АЧУК

 Лишь положивший свою Суть на Алтарь ЛЮБВИ
  и не предавший ЕЕ достоин
   находиться у ног
    ТВОРЦА 

   




В жизни почти каждого человека есть воспоминания, которые очень дороги. Они особенны тем, что западают  в душу и несут в себе уникальный заряд, способный вернуть памяти именно те чувства и  ощущения, которые мы пережили в тот миг, близкий или далекий.


  Вначале эти  воспоминания неожиданно всплывают в голове, мгновенно обрастая цветом, запахом, обстановкой, эмоциями. Затем весь этот набор медленно сползает в душу и… взрывается, вызывая чувство умиления или счастья, трогательной грусти или очищения.


  Увлеченная этим состоянием, душа как бы парит, потихоньку приземляется, запечетлевая на нашем лице нежную улыбку и полувзгляд, которые появляются лишь тогда, когда мы соприкасаемся с чем-то чистым, светлым, сакральным. Мне кажется, это Память Души.


  Вот и эта невероятная история, рассказанная мне моей бабушкой в тот далекий день моего детства, рассказанная в мельчайших подробностях, свидетелем которой она была, оставила свой светлый след в моей душе на всю жизнь. История в которую трудно поверить: но как же без ЧУДА?


  Наш мир прекрасен тем, что он очень разнообразный. Каждому месту на нашей чудной планете соответствуют не только люди, живущие в данном регионе, но и среда, окружающая этих людей.
Вот и мне хотелось бы рассказать о месте, где произошла эта удивительная история.


   Сюник (старое название Зангезур) – это невероятно живописный горный район Армении. Он известен богатой растительностью и разнообразной живностью, большим количеством природных источников и водопадов. Весной буйно цветут маки:поля и холмы окрашиваются в алый, оранжевый, желтый и белый цвета.


Причем каждое поле или холм ограничиваются одним цветом, и издали кажется, будто отдельные куски ландшафта раскрашены гигантской кистью в разные цвета. Такое видение цветов и оттенков природы воплотил в своих полотнах великий Мартирос Сарьян.


 Сюник изобилует древними христианскими храмами и хачкарами(крест камень), буквально рассыпанными по всей территории.
   Самым уникальным памятником Сюника является – комплекс Монастырь  Татев, построенный в 9 в. Уже в  14-15 веках Татев считался не только религиозным, но и одним из важнейших центров науки и просвещения, а также самым крупным Университе- том на Южном Кавказе, где одновременно проживало до одной тысячи человек, а учеба длилась 7-8 лет. Когда смотришь на этот комплекс, то диву даешься: каким образом наши зодчие смогли построить это уникальное строение?


Оно расположено на высоком горном плато (словно с горы “срезали” большую часть вершины), у самого обрыва в глубокое ущелье. Татев, в переводе с армянского – “Дай крылья!” Одна из легенд гласит, что завершив работу, мастер-строитель, встав на край ущелья, перекрестился и произнес: “ Да ниспошлет  Святой Дух, крылья!” , и бросился в бездну. Выросли у него крылья и мастер не разбился, а монастырь назвали Татев.

 
    Отдельное внимание заслуживает мегалитический комплекс – “Зорац Карер”(Камни Силы), так же известный, как Караундж, расположенная  на высоте 1700м над уровнем моря старейшая обсерватория мира. Согласно последним научным данным возраст Караунджа насчитывает 7500 лет, а площадь территории памятника составляет 7 гектаров. Это чудо находится недалеко от города Сисиан, в Сюнике.
 


 Описывать Сюник можно без конца и с гордостью, но моя цель – лишь описать место,  полное чудес и заряженное особой энергетикой древней культуры, где испокон веков живет очень смелый и трудолюбивый народ – народ Сюника.


 Каждое лето мы с братом ездили погостить к нашей бабушке в уже упомянутый мной выше Сисиан, небольшой и уютный городок. Моя бабушка Ерануи была тем еще “крепким орешком”. Она умела все: печь лаваш, вкусно готовить, метко стрелять, ездить верхом. А главное, у нее практически  отсутствовало чувство страха: она не боялась высоты, скорости, темноты, не знавала  усталости.


Как все это умещалось в миниатюрной, худенькой, казалось бы хрупкой женщине, мне всегда было непонятно. Она одна растила 5-х детей в тяжелую годину войны, пока мой дедушка Баграт, подполковник Красной Армии, бил фашистов и сражался, вместе со всем Советским народом за Великую Победу.


  Мне было 10 лет и мы опять гостили у бабушки. Бабушка и ее соседки пекли лаваш в тондыре, складывая свежие, хрустяшие лепешки в стопки на белоснежной скатерти. Аромат стоял невероятный. Сопротивляться искушению и не попробовать свежий хлеб не было ни сил, ни терпения. Детвора, глотая слюнки, ринулась к хлебу. Бабушка остановила нас и обратилась ко мне:

- Детка! Спустись в погреб. Я приготовила для вас разные вкусности – домашний сыр, зелень и овощи. Если уж пировать – то вкусно!


  Уже смеркалось. Если честно, то я, как и каждый городской ребенок, боялась темноты. Мне стало как-то не по себе. Вечером сельская местность наполнена какими-то особыми звуками, резко отличающимися от городских: таинственные шорохи, скрипы, неожиданные  порывы ветерка, приводящие к колебанию ветки деревьев. Все это, объединяясь в единую симфонию природы, становится недоступным для понимания и восприятия, когда  тебе 10 лет, а фантазия  рисует страшные картинки.

 
  Я только собиралась спуститься на первую ступеньку погреба,как раздался легкий треск, и что-то, извивающееся в воздухе в полутьме, упало к моим ногам. Я с криком “бабушка” кинулась к ней, дрожа от страха и плача. Зная, что в Сюнике большое разнообразие змей, больших и маленьких, я была уверенна – это змея.
Бабушка выбежала мне навстречу, обняла меня и подняла со ступеньки кривую сухую веточку…


  Вечером перед сном, сидя у моей кровати, она улыбнулась и сказала: - Запомни, детка! Никогда не бойся животных и зверей – опасайся людей!


Сказав это, она пожелала мне спокойной ночи и погладила меня по голове своей теплой, немного шершавой рукой. Я успокоилась, зная, что самая бесстрашная бабушка на свете со мной, и уснула, забыв все свои страхи.
 

 На следующий день, взяв меня за руку, сказав “пошли, детка”, бабушка повела меня на соседний холм, где стояла старая церковь. Она постелила коврик на траву, усадила меня на него, села рядом и начала свой рассказ…
      

      <<Я родилась в деревне Хндзореск. Мне было 12 лет. Были у нас соседи, у которых, как поговаривали селяне, долго не было детей. И наконец, Бог миловал этих людей и подарил им маленькую девочку. Я помню ее личико, когда увидела впервые: это был беленький комочек с маленькими светлыми кудряшками.


 Через полгода, Манэ( так назвали девочку) превратилась в живого ангела: огромные изумрудные глаза, мраморное личико с нежными чертами, и все это было обрамлено шоколадными, с винным оттенком, крупными локонами. Как говорил старец села, мудрый Дед Аво: “Этот ребенок особенный, единственный в Зангезуре – печать от поцелуя Ангела на ее челе. “


  Откуда у простых селян, далеких от этих красок природы, родилось это дитя? Никто не знал. Селяне утверждали, что проснулся спящий ген древних Арменов, сохранившийся с архаичных времен Урарту.


 Малышка росла, превращаясь в чудную девочку. Причем ее чудо заключалось не только в ее волшебной  красоте: казалось, она была каким-то эфемерным созданием,  попавшим к людям из сказки. Все, к чему прикладывались ее прекрасные ручки, сопровождалось особыми ласкающими движениями, она ласкала все вокруг. В ней было так много любви, нежности и ласки. Никто не видел Манэ плачущей, хныкающей или капризной. На ее лице всегда была только улыбка. Ее глаза завораживали своей красотой:вечно сияющие, темно-зеленые, полные восторга от окружающего ее мира.


 Все дети обожали Манэ, понимая, где-то на детском подсознании, ее уникальность и исключительность: она говорила с цветами и деревьями, на своем детском языке лепетала с домашними животными, что-то им рассказывала, была щедра и делилась всем со всеми.


  Однажды, пряча что-то за пазухой и лепеча по детски, Манэ вышла во двор. Дети окружили ее в надежде получить сладкую гату, которой она всегда охотно делилась. Как-же все испугались, увидев у нее за пазухой  детеныша черной гадюки. Она прятала его, крепко прижимая к себе и лепетала –“ чук…чук… болеть…”


 Все впали в ступор от страха, но Манэ продолжала прижимать к себе змееныша, словно куклу. Голова змейки высовывалась из-под кофточки Манэ. Чешуя вокруг левого глаза змееныша была обведена “золотым” колечком. Казалось, что на змейку  надет монокль.


Когда родители в панике подбежали к девочке, она, лишь улыбнувшись, покачала головой, как-бы давая им понять, что беспокоиться незачем, и снова начала лепетать – “чук…чук…” Почему-то всем стало ясно, что змееныш никак не навредит Манэ.


 Родители Манэ с раннего ее детства относились к ней с каким-то особенным благоговением и уважением, воспринимая ее не только как долгожданное  дитя, но и как Небесный подарок, который они должны оберегать, любить и относиться соответственно. А главное, они понимали Манэ.
 Девочка кормила, ласкала змееныша и однажды … отпустила  его на волю.


 Шли годы. Манэ взрослела, становилась еще краше и еще ближе к окружающему ее миру. Уже никто не сомневался,что она понимает язык животных и птиц,знает лечебные травы и растения. Наблюдать за ней было одно удовольствие: за каких-нибудь полчаса она могла собрать на своей голове целую стаю разноцветных бабочек. Они венком из бабочек укладывались на ее пышных волосах, Манэ бежала босиком по траве, а бабочки сидели “живыми бантами” и не улетали.


  Однажды я была очарована увиденным: Манэ собрала на ладони горстку божьих коровок и, казалось, любовалась ими. Я спросила:

- Манэ, а что это ты делаешь?

- Смотри!


Последующее за ее словами действие привело меня в восторг. Она положила по одной божьей коровке на каждый ноготок своих десяти пальчиков, растопырила их, что-то шепнула букашкам и … они, как по мановению волшебной палочки, одновременно слетели с ее пальцев, рассыпаясь по траве, как бусинки. Мне казалось, либо я сплю,  либо я в сказке.



 И вот настал тот день, когда не только жизнь Манэ, но и жизнь всех жителей деревни пошла каким-то особенным путем.
Был день рождения Манэ. В тот день ей исполнялось 10 лет. Ранним утром раздался истошный вопль матери Манэ. Стоя на коленях у порога дома и заламывая руки, она кричала так, что все жители деревни кинулись к их дому. Взрослые и дети остановились как вкопанные у открытых окон и дверей.


Манэ лежала на постели, а на ее груди, свернувшись в огромный конус, возлежала огромная гадюка. Ее голова величиной с кулак кузнеца покоилась на шее Манэ прямо под подбородком. Моя душа ушла в пятки – неужели гад укусит девочку?


 От воплей матери Манэ медленно приоткрыла свои бездонные глаза, слегка приподняла голову с подушек, улыбнулась и сказала:

- Мамочка, что ты? Это же Ачук !!!( Ачук - по армянски – Глазик )


Сразу вслед за Манэ томным движением змея подняла свою большую голову, и все увидели, как блеснул “золотой монокль” левого глаза. Эта была та самая змейка – Чук, которую Манэ, будучи еще малышкой, лечила.


 Никто не двигался. Все боялись, что змея может ужалить  девочку. Не зная, что делать, решили позвать Старца деревни, Мудрого деда Аво.
  Старец Аво посмотрел, глубоко и прерывисто вздохнул, покачал своей седой головой и сказал:

- Ну…что..? Это самец армянской гюрзы. Еще мой прадед рассказывал, что раз в 150 лет они самозабвенно  влюбляются в человека, оберегая и защищая предмет своей любви до конца своей жизни. Эта змея очень ядовитая, она может прыгнуть на расстояние  равное своему туловищу. Так что, люди! Не шевелитесь и медленно, не делая резких движений, уведите детей.


 Затем, он обратился к родителям Манэ:

 -Поставьте на пороге миску с молоком в знак уважения к нему. Если он подойдет – значит опасность миновала.
 

 Все это время змея, слегка приподняв свою голову, казалось, понимала, о чем идет речь и наблюдала за происходящим.
 На пороге появилась миска с молоком. Ачук взглянул в глаза Манэ, та улыбнулась ему, и он, как-бы получив одобрение девочки, медленно стал сползать с кровати…


 Все  до единого были как под гипнозом: с постели маленькой 10 летней девочки сползала огромная 2-х метровая гюрза с хвостом ввиде запятой. Змея была черного цвета, словно ползла толстая отполированная ветвь африканского эбонитового дерева  с редкими кофейными вкраплениями. Левый глаз в “золотом монокле” своим взглядом словно проникал в глаза всех присутствующих одновременно. Ачук слегка прикоснулся к молоку своим раздвоенным языком.


- Ну, вот и все,- произнес мудрый дед Аво. Затем он обратился к родителям девочки. – Теперь за Манэ можете не беспокоиться. Ее никто и никогда не посмеет обидеть. Запомните! Это не питомец – это член семьи! Люди! Не бойтесь!


 Дед Аво уже собирался уходить, как вдруг обернулся и хмыкнул: - Ишь ты… Ачук (Глазик)!!! А Манэ ведь дала ему имя, когда и сама-то толком не разговаривала.


 Спустя пару месяцев уже никого в деревне не удивляла следующая картина: куда бы ни шла Манэ, Ачук вседа полз рядом, приподняв свою огромную голову, все время озираясь, глядя в свой “монокль” в беспокойстве за предмет своего обожания.
 Ачук был рядом, когда  Манэ ходила за водой к колодцу, когда играла с подружками, когда шла собирать цветы или лечебные травы.
 

 Он провожал ее утром в школу: заползал на большой валун, чтобы видеть ее личико в школьном окне, ползал рядом, провожая ее домой после школы. Даже в церковь на воскресную службу, куда Манэ ходила вместе с родителями, Ачук не оставлял ее одну:  он сворачивался конусом и ждал колокольного звона, завершающего службу, медленно подползал к большому хачкар-у(крест камень) из розового туфа и … ждал свою Манэ.


  О, Боже! А как-же они потешно резвились вдвоем! Ачук прятался в большом стоге сена, а Манэ должна была найти его и поймать за хвост-запятую. Манэ звонко хохотала, роясь в стоге. Сено разбрасывалось, летело по сторонам, и только мельком можно было увидеть быстро исчезающие и невесть откуда выплывающие отрезки эбонитовой окраски Ачука.


 Манэ удавалось схватить его за хвост, только после разгребания всего стога. А после, усталые и счастливые, они засыпали на остатке того-же стога под лучами оранжево-золотого заката солнца: Манэ, разбросав свои шоколадные с винным оттенком волосы, и Ачук, неизменно лежащий у ее ног.


Я видела, как Ачук заползал на вишневое дерево, на самый верх, головой стучал о ветки, чтобы сбросить для Манэ вишенки покрупнее, те, что ближе к солнцу. Она собирала их в подол, надевала двойные вишенки на уши словно серьги и они вместе с Ачуком шли кормить вишней детвору.


  Ачук ел только из рук Манэ. Никогда и ничего ни у кого не тащил. Он очень любил мед. Манэ могла подойти к пасеке,опустить руки в улей и взять  для себя  и Ачука кусочек сотового меда. Ее не кусали даже пчелы.


 Говорят, что у змей очень тонкое обоняние. Всем в деревнях известно, где малина, земляника, клубника или роза, всегда можно увидеть змею. Они не нюхают как мы, люди. Они  “овладевают” всей территорией аромата, могут не шевелиться часами, пока не насытятся полностью. Мне кажется, выражение “слышать запах” – пришло именно от змей. Ну и Ачук тоже не был исключением и имел “утонченный” вкус. Он особенно любил нашу горную сирень: огромные кусты, тяжелые гроздья, крупные цветки всех оттенков сиреневого цвета. Маленькая веточка могла наполнить целую комнату своим благоуханием.


  Манэ и Ачук шли в сиреневые сады. Ачук заползал на выбранный куст сирени, обвивал своим блестящим туловищем ствол куста, высовывал свою черную с “золотым моноклем“ на левом глазу голову и начинал … нет, не шипеть… Он шептал о любви, об аромате, о красоте! Манэ подходила к нему, обнимала  его голову и говорила :

- Да, мой добрый Ачук! Мне тоже нравится этот куст.


  Манэ нарывала огромную охапку сирени, расстилала на траве свой фартук, укладывала эту гору цветов на него и, взявшись за тесемки, как на санях, везла цветы, стуча в каждую дверь, даря цветы и радуя всех. Соседи благодарили их обоих. Это был весенний ритуал.


 Ачук со временем стал не только другом семьи Манэ, он стал неотъемлемой частью деревни. Даже куры и домашний  скот, спустя короткое время, перестали  шарахаться при виде Ачука. Он часто охотился  на грызунов, ну и конечно, все в деревне приносили ему что-то вкусненькое. С появлением Ачука в деревню перестали “захаживать” волки и лисы, наровившие особенно зимой, таскать кур и овец. За короткое время все жители деревни полюбили его. Куда-то девался природный страх человека перед змеей.


  Шли годы… Манэ росла, превращаясь в молодую, стройную красавицу. Что-то царственное было в ее красоте. В ней все в отдельности было совершенно, а общий облик создавал ощущение, будто природа приложила все свое умение и фантазию  для создания своего последнего творения. Но лично на меня, магическое действие оказывали  ее глаза и руки. Глаза ее все время улыбались как два солнышка, как две луны.


 Я никогда не видела таких ресниц: пушистые, темные у основания, что оставляло впечатление подведенных сурьмой глаз. Манэ не моргала глазами, как это обычно делают все. Ее ресницы томно опускались и поднимались, как два  опахала, открывая прекрасные изумрудные глаза, в которые хотелось вглядываться вечно.
 Ну а руки ..! Детка, ты видела, как колышется шелк на теплом ветру? Вот такие у нее были руки – ласкающие, нежные, дарующие.


 Я не рассказывала тебе это, детка, но моя мать умерла рано, отец снова женился,  ну а я у мачехи была всем, только не дочкой. В деревне жизнь и так нелегкая, к тому же и моя мачеха не  давала мне жизни. Муки Золушки казались мне развлечением. Не хотелось жаловаться отцу, он и так тяжело переносил потерю  мамы. Он очень ее любил.


Вот я и убегала в лес поплакать, где у меня было любимое дерево – огромная ель. Я обхватывала ее руками, закрывала глаза, представляя, что обнимаю маму,и … плакала. Я жаловалась ей и, облегчив немного душу, возвращалась домой.
 Однажды я кормила цыплят, обернулась и вижу – к нам идет Манэ. Я с радостью кинулась ей навстречу, однако остановилась: выражение ее глаз было другим. Она, правда, улыбалась, но не так лучезарно, как всегда.

- Пошли,- сказала она мне, ласково взяв за руку.


  Я покорно пошла за  ней. Мы подошли к нашей двери, и Манэ тихонько постучалась. Дверь открыла моя мачеха.

- Дай Бог вам здоровья, тетушка Сирануш! Я пришла к вам, сказать “спасибо” за вашу падчерицу Ерануи. Она вам благодарна за вашу заботу и любовь, что вы оказываете ей, сиротинушке. Поверьте, Бог не оставит вас. Он же все видит, не так ли? Он обязательно подарит вам сына!


 Ачук приполз, остановился между мной и Манэ, поднял свою голову, посмотрел на мою мачеху в свой “монокль”, как бы пытаясь сказать: “Только посмей еще раз обидеть!”
  Моя мачеха опустила глаза, как-то грустно вздохнула, подошла ко мне, обняла и тихо шепнула:

- Прости меня, дочка.


Я не знаю  как, но Манэ удалось обнажить в душе моей мачехи все то, что ей самой тоже не понравилось.
 С тех пор я больше не ходила в лес жаловаться. Моя ель лишь слышала мои спокойные рассказы о нашей семье: о том, что мой отец снова стал улыбаться, что в нашей семье уважение и любовь, о моем маленьком братике, которого я очень любила.


Как-то,у колодца, я встретила Манэ и спросила:

- Манэ! А как ты узнала, что мне очень плохо? Ведь я никому и ничего не говорила.

- Говорила, милая,- ласково возразила она мне.– Ель сказала.


   Все мальчишки нашей деревни были влюблены в Манэ. Но  никто и в мыслях не мог допустить сделать ей предложение. Понимая свое несоответствие этому неземному созданию, они были  благодарны ей только за то, что имели счастье видеть ее, наблюдать за ней, общаться с ней. Свою избранность они ощущали в одной только сопричастности к ее существованию, свидетелями которой они являлись.


  Но появился самый решительный юноша – Гор: смелый, сильный, чернобровый красавец. Как-то он подошел к Манэ и спросил:

- Манэ! А можно мы с родителями придем к вам свататься? Тебе уже 17, ты окончила школу. Пойдешь за меня, прекрасная Манэ?

- Если хочешь, приходите,- улыбнулась Манэ. – Но я не могу тебе дать ответ сейчас. Честно, я не знаю.


  В субботу Гор с родителями, украсив большого быка разноцветными лентами, надев на бычьи  рога по гранату, неся в руках большие серебрянные подносы, полные подарков, наполняя округу звенящим тембром дудука и зурны, под аккомпанемент ритмов дгола(нар. Ударный  инструмент)двинулись к дому Манэ.
  Вся процессия завершалась тремя жертвенными барашками, которых должны были зарезать у ног Манэ в случае ее согласия.


  Детвора визжала от восторга, взрослые гадали, даст ли свое согласие Манэ.
  Вся деревня собралась у дома Манэ. Такого грандиозного  события, полного вопросов, предсказаний и предвкушений, деревня еще не знала.


  Открылись двери дома Манэ, ее родители пригласили сватов в дом. Ребятня и взрослые прилипли к окнам. Открылась дверь в комнату Манэ и вдруг… сверху, в проеме двери, цепляясь за карниз дверной рамы хвостом–запятой, качаясь, как огромный чешуйчатый маятник, свесился, раскачиваясь вправо  и влево Ачук. Наступила гробовая тишина …


 Совершенно неожиданно для всех раздался тот особый, добрый, наполняющий всех своей чистотой звонкий смех Манэ. Она подошла к Ачуку. Он все еще болтался вниз головой. Девушка приподняля его голову, он положил ее на плечо Манэ, слегка касаясь ее уха и, казалось, что-то шептал.

- Дорогие гости!- сказала Манэ. – Добро пожаловать! Ачук говорит, пока рано мне замуж!


Вся деревня зашлась веселым хохотом. Смущенные родители переглядывались со сватами,  снова заиграла веселая музыка. Никто не обиделся. Отказ Манэ никто не воспринял как оскорбление.


  В тот субботний вечер гуляла вся деревня: закололи злосчастных жертвенных барашков, накрыли длинные столы под тутовыми деревьями, каждый нес что-то вкусное к столу.
Все веселились, пели и танцевали до утра. И только Ачук, как единственный мудрый хозяин, преданный друг и слуга, возлежал у ног прекрасной Манэ с закрытыми глазами и … спал.

 
Как-то, в деревню пришли русские геологи. Ничего не подозревая, они как назло постучались в дом Манэ, чтобы спросить разрешения отдохнуть в тени садовых деревьев и попить воды. Дверь открыла Манэ. Геолог, постучавшийся в дверь, оторопел, от далеко не деревенской  красоты молодой девушки. Не успел он открыть рот, как из темноты  сеней, блеснув своим “золотым моноклем”, медленно выполз Ачук и остановился у порога. Он поднялся чуть ли не в половину своего туловища в стойку и уставился на них. Это были чужие – он их не знал !!! Нет! Он не шипел, не приближался, не угрожал, но геологи поняли – “НЕ ПОЩАДИТ!”


Через секунду все как один оказались кто на дереве, кто на крыше сарая. Самый смелый из них, дрожа и заикаясь, шепотом сказал:

- Господи! Это же “Гробовая гюрза”!? Девушка, пожалуйста, не двигайтесь – она очень ядовитая!


  Раскатистый смех  Манэ и хохот ребятишек окончательно сбили с толку бедных геологов.

- Какая-же это “Гробовая  гюрза”? – удивилась Манэ. – Это же наш Ачук!


Простые объяснения Манэ не возымели никакого действия. Самый смелый недоумевал:

- Ничего себе – “наш Ачук”! То ли “Змей Горыныч”, то ли “Дракон”!


Ачук стоял,как эбонитовое изваяние и, казалось, гордился, как настоящий кавказский мужчина, защитивший честь и достоинство девушки. Позже селяне уверяли: Ачук якобы улыбался.


Манэ с Ачуком вернулись в дом. Увидевший весь этот “спектакль” отец девушки, вышел к “пострадавшим” и  обещал, что змея не выйдет к ним и они могут спуститься.
 С большими  сомнениями  на лице, очень медленно и оглядываясь, геологи “сошли” на землю. Позже, когда они  пришли в себя и немножко отдохнули, отец Манэ попытался  им все объяснить.


 Открыв  рот, с широко раскрытыми глазами они слушали некороткий рассказ  отца девушки. До конца истории никто не положил и крошки в рот, не промолвил и слова. Увлеченные этим удивительным повествованием, они, на миг, оторвались от
реальности, где малейшее телодвижение могло  вернуть их обратно в этот бренный мир. По окончании  расссказа, Степан (тот самый, что постучался первым в дверь) тихо произнес:

- Вот это история ..? Никогда бы не поверил, не будь я сам свидетель! Это ж –
чудо! Чу – до!!!


  Угощали русских ребят всей деревней. Чтобы как-то помочь ребятам прийти в себя от шока, от увиденного и услышанного, мужчины деревни щедро поили их крепкой армянской тутовой водкой – Караундж.
  Манэ сидела в самом конце стола, желая не смущать русских гостей. Ачук, положив свою черную голову ей на колени, иногда приоткрывал левый глаз в “монокле”, как-бы пытаясь сказать: “Я, здесь! Я, начеку!”


Немного захмелев, Степан посмотрел на Ачука и выдохнул:
- Да не украдем мы твою царевну, Змей Горыныч!!!
 
 Затем, повернувшись к отцу Манэ, он спросил:
- Кто ж рискнет посвататься к вашей дочери? А? Это ж можно будет только с гранатой …так?
 
 Отец Манэ улыбнулся, как-бы вспомнив что-то, вздохнул и сказал: - А…Это ?..Это уже другая история, сынок. Я вам обязательно расскажу как-нибудь в следующий раз.


 Остаться на ночь в нашей деревне геологи категорически отказались, вежливо сославшись на неотложные дела в райцентре, сели в машину и уехали. Ачук успокоился – “опасность “ миновала.


Наряду со всеми удивительными способностями, Манэ обладала еще одним уникальным даром. Она умела находить родники – живительную влагу, которой так богата Армения. Гуляя средь гор и отвесных скал, Манэ могла безошибочно указать место и отыскать родник. По ее словам, она слышала, как родник “зовет” на помощь, закованный либо в толще земли, либо в скале. Она точно знала, где нужно копать, чтобы родник, булькая “хрустальным” звоном, смог бы вырваться на свободу, и искренне не понимала – как же так, что люди не слышат родниковую “мольбу” о помощи?


Однажды, в солнечный погожий день, собрав в маленький хурджин яблок, инжира и виноград, Манэ вышла из дома. Рядом, как всегда полз Ачук. На вопрос матери, куда они опять собрались, Манэ ответила:

- Мамочка! Новый родничок “зовет” меня.

- Девочка моя! Ты решила откопать все источники Зангезура?
 
Манэ подошла к матери, нежно поцеловала и ответила: - Матушка! Если бы ты слышала, как ему плохо! Ему темно, нечем дышать! Он не вырастет и погибнет малышом, понимаешь?



 Родители за почти 18 лет жизни своей чудо-дочки, будучи простыми и необразованными людьми, научились понимать ее уникальность и к речи, сильно отличающейся от сельской, относились с уважением и искренне пытались понять всю ту вселенскую мудрость, которая таилась, в казалось бы, детском воспроизведении окружающего Манэ мира.


 Уже смеркалось, но ни Манэ, ни Ачука не было. Родители стали беспокоиться  и пошли по соседям, пытаясь узнать, не видел ли кто девушку и змею? К девяти часам вечера, не дожидаясь возвращения пропавших, все мужчины деревни, взяв в руки
ружья, вилы и факелы, двинулись на поиски.
Никогда не было так беспокойно в деревне. Пропавших  искали всю ночь. Все, кто мог ходить,вышли на поиски. Люди разбились на группы и разбрелись по округе.


  На рассвете, когда солнце только-только просыпалось, отпуская первые лучики света, у подножия  отвесной скалы раздались громкие мужские рыдания. Все кинулись к краю скалы: на большой, усеянной разноцветными крупными полевыми цветами
поляне, раскинув свои волшебные волосы, прижав к груди прекрасные руки, вся в ранах и ссадинах – лежала мертвая Манэ… а рядом громко рыдал Гор… Ачука нигде не было…


  Вся деревня погрузилась в траур. Три дня шла панихида, три дня каждые шесть часов бил церковный колокол. Малышня говорила шепотом и перестала играть.
Попрощаться  с Манэ приходили и люди из соседних деревень, те, кто каким-то образом был знаком или встречался с ней, одним словом, каким-то образом прикоснулся к Чуду. У всех, от мала до велика, блестели слезы на глазах. Люди понимали – случилась большая беда.


 Несмотря на скорбь у людей накопилось много вопросов: как же случилось, что Манэ сорвалась со скалы? Где Ачук? Почему не приполз домой? Куда он девался? Может мертвая Манэ для змеи – больше не Манэ? Змея же все-таки, не человек? Все были уверенны:  такое необычное создание, по своему предназначению – бессмертно. Как? Разве Чудо может быть смертным?


 Манэ похоронили на третий день на той же поляне, где ее и нашли. На поляне, такой же удивительно красивой, как и сама Манэ. Огромные вековые деревья окружали всю поляну, усеянную морем цветов. С вершины скалы открывалась необыкновенная картина – громадный, сотканный рукой Создателя восточный ковер, обведенный внушительной зеленой кудрявой каймой, чем являлись кроны деревьев.
 В тот день все искали глазами Ачука. Всем казалось, Ачук должен быть где-то рядом.


 Когда гроб опустили в могилу, на поляне воцарилась абсолютная, странная тишина:  не летали бабочки и пчелы, не пели птицы, не качались ветки деревьев. Словно природа сделала глубокий вздох и задержала дыхание. Люди перестали плакать, прислушиваясь к звенящей, космической тишине. Они сами стали частью, их же окружающего, неподвижного мира...
 Ачука все не было.


 На следующий день все до единого вновь собрались на скале. Жители деревни шли на могилу Манэ курить ладан и помолиться. Спускаясь по тропинке вниз по склону скалы, все разом остановились и людей охватил ужас. То, что они увидели,  заставило их содрогнуться – это было выше их понимания: вся земля на могиле, аккуратно пригнанная и утрамбованная в холмик, была изрыта, буквально вспахана вдоль и поперек. Кто-то отшвырнул и разбросал по сторонам могильные цветы. Этот “кто-то” надругался над могилой.  Люди стояли как вкопанные, окружив могилу, не зная, что делать…


 Пришлось послать молодых ребят в деревню  за лопатами, чтобы привести в должный порядок могилу. Стали осторожно отбрасывать землю с могилы на сторону, пытаясь заново провести обряд захоронения.
Ответ деревня получила через несколько минут: на крышке гроба Манэ, весь израненный и истерзанный, превративший себя в лохмотья из плоти, лежал … мертвый Ачук… Потухший “монокль” зиял пустотой – глаза не было. >>



    Моя бабушка остановила свой рассказ. Сдвинув брови, она прищурилась, пытаясь не заплакать, и вновь продолжила свое повествование. 


  << Он ДОЛЖЕН  был быть рядом со своей Манэ!!!
Это он перекопал всю могилу, нанося себе смертельные раны! Он не простил себе смерть Манэ! Он же не смог спасти обожаемую Манэ! Ачук не только умер от тоски, от чувства вины. Он уничтожил свое “Я”, как физическое, так и личностное!
Он каким-то образом лишил себя глаза, именно того глаза, который был его именем, его отличительным знаком, его породой! Какой он Ачук? Какой он “Глазик” после всего? Он посчитал себя недостойным носить имя, которое дала ему Манэ! Он же не УСМОТРЕЛ! Ачук, даже акт своего самоубийства совершил не публично, не на глазах у всех. Он лишил себя права, хоть на какое-то, оправдание…


  Народ тихо плакал. Все были озарены степенью ЛЮБВИ, ПРЕДАННОСТИ и САМООТВЕРЖЕННОСТИ простой гюрзы! Они попали в мир сказки, ЧУДА …


   Когда жители  деревни немножко пришли в себя, отец Манэ спустился в могильную яму. Гор взял на руки мертвого Ачука. Они открыли крышку гроба и положили сникшего, бездыханного Ачука на грудь Манэ, заранее свернув его калачиком. Голову змеи отец Манэ бережно опустил под подбородок дочки и произнес:

- Ачук! Ты достоин быть рядом со своей Манэ, навечно!


   Спустя некоторое время прямо из-под подножия скалы, с которой сорвалась Манэ, сам … пробился  родник. Никто и не сомневался, как назвать родник – “родник Манэ и Ачука”.
   Еще многие годы жители  деревни, поднимаясь на вершину скалы, сверху видели летающих над могилой стаи птиц и бабочек, лежащих на надгробии лис и волков, целые семейства муфлонов, в ряд ходивших вокруг могилы, парящих над надгробием стаи орланов. Но никто и никогда не видел там змей…>>


 Бабушка замолчала, по ее морщинистой щеке пробежала, словно горный ручеек меж скал, одинокая слеза. Стоял красно-бронзовый закат: лучи вечернего солнца лениво “ласкали” колокольню, отражаясь  танцующими бликами на колоколе, запах цветов и травы, вечерняя прохлада, моя бабушка, ее рассказ и…я.


Во всем, что я могла видеть, слышать и чувствовать, по завершении  бабушкиного рассказа, были только покой и трогательная тишина. Казалось, и горы, и поля, и
леса, как и я, внимательно слушали исповедь моей бабушки.


- Ты знаешь,- поднимаясь с коврика произнесла моя бабушка, - мне всегда хотелось рассказать эту фантастическую историю какому-нибудь известному писателю. Я уверенна, что она не оставила бы его равнодушным. Люди должны знать – ЧУДО есть! Оно существует совсем рядом! И пока мы верим в него – означает мы верим в
Бога !>>


   Я исполняю желание моей бабушки – это дань ее памяти. Очень надеюсь, что когда-нибудь кто-нибудь прочтет повествование моей бабушки и напишет произведение, достойное истории Любви – Гюрзы Ачука к Девочке Манэ. Гюрзы, который своей преданностью, жертвенностью и добровольной казнью над своим “Я”, возвысился  над людьми, поднялся выше человека, который испокон веков говорит, пишет и исповедает бесценные качества Души – самой большой загадки в творении Создателя. Но, как бы много не говорило человечество о ЛЮБВИ, лишь избранные, живущие этими божественными  критериями, ни за что не отрекаясь от них, отказываются  от роли просто лишь созерцателя, имеют СИЛУ ДУХА и… САМИ становятся ТВОРЦАМИ ЧУДА!!!