Берега

   Шел путник. Шагал неторопливо, грузно переносил тело с одной ноги на другую, словно отдыхал на ходу. Измученный дорогой человек, берегущий силы для пути во много крат большего, чем тот, что остался за спиной.

   Мимо катила река. Она уж точно никуда не спешила, но ее воды, спокойно обгонявшие путника, словно издеваясь, мнимо замедляли его продвижение вперед. Что ей? Теки себе меж двух берегов… Их всегда два. А потому у реки ни сомнений, ни колебаний. А берега, они разные. Горы, леса, степи, долы. Справа – хаты, слева – срубы, хутора да деревня. Может потому река их и делит.

   Он шел то по одному берегу, то по другому и не было у него своего берега и чужого. Он видел уже много рек и знал, что реки – они тоже разные. Есть тихие и шумные, спокойные и бурные, медленные и стремительные. А есть еще красные, он видел их тоже. И шел, шел от них, а вернее бежал. Бежал от себя. От того, что умел, что любил, чем жил. Не день и не два – целую жизнь уходил, оставив все свое в прошлой жизни.

   Он был не из трусов, да и силой Бог не обидел. Но долгий опыт давно укротил бессмысленную удаль и неразумие, и когда на его пути встали лесистые скалы, он попросту вошел в воду и пересек реку. Здесь его встретило широкое поле с песчаной полосой вдоль прибрежной отмели. Со степи дул суховей, который крепчал с каждой минутой, вот уже понеслись перекати-поле через песок в волны. Бездонное залитое солнцем голубое небо над головой стало отдавать холодной чуждой синевой. Жаркий воздух задрожал и запах чем-то необратимым, страшным. Путнику был давно знаком этот запах, порождаемый собственным воображением в предчувствии беды. Он остановился, устало опустился на песок и стал ждать. Идти уже некуда – не успел, не убежал, не скрылся.

  Издалека донесся шум другого потока. Он нарастал, ширился, и рокот его, нависая над степью, растворил в себе тихий теперь шепот реки. Путник глянул на берег, с которого пришел: к волнам спускались люди, много людей. Сотни, тысячи окаменевших от решимости лиц с огнем в глазах. Казалось, все они смотрят на него, но он знал, что это не так, а потому обернулся и оглядел такую же тучу, приближающуюся к реке по степи. Он оказался посередине, а потому инстинктивно дернулся в сторону.

   Тем временем два потока с ревом бросились навстречу. На песчаной полосе они словно наскочили на стену, замедлились и встали друг напротив друга. Вот опять двинулись, первые ряды встретились, смешались, раздробились, смялись, пошли следующие ряды.

   Путник переплыл реку обратно и глянул на битву со стороны. Гул реки теперь совсем пропал, но ее равнодушные воды невозмутимо катили дальше. Сегодня они омоются кровью, но это уже не первый и еще не последний раз.

   Поодаль, где из-за рощицы выглядывали срубы, путник разглядел кучку наблюдателей. Он приблизился. Старики да подростки. Те, кому еще рано, и те, кому уже поздно – они мысленно были там, на том берегу и даже не взглянули на неизвестного человека, появившегося в здешних местах в не самый подходящий день. Он стал рядом и вместе с ними смотрел на драку. Сегодня – чужую драку.
Вихри поднятого живой тучей песка заволокли поле боя. Драка шла не на шутку, но не сверкали мечи и не гремели выстрелы, не слышно было воплей смерти среди общей брани.

   - Так их, братцы, так! – азартно выпалил бойкий русоволосый мальчуган лет четырнадцати. Казалось, он вот-вот бросится на другой берег, лишь невидимая нить словно привязывала его к выдавшейся вперед стайке старейшин. – До крови, до крови бей хохлов!

   - Чего уж до крови… поубивать их, и дело с концом. – Злобно бросил другой, на целую голову возвышаясь среди сбившихся в кучку пацанов.

   - Попридержи язык! – гневно одернул его один из старцев. – Ишь ты, «поубивать». Бабка твоя откуда, не с того ли берега дед твой привез? Как язык повернулся смерти родичам своим пожелать!

   - Нет у меня там родни. – Посерев лицом, процедил пацан.

   - У всех у нас родня и здесь, и там, - продолжил старец, уже не обращая внимания на дерзкого пацана. – А вот поди ж ты – рвем горло друг другу, будто волки какие.

   - Добро, что до крови, а не насмерть, - добавил другой, опираясь на посох и всматриваясь в мешанину у реки из-под ладони. – Может обойдется на этот раз.

   - Да как же это – обойдется?! – удивился тем словам русоволосый мальчуган, обернувшись на старейшину, - они ж там, на том берегу, порядка не знают. Пока наши им бока не наломают – они ума не наберутся.

   - У самого-то много ума! – строго прикрикнул старец, - ишь, гарцует, того и гляди в драку полезет. Еще не дорос понять правых и виноватых, а кулаками уже машет.

   - А чего понимать: наши – правые. – Упрямо тряхнул головой мальчуган.

   - Наши, наши. – вступил в разговор третий старец, - да только ты, герой, угомонись да отойди от воды. Негоже гарцевать перед старейшинами.

   Мальчуган неохотно, но все же отодвинулся назад, где разместилась остальная молодежь.

   - Что тут у вас? – впервые подал голос путник.

   Этот вопрос конкретно как бы ничего не касался. Но в то же время подразумевал всю обстановку целиком, так что годился любой ответ, и был задан путником не наобум. По ответу на такой вопрос можно было судить о характере мыслей и настрое отвечающих.

   - Война. – Просто ответил один из старцев.

   - Нездешний? – то ли спросил, то ли определил другой.

   И все. Их внимание снова целиком перенеслось через реку. Тем временем гвалт поутих, из пыльного тумана словно призраки выступали воины и возвращались на свой берег. Толпа собиралась вокруг старцев и быстро росла по мере того, как люди выходили из воды. Началось шумное обсуждение и споры о том, что дала битва. Выходило, что ничего. Никто не одержал решающей победы, но каждый готов был продолжать выяснение отношений с соседями на следующий день. Сегодня противники лишь измотали друг друга.

   Поток подхватил путника и увлек за собой. Кто-то хвастался своими подвигами, кто-то грозился завтра драться вдвое упорнее, кто-то поносил противника. В общей атмосфере ощущалась напряженность перед новой схваткой, уверенность в победе, азарт, которые понемногу пробуждали нечто тлевшее глубоко в душе путника. Давно притушенное пламя действия, отстаивания правды с мечом в руках неумолимо растекалось по жилам, быстро побеждая в борьбе с мудрым невмешательством. Чья здесь правда? Он не знал, но люди, что сейчас окружали его, не могли быть неправы, он это чувствовал, хотя голос внутри пытался напомнить прошлое.
Воины говорили о битве. Он без труда распознавал, кто привирал, а кто был честен, и даже замечал тех, что молчали, но вправе были рассказать больше чем говорившие. Один из таких шел рядом, покрытый шрамами, то и дело резко поворачивал голову на громкий голос какого-нибудь рассказчика, и голос того тут же утихал.

   - Кто ты? – спросил он вдруг, встретившись взглядом с путником.

   - Странник.

   - Откуда и что делаешь у нас в такое неспокойное время?

   - Я иду с верховьев реки, вот и попал в этот край.

   - У тебя взор человека, который что-то ищет. Ищет так давно, что уже не надеется найти. Что ты ищешь?

   - Свою реку.

   - Чем тебе не по нраву эта? Оставайся здесь, места хватит. По-моему, ты воин, опытный и проверенный не одной схваткой. Мне нужны такие.

   - Ты еще не знаешь, можно ли мне доверять.

   - Время покажет, но я уже вижу, что в тебе нет вражды к нам. Больше того – ты наш родич. Я не знаю, верховья какой реки ты имел в виду, но мы говорим на одном языке.

   - Выучить язык - нетрудное дело.

   - Нет, это твой родной язык. Ты – родич нам, - повторил воин и добавил, - ты не можешь оставаться безучастным, в твоих глазах – жажда битвы. У кого ты остановился?

   - Еще ни у кого.

   - Тогда пусть мой дом послужит тебе приютом, пока ты не отправишься дальше. Но над моими словами подумай.

   Тем временем они подошли к поселку. Вернувшихся встречали родные, и воины расходились по домам. Казалось, никакой войны нет, здесь, в поселке, все занимались мирными делами, втихомолку залечивая увечья, как обыденную вещь. О неспокойном времени напоминала лишь напряженная суета, царившая в доме воина, заговорившего с путником и оказавшегося военачальником. Он постоянно совещался с приходящими воинами, отдавал распоряжения, секретничал с лазутчиками, пытаясь определить, что преподнесет противник завтра. К полночи он нашел путника и спросил, почему тот отказался спать в доме.

   - Я привык спать под открытым небом. – Честно ответил путник.

   - Это свойственно тем, кто многие годы провел в походах. Я не ошибся, когда определил в тебе воина. Может, ты послан нам Небом в защиту?

   - Зачем вам защита? Вы достаточно сильны, чтобы постоять за себя.

   - Ты не понимаешь меня. Любая сила нуждается в защите от самой себя.

   - Теперь понимаю. Но здесь я бессилен, потому что сам слабее своей силы.

   - Сейчас, может быть. Но кто знает будущее?

   Уснул путник с трудом. Родство требовало не сидеть сложа руки. Но и тот берег был родным… Это была не его война. С другой стороны, она велась на той же земле, где родился он сам. Пусть не на этой реке, не в этих краях. Нет, это была его война, раз уж она оказалась на его пути.

   Путника разбудил дождь. Небо роняло на землю свои слезы. Влага покрыла его лицо, пропитала одежду, но он отвык от крыши над головой, а потому уселся под деревом и погрузился в свои мысли. Сон угомонил вчерашний азарт и пыл, угасил пламя. Он уже знал, что ответит воину.

   Вскоре он появился. Запавшие глаза и осунувшееся лицо показывали, что ему сегодня было не до сна.

   - Мы выступаем. Ты с нами?

   - Нет. Прости.

   - Никто не винит тебя. – Воин оставил путника и пошел прочь, его ждало войско.

   - Я сделал бы все возможное, чтобы остановить эту войну, пока над полем боя еще не появилась тень смерти.

   Слова путника задержали воина на мгновение, затем его спина молча направилась дальше.

   - В ней нет правых. – Добавил вдогонку путник.

   Начало битвы застало его все под тем же деревом, он узнал об этом по гулу, донесшемуся от реки. Чуть позже он словно почувствовал содрогания почвы, живо представив себе шеренги, с угрюмой и упрямой силой сталкивающиеся лоб в лоб. Походив по двору и не найдя себе места, он против воли отправился на берег.

   Что-то подсказывало ему, что должно случиться нечто страшное. Еще более страшное, чем вообще вся эта бессмысленная бойня. Оказавшись на берегу, путник встал в стороне от наблюдателей, которые все так же следили за ходом битвы. Время от времени он ловил на себе взгляды, в которых угадывал укор, а может и презрение. Вчера в их глазах он был случайно забредшим странником, а теперь – дезертиром, если не предателем. Больно было это осознавать, но решение, принятое утром, было наиболее разумным.

   Но так продолжалось недолго. Что-то иное проявлялось сегодня в ходе сражения. Судя по всему, накал битвы был несравним с вчерашним, противники не только не поостыли после первого боя, а лишь еще более ожесточились. Новые волны тревоги вдруг заставили путника спуститься к воде и перейти реку.

   И началось… Стоило ему ступить на отмель, как он подвергся атаке. Никто здесь не знал его в лицо, а потому он оказался равно чужим для всех. Едва отбившись от одних, он оказывался лицом к лицу с другими. Тела перемешались, каша вокруг пиналась, била, толкалась, орала, кусалась и царапалась. Били нещадно, всеми способами, до крови, пока человек не падал, а некоторым приходилось и жрать песок. Несколько раз путника сбили с ног, пока не сработала память тренированного и закаленного тела, и он не начал сметать всех, кто вставал на пути. Он не мог позволить уложить себя, и не мог застрять на месте, так как стремился как можно быстрее добраться до военачальника, а потому бил безжалостно и наповал, расчищая себе дорогу. Кто-то уже прикрывал его спину, приняв за своего. Чьи-то руки хватали цепкой хваткой – он вырывал суставы; налетевшее спиной тело отправилось дальше в толпу с изломанными ребрами. Чутье подсказывало ему направление, а рефлексы и воинское мастерство устраняли препятствия. Сейчас он был машиной, которую могла остановить лишь такая же машина, а равных в военном деле у него здесь не было.

   Но вот стала оседать поднятая круговерть песка, ветер уносил прочь клочья пыли. Мало кто еще держался на трясущихся ногах. Понеслись кличи к сбору, качающиеся тени расходились с поля, утаскивая тех, кто не в силах был сделать этого сам. Не с кем было больше биться, и путник побрел к реке, так и не успев на выручку военачальнику. У него уже и не было уверенности в том, что втянулся в битву именно по этой причине. Сладость битвы чувствовал он – и она рождала в его душе животное удовлетворение, а разум отвечал страхом оттого, что годы пути прошли даром.

   Войска потрепанной колонной тянулись в поселок. Боги войны и сегодня не выбрали венценосца, но миром решиться начатое дело уже не могло – немало воинов было избито до полусмерти. Многие из них могли скончаться до утра или остаться на всю жизнь калеками. И каждый винил в этом другой берег; дух не соперничества, а мести наполнял решимостью сердца.

   Военачальник вернулся с поля боя в числе последних. Он оставался там, пока не унесли всех, кто не смог идти.

   - Правду говорят, что ты бился? – спросил он, увидев путника.

   - Правду.

   - Если верить людям, то ты скорее бес, чем спаситель, посланный Небом.

   - В бою нет ангелов.

   - Не знаю, что и думать о тебе. Ты непобедим и жесток в битве. Это вселило страх врагам и подняло дух моих людей, и теперь обратного пути нет: либо они нас заставят стать на колени, либо мы их. Самое страшное еще впереди.

   - Уместно ли воину бояться битвы?

   - Еще утром ты сказал, что в этой битве нет правых. Мы оба знаем, что это так. Тем она и отвращает меня.

   - Останови ее.

   - Поздно. Сила, ослепленная местью, неуправляема.

   Оба угрюмо замолчали, погрузившись в невеселые думы. Прибежал русоволосый юнец, на его поясе болтался деревянный меч.

   - Отец, лазутчики вернулись.

   - Что это у тебя на ремне?

   - Меч… - юноша смутился, - мы играли с приятелями, мы ведь тоже скоро станем воинами.

   - Ты слышал, что я запретил воинам брать оружие в эту битву?

   Сын сконфуженно кивнул.

   - Ты огорчаешь меня. Иди, и найди себе и друзьям иное занятие. Помоги матери и сестрам. Еще придет время, чтоб учиться войне.

   Юноша поспешно ушел.

   - С молоком матери. – Только и сказал путник.

   Воин не ответил на эти слова и вернулся к прежней теме:

   - Завтра ты должен быть рядом со мной. Так будет лучше и для тебя, и для нас.

   Путник не возражал. Он не сможет отсидеться в поселке, как и сегодня. Рядом с военачальником он мог повлиять на ход сражения, а заодно и уберечь его в нужный момент. Решение военачальника можно было понять, если посмотреть с его точки зрения: он опасался, что завтра неуправляемое вмешательство путника еще больше обострит положение и обернется худом. Пусть уж будет постоянно на виду.

   Ночь была ясной, полная луна и крупные перемигивающиеся звезды холодно взирали на готовящихся к сну людей. Как они величественны и незыблемы по сравнению с ничтожным человеком, не способным разобраться в собственных страстях. Но вот одна звезда сорвалась с неба, затем другая, и начался звездопад. Отгоревшие свое души перечеркивали небосвод и падали на землю, напоминая о том, что все в этом мире взаимосвязано. Любое явление становится причиной многих других. Что предвещает вечерний звездопад, если утро нового дня начнется с битвы?

   Рассвет застал путника шагающим в строю.

   И снова – туча на тучу. Но вот ряды замерли в шаге друг от друга. Вот сейчас вступят в бой предводители, первый удар – за ними, холодная сталь глаз блеснет перед рывком вперед, после которого нет места жалости и некогда думать о том, что льется одна кровь…

   Но блеснула другая сталь – вороненая. И прогремел выстрел, которого не должно было быть. Безмерное удивление и неверие в то, что произошло, широко раскрыло глаза одного из тех, что вели вперед. Когда тело упало на песок, в этих глазах уже не было жизни.

   Никто того не ждал. Застыло солнце, стих ветер и зависла в воздухе пыль, люди превратились в статуи. Лишь один с быстротой молнии бросился вперед, словно выстрел спустил неведомую пружину. Так, как учили, как привык на войне, подчиняясь навсегда засевшим в сознании реакциям. Он вмиг оказался рядом, рванул руку, выхватил ствол – и прогремел второй выстрел, после которого все взорвалось вокруг. Окаменевшие воины дернулись вперед, кто-то ощетинился клинком, кто-то – сразу же пошедшим в ход стволом, бившим в упор, но уже не спасавшим от рукопашной, в которой никто не думал о жизни. Рубились теперь насмерть, песок краснел на глазах, плыли облака порохового дыма и пахло кровью и горелым мясом. Где-то загремело, обдало горячей волной, взрывы поднимали столбы воды и сотрясали берег.

   Он сидел посреди сечи и глядел в никуда сквозь глаза двух первых, что смотрели в небо и ничего уже не видели. Битва обходила кругом самый центр, словно магический круг огораживал эту троицу. Уже стихали громовые раскаты, ветер рвал клубы редеющего чада, изредка еще сверкало местами, и раздавались стрельба и звон металла. Уцелевшие покидали потемневшую отмель, которую постепенно поглощали вечерние сумерки. День уходил на запад, унося с собой души погибших и горе и вину выживших. Того, что произошло, не должно было быть.

   Заря, заалевшая на востоке, застала его на том же месте, сидящим среди остывших тел. С первыми лучами пришли и те, кто вчера воевал – собирать своих, чтобы проводить в последний путь. Не поднимая глаз, они выносили с поля отцов, братьев и друзей. Узнавая своего, с болью склонялись над останками, иногда – с того, враждебного берега. Никто не хотел вспоминать вчера, потому что сегодня «наверху» решили, что пора заканчивать боевые действия. Вожди сказали: «Мир!», и теперь все вдруг поняли, что погибали глупо и ни за что, убивали не чужих – своих. Нет здесь чужого берега, не было никогда. Погорячились…

   Он шел дальше. Взор посуровел на еще одну войну, поступь отяжелела от прибавившихся верст оставшегося пути. Река, успевшая очиститься, уносила вперед свои посветлевшие воды. Вот бы так же отмыться от накопленной грязи и закоренелой вражды, что текли по венам и артериям.

   - Здрав будь! – догнавший его человек пошел рядом, разделив на время пройденную им дорогу и заняв ее беседой. Говорили о всяком, пока попутчик не вспомнил вчерашний бой, где, как оказалось, принимал участие и остался в живых. Сказал, что зря сразились, свои ведь все, да вот «наверху» все намудрили со своей политикой. Воспользовались мелкими спорами и давним соперничеством в своих политических интригах, да и стравили.

   - Что же вы наверх смотрите? Они-то нелюди, а вы по их указке – брат на брата, оттого только, что по разным берегам вас разбросало!

   Слова ошарашили попутчика.

   - Шо?!.. Э, да ты той москаль, шо нашего главу угрохал!..

   Тут же прикусив язык, виновато опустил глаза и надолго замолчал. Сказать было нечего.

   - Мне – туда, - вскоре сказал путник, указав рукой в сторону от берега.

   - Прости. – Сказал на прощанье попутчик.

   - Прости и ты.

   Свернув, путник оставил берег реки. Но дорога вскоре привела его к другой реке. Может, та самая? Порыв прохладного ветра освежил лицо, пробежался холодными мурашками под рубахой. Выше по течению ходуном ходили тучи, гремело и сверкали молнии. Знакомый запах беды витал в воздухе. Берег Левый, берег Правый.

   Не найти покоя, если родина твоя никогда покоя не знала. Если кровей столько в жилах течет, поди разберись, какая роднее. Когда голова не сердца слушается, а вождя, брату в горло вцепиться по указке не зазорно. Потом все простится и забудется.

   Тяжело вздохнув, путник пошел против течения, вверх по реке.

   2000-2001