Она прожила чужую жизнь. глава 7

ГЛАВА 7

На втором курсе в группе появились ребята. Это были студенты других техникумов ( горного,  индустриального, коксо-химического), которые по состоянию здоровья не могли продолжать учёбу на специальностях с вредными и тяжёлыми условиями труда. Двое из них получили производственные травмы на практике и вместо руки имели протез, один повредил зрение, вот и перевели их в экономический  техникум.  Ребята  были старше по возрасту,  один из них — Саша Баранец даже был уже женат. 

Девчонки  подтянулись, стали принаряжаться, ещё бы! В группе появились мужчины, а они как ни как, хоть и малолетки, а всё же женщины.  Это не было их осознанным решением,  так уж устроен мир. 
Ребята же  держались особняком, сторонясь этого «детского сада».

Но особенно изменилась Эмма Эммануиловна. Она стала  приходить на занятия  в платьях каких-то  фантастических фасонов, выкладывать на голове невообразимо жуткие причёски.  Но по-прежнему диктовала, диктовала, диктовала…  Как из  пулемёта строчила предложениями, студентам  казалось, что вот-вот истощится последняя капля нервов и жизненных сил, и они упадут замертво, не выдержав такого темпа.  Время от времени раздавался жалобный девичий голосок: - «Эмма Эммануиловна,  дайте передохнуть, хоть минутку"! Но «Ходячий Агрыгат» по-прежнему  строчил  словами. 
И  вдруг раздался мужской голос: - Фу! Не могу больше!
Эмма Эммануиловна замолчала. В аудитории воцарилась гробовая тишина.  Саша Баранец встряхивал в  воздухе левой рукой, расправив отёкшие пальцы  (правой у него не было).  Эмма  Эммануиловна  побледнела,  потом  лицо её стало медленно покрываться красными пятнами.
- Баранец, вам плохо?  Может быть, вы хотите выйти? Так пожалуйста. Может, водички надо попить? - она готова была на всё ради Саши Баранца. Только что абсолютно равнодушная и даже злорадная к девчонкам, вдруг преобразилась,  лицо её выражало сочувствие, тревогу и ещё  что-то, совсем  непонятное «детскому саду».
 С этого дня  строчить словами стала  помедленнее, часто обращаясь к Саше: - Баранец, вы хорошо себя чувствуете? Может, вам надо выйти? - 
Девчонки потихоньку хихикали, они уже поняли,  что «Ходячий Агрыгат»  влюбилась.

Лариса наблюдала этот «спектакль» вместе со всей группой, и это было что-то новое, с чем она не сталкивалась раньше. Почему-то неинтересно было просто сплетничать и хихикать, хотелось как-то по другому сказать об этом. Что-то зрело в ней, рвалось наружу, помимо её воли.

Такое было уже в её жизни.  Давно,  сейчас даже не вспомнить, в каком классе.  Дети брали с собой в школу завтраки и «подкреплялись» на большой переменке, стоя под стенами в коридоре.  Однажды мальчик их класса по фамилии Дребель, открыв свой портфель на большой  переменке, обнаружил, что кто-то украл у него бутерброд — хлеб с колбасой, а колбаса в то послевоенное  время  была очень большим  деликатесом,  люди  жили бедно.  Мальчик очень расстроился и  пожаловался старосте класса  Ивану Дзюбе, которому дети  дали прозвище «Дзюбило». Староста оставил класс после уроков, и целый час вопрошал: - Признавайтесь, кто украл хлеб и колбасу у Дребеля?
Никто не признавался, а дети устали, проголодались, им хотелось домой.  И тут у Ларисы в голове сами собой сложились строки, и она подняла руку: - Можно,  я скажу?
Дзюба оживился, ему самому этот «допрос» порядком надоел.
- Ну давай, говори.
Лариса встала и громко продекламировала на украинском языке:

   Наше Дзюбило сьгодні не їло,
   В школу не ївши прийшло.
   В класі сиділо, жрать захотіло
   І ковбасу у Дребеля стягло!

Класс грохнул от хохота. Смеялись все, и Дребель с Дзюбой тоже. Лариса даже растерялась, не ожидала такой реакции.  Дети повскакивали с мест, похватали  свои портфели и побежали по домам.
 Инцидент  был исчерпан, вся проблема переведена в юмор.

И вот сейчас такое же состояние!
Она взяла лист бумаги и стала записывать озорные и злые строки. Возможно, это было нехорошо, писать такое о чужих чувствах, но видно Эмма Эммануиловна лучшего не заслужила:
Наш «Ходячий Агрыгат
с Баранцом заводит «блат»,
Ясно сразу, что она
в Сашу страстно влюблена,
Хоть сейчас с ним под венец.
Но, увы! Наш Баранец
На неё и не глядит, поскорей к жене спешит.
Ну а Эммочка? Увы! Вся сгорает от любви.
Я боюсь, что через год
от любви с ума сойдёт.

Показала записанные строчки Милочке, и потом спрятала листочек за обложку конспекта.  Уж  очень  хлёсткими получились стихи,  не  надо, чтобы  их кто-то  видел. ( По странному совпадению, перейдя на третий курс и приехав в сентябре на занятия,  девочки узнали, что Эмму Эммануиловну прямо из  техникума  забрали  в психиатрическую больницу, так как придя в конце августа на работу, она стала  говорить сотрудникам  очень  странные  вещи  о том,  что соседи у неё шпионы, передают за рубеж секретные сведения  по радиотранслятору,  что они хотят её отравить и для этого через замочную скважину вдувают в её квартиру ОВ (то-есть, отравляющие вещества) и еще много подобного).
Вряд ли  причиной такого состояния  была её неразделённая любовь, странностей в Эмме Эммануиловне было очень много.

Новорожденный  техникум  постепенно  становился похожим на  нормальное учебное заведение: аудитории обживались, наполнялись наглядными пособиями,  библиотека уже имела, пусть пока ещё скромный, но свой фонд учебников  и  другой  литературы,  был  открыт  центральный вход с улицы, на первом этаже сделали гардеробную, хотя учебный процесс по-прежнему осуществлялся на третьем и четвёртом этажах. Постепенно формировалось ядро педагогического состава.

Лариса сдержала слово, данное отцу, стала серьёзно относиться  к учёбе,  научилась  записывать хорошие  конспекты, к ней даже стали обращаться за помощью сокурсницы.  Она могла доходчиво  объяснить самый трудный материал,  и на переменках возле неё толпились девочки,  задавая вопросы.  Объясняя  им, она иногда обращалась к своему конспекту,  и таким образом поневоле постигала и запоминала то, на что,  возможно, и не обратила бы внимания, изучая материал самостоятельно.

Техникум  готовил  экономистов  для  металлургической  промышленности,  и поэтому  на  практику  Лариса и Милочка  попали  на  большой  металлургический  завод. Вместе с ними на этом заводе проходили практику ещё две девочки из группы.

Завод ошеломил своей мощью и размерами. Практикантки заворожённо наблюдали, стоя в сторонке на безопасном расстоянии, как рабочие,  словно маленькие гномы,  пробивают лётку огромной доменной печи, и оттуда по заранее заготовленным  канавкам  растекаются  огненные  ручейки жидкого чугуна и стекают, искрясь и переливаясь «бенгальскими огнями» горящего графита в огромные ковши, установленные  на  железнодорожных  платформах.
 
В мартеновском цехе они впервые увидели сталеплавильные печи, в  которых пузырилась и булькала раскалённая сталь,  и чумазые рабочие, выстроившись в ряд, по очереди подбегали к открытому завалочному окну и лопатами забрасывали туда необходимые добавки, отворачивая лица от нестерпимого жара раскалённого мартена. Затем завалочное окно закрывалось заслонкой и мартен деловито, совсем как огромная русская печь, пылал и варил своё варево — сталь. Готовность её определяли по многим критериям мастерА  и технологи,  и когда она достигала  нужных  параметров, разливали в изложницы, напоминавшие по виду огромные двухметровые  стаканчики  для  мороженого,  и  везли их в прокатный  цех.
Там кран клещами подхватывал каждый слиток, вынимая из изложницы, и огромное раскалённое «мороженое медленно плыло в воздухе к нагревательным колодцам, чтобы разогретое до определённой температуры, снова проплыло и легко улеглось на рольганги прокатного стана.
И тут начиналось новое «чудо». Слиток, словно живой, медленно ворочаясь и набирая скорость, влетал под валки прокатного стана. Вперёд!  Фонтан раскалённой окалины с треском рассыпался во все стороны, и с другой стороны стана слиток  вылетал тоньше и длинней.  Он  пролетал вперёд, затем останавливался, стоя уже на другом «пути»,  затем снова,  набирая скорость летел назад, под валки следующей клети. Вперёд-назад, вперёд-назад, одновременно двигаясь слева направо, и вот уже из-под  валков прокатного стана тянется рельс, ещё раскалённый, который после закалки и остывания разрежут на куски нужной длины, и он будет долго служить людям, лёжа на насыпи железнодорожного полотна в виде всем известной рельсы.

На  заводе  проводились хронометражные  наблюдения, и практиканток привлекли к этой работе.  Милочке поручили наблюдать за  работой оператора  прокатного стана, Ларисе - крановщика.
Страшновато было взбираться на высоту почти под потолок высокого цеха по узкой металлической лесенке,  но ещё страшнее находиться  в кабине крана, который то и дело перемещается вперёд-назад, влево-вправо. Но вскоре она освоилась и с восхищением смотрела, как ловко молоденькая крановщица управляет такой махиной.  По дороге домой всё думала о девушке-крановщице,  и постепенно, сами собой,  начали складываться рифмы.  Придя в комнату общежития, первым делом записала готовые  стихи,  потом  их  почти не пришлось править:

Сегодня с самого утра, на смену ровно в семь часов
Девчонка к крану подошла с блокнотом и карандашом.
Хронометр молча достаёт. Спокойно (будто не впервые
она хронометраж ведёт) сверяет стрелки часовые.

Работу крановщицы ей сегодня надо наблюдать,
На кран взбирается. Скорей! Минут не надо упускать.
На стул присела у окна, взглянула на секундомер,
Какой-то радостью полна, свой первый занесла замер,

На крановщицу посмотрела. Потом вдруг встала, подошла,
Её работой засмотрелась! А что хронометраж вела, 
Она забыла совершенно! Стоит, не в силах отойти,
А кран в вагон уже наверно, успел весь груз перенести.

Летают руки, словно птицы влетели вдруг в кабину к ней
Кран остановится, помчится.
Поднял металл - в вагон скорей!
Какой уж тут хронометраж! Секундомер в руке застыл,
Девчонка не отводит глаз: движенья рук, как взмахи крыл!

Девочки ходили на занятия, которые проводили руководители практики, записывали всё подряд, чтобы потом отобрать необходимое для отчёта. Сейчас они воочию наблюдали технологический процесс который так нудно, утомительно и неинтересно преподавала им в техникуме Эмма Эммануиловна.

Несмотря на то, что Лариса с Милочкой проучились в техникуме уже полтора года, новые подруги у них не появились. Может потому, что сами они держались особняком, делились  друг с другом  нехитрыми секретами,  вместе ездили домой в свой городок,  вместе готовили еду на электроплитке в общежитии, от городских девочек  держались подальше. Те тоже не особенно привечали провинциалок: да,  учатся они хорошо, охотно объясняют непонятное, но одеты бедненько и не по моде, живут в общежитии. Да и ведут себя чересчур скромно, зажато, ни с кем не откровенничают, ни о ком не сплетничают,  слишком  уж «правильные».

Первый  мальчик,  с которым  у  Ларисы  завязались дружеские отношения,  появился  когда ей было десять лет. Так уж получилось, что братьев у неё не было, и дружила в основном с девочками, поэтому никакого опыта общения с ребятами у неё не было. А тут пришлось вместе с мамой и сестричками,  возвращаясь от  бабушки  и  дедушки,  долго ехать  в одном купе плацкартного вагона  с Колей и  его мамой. Они ехали отдыхать к родственникам в Харьковскую область. Ехали почти сутки, мамы были заняты своими взрослыми разговорами, а дети развлекались, как могли: лазали по полкам вагона, рассказывали друг другу сказки, отгадывали загадки, читали. В конце поездки с сожалением посматривали друг на друга: вот сейчас выйдут из вагона и расстанутся навсегда.
Неожиданно Колина мама предложила:
- Лариса и Коля,  дайте друг другу свои адреса и  будете переписываться.

Первое письмо Коля прислал из деревни, где отдыхал. Лариса ответила. Так и завязалась детская переписка. Коля был старше на три года, учился ещё и в музыкальной школе, позже поступил в музыкальное училище на дирижёрский факультет. Каждый год он ездил отдыхать к своим родственникам, но больше они с Ларисой не встречались. Как-то  прислал  небольшую любительскую фотографию,  на которой была заснята тихая заводь с живописными ивами, склонившими ветви к самой воде. На обороте написал: «Лариса! Здесь было моё самое любимое место всё время думать о тебе».
 Прочла, и какое-то неведомое ранее чувство заполонило душу: стало радостно,  тревожно и почему-то немного печально и даже чуть-чуть стыдно.  Во всяком случае, у неё появилась почти взрослая тайна, о которой не хотела  рассказывать  никому, даже маме. 
Снова и снова перечитывала аккуратно выведенные строки и не верила, что это относится к ней, что почти незнакомый мальчик помнит её, думает о ней. 
Но в ответ написала обычное письмо. Пусть не мечтает, что она так уж обрадовалась его откровениям!

Так и продолжалась их переписка: иногда обменивались  фотографиями,  на которых выглядели всё взрослее и серьёзней,  поздравляли друг друга  с праздниками,  днями рождения.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)