида, с наголо обритой головой. Одет был неброско, зато во рту торчала дорогая трубка. Его лично встретил Стопарёв, усадил за отдельный столик и заторопился на кухню.

– В нашем царстве-государстве —
Замечательно живём!
Кто – в трудах, а кто-то в барстве,
То – молчим, а то – поём.
Жжём то – свечи, то – лучину,
В шубе – в зной, в лаптях – зимой.
Ну, а так – всё чин по чину!
Ах, ты ж, Боже ж, Боже мой!

В нашем царстве-государстве –
Развесёлые дела.
Кто – в смиреньи, кто –  в бунтарстве,
Кто – в чём мама родила!
Эх, найти б тому причину,
Чтоб ответить головой –
По делам, а не по чину.
Дай нам, Боже! Боже ж мой!


 …Стопарёв что-то жарко нашептывал Анне на ухо. Та энергично отнекивалась. Но Стопарёв, приложив руку к сердцу, – умоляюще настаивал на своём. Наконец, Анна недовольно согласилась. Поправила причёску. Взяла один из готовых «домиков» и сама понесла торт на подносе в зал. Ася и Даша на ходу расправили складки её халата.
Стопарёв торжественным тоном обратился к началлству, представляя Анну:
– Знакомься, Евгений Платонович! Та самая – Фролова! Гордость нашего кафе! А это её фирменный «Пряничный домик»!
Бритый выпустил сигарный дым и благосклонно улыбнулся. Анна поставила торт на стол и вернулась на кухню.
Бритый поднял большой палец:
– Одобрям!
Один из охранников мрачного вида, – отрезал кусок шоколадной крыши и положил шефу на тарелку.
Бритый попробовал торт:
–  М-м-м! Имел бы я такую «крышу»!
Все вокруг вежливо рассмеялись его шутке.
В дверях служебного входа показался Курляк. Увидев, что Бритый принялся за Анин шедевр, на мгновенье исчез и тут же вновь появился в зале со своим пирогом. Торжественно поставил блюдо на стол начальства.
Мрачный охранник отрезал для шефа большой кусок от «Ивана».
– Посмотрим-посмотрим… – произнёс Бритый, отправляя кусок пирога себе в рот. Но тут же его лицо перекосила омерзительная гримаса. Он выплюнул жёваный кусок на салфетку.
Все в недоумении на него посмотрели.
– Что это?.. – хрипло спросил Бриты й голосом, не предвещающим ничего хорошего, запивая минеральной водой.
– Пирог… – растерянно ответил Курляк. – «Иван»… Твой любимый!..
Евгений Платонович поднялся, взял в руки блюдо с пирогом и, не говоря ни слова, – как в пошлых комедийных фильмах, – залепил его в лицо Курляку.
В зале – лицо Горбуна осветилось мстительной усмешкой.
– Хотел отравить, падла?.. – сказал мрачно Бритый, отплёвываясь в разные стороны..
– Не здесь, Женя!.. – крикнул Стопарёв.
– Ты попробуй, попробуй!.. – заорал тот. – Из унитаза достал?!
Стопарев снял пальцем шоколадную каплю со щеки Бритого и опасливо попробовал:
– Это же обувной крем!.. 
Курляк  задрожал всем телом: 
– Подставила, сука!.. Задушу!..
Он побежал на кухню. За ним понеслись охранники Бритого.
Курляк схватил с кухонного стола нож и, не ведая, что творит, в остервенении набросился на Анну, нанося ей несколько резких ударов. Она упала, даже не вскрикнув. Охранники заломили ему руки за спину.
– Скорую!!! – закричала Ася.
Даша дрожащими пальцами набирала номер «скорой» на мобильнике.
Кухня наполнилась официантами и посетителями. Музыка в зале смолкла. Все настолько были поражены случившимся, что никто не мог произнести ни слова. Только были слышны всхлипывания Аси над неподвижным телом Анны…

…К «Пряничному домику» подъехала чёрная карета. Весть о страшном событии уже разнеслась по всей округе, и у кафе собралась большая толпа.
Вольф пробовал протиснуться сквозь толпу:
– Разрешите! Я – из кареты «Скорой помощи»!
Он быстрым шагом прошёл на кухню. Склонился над телом Анны. Взял кисть ееёруки:
– Поздно…
В полной тишине кухню огласили новые рыдания Аси.
– Помогите отнести в карету, – попросил он официантов.
Среди них находился Горбун. Официанты бережно вынести тело Анны из кафе.
Вольф бросил короткий взгляд на Курляка, которого все ещё держали за руки охранники Бритого. Тот был в полуобморочном состоянии.
– Его тоже, – приказал Вольф.
– Он поедет со мной, – возразил Бритый.
– Нет! – в ужасе выкрикнул Курляк. – Только не с ним!
 – Слышали?  – сказал Вольф охранникам Бритого. – Ведите!
– Я же сказал, – произнёс Бритый раздражённым тоном, – он останется со мной!
– В таком случае, ни мне – ни вам! – спокойно ответил Вольф.
Господин Импресарио приподнял поля своей шляпы, пристально заглянув глаза Курляку, и тот в одно мгновенье разлетелся на тысячу искр…
 
 

Новелла седьмая.
«ОТКРЫТИЕ»

…К ступеням парадного входа в Академию Всевозможных Наук подъехала «тойота».
Из неё вышел подтянутый моложавый мужчина, лет сорока пяти. Собравшиеся у АВН журналисты и корреспонденты дружно навели на него объективы фото- и видеокамер. Репортёр из популярного телеканала вёл репортаж:
– Сегодня известный ученый – академик Курлин, получает Национальную премию в области космического интеллекта!.. Нам посчастливилось, наряду с другими теле- и радиокомпаниями, взять у него интервью… Добрый день, Александр Александрович! Какое чувство владеет вами в канун столь знаменательного события?
– Чувство неловкости… – ответил академик. – В связи с этим… я отказываюсь от Премии…
Это заявление произвело на всех эффект разорвавшейся бомбы. Его тут же окружили тесным кольцом.
– – Это шутка?
– В чём причина вашего отказа?
– Если коротко, – сказал учёный, – то никаких открытий человечество никогда не совершало… Всё, что придумано или открыто людьми – не их заслуга.
– А чья?! – спросил один журналист.
– Нашего Творца, или Создателя всего Сущего.
– Позвольте, а Колумб?.. – поинтересовался  один телерепортёр. – Разве не он открыл Америку?
– А разве она не существовало до Колумба?
– Может быть, и Ньютон не открыл закон всемирного тяготения?! – спросила юная журналистка.
– А разве до него, – ответил Курлин, –  не падали яблоки на другие умные головы? Ньютон лишь первым обозначил сие открытие законом и обосновал математической формулой…
– Но всё равно, в понятии людей, – – возразил телерепортёр., – и Ньютон, и Колумб, и Коперник – первооткрыватели!
– Верно! Первооткрыватели, но не «первотворцы»! Чувствуете разницу?.. Любое открытие или изобретение – является феноменом лишь для нашей цивилизации. Возьмите, к примеру, планету Плутон, о которой мы узнали совсем недавно, в двадцатом веке. Разве ее до 1930 года не существовало во Вселенной?.. Что же касается Коперника, то он первым понял, что – не Солнце вертится вокруг Земли, а как раз наоборот!
– Значит и лекарства от рака уже известны? – спросил, удивлённо корреспондент одного «толстого» журнала.
– И от СПИДа тоже! – усмехнулся Курлин. – Все тайное – не есть небыль. И Создатель это предусмотрел. Но он даёт человечеству поломать голову над любой проблемой, чтобы мы не закостенели в своём существовании. В этом и заключается моя теория фантомо-потенциального феномена – ФПФ, то есть – существовании чего-либо, пока ещё не известного людям!
– Значит в Природе всё предопределено?.. – разочаровано спросила девушка в очках.
– Далеко не всё! Возьмите, к примеру, наши нравственные поступки: человеку дан выбор между Добром и Злом. Что же касается открытий, то здесь – всё по-другому! Есть открытия – индивидуальные, когда каждый открывает что-то для себя, есть – аксиомные, где: дважды два четыре. Но есть открытия, которые пока ещё неизвестны человечеству. И когда некий учёный совершает одно из них, он просто выводит фантомо-потенциальное существование – на привычный для нас информационный уровень. А сколько талантливых людей пока ещё не явлено миру! Но ведь они уже родились! Не успевший сказать – да скажет! Не успевший сотворить – сотворит! Дело лишь во Времени…
 Так что же теперь? – спросил телерепортёр. – Не искать? Не открывать? Не находить? Ждать, пока Природа выложит всё на тарелочке?
– Любое открытие, – ответил Курлин. – это подарок Создателя, который, впрочем, на нас и не в обиде. Он – бесконечно щедр. Бери, человек, радуйся! Но не кричи: «Это я изобрел! Я открыл!» Смирись и стань проводником Божественных идей. Мир Творца – цепь непрерывных творческих открытий. Их хватит на всех!  Оттого Он и не проливает на нас золотым дождём все свои тайны. Так как, познав их сразу, – человечеству станет скучно жить дальше. Да и будет ли это называться жизнью? Жизнь – это открытия каждый день!..
– Неужели идея Фантомо-Потенциального Феномена в Природе и явилась причиной вашего ухода из науки? – спросила юная журналистка.
– Я ухожу не из науки, а от своих заблуждений. Я лишь отказываюсь от всех почётных званий и зарубежных регалий, а также от Национальной премии, которую не заслужил. А сегодня ухожу в отставку с поста Президента Академии Всевозможных Наук… Каждый отвечает только за себя. Но я хочу, чтобы мои ученики и единомышленники также задумались о своем предназначении на земле! Благодарю за внимание!..
 
…Арина, дочь Курлина, вот уже с полчаса говорила с кем-то по телефону. У неё было красивое лицо и властный голос.
– Да он просто чокнулся! Это речи безумца!.. Ты тоже так считаешь?.. Конечно, перетрудился! Кто спорит?.. Да, мозги гениальные. Но разве гении не сходят с ума? Сколько угодно!.. Как теперь жить, как появиться на людях?!.. Да всё ему по фигу! «Мавр сделал свое дело»! Вполне возможно – ещё откажется и от дачи в Ильинке, и от квартиры в Москве, так как они были куплены, по его словам: «на незаслуженные» деньги!.. Бред какой-то! Хорошо, что мама не дожила до такого позора!.. Вчера нам уже звонили из Патриархии. У них к нему тоже есть вопросы по его теории эФПээФ… Васенька, сделай что-нибудь! Только ты один способен на него повлиять… Уговори его! Ты сможешь! Давай сегодня! Прямо сейчас!.. Заедешь?.. Спасибо. Через пять минут буду готова.

…Бывший академик подреза;л цветы на дачном участке. По его бодрому виду и хорошему настроению трудно было предположить, что он чем-то болен. Курлин напевал мелодию из любимого американского мюзикла, ловко орудуя садовыми ножницами. Рядом на лужайке носился по стриженой траве огромный ньюфаундленд. Внезапно он бросился к ограде и залаял.
– Рома, не перебивай!
Обернувшись к калитке, академик увидел за ней молодую женщину с роскошной копной рыжих волос.
– Кого-то ищете?! – крикнул он ей.
– Я к вам, – ответила женщина. – Только ужасно боюсь собак.
– Вы – из газеты?
– С радиостанции «Колокола России».
– Один чёрт! Простите, девушка, но со вчерашнего дня я не даю интервью.
– Меня предупреждали… – не огорчилась журналистка. – Но всё же я не послушалась и приехала…
– И зря! Начальство следует слушаться.
Но женщина не уходила.
– Как же быть?.. Это – мой первый репортаж…
– По вашей настойчивости я бы так не сказал. Знаю я уловки вашего брата. Сначала – хвостик, затем – лапки, а потом – попробуй выгнать! Нет уж, простите… Рома, ко мне! – И он возвратился к цветам.
Ньюфаундленд-девочка, разок облаяв женщину для проформы, лениво поплелась к крыльцу.
В это время на землю хлынул «слепой» проливной дождь.
Курлин заспешил на веранду. Сквозь окна он видел, как журналистка тщетно пытается спрятаться от дождя под высокой сосной, что росла у самой калитки. Он вышел на крыльцо.
– Зайдите! – крикнул он ей. – Ещё заболеете, а потом расколоколите на всю Россию, что я – бессердечный человек! А это совсем не так.
– Спасибо! – ответила журналистка, но не двинулась с места.
– Ну, что же вы?! Обиделись?!
– Нет! Я действительно боюсь собак!..
– Не бойтесь! Я запру её в комнате. Хотя Рома не кусается.

 …Пока он изолировал пса, журналистка уже вбежала на веранду. С её волос, свитера и джинсов стекали потоки дождевой воды.
– А по радио осадков не обещали… – сказала она.
– Вот именно! Врёт ваш брат на каждом шагу!
– Не всё зависит от журналиста!
Она принялась отжимать край свитера.
– Бегите на второй этаж. Первая дверь слева – ванная. В шкафу найдете полотенце и халат. А я пока включу самовар.
Оставив на журнальном столике свою спортивную сумку, молодая женщина заторопилась наверх.

…Когда спустя минут двадцать она вернулась на веранду, дождь уже перестал.
На столе стоял вскипевший самовар. Вокруг него, на цветастой скатерти, аппетитно благоухала лёгкая закуска вокруг початой бутылки коньяка и стеклянного кувшин с квасом.
Курлин внимательно пригляделся к женщине. Лет двадцать пять-двадцать семь. Красивые синие глаза под чёрными бровями. Правильная форма носа. Обворожительная улыбка. Длинная шея. Волосы присобраны назад цветной резинкой. Даже в мужском махровом халате она была стройна, женственна и свежа, отчего Курлин вдруг смутился, что вёл себя с ней крайне негостеприимно.
– Прошу к столу!.. 
Он сказал это самым изысканным тоном, на какой был способен, пытаясь загладить свою вину. Женщина присела на плетёный стул. В дальней комнате скулила Рома.
– Она, и вправду, обиделась?..
– Наверняка!
– Может быть… её выпустить?..
А не испугаетесь?
 Журналистка промолчала.
– Не бойтесь! Рома – самая смирная собака на свете! Мне подарил её римский священник, когда ей было всего три месяца.
– Сколько же ей сейчас?
– Три года. – Он вопросительно посмотрел на женщину. – Так я выпускаю?..
Журналистка молча кивнула.
Курлин открыл дверь комнаты:
– Рома, ко мне!
Собака с радостью выскочила на веранду. Женщина поджала босые ноги.
– Сидеть!
Рома неохотно села у стола, исподтишка виляя пушистым хвостом.
– Свои, Рома, свои!.. – Курлин демонстративно стал гладить журналистке руку.
Женщина тут же её одёрнула.
– Пожалуйста, без резких движений… – попросил он её вполголоса. – Она должна вас принять. Иди, Ромочка, познакомься!
Собака медленно приблизилась к гостье.
– Свои, Ромочка, свои!..
Та ткнулась в босые пальцы женских ног, затем положила свою огромную голову на колени женщины.
– Смотрите-ка, признала! Молодец, девочка! Иди гулять!
Рома, словно ждала этих слов. Она выскочила во двор и стала носиться по стриженому газону.   
– Теперь вы для неё своя и можете брать интервью, когда пожелаете.
– Ой, правда?! – обрадовалась журналистка и поспешно достала из сумки диктофон. На пол упали блокнот и кассеты.
– Но пока я ещё не дал вам своего согласия.
– Так дайте…
Она улыбнулась, обнаружив при этом симпатичные ямочки на обеих щеках, запихнув обратно в сумку выпавшие вещи.
– Всего несколько вопросов… И я уйду…
– Это – шантаж!.. – сказал Курлин. – Вначале мы позавтракаем… – И налил ей полную рюмку коньяка.
– Что вы! Пить с утра да ещё во время работы!
– Так то – во время работы. Сейчас вы моя гостья. А выпить все равно придётся, чтобы не простудиться… Может быть, вы ещё и не курите?
– Курю… – женщина принялась искать глазами пепельницу.
Он достал её с холодильника, а она вытащила из сумки пачку сигарет и положила на край стола. Курлин поднял рюмку:
– За хороший вкус вашей радиостанции!
– Неужели вы нас слушаете? – обрадовалась она.
– Никого я не слушаю! А пью за ваши «колокола» лишь потому, что там работает очаровательная женщина по имени… Кстати, как вас зовут?
Две ямочки вновь вспыхнули на её щеках:
– Виктория! Но можно просто – Вика.
– Вот за Вику и выпьем!
Они чокнулись и выпили.

…У ворот дачи остановилась «Альфа-Ромео». Первой из нее вышла Арина и решительно направилась к калитке. Тот, кого она назвала по телефону Васей, задержался, чтобы запереть машину. Это был молодой человек в спортивном костюме, вполне довольный жизнью и уверенный в себе. Рома с радостным визгом бросилась им навстречу.
– Фу, Рома, фу! На место! – строго сказала Арина.
Собака обиженно отправилась в беседку и разлеглась на деревянном полу.
Арина поднялась на крыльцо, вошла на веранду и застыла на месте.
– Здравствуй, чадо! – приветствовал её отец. – Ты почему не звонила?
– Дел много, папа. Особенно теперь…
Вика настороженно смотрела на обоих.
Арина тоже не сводила любопытных глаз с журналистки:
– У тебя, я вижу, времени даже прибавилось…
– Времени хоть отбавляй! – весело произнёс Курлин и кивнул на свою гостью: –Знакомься! Корреспондент радиостанции «Колокола России» – Вика! – И так же кивнул в сторону дочери: – А это, как вы уже догадались, – моя дочь Арина.
– Очень приятно! – ответила Арина.
– А мне – не очень… – сказала Виктория.
Арина вскинула брови:
– То есть?.. Я вам помешала?
– Рина!.. – отдёрнул её отец.
– Отнюдь! – улыбнулась Виктория. – Мне неприятно, что именно так вы и подумали.
Во дворе появился Василий.
– Пойду переоденусь… – сказала гостья и побежала на второй этаж, под явно заинтригованным взглядом Василия.
Арина, заметив это, с шумом уселась на стул и уставилась в окно веранды.
– Добрый день, академик! – сказал он.
– Здравствуй, Вася!.. – Он кивнул на Арину: – Вот, приехала воспитывать…
– Знаю по себе… – признался Василий.
 – Хам! – произнесла Арина, не повернув головы.
– Ты по делу? – спросил у него Курлин .
– И да, и нет. Во-первых, привёз ваше чадо, во-вторых, есть у меня к вам, Сан Саныч, один разговор… Хотелось бы подискуссировать.
– Подискутировать! – поправил его Курлин.
– Сегодня всё вызывает споры. Даже это слово.
– Так пойдем и поспорим! «Подискуссируем». – Он взял со стола бутылку коньяка и первым направился по лестнице на второй этаж. – А ты, – оборачивается он к Арине –умерь свой пыл.
Арина хмыкнула, не отрываясь от окна. Просидела она совсем недолго. На лестнице раздались лёгкие шаги. Арина резко развернулась и, положив ногу на ногу, бесцеремонно спросила у спустившейся вниз журналистки.
– С каких это пор молодые журналистки берут интервью в махровых халатах?
– С тех самых, когда люди становятся близкими друг другу.
– Вы хотите сказать…
– …что сегодня ровно год, как мы знакомы с вашим отцом. Так что был повод отметить.
– Ну, папочка!.. Мастер на сюрпризы! – изумилась Арина.
Виктория вошла в роль:
–  Кстати, к Новому году поженимся.
– Что?..
– Я вам не нравлюсь?.. Не волнуйтесь, я буду доброй мачехой.
Она забросила в сумку диктофон, перекинула её через плечо и с независимым видом пошла восвояси, оставив на веранде ошеломленную Арину.

…В это время на втором этаже Василий дискутировал с академиком:
– Ваша теория, Сан Саныч, какой бы она не была сверхоригинальной, – всего лишь теория. Да, смелое предположение! Да, сенсация! Но вы забыли о человеческом факторе! Сколько бы раз не убеждать людей: смирите гордыню! – человек всё равно захочет возвыситься над остальными. И не в смысле денег и славы. А для утверждения своего «я»! Для многих работа – это смысл всей жизни! А тут – известный учёный, непререкаемая личность, – выбивает из-под ног всё: карьеру, судьбу, будущее, в конце концов! Послушать вас – значит, ничем не стоит заниматься. Всё равно не твоё. И что в итоге? Всё творчество – это воровство и плагиат, лишь вы один – в белом фраке!..
– А если покороче? – спросил Курлин, наливая себе коньяк в рюмку.
– Извольте! – сказал Василий. – Тем более, вы учили нас говорить правду в глаза… Так вот! Есть и другая сторона вашей теории. И тоже не в вашу пользу…
– Ну-ка, ну-ка!.. – с интересом произнёс академик.
– Вот вы – ученый-практик – вдруг заговорили о Боге. Я понимаю: меняются времена, мировоззрение. Но как совместить науку с Божественным?
– Как раз в этом – суть моей теории, коллега!
– Допустим! Но ведь не все верят в Бога! А значит, и не все её примут. Для многих – взгляд на жизнь через Божественную призму – бред и абсурд!
– А для тебя?
– Я – практик, – ответил Василий. – Мне нужны доказательства! А их у вас почти нет.
Курлин закурил:
– Оригинальный вывод! 
– Нет, по-человечески, я вас понимаю: хотелось о себе напомнить… То есть, опять-таки, возвыситься над остальными… Это вам блестяще удалось!.. Теория вызвала живой интерес, заставила спорить. О вас вновь заговорили. Сильный ход! Отличная реклама!
– Не знал о твоей проницательности, Вася! – усмехнулся Курлин. – Прямо рентген какой-то!
– Зря смеетесь, Сан Саныч! Единственный прокол – это отказ от Национальной премии. И так бы шуму хватило. Но этим вы здорово подпортили карьеру Арине. На носу – аспирантура! А кто в комиссии?.. То-то же! Отыграются на ней, будьте покойны! А ведь она – это не вы! На ней Природа отдыхает… Вот где была б нужна ваша помощь!..
Курлин нахмурился:
– Это она тебя просила поговорить со мной?..
– И она тоже.
– А кто еще?
– Те, кто много лет были рядом с вами…
– «Были»! – хмыкнул Курлин и пристально посмотрел на Василия. – Неужели струсили?.
– Не в том дело! Все не понимают, почему вы ни с кем не посоветовались…
– Я выступал от имени самого себя!
– Вот-вот! А о других не подумали. Все были вам преданы, а теперь – чувствуют себя преданными вами.
– Банальный каламбур!
– Печальный, если хотите... Сейчас назваться вашим единомышленником – значит, наложить на себя руки!.. – Он налил себе рюмку и залпом выпил. – Но! Ещё не всё потеряно! Только вы один сможете это исправить… Словом, так: есть хорошая клиника и знакомый психиатр. Любой диагноз поставит…
– То есть, я должен прикинуться психом? – удивился Курлин. – А что, Вася, отличная идея! И довольно концептуальная! Ты только представь: оказывается, вся наша Академия находилась в руках одного шизофреника!.. Вот что, Василий Анатольевич, закончим это никчемный диспут. Оппонент вы, хоть и циничный, но сильный. В логике вам не откажешь… Так что логичней будет с вашей стороны – подумать о целесообразности продления наших отношений. А за свою карьеру не бойтесь. Не те времена! Кроме того: ученик за учителя не в ответе. Что же касаемо моей дочери, то о её судьбе она позаботится сама.
– Зря вы так, Сан Саныч! «Платон мне – друг, но истина – дороже!»
– А «что есть Истина?», друг мой?.. То-то же!
Василий махнул рукой и молча вышел из кабинета.

 Он спустился на веранду.
– Я поехал!
– Разве ты меня не отвезёшь?..
– Сегодня ты должна побыть с отцом. И вообще, старайся не оставлять его одного. Ещё, чего доброго, спалит дачу. – Он оглянулся. – А где гостья?..
– Не дождалась тебя.
Он вышел на крыльцо. Она заторопилась следом.
– Что там у вас произошло? – спросила Арина.
– Ничего особенно. Попросил больше у вас не появляться.
– Наговорил лишнее?..
– Сказал правду. Он же её любит!
Они шли по двору.
– Но одно дело – любить правду вообще, – продолжил он, – а другое – выслушать её в глаза! Вот и получил! Хотя – лучше от меня, чем от кого другого. Никто ему всего не скажет.
– А ты сказал! – усмехнулась она.
– Как и просила.
– Выходит, я во всем виновата!
– Да при чем здесь ты?!..
Они вышли за ограду.
– Ясное дело: ни при чём!  Ведь не на мне же ты собрался жениться!..
Василий округлил свои глаза, и без того, навыкате.
 – Давай, давай, не задерживайся! Кончился твой «академический отпуск»!
Он криво усмехнулся, сел в свою машину, завел мотор и высунул голову из окна:
– Ты хоть детей никогда не заводи! У них точно будут гены – крокодила!..

…Арина молча вошла во двор. На крыльце появился отец.
– Уехал?..
Дочь не ответила и прошла на веранду.
– А где Вика?..
Она молча стала собирать со стола посуду. 
Курлин сбежал со ступенек и поспешил к «тойоте».
Как только отец уехал, Арина включила на веранде телевизор. Со двора откликнулась Рома. Она лаяла громко и зло. Подняв заплаканное лицо, Арина увидела в окне, как собака в бешенстве бросается на ограду. Арина вышла на крыльцо.
За кустами крыжовника стояла мужская фигура в шляпе. Мелькнула и – исчезла…
Арина вернулась на веранду, села на диван. У журнального столика она заметила бумажный квадратик. Подняла. Прочла. И спрятала в карман брюк.

 …Курлин приближался к автобусной остановке, обогнал «Альфу-Ромео». Водитель не повернул головы.
Но Курлин не обратил на это внимание. Его взгляд был прикован к стоящему вдалеке рейсовому автобусу. Он видел, как Вика в него села, как захлопнулась дверь, и тот скрылся за поворотом. Курлин нажал на газ, чтобы его догнать.
Когда он свернул за поворот – автобуса впереди уже не было. По пустынному шоссе мчалась на полном ходу чёрная карета…
 
…Вернувшись на дачу, Курлин прошёл на веранду.
 Арина смотрела телевизор. С экрана Курлычев пел песню «Чума»:

Чума!
Заприте все дома,
Забейте двери!
Веселье встреч – забыть, пресечь
Пред диким зверем!

Чума!
Зачем сходить с ума?
Смешны вы, право!
Одежду жечь?
Девиц беречь
Для чумной славы?

Чума!
Тут даже сам Фома
Перекрестится.
Всем в землю лечь –
зачем же течь
Святой водице?

Курлин налил себе полную кружку квасу и в несколько глотков его выпил.
– Догнал?
– Не успел… Сел рядом с дочерью. – Зря ты так с Викой…
Рома села у двери веранды.. Поглядывая, то и дело, в сторону калитки, она глухо ворчала. Дочь с отцом немного помолчали, слушая выступление  барда.

Чума!
И – настежь закрома!
Гуляйте с миром!
Все страхи –  с плеч!
К чему беречь
Вино в трактирах?!

Чума!
Ей лето ли, зима –
Косит косою.
Бессилен меч.
К чему беречь
Нож под полою?

Чума!
Что перед ней тюрьма,
Бои и битвы?
Оставим речь.
Не хватит свеч
На все молитвы...

– Всегда жалела, что родилась в семье академика…
– Двадцать лет назад мы с мамой были только эменэс – младшими научными сотрудниками.
– Ты любил ее?..
– А по себе не чувствуешь?
– Что я должна чувствовать?..
– Что ты и есть – плод любви!
– Я – плод червивый.
– Просто ещё зелёный.
– Все равно, по-настоящему любят один раз в жизни. Все остальное – влюбчивость или заблуждение, – сказала дочь.
– Имеет смысл прислушаться к твоему богатому опыту, – улыбнулся отец.
– Уже поздно.
– Ты о чем?
 – О вашей свадьбе с Викторией… Как её по-батюшке?..
– Какой свадьбе?!.. – изумился Курлин.
– Папа, не считай меня идиоткой! А то и вправду получается семья шизофреников!
– Кто тебе сказал эту чушь?!.. Черт те что!
Он убрал звук у телевизора, подошёл к телефону и набрал двузначный номер. – Будьте добры: радиостанция «Колокола России»… Знаю, что номер платный… – Он подождал немного, наконец, дождался ответа. – Что?.. Спасибо… – И в растерянности положил трубку.
– Ты разве не знаешь её мобильный? – удивилась Арина.
Он нервно закурил:
– Понятия не имею…
– Странно!..
– Что тут странного?!.. Мне только что сказали, что такой радиостанции вообще не существует в Природе!
– Новенькое дело! – воскликнула Арина. – А как же твоя теория фантомо-потенциального существования?
– Это совсем другое! Она мне элементарно наврала!
– А ты впустил ее в дом.
– А ты бы не впустила человека, который мокнет под дождём?
– Впустила! Но ведь ты с ней еще и пил!
– Ну, пил! И что?
– Ты хоть знал, с кем пьёшь?
– С радиожурналисткой!
– Удостоверение видел?
– Нет, не видел…
– И после этого ты выгоняешь Васю!..
– Твой Вася – подонок!
– Между прочим, твой ученик.
– Значит, Вася – наш общий позор! Оба не разглядели! Чёрт-те что!.. Кто же это мог быть?.. Студентка? Аспирантка?
– Наводчица, вот кто!
– Чего?!
– Воровка! Нужно срочно звонить в полицию! – Она подошла к телефону.
Курлин вырвал из её рук трубку:
– Этого ещё не хватало!.. Начиталась Донцову на ночь!
– Сам виноват. Нечего было затевать всю эту историю.
– Ты тоже меня осуждаешь?..
– Не знаю, папа! Мне страшно…
– Испугалась потерять прошлое?.. Ну, естественно!.. Ведь ты же была не Ариной Курлиной, а дочерью президента Академии! Элитный дом, собственный водитель, пресс-секретарь, дача – рядом с членами правительства! Тот особый мир, где исполняются любые желания…
– Не надо, папа…
– Что – не надо?! Ты привыкла так жить!.. А я собрался все это разрушить… – Он вдруг увидел  её несчастное лицо. – Прости…
– Мне страшно не поэтому. Страшно все время быть одной…
– А я?!..
– Ты тоже один… Все эти конференции, лекции, поездки заграницу не могут продолжаться вечно. Наступают мгновенья, когда человек остается наедине с собой.
– Зато это – всего лишь мгновенья!
 
– «Бывает миг, как вечность,
А вечность, – словно миг.
И на пути конечном,
Ведущем в бесконечность, –
Души извечный крик…» –

Прочла Арина.
Курлин посмотрел на дочь, как будто увидел впервые.
– Это правда… Мои мгновенья принадлежали не тебе. Я все куда-то спешил, летел, хотел переплюнуть самого себя… Не баловал, не говорил ласковых слов… Не потому, что не любил. Боялся показаться сентиментальным…
– Как сейчас…
Курлин обнял дочь и заглянул ей в глаза:
– Ну-ка, ну-ка, сколько я их не видел?.. Лет десять, если не больше.
– Я реву в подушку… И не боюсь показаться сентиментальной. Поэтому отвечаю: я тоже тебя люблю. И никому не отдам!..
– А вот это уже – эгоцентризм!.. Я –  человек взрослый, имею право на личную жизнь. Как и ты, между прочим!.. После смерти мамы я мог жениться сколько угодно раз…
– И почему не женился?
– Были три причины… Первая – память о маме… Вторая – это ты… Я не представлял себе, как вы уживетесь вместе.
– А третья?..
– А третья причина – самая банальная: работа. Все было некогда. Какой смысл приводить в дом женщину, если я не смогу ей уделить хоть минуту внимания?!
– А с Викой ты бы хотел остаться?
– С какой радости?! – удивился он.
– Ведь она тебе понравилась…
– Глупости! Мало ли кто кому нравится…
– Если бы я была на её месте, – влюбилась в тебя, не задумываясь!
– Ты – влюбчивая. Это тебя, в конце концов, и погубит.
– Неужели ты не был таким?..
– Был!.. Знаешь, сколько студенток меня охмуряли?.. 
–Представляю!..
– Но слухи, как и шрамы, – только украшают мужчину!
– Позвони ей.
– Кому?
–Вике.
– Зачем?..
Она достала из кармана брюк квадратик визитки:
– Вот телефон…
– Где ты его взяла?! Она оставила?
– Нашла на полу. Ну, чего стоишь? Звони.
– Знаешь… Сегодня я сделал самое важное на свете открытие!
– Хватит открытий!.. Ещё одно я не переживу.
– Сегодня я впервые открыл тебя!..
– Разве?.. Ты лишь вывел мое существование на свой информационный уровень…

…Вика готовила кофе. Раздался телефонный звонок мобильного телефона. Она взяла трубку, другой же рукой продолжала размешивать на плите кофе.
– Слушаю…
– Добрый вечер…
Чайная ложка застыла в турецкой кофеварке.
Из радиоточки тихо лилась новая песня Курлычева «Любовь»:

– Любовь родится из цветка,
Любовь родится из травинки,
Из камня, из любой былинки,
Из песни верного сверчка!

Сорву ромашку, пригублю!
А лепестки не поразветрю.
Чего гадать? И так люблю!
Любовь дана мне, как бессмертье!..

– Здравствуйте!..
– Вы забыли взять у меня интервью…
– Как вы узнали мой телефон?
– Объявили по вашему радио.
Ложка нагрелась и стала обжигать пальцы. Вика вытащила её из кофеварки и бросила на кухонный стол.

– Упав в пахучую траву,
Глаза закрою на мгновенье:
Поёт кузнечик? – знать, живу,
Любовь, твоим Благословеньем!..

 – Зачем вам все это было нужно? – спросил Курлин. – Ведь вы – не журналистка.
Она нервно прикурила:
– Я – актриса. 
– Хотели сыграть новую роль?
– Это трудно объяснить. И в тоже время, легко.
– Так объясните.
– Однажды… я заинтересовалась вашей теорией. Ну, о том, что всё уже давно открыто… Мне стало интересно. Получалось, что и я тоже… Только не для всех. Наверное, что-то не сложилось во Вселенной… Или – неудачная судьба… Потом я много раз видела вас по телевизору. Из одного интервью узнала, что уже десять лет, как вы живёте вдвоем с дочерью. Долго готовилась… И вот сегодня решилась…
– Зачем?
– Влюбилась, как девчонка…
От неожиданности он замолчал. Она тоже молчала и курила.

– И, одолжив у стрекозы
Два звонких крылышка венчальных, –
Взлечу я над земной печалью
И – обомлею от красы!..

Пусть Век Любви для вас наступит!
И в эту ночь, и в свете дня –
Благословляю всех, кто любит!
Благословите и меня!..

– Вот так-так!.. – сказал он.
– Нет, что-то не так… Иначе бы я не сбежала.
– Вас обидела моя дочь?
– Что вы! Я сама, кого хочешь, обижу. Не потому, что стерва, – просто привыкла защищаться.
– А вас много обижали?
– Бывало.
– Режиссеры?
– Частосёры больше.
 Курлин рассмеялся на том конце провода.
– Театральный фольклор. Простите, вырвалось…
– Это вы меня простите за звонок. Арина нашла вашу визитку…
– Глупо как-то всё вышло: струсила, убежала…
– Может, это и к лучшему.
– Вы так думаете?
– Я – человек другой эпохи, далеко не молодой. Если вы рассчитывали на моё богатство, то это – заблуждение… По наследству я всё завещал дочери –  и квартиру, и дачу, и машину…
Вика курила и молчала.
– Алло! Вы слушаете?
– То, что вы сейчас сказали – ужасно смешно! Отповедь пожилого Онегина… А я – хитрая женщина. Вы же сами сказали: сначала – хвостик, затем – лапки, а потом уже не прогнать!.. Я – хищница! Пиранья! Охотница за пожилыми академиками! Вы гениально раскусили мой план. Я действительно польстилась на вашу дачу! И, самое главное: на ваш возраст! Но тут я, увы,  просчиталась!.. Я не знала, что наследство будет принадлежать не мне… Насмотрелась зарубежных фильмов. Прощайте, бывший академик!  Буду искать другого. Постарше и побогаче!
– Постойте! Я не люблю прощаться по телефону…
– Здесь наши принципы совпадают. Мой адрес на визитке…
 
…Спустя четверть часа Курлин спустился на веранду:
– Я поехал!
– Тебя сегодня ждать?
– Я позвоню…
 
…«Тойота» Курлина мчалась в Москву.
По магнитоле неслась песня Курлычёва «Карусель воспоминаний»:

Карусель воспоминаний
В поисках Любви,
В кругосветное скитанье
Снова позови!
Закружи меня обратно
В том кольце дорог,
Где все годы безвозвратно
Канули в песок.

Карусель воспоминаний,
Ты лети!
Миги встреч и расставаний
Возврати.
Нет, не всё ещё умчалось
В звоне дня.
Есть надежда, что осталась
У меня.


По пути он остановился у дорожного магазина. Купил бутылку шампанского, легкую закуску. И продолжил свой путь.
Курлин стал подпевать Курлычёву, улыбаясь о чём-то своём.

– Ну, а может, возвращаться
Смысла нет теперь?
Разве я прожить сумею
Снова без потерь?..
Там – и холодно и пусто,
Всё давно прошло.
То, что было –  в даль уплыло,
Ветром унесло...

Карусель воспоминаний,
Ты лети!
Миги встреч и расставаний
Возврати.
Нет, не всё ещё умчалось
Средь огня.
Есть надежда, что осталась
У меня.
 

Наступал вечер.
С двух сторон лежали убранные поля.
Солнце катилось к лесу, оставляя после себя клубы оранжевых облаков.
Внезапно на повороте, с проселочной дороги, откуда ни возьмись! – появилась чёрная карета. Курлин не успел притормозить. Вскинулись на дыбы кони и громко заржали над полями.
Когда мгновенье спустя, на это место подъехала попутная машина, её пассажиры увидели перевернутую в кювете «тойоту». Колёса ещё крутились. Случайный водитель с трудом открыл дверцу, однако, в машине никого не было. Только Курлычёв допевал последние куплеты своей песни по магнитоле.
Да ещё тысячи искр разлетались в разные стороны…

Кони-птицы улетели,
Ах, ты, Боже мой!
Я один на карусели –
Летом и зимой.
Мне бы спрыгнуть-не разбиться,
Прямо на ходу!
Если б знать, что этой ночью
Я тебя найду.

Карусель воспоминаний,
Ты лети!
Миги встреч и расставаний
Возврати.
Нет, не всё еще умчалось
В шуме дня.
Есть надежда, что осталась
У меня…

Неужели все умчалось
В звёздной мгле?
Есть Надежда, что осталась
На земле...

 

Новелла восьмая.
«БЫЛО – НЕ БЫЛО»
 
Пригородный ландшафт исчез.
Курлычёв и Горбун стояли у вечернего подъезда дома в Строгине.
– Пошли к тебе! – сказал Горбун, обняв Курлычёва.
Они вошли в его квартиру. Здесь было всё так же, как и в начале истории.
– Выпей, циркач! – Курлычёв достал из кармана по-прежнему полную бутылку «неразменного» коньяка, подаренного Вольфом.
Горбун взял ее и со всей силы грохнул об угол кухонной «мойки». Осколки разлетелись во все стороны, а стены покрылись алыми пятнами.
– Ты что наделал?! – набросился на него Курлычёв. – Это ж какой был коньяк!
– Это – Напиток Забвения, Саша! – сказал Горбун. – Ты сядь, а я тебе всё расскажу… Ведь ты ничего о себе не знаешь…
Курлычёв рухнул на табурет:
–  И знать не хочу… Жить не хочу… Хочу проснуться…
– Сейчас, дорогой, сейчас! У тебя есть мел?..
– Какой мел? Зачем?..
 – Ты сиди, сиди! Я сам…
Горбун раскрыл хозяйственный шкаф и, найдя там пакет с мукой, стал щепотью рассыпать ее большим кругом по полу.
– Ты что делаешь?
– Сейчас, сейчас… Потерпи…
Он втянул табурет с Курлычёвым в центр круга.
– Слушай и запоминай!.. В каждой душе живёт семь «я». У каждого – они свои. В этом и различие между людьми. В тебе жили – Любовь и Детство, Мужество и Доброта, Трусость, Зависть и Мудрость. Лишь при наличии всех «я» – такая личность и привлекает к себе не только Бога, но и Дьявола…
 Когда ты попал в автокатастрофу, твоя душа разлетелась на семь «я». Она стала пустой и никому не нужной. Но Импресарио, или – господин Вольф, захотел забрать твой талант, проще говоря – твою душу. Пустая – она его не устраивала. И он сделал так, что ты согласился отправиться на поиски Марии. На самом же деле, ему надо было найти и вложить в тебя эти семь «я», что наполняли тебя когда-то. Но каждое из них уже жило своей человеческой жизнью. У каждого «я» была своя история и судьба. И все же, раз за разом, Импресарио возвращал их в твою душу. Теперь же наступила очередь забрать её – цельной и наполненной… Полгода тому назад я не уследил за ней. По моей вине ты попал в катастрофу. За это Господь и сделал меня горбуном – до тех пор, пока я не смогу разрушить чары господина Дуклиана Вольфа…
Лицо Курлычёва вдруг осветилось безумной догадкой:
– Я догадался, кто ты… Ты…
За окном раздался голос Вольфа:
– Эй, Белопёрый! Ты все-таки нарушил мой запрет!.. Я предупреждал! И за это поплатишься своим жалким духом!
Он стоял в воздухе, на уровне подоконника. Полы чёрного плаща развевались во все стороны. Вольф сбросил с головы шляпу, и под ней появились кривые рожки. Они метали молнии.
– Вызываю на бой! – крикнул Вольф Горбуну.
– Бой принимаю! – ответил тот.
Сатана схватил его за руку и вытащил в окно.
Курлычёв, с широко раскрытыми глазами, наблюдал за тем, что будет дальше.
А дальше было вот что…

…Они столкнулись над двором.
Закружил сильный ветер. Деревья закачались со свистом и треском.
В руке Сатаны появился серебряный меч. Он занёс его над Горбуном.
– Берегись! – крикнул тому КУрлычёв.
Но тут – ткань, прикрывавшая горб, с треском разорвалась, и оттуда вырвались и расправились в воздухе два белоснежных крыла.
– Ангел-Хранитель!.. Мой Ангел!.. – зашептал музыкант.
Золотой меч появился у того в руках. И два антипода, два вечных антагониста – начали свой страшный бой.
Каждый удар мечей – громом отзывался в небесах, а искры, что высекали два лезвия – озаряли двор ярчайшими молниями. Сколько длился этот бой – не знал никто. Может быть, миг, а может, Вечность…
Вот и прошла ночь. Вот и наступило раннее утро. И на шпиле одного из домов закричал жестяной петух. И непобедимый Сатана рухнул наземь. Ангел-Хранитель пронзил его тело остриём своего меча. Всё. Это был конец…
Поражённый Сатана лежал на траве, скорчившись от боли. Его личина таяла на глазах. Тело стало прозрачным, и в один миг – разлетелось на тысячи искр!..
Ангел-Хранитель сел на детской площадке прямо на песок. Он тяжело дышал. Его мокрое лицо сияло счастьем победы. Он свистнул, и карета Сатаны подъехала к песочнице. Только теперь – это уже была совсем другая  карета – белая, запряжённая двойкой белоснежных коней.
– Садись, Курлычёв! – крикнул Ангел-Победитель. – Это ещё не конец. Нас ждет Мария…
Карета выехала со двора, и кони понеслась по утренним улицам.
Затем поднялись над мостовой и полетели по небу…

…Из-за поворота вынырнул полицейский пост. 
Завёрнутый в дождевик, инспектор ДПС по-хозяйски махнул несколько раз жезлом и пружинистым шагом направился в их сторону.
– Накаркала!.. – мрачно сказал мужчина женщине.
Не дождавшись, пока постовой приблизится, он поднял воротник кожаной куртки и стремительно вышел из машины.
– Сержант Вальцов! – отдал честь постовой хрипловатым голосом. – Правила нарушаете… 
– Простите, товарищ сержант! – ответил мужчина. – Спешим в Шереметьево…
– Предъявите права…  – произнёс инспектор на извинение мужчины.
Тот торопливо достал из одного кармана пластиковую карточку, из другого – десять долларов. Положил деньги под пластик и протянул постовому.
Постовой осветил документ фонарём, и его строгое лицо расплылось в  изумлённой улыбке:
– Александр Курлычёв! Надо же… – И тут же заметил подложенную снизу купюру. – Ну, зачем это?.. Вы лучше – автограф… А то жена не поверит…
Курлычёв достал авторучку и размашисто расписался на зелёном «чирике». Постовой проворно спрятал его в карман плаща:
– Будьте осторожны! Не пропустите правый поворот! Там – объезд!.. Дальше – ремонтные работы!..
Но Курлычев уже захлопнул дверцу машины.
– Вот так, Маруся, приходиться расплачиваться за славу! – проворчал он, заводя мотор.
«Мерс» сорвался с места. Стрелка спидометра вновь переползла за 140 километров. Женщина судорожно вцепилась в его колено.
Не сбрасывая скорость и продолжая держать руль, – всего-то на одно мгновенье! – он оторвал взгляд от дороги, обнял её правой рукой и покрыл поцелуями лоб, губы, шею.
В этот самый миг мимо них проскочил дорожный указатель со знаком объезда. ..

Но тут музыканта толкнул в спину Ангел-Хранитель, который вдруг появился на заднем сиденье.
Курлычёв очнулся и резко нажал на тормоза. Машина остановилась, чуть проехав спасательный поворот.
Курлычёв дал задний ход и плавно повернул направо.
«Мерседес» мчался в аэропорт. Была ночь. Лил дождь.
По радио – бард Александр Курлычёв, по прозвищу «Курлач», – пел свою новую песню «Пока Господь заботится о нас»:

– Моя душа! Когда умру:
В ночи, а может поутру –
Ты вырвешься из тела, как из плена.
Уняв космическую дрожь,
В кого после меня войдёшь,
Свои расправив крылья в теле бренном?..

Душа моя – два ангельских крыла!
Как птица, ты во мне гнездо свила.
Не улетай! Ещё не пробил час.
Пока Господь заботится о нас...

О, как устала ты со мной
Идти дорогою земной
По воле Бога и по воле рока!
Пусть в новой жизни, хоть какой –
Найдёшь заботу и покой,
А может быть, и отдохнёшь немного.

Душа моя – два ангельских крыла!
Как птица, ты во мне гнездо свила.
Не улетай! Ещё не пробил час,
Пока Господь заботится о нас...

Мария, подобрав ноги на сиденье, крепко спала, положил голову на плечо музыканта.
Позади них сидели двое: Ангел-Хранитель и Сатана, по имени Вольф, невидимые – ни музыканту, ни его подруге. Как Зло и Добро – они вечно были рядом.
– На сей раз твоя взяла, Белопёрый! – сказал Вольф, сладко потянувшись и громко зевнув. – В другой раз – банкую я!..
Ангел не ответил. Он неотрывно смотрел на дорогу и слушал песню того, кого призван был охранять…
 

– Не забывай меня, душа,
Когда, то – каясь, то – греша,
Ты для кого-то станешь вновь Судьбою.
Не покидай его, молю!
Быть может, он с тобой мою
Дорогу вновь пройдёт или откроет.

Душа моя – два ангельских крыла!
Как птица, ты во мне приют нашла.
Не улетай! Ещё не пробил час,
Пока Господь заботится о нас...

 
К О Н Е Ц