Юрка

Вчера одна новость заставила меня вернуться в юность, на много лет назад.
В тысяча девятьсот семидесятом году мы, учащиеся техникума, проходили производственную практику на заводе. Приличная практика, преддипломная. Почти полгода. Нам с Юркой, моим лучшим другом, довелось работать в цехе восемьдесят семь, что за заводом, на самом берегу реки. Работали мы в бригаде контролеров. Бригада дружная, хорошая, рабочая.
Работа контролеров проста и не требует ни ума, ни напряжения. Только успешь нужна, сноровка и внимательность. Изделия, которые мы проверяли, уж очень ответственные, и должны быть полностью герметичными. А работа наша проста: знай, опускай релюшку в банку со спиртом и смотри,  не идут ли пузырьки из сваренного бригадой шва. Герметична ли релюшка. Хорошее ли качество аргонной сварки. Определить это и было нашей задачей. Идут пузырьки воздуха из шва — плохо, на отдельный поднос ее, и на повторную сварку. Нет пузырьков? Все хорошо, дальше ее на конвейер, на покраску, и готово изделие. Ответственная работа. Реле работают в системах самолета, нельзя допускать ошибки. Ответственность большая. Каждая релюшка маркируется личными клеймами  сварщика и контролера. Но не об этом рассказ. Не в этом прикол. А в том, что жидкость, куда мы опускали  релюшки, была чистым ректифицированным медицинским девяносто шести градусным спиртом. Экономила его бригада. А потом, в конце недели, в пятницу, слегка-слегка  употребляла, и по какой-то справедливо установленной очередности немного по очереди уносили и домой. Если употребляли, то перед окончанием смены, и тогда главной задачей  было дойти до проходной нормально, не хохоча громко, не улыбаясь, кивая радостно охранникам, не размахивая руками,  и не качаясь. Тогда все хорошо. А когда проходную пройдешь, хоть смейся, хоть падай. Все можно. А на территории завода –  ни-ни. Ни-ль-зя!
В общем, для таких производств, как  авиационное и машиностроительное,  наличие спирта нормальное явление. Жидкость эту закладывали в технологию производства. Так еще с военных лет повелось. Спирт -радость наша, рабочая,  отдохновение.
А нормы тоже такие закладывали в техпроцесс, чтобы всем хватало: и рабочим, и мастерам, и начальнику цеха, и его заму, и инженерам с техотдела. Всем помаленьку можно было сэкономить.
И вот настал неожиданно и наш с Юркой черед. В конце дня Вася, бригадир  наш, широко улыбаясь, подошел и хвалит нас:
-Ну, ребята, молодцы, хорошо работаете. Ваша теперь очередь.
И баночку со спиртом, закрытую пластмассовой крышкой,  нам и сует. Спрятал Юрка в раздевалку спирт и довольный ходит. А я ему одно твержу:
-Не бери, Юрка спирт. Он ворованный.
Юрка только посмеивался над  моими словами.
-Да не ворованный он, дурак ты, он сэкономленный, он ничей, нет его, списанный он.
А все равно твержу:
-Не бери Юрка, спирт, ворованный он.
В общем, повздорили мы с Юркой тогда сильно. Философия его такая не нравилась мне,и  кончилась тогда наша с ним дружба.
Вечером после работы уже за проходной, увидев в его кармане банку со спиртом, которым он великодушно и по-дружески,предложил поделиться со мной, я со словами: «Ну и подлец же ты»!-  влепил ему пощечину. Гордо. С  чувством исполненного долга. Хотя удовольствия не испытал и облегчения не почувствовал. Но этой пощечиной я все сказал. Кипела во мне эта обида, непонимание его поступка, злость и ярость, представляя, какой я хороший, как гордо я выражаю этой пощечиной ему свое гордое  презрение, и выдал я ему эту пощечину. Кипел я. Не думал ничего. Я кипел. Закипел и Юрка. И со словами: «Во все времена все подлецы всегда сдавали сдачу»! тут же влепляет мне ответную оплеуху.  И не убегает. А стоит и ждет. И я стою. Постояли мы так, постояли, посверлили, посверлили друг друга глазами и разошлись. Навсегда. Больше я с ним не разговаривал. Больше он со мной не разговаривал. Не знаю, что меня остановило. Но бить больше я его не стал. И он меня бить не стал. Хотя стояли мы на самом краю железнодорожной насыпи и и первый же, кто по башке своего друга треснул и оказался бы победителем, потому что друг сразу бы вниз и скатился. Покалечиться не покалечился бы, хотя, кто его знает, может и покалечился бы. Высокая насыпь, а внизу камни, ручей.
Молча, дошли до остановки. Молча, разошлись. Навсегда.
Такой у меня характер. Я считаю мягкий и застенчивый. А говорят, нет. Я долго думаю, сомневаюсь, жду, терплю. Но если я принял решение уходить, я ухожу навсегда. Так я ушел от Гальки, моей первой любви,  которая спросонья после тяжелого дежурства в больнице имела неосторожность послать меня подальше. На три буквы. Бросила эти слова она своей бабушке, но я, придурок, услышал. Послала? Ну, хорошо! Послала, так послала! Я и ушел. Напился в тот день. Побегал пьяным по городишку, побарамзил. И все. И больше мы с ней не виделись. Правда, потом еще приходила она ко мне, правда потом еще ездили мы с ней гулять в областной  на Октябрьский проспект, даже правда потом на коленях у меня немного посидела на скамейке на Октябрьском. Но все. Я ушел.Я ушел навсегда.  И больше никогда не вернулся. Если я ухожу, то ухожу навсегда, и никогда не возвращаюсь. Такой у меня дикий характер. Не только с этой девушкой, так я и с работами моими я иногда прощался. Раз и навсегда.
Так и с Юркой. Судьба нас больше, до сегодняшнего дня не сводила. До сегодняшней новости в газете.
Правда, в последние три - четыре года всплыли мы с ним вместе на местной политической арене. Юркина звезда взошла  в горсовете. Шумно, ярко он обличал коммунистов,  партократов, чиновников, боролся с привилегиями. Боролся громко, трибунно. Был очень популярен. Юрку заметили не только избиратели и телевидение, он стал членом президиума городского совета народных депутатов, возглавил комиссию по борьбе с привилегиями. Не было ни одной сессии горсовета, где бы пламенный трибун не выступил и не обвинял коммунистов во всех смертных грехах. Его выдвинули на освобожденную депутатскую должность, которая называлась председатель комиссии по борьбе с привилегиями. Затем он стал исполнительным директором благотворительного фонда «Люби свой город». Все прекрасно. И честное слово, я радовался за него. У нас  ведь в судьбе было много общего. Не только техникум. Он, как и я, рос без отца. Его мама воспитывала одна вместе с маленьким братишкой. Мы оба окончили  техникум, а затем и институты. Практику ту пресловутую вместе в одном цехе и в одной бригаде опять-таки проходили. Оба работали на производстве, завоевали популярность у рабочих, стали народными депутатами.  Известные в местной политике люди. Да вот беда. Подвела Юрку его заносчивость, самоуверенность, низкая требовательность к себе.  Взял парень, да подделал справки. И спокойно в течение трех месяцев, вернее семидесяти шести дней одновременно  получал зарплату в двух местах. В Фонде «Люби свой город» и на заводе, где он работал. Кроме этого за счет средств фонда и долг за жилищный кооператив свой личный  перечислил, всего - то ничего, за один месяц, как бы взял в долг, да, видимо, закрутился, забыл вернуть.  Друзьями сразу какими-то темными обзавелся, и  еще на какие-то полутемные  делишки они его подтолкнули. В общем, подставился парень по полной. Даже желания нет продолжать, что там, в фонде благотворительном он натворил. Или подставили его, не знаю. В общем, прокуратура занялась. Конечно по нынешним временам, это все это такие мелочи, тыщенки какие-то несчастные.  Это сейчас коттедж чиновник построит, и не заметит никто. Чиновник есть, зарплата малюсенькая есть, а коттеджа нет. Такие времена нынче. А тогда,  в начале девяностых, еще строго было. Ну Юрка, как водится в таких случаях,  сразу в больницу. К новому другу. Испытанный прием старых аппаратчиков и бюрократов всех времен и народов. И когда он успел стать таким же? Ведь полгода всего отработал?
И вспомнил я ту ночь.  Пощечину. Тот детский спор о дружбе, порядочности и чистой совести. И маму свою вспомнил. Всегда она мне приводила слова моего деда, своего отца, большевика, который даже в голод, имея семью из пяти детей, не воровал ни колоска, ни зернышка, ни картошечки, ни с колхозных амбаров, ни с поля.
-Да, - повторял  часто мой дед,  - да, голодно, да не сытно, но зато совесть чистая, и сплю спокойно.
И я рад, что в крови у меня эта большевистская порядочность, эта советская большевистская  совестливость. От деда. От мамы. Я тоже по ночам сплю спокойно.

Прочитал сегодня я в местной газетке эту новость про Юрку. Отложил ее в сторону и задумался. Двадцать пять лет назад пощечину Юрке дал я. Он мне ответил. Сегодня пощечину ему закатила жизнь. А ей-то он, чем ответит?