Розовый джинн из синей бутылки. глава 2

Розовый джинн из синей бутылки. Глава 2. Завещание неудачника

     Дома Марина пыталась привести в порядок разыгравшееся  воображение.  Странный случай не выходил из головы. В Интернете она скачала и перечитала всё о самовозгораниях людей и пирокинезе. Толковых объяснений не было, одни гипотезы. «Ясно, что всё неясно. Похоже, странный мальчик Алеша Живи видел нечто такое или сделал нечто такое за гранью фантастики, которая не умещается в нашу обыкновенную жизнь», - устало подумала она и выключила компьютер.

     …Ох уж это воображение!.. Нельзя остановить падающий шарик в середине лёта, он предначертано стукнется о серый асфальт. В детстве ей казалось, что вопреки воле, она видит больше того, что следует видеть: конечную точку траектории полета мысли-шарика еще задолго до того, как он «стукнется» о землю. Воображение было больше ее способности осознавать себя в этом мире. Если она думала о небе, видела небо, не замечая потолка. Она пугалась своей способности и завидовала простым незатейливым подружкам, потому что с ними мир был прост и понятен.


    Учеба в институте, богатая на чрезвычайности работа выветрили из головы лишние мысли и эмоции. Она стала подтянутой, собранной, но, глядя на себя со стороны, иногда испытывала странное ощущение того, что живет не своей жизнью. Где-то за спиной остался другой мир, неведомый, но богатый. Однажды она от него отказалась, свернув в трубочку вместе с картинками и рисунками, оставленными дома, когда уезжала из районного центра в большой город учиться.
   
    «Юридический - это все-таки работа, зарплата и престиж. А какой из тебя художник, Мариночка? Дядя Федор говорит, что ты талантлива. Ну и что с того? Будешь, как дядя Федор, всю жизнь с копейки на копейку скакать? Деньги сегодня решают все»,  - говорила мама. Совершенно правильно говорила. И Марина соглашалась. Мама растила ее одна, денег хронически не хватало. Сплошное выживание, как мама говорила, «экономика» каждой копейки...
   
     Действительно, какой из нее художник? На жизнь, полную лишений, в комнате с мятыми тюбиками и невостребованными картинами, как у дяди Федора, она не согласилась бы и сейчас. Если бы вдруг выпал билетик в прошлое на развилку путей, она однозначно туда не пошла бы. Но тогда куда нужно было идти?.. Это последнее: «куда?» – кудахтало иногда, вызывало бессонницу и мучило как хронически возвращающаяся зубная боль. Всплывала картинка прощания с дядей Федором. Так называли ребята местного художника Федора Ивановича Плужникова в своем кругу.


     Однажды в десятом классе его пригласили в школу. Были по программе часы знакомства с региональной культурой, и местных писателей и художников приглашали для общения со школьниками и рассказов о своем творчестве.
В широких школьных коридорах сделали выставку его картин. Это были северные пейзажи, написанные выпуклыми сочными мазками. Вблизи грубые и хаотичные, но если отойти и всмотреться, в особенности, когда светит солнце, яркие и живые, как и вся северная природа, для которой солнце – царь и Бог. Федор Плужников сильно волновался, когда выступал перед ребятами. Невысокого роста, худой, заросший волосами, с редкой бороденкой, он являл даже не тип, а архетип невезучего талантливого художника, у которого полностью отсутствует коммерческая жилка.
     Вещи он говорил банальные, что нужно любить и видеть северную русскую природу, поэтому ничье воображение не задел. Но предложил организовать художественный кружок и организовал. Работал за копейки. Не с большим энтузиазмом, но ребята потянулись к нему, потому что он умел видеть и слушать. Эти две вещи, совершенно необходимые для подростков, родители и учителя, -  казалось, забыли начисто. И дядя Федор неожиданно сплотил кружок, восемь-десять ребят приходили на занятия постоянно.
 

     Они собирались по субботам. Егор Булыга с неизменной гитарой, остальные Марина, Генка, Вадик, Светка Кузнецова, Наташка и еще несколько девчонок - писать кувшины и яблоки и разговаривать. Дядя Федор поправлял их этюды иногда трясущейся после прошедшего запоя рукой, очень внимательно слушал, изредка добавляя несколько слов, всегда в точку, и добродушно посмеивался.
      
     Кружок этот просуществовал чуть больше года. Но добрые отношения с Федором остались. Раз-два в месяц ребята после уроков заходили в просевший деревянный дом, с общим воняющим туалетом коридором, в убогую комнатенку Федора. Он был неизменно рад их приходу. Включал чайник, они приносили конфеты и дешевые кексы. Болтали, пили чай, смотрели его картины, показывали, если было,  что-то свое. «У тебя, Марина, есть талант и живое воображение, - часто говорил Федор, - но ты лентяйка. А для художника лень - погибель».
    
     В одиннадцатом классе с учебой и экзаменами все, кроме Генки Овсянникова, забыли Федора - погрузились в предэкзаменационные дела. А в Генке дядя Федор отыскал искру Божью, и тот носился со своими натюрмортами и эскизами, будто не от мира сего. Экзамены его не волновали. Да и учился он - звезд с неба не хватал. Время от времени Генка, словно проснувшись, говорил: «Маринка, тебя дядя Федор вспоминал, спрашивал, рисуешь ли. Мол, у тебя талант, его нельзя зарывать в землю». «Некогда!» – отмахивалась Марина. Или: «Светка, как твои киски поживают, Федор спрашивал?», - «Никак! Это ты у нас гений!» - отшучивалась Света Кузнецова.
 
     Экзамены налетели шквалом и отхлынули, оставив каждого с аттестатом и планами на жизнь. После выпускного Булыга, вспоминая школьные будни, предложил: «Пойдем к Федору!» И ребята, возбужденные, румяные, красивые, ввалились в его комнату после выпускного вечера. Федор обрадовался, вскочил с промятого дивана, побежал ставить чайник, поздравил всех с окончанием школы, спрашивал, кто, куда пойдет дальше учиться, жалко, что не в художники.
     - Дядя Федор, это вы – гений самоотверженности! – шумел Егор Булыга, бренча на гитаре. – Всю жизнь пишете пейзажи-натюрморты, почти не получая за это ничего. – Разве так можно жить? Не-е, я буду бизнесменом, Наташка бизнесвуменшей, а Маринка в юридический пойдет, прокурором станет, ее мамаша уговорила. Правда, Маринка? Будем все учиться комфортную берлогу устраивать, и по миру поездить хочется.
      - Угу, - гудел в тощую бороденку Федор Плужников. – Это я неудачник, как теперь говорят. Уйду, и ничего не останется от меня, кроме пейзажей. И их на помойку выбросят вместе с просиженным диваном.
      - Нет, пейзажи у вас замечательные! – запротестовала Марина. – В них всё чувствуешь живо: свет, природу, настроение. Их не выбросят ни за что!
      - Кто знает, - с сомнением жевал ус дядя Федор.
      - Не выбросят! – дружно загудели ребята.
      - Вот я вам их и завещаю, чтоб не выбросили! – усмехнулся он. – Напишу завещание неудачника. А от твоих трудов, как ты думаешь, Булыга, что останется? – перевел разговор.
      - Куча денег, квартира, машина, дача, дом, семья, потомки! Я обязательно обеспечу существование своих потомков, – фантазировал Егор.
      - А я раскрою тысячу преступных дел, - пошутила Марина.
      - Это хорошо, - согласился дядя Федор. – Тебе я обязательно завещаю наследство!
      - Вот эту с розовыми облаками! – засмеялась Марина. – Облака такие фантастические, но настоящие, так сказать, для души на рассвете, когда солнце всходит.
      - Ага, для души на рассвете, - согласился дядя Федор и задумался. – Сейчас можно жить богато. Разбогатеешь, сделаешь евроремонт. Большие белые стены, мало мебели. Повесишь на стенку розовые мечты неудачника Федора Плужникова!
- Смотреться будет шикарно! Натуральные картины – высший пилотаж! – воскликнула Светка.  – Потому что не копии, единственные и неповторимые, как мои киски.
      - Единственные и неповторимые, - глухо, как за стенкой, повторил дядя Федор. – Интересно, почему все-таки всем нужны на белых стенах единственные и неповторимые киски?!
      - Почему киски? – опешила Светка.
      - Собаки, коровы, лошади, - криво усмехнулся Федор. - А художники не нужны!..


      Тогда все промолчали, на его вопрос никому не хотелось отвечать, заводиться, портить хорошее настроение. Впереди была целая жизнь, большая, интересная. Она звала прочь из сырой комнаты с обсыпавшейся печкой в углу и картинами дяди Федора.
      А ведь в чем-то Федор был прав…
      Воспоминания успокоили Марину. Все встало на свои места, когда запиликал мобильник.
      - Марина, твой дядя Федор умер! – кричала в трубку мама. Она всегда кричала по телефону, боясь, что ее не услышат. - Он всем вашим ребятам: тебе, Булыге, Светке, Генке, Наталье -  картины завещал и подписал. Я твою домой принесла: домишко косенький на бугре, весна и розовые облака, как конфеты яркие, плывут. Так и подписал: «Марине, на счастье». А Генка Овсянников ошалел совсем! Бегает, кричит, что Федор гением был, его Отечество не забудет, и как с поминок начал, так и пьет. Мать ревет, не знает, что с ним делать!
      - Не кричи, мама! Как это произошло? Почему умер?! – растерялась Марина.
      - Спился твой дядя Федор! У нас сейчас в нашем Мухосранске много  мужиков тихо спивается и помирает. Уснул пьяный, и не проснулся. Царство ему небесное, хороший мужик был, добрый, мухи не обидит.
     - Угу…
     - Что угу?! Царство ему небесное! Картина с облаками в комнате твоей в углу стоит. Сама повесишь или заберешь. У тебя картошка есть? Может, тебе еще  мешок послать с дядей Семеном? Я тебя спрашиваю, картошка есть?!
     - Не надо, мама! Не кричи! – раздраженно сказала Марина. – Все у меня есть! Пока! - И отключила мобильник.


     «У матери всегда всё без перехода: царство небесное, картина в углу и картошка, - раздраженно думала она. Потом остыла: – Чего злюсь?.. Может, жизнь такова и есть, простая как картошка, но с розовыми облаками в углу?.. Ну что ж, надо определять странного мальчика Алешу Живи в детдом».
(продолжение в гл.3)