Зимний вальс

- Вы не бывали в Нортон-Сити, сеньор ? – на углу Коламбус-авеню и Сто первой улицы бедно одетый старик останавливает молодого мужчину в драповом пальто, с портфелем под мышкой. Снег летит вниз с хмурого неба, горят желтые фонари. Метель.

- Нет, не бывал… Я никогда не слышал о таком городе. Извините, мистер, я очень спешу.
- Никогда не слышал о таком городе, - растерянно повторяет старик. Он подходит к уличному продавцу, подростку лет восемнадцати, промерзающему на перекрестке с тележкой, и берет у него кофе. Присаживается на парапет, держа стакан между ладонями, и отпивает маленькими глотками. Снег…

Этот город – огромный, непостижимый. Здания из стекла и бетона, магазины, освещенные окна и машины на улицах. Семь гигантских районов, в каждом - миллион жителей, и у каждого – миллион квадратных футов шелестящего асфальта, присыпанного светлой снежной крупой.

Она живет на четвертом этаже экономического массива на десять тысяч квартир, устремленного в небо еще на тридцать шесть этажей вверх, где тоже живут, и опять живут, и живут снова ! Три этажа – вниз, а потом – каменный погреб, подвал, сокровищница Горного Короля, где в бетонных коробках гудят странные машины и работают люди, до которых никому нет дела.

Поздний вечер после работы, красный трамвай, гремящий в темноте, возносящийся кверху серебристый лифт – все как обычно. Ровно в двенадцать, когда пробьют часы на старой ратуше в соседнем квартале, она подойдет к зеркалу, разденется перед ним и повесит одежду на спинку стула, стоящего у стены. Потом она выключит свет и забудется беспокойным сном. В маленькой комнате, за много миль отсюда.

А он будет стоять у окна, смотря на огни внизу, и шептать имя ее, самое любимое имя – так зовут девушку, у которой самые красивые в мире глаза и самая прекрасная в мире улыбка. И грустить, и усмехаться про себя, и желать, желать одного: лететь над этим городом, над крышами, над завьюженными площадями и проспектами. В окно он увидит, как отойдет в небытие последний автобус, и как утихнет проклятый ветер, раздувая напоследок сигнальные лампы на крышах. Потом спустится вниз на триста девятнадцать ступеней, откроет одну за другой две двери: одну легкую, деревянную, вторую – тяжелую, железную, прибитую по краю инеем. Покидая тепло подъезда, он надвинет на голову капюшон пальто, постоит немного и пойдет прочь – по аллеям, скупо освещенным бледным неоном фонарей.

Через парк он выйдет к закрытому уже торговому центру, пустому и темному, пройдет вдоль обледенелой набережной канала, спустится вниз, где под мостом шумит черная вода. Пустынные заснеженные мостовые с желтыми огнями и светофоры на перекрестках укажут ему дорогу.

Вперед, всё вперед ! - по длинным улицам, где стоят по бокам серые бетонные истуканы. По широким улицам, где двадцать тысяч окон горят слева и справа, и где в ресторанчиках готовят кофе по утрам. По улицам тихим и заброшенным, где дремлют старые автобусы и раскачиваются во дворах пустые детские качели – там он будет ждать ее возле парадного черной ночью, с букетом роз, оберегая их от ледяного дыхания декабря.