Триптих

 Не ахти открытие, не одним Анатолием замеченное, что к концу недели время замедляет свой бег и последние часы в пятницу тянутся томительно медленно, просто не знаешь, куда себя девать. До конца рабочего дня оставался целый час, но потратить его решительно не на что. Составлять недельную сводку не имело смысла, сведений за пятницу со строек нет, они поступят лишь в понедельник и как раз они-то и определят общую картину состояния техники безопасности на объектах, потому что именно в пятницу и происходит большинство чрезвычайных происшествий и нарушений этой самой безопасности. Почему именно в пятницу-всем известно, хотя издано уже немало приказов, обязывающих инженерно-технический состав усилить контроль, начальники участков и прорабы торчат на объектах, как говорится, «до упора», но ощутимых результатов это не дает. Социологи объясняют это повышенной усталостью и рассеянностью внимания, но и они прекрасно знают, что главная причина не в этом…

 От нечего делать Анатолий решил навести порядок в столе. Выдвинув все ящики, он выложил из них папки с документами, коробочки со скрепками и кнопками, обнаружил в углу нижнего ящика «заначку» - сорокакопеечную пачку «Явы» - и страшно обрадовался: сигареты у него кончились еще утром, после обеда «стрельнул» у Раисы и с тех пор не курил. Сейчас он сразу побежал на лестничную площадку, там возле урны трое мужиков делились планами на выходные:

- Завтра «Спартак» с «Днепром» играют, собрался на стадион, а тесть на дачу тащит, -жаловался сметчик Фролов. – Приспичило ему именно в этот день картошку копать.

- Так ведь заморозки скоро начнутся, - оправдал Фроловского тестя снабженец Прохоров и в свою очередь пожаловался: - А меня жена поминутно расписала: с утра за детским питанием для внука, потом в химчистку, на рынок, в телеателье, в сберкассу заплатить за квартиру и телефон…

- А я, пожалуй, за грибами махну, говорят, опята пошли, - сообщил Юрка Харин, тоже снабженец…

-Тебе что, ты- птица вольная! - позавидовал Фролов, прицельно выстрелив окурком в урну. – Когда женишься-то?

- А куда торопиться? Барышень у меня и без того навалом. - Кстати куда это они все сегодня подевались?

Удивиться было чему, потому что курящих барышень в управлении ровно в четыре раза больше, чем мужчин, и на лестничной площадке не бывает пусто.

- Должно быть, уже слиняли.

- Вроде рановато. Обычно они линяют за полчаса, а сейчас только семь минут шестого.

-А чего мы- то торчим тут, славяне?

 Прохоров и Харин стрельнули окурками, но в урну не попали, однако поднимать чинарики не стали и поспешно ушли. Анатолию одному стало скучно, он сделал еще две глубокие затяжки, потом, заплевав окурок, опустил его в урну, подобрал и тоже опустил туда прохоровский и харинский, и вернулся в отдел. Застелив ящики стола свежими газетами, он аккуратно уложил на привычные места папки и коробочки и посмотрел на часы. Они показывали всего восемнадцать минут шестого, а делать больше нечего. Можно было и уйти, но начальник отдела Николай Григорьевич все еще висит на телефоне, он уже битый час объясняется с женой и чем дальше, тем неубедительнее выглядят его объяснения. Вчера было общее собрание, думали провернуть его за полтора часа, но под конец все вдруг разговорились, некоторые выступали и по второму разу, базарили до полуночи, и Николай Григорьевич, опоздав на последнюю электричку, вынужден был ночевать дома, а не на даче. Жена всполошилась, с утра, оставив ребятишек одних, бегала на станцию звонить, сейчас явилась туда вместе с детьми и настойчиво допытывается у мужа, где он ночевал.

-Да дома же, дома! - орет Николай Григорьевич, вытирая рукавом лоб. - Вот и Толик может подтвердить. Толик, скажи ей,- начальник протянул трубку.

Толик взял трубку и, прокашлявшись, сказал:

-Здравствуйте. У нас действительно вчера было собрание…

Но жена Николая Григорьевича не захотела его дальше слушать:

-Знаем мы эти собрания!  Придумайте что-нибудь поновее!

Толик пожал плечами и вернул трубку Николаю Григорьевичу. Тот осторожно, точно опасаясь обжечься, медленно поднес ее к уху, послушал и твердо сказал:

- Нет, не сговорились, и вообще Толик у нас никогда не врет. Все врут, а он нет, даже в сводках…

 Слушать это было неприятно, тем более, что непонятно, комплимент это или осуждение. Толик вынул из пластмассового стаканчика карандаши и стал затачивать их. Это заняло четыре минуты. Потом он обнаружил, что пропала линейка, и пошел в соседний, плановый отдел. Дверь туда оказалась запертой, но за нею слышались голоса, и он постучался. Ему визгливо ответили, чтобы подождал, и что неужели нельзя зайти после и что совести у народа нет, и что женщинам прям жизни никакой нет- все работа, работа… Потом впустили. На столах были разложены всякие цветные яркие предметы женского туалета и пахло духами, а Раиса- начальница этого сугубо женского отдела застегивала кофточку. Сказав кому-то: «Ладно, я беру»,- взглянула на него.

-А, Толик, ты, наверное, за линейкой. Спасибо, забери.

 Едва он вышел, женщины опять закудахтали о своем. Уложив линейку ровно так, чтобы было параллельно со стенками ящика, он посмотрел на часы. Было двадцать минут шестого. Он вздохнул. Начальник, отняв трубку от уха, сказал:

-Толик, не майся, иди домой.

Толик подхватил свой «дипломат» и вскочил в коридор.

 На Страстном бульваре он в раздумье остановился-что делать? Обычно перед тем как поехать домой он сидел на Тверском бульваре и просто наблюдал людей, автомобилей, здания, природу. Если, конечно, позволяла погода, он это делал даже зимой. Это было нечто вроде прослойки между рабочим днем и дорогой домой, более утомительной, чем работа: час в метро с двумя пересадками, а потом еще давка в автобусе, где обязательно кто-то с кем-то поссорится.

 А тут посидишь, выкуришь сигарету, иногда даже две, но не больше, потому что мама давала утром рубль пятьдесят и приходилось растягивать пачку на два дня, остальное же уходило на обед и на чашку кофе. Это еще ничего, а раньше она выдавала рубль и тогда приходилось или не пить кофе или не курить, но недавно ему повысили зарплату со ста двадцати до ста сорока, и мама сказала, что вот теперь он старший инженер и может позволить себе и курить, и пить кофе, чтобы посолиднее выглядеть в глазах сотрудников. Нет, конечно, он мог бы и сам распоряжаться своей зарплатой, ему уже двадцать пять лет, четверть века, но он сам так решил, и правильно: особо тратить ему не на что- ну в кино сходить или на выставку- так проще у нее брать, а уж если что из одежды покупать, так всё равно без мамы это не решается, так уж пусть у нее и будут все деньги. Это же не то, чтобы в целях экономии или из жадности, а, впрочем, и в целях экономии тоже.

 Ну вот и посиживаешь на бульваре, иногда какого-нибудь известного актера встретишь, ведь три театра рядом, а еще около Литературного института увидишь какого-нибудь поэта или писателя, хотя он чувствовал и знал, что известных писателей и поэтов он видит больше, просто их не всех в лицо знаешь, ведь они же не актеры, которых в кино и по телевидению часто показывают, но зато фамилии бывают поизвестнее некоторых актеров. А студенты Литературного института тоже какие-то странные. Бывает, выскочат на перемену во двор, уже с бородами, седые и лысые, и толпятся вокруг какой-нибудь девушки преподавательницы чуть ли не в два раза моложе их и разговаривают с ней. И какого бы возраста они ни были, а все равно отличаешь студентов от преподавателей по манере разговора.

 Он решил не изменять привычке и пойти, как всегда, посидеть и покурить. Да и нужно было подумать над своей недавно возникшей какой-то необычной усталостью, которой раньше вроде не было, а вот уже несколько дней, как появилась. Нет, физическая усталость иногда, конечно, ощущалась, а тут вдруг какая-то усталость головы. Он это определил по тому, что стал многое путать. Путать начальника с неначальником, то обращаясь к начальнику как к другу детства, то наоборот, с Юркой Хариным вдруг начинал на «вы» и стоял в его присутствии, пока тот не скажет: «Та чего, Толь, садись»,- он садился, но как-то по-особенному- на край стула и с прямой спиной, положив руки на колени, будто в кабинете у начальника всего объединения, хотя он там ни разу не был. Или же путал утро с вечером- это в выходные случалось, когда встаешь не по будильнику и ложишься позже обычного, или днем спишь, просыпаешься и думаешь, что уже утро понедельника, а только лишь вечер воскресенья, или, что потом больше радует,- вечер субботы. Но это еще ничего, а бывает, спешишь домой и знаешь, что дома тебя ждет жена, сын десяти месяцев, такой бутуз, как у Кольки из транспортного, у которого недавно на дне рождения был, а ведь этого ничего нет, а только мама тебя ждёт с супом и с вечным: ну что на работе? А что на работе? Иногда и забывать стал, что и вообще работаешь. Это когда в лесу гуляешь или в кино сидишь. Потом, правда, вспоминаешь и не поймешь: хорошо ли было бы, если б оказалось действительно так или лучше пусть будет так, как есть. Иногда же бывает плохая или как бы «отрицательная» забывчивость. Идешь, например, домой и думаешь, что вот сейчас придешь, а там никого нет, будешь весь день сидеть у окна на кухне и смотреть на двор, а потом вспомнишь, что дома-то опять же мама с супом и со своим: как дела на работе? И ты ей всё расскажешь и даже больше: например, во что была одета Ксения из раисиного отдела, на что мама скажет, чтобы я пригласил домой кого-нибудь из сослуживцев, посидели бы, попили-поели, или хотя бы одну Ксению, и что она мешать не будет, может, даже к тете Рите в гости съездит. Он сел на скамейку, поставил “дипломат “, достал сигарету и стал думать над усталостью. Но в раздумье над ней она сама куда-то ушла, думать стало не о чем, и Толик решил подумать над тем, как провести выходные. Хорошо тем, у кого есть жена или там подруга, у них-то проблем, конечно, нет. Уж вдвоем-то всегда проще найти занятие, в крайнем случае можно вообще ничего не делать, а все равно быть как бы при деле.

 А еще лучше иметь друга, с которым можно не только куда-то пойти, а и поделиться мыслями и вообще… Но друзей у него как-то не завелось и не потому что он не общительный, нет, к нему везде - и в школе, и в институте, и на работе относились хорошо, а вот близко ни с кем не сошелся. Вот и с Юркой Хариным можно бы дружить, оба они холостые, но что-то мешает сойтись поближе. Что именно - непонятно, может, оба они выжидают, кто сделает первый шаг навстречу? “И почему я не напросился с ним за грибами? Наверное, потому что он не предложил, я бы, пожалуй, согласился “.

 Вдруг он увидел Ксению, идущую по бульвару со стороны площади. Странно, раньше он здесь ее никогда не встречал, потому что она сразу после работы, каждый раз опаздывая куда-то, ныряет в метро. Это он знал точно, так как, честно говоря, несколько раз пытался перехватить ее где-нибудь рядом с подъездом их объединения, но она так стремительно вылетала из него и так решительно направлялась к метро, что он просто не успевал догнать ее, теряя из виду. И каждый раз это почему-то напоминало Толику детективный фильм: Ксения вылетала из подъезда и исчезала так быстро, как будто только что ограбила кассу их объединения. Иногда он пытался мысленно проследить ее дальнейший путь, встречу с сообщниками, но это ему не удавалось, наверное, потому что Ксения никак не подходила к образу “Блондинки за углом“. А сейчас она идет спокойно, глядя себе под ноги, и видно, думает о чем-то простом и хорошем, может тоже о том, как провести выходные…

 Ксения шла и думала о том, что Василий сегодня даже не позвонил ей. Конечно этого и следовало ожидать после того, что произошло вчера, но все же она надеялась: утром проснется трезвый, одумается или вообще ничего не вспомнит и позвонит, как звонит вот уже два года. Хотя надеяться, что не вспомнит, нельзя - за все время их знакомства, он почти каждый день пьет, каждый раз что-нибудь наговорит, потом окончательно напивается, договаривается до полной околесицы, но утром обязательно все помнит и сам над собой смеется, приговаривая: “Неужели я такое мог говорить, вот интересно, до чего ж я крут?"

 Вчера же он начал с того, что человек будущего - это бесполый человек, то есть он не будет ни мужчиной, ни женщиной но образуется этот человек на мужской основе, а женские качества он вживит в себя, точнее, это должно произойти само собой, но для этого нужна какая-то вселенская катастрофа, которую он ждет, и так как мужчина более разумное и сильное существо, то лучшие из них (он говорил: “из нас") выживут и будут награждены женским качеством материнства (Боже, какой ужас, подумала Ксения, представив, как мужчина будет рожать детей). И ты напрасно смеешься, говорил он, глядя ей в глаза поверх своих очков и тыкая пальцем в ключицу, думаешь зря у мужчин имеются соски, а вот и не зря, просто они у нас не развиты, и природа заготовила их для будущего, и это вовсе не рудимент там какой-нибудь, а наоборот. Что наоборот, он не мог придумать подходящего слова.

 Потом он ходил по комнате, должно быть соображая, как распорядиться другими женскими органами и какие у мужчин уже есть зачатки этих органов, и, видимо, что-то в конце концов соединив из медицины, психологии и патологии, сказал, что все остальное у них тоже есть, вернее- должно быть, да нет-есть, только в еще более начальной стадии развития, чем соски. Ксения засмеялась, сказав, что может он уже того…ну стал равнодушен к женщинам (к ней) и сам собирается стать матерью (хихикнула), на что он ей ответил коротким: «дура» и что эта ее глупость, нет, даже тупость – яркое подтверждение его теории уничтожения всего женского рода как вида (его слова). Потом опять пил, опять ходил, затем сел и сказал, что она ему неинтересна как вид, то есть как женщина, и что он не желает ждать той самой биологической или, как ее там, физиологической катастрофы, а сейчас же выгоняет ее вон и будет обходиться своими средствами (она опять хихикнула), на что он взвизгнул, потом взревел, стукнул кулаком по столу, разбив обе рюмки, что его еще более взбесило, и, крикнув: «Ничтожество, ты меня специально доводишь», выкинул ее сумку в окно, сказав, что или он ее сейчас же отправит вслед за сумкой тем же путем, или она сама провалит (его слова) через дверь. Ей, конечно, пришлось быстро убежать через дверь, к тому же в сумке были деньги и японский зонт.

 Ксения вздохнула, все было как обычно, он и раньше ее выгонял, но потом останавливал и больше ничего не говорил, а лишь подчинялся и быстро укладывался в постель. Он всегда такой смешной в постели, вспомнила она: белое белье, а на подушке лежит лысенькая головка с окаймлявшими ее сальными волосиками, и бороденка топорщится, как у Ивана Грозного, и все время забывает снять очки, а внизу из-под одеяла торчат две некрасивые несвежие ступни. Она аккуратно снимала очки и тушила свет. Все же смешной и хороший он у меня, подумала Ксения, одно слово — художник, любую дурь ему простить можно, и картины у него, наверное, хорошие, хотя и непонятные. Но их же покупают. А мать вчера ночью, когда я от него вернулась, вышла заспанная и ляпнула: «Ну что, выгнал тебя твой художник? Сама виновата, что связалась с ненормальным. Я бы его вообще в тюрьму посадила за тунеядство, а такие картины каждый дурак рисовать может, нет чтобы с нормальным человеком встречаться, вон у вас на работе, например, полно приличных». И тут Ксению окликнули…

 Василий только проснулся и стоял у зеркала в ванной и рассматривал собственное отражение. Еще утром, когда первый раз проснулся от головной боли в сухости во рту, он нашел на дне бутылки граммов семьдесят водки, налил в чашку и выпил. Водка была теплая и будто густая. Тут же из электросамовара, стоявшего на столе, он налил в эту же чашку воды и выпил, потом выпил еще из чашки. Все это он исполнил стоя и пританцовывая от холода и трясуна. Потом опять рухнул и заснул. И вот теперь, окончательно проснувшись уже под вечер, он наблюдал себя в зеркало и решал: чистить зубы или нет? Вообще-то он их давно не чистил, уже недели две, да, правильно, тогда на материн день рождения чистил, так что сегодня можно пропустить. Оскалился- зубов-то половины уже нет. Ладно, с зубами решено. Взял расческу и стал раздирать свалявшуюся бороду, потом перешел на взъерошенные волосы, окаймлявшие лысину, наткнулся расческой на дужку очков и только сейчас заметил, что очки-то сидят на носу криво: одна дужка на ухе, друга запуталась в волосах. Поправил. «А кстати, это что ж, я так в очках и спал, и Ксения не сняла? - возмутился было он, правда, так тихо и незло возмутился. – А-а, правильно, она же вчера ушла от меня».

 Он помыл лицо, еще раз причесался, потом уже рукой прошелся по бороде и произнес вслух:

 - Ничего, сегодня прилетит как миленькая, — и вышел из ванной. Потом сидел на кухне, пил кофе, курил, размышляя про себя и про свою жизнь. Что ж, живу ничего, пишу картины, какие-никакие деньги зарабатываю, еще и бывшей своей на сына шестьдесят рублей отдаю, кстати, надо сегодня поработать и доделать “шляпу“ (детальновой картины).

 Так он каждое утро за кофе (правда, сегодня утро наступило для него уже под вечер) анализировал свою жизнь и заодно намечал себе на день занятие.

 А Ксения не права, думал он дальше, я же ей сто раз говорил, что я - богема, и надо мной нельзя смеяться, а надо привыкать.

 Василий прошел в комнату-мастерскую, где стоял стол, кресло, мольберт, на полке лежали краски и кисти. Стены были увешаны его картинами.

 Он взял с полки несколько тюбиков краски и стал выдавливать их на палитру, приговаривая: “Просыпайтесь, просыпайтесь, мои милые, кормилицы мои, и нечего пищать, пора работать “. Краски с тихим писком вылезали на палитру, а он их смешивал, и они, смешиваясь, потихоньку умолкали и успокаивались, лишь изредка какая-нибудь ретивая, будто не желая сливаться с другими, как бы чуть взбулькивала и взбрыкивала, но пара властных движений - и она уже сливалась с другими, потеряв свой истинный цвет. “Вот, черти, прямо как люди “, - ласково, как какое-то божество, наблюдавшее за жизнью своих подопечных откуда-нибудь сверху, произнес Василий. Наблюдая, подумал, что раз уж краски такие умные стали, то могли бы и сами картины писать, без его участия, а он только замысливает идею картин и посредством какого-нибудь аппарата-преобразователя мысли в энергию руководит ими (красками) и корректирует. Кстати он слышал, что какой-то писатель у них, “там“, уже пишет свои книги таким способом: надевает какой-то аппарат на голову, думает, а тот фиксирует его мысли на бумаге. Впрочем, может все это и не так выглядит, если вообще это как-нибудь выглядит. “А что, лазерные картины уже пишут, еще и голография какая-то есть“... Его мысли поскакали по этой дорожке дальше, а руки тем временем наносили мазок за мазком…

 - Ксения! — Толик вскочил и, указывая на скамью, церемонно развел руки, будто приглашая сесть в Карету.

- А-а, Толян, это ты, - Ксения, собственно не удивилась, увидев его, наверное, потому, что вроде как только что на работе виделись, и его появление было нормальным, как бы продолжением общения на работе, хотя он всегда был весь какой-то… - Ксения поискала сравнение, — ни рыба, ни мясо. - А ты что домой не идешь?

- Я здесь всегда после работы сижу.

- Надо же, будем знать! - кокетливо сказала она и уселась на скамейку. Толик засуетился, стал поправлять галстук, застегивать пиджак, а у самого в голове стучала мысль: “Что же делать теперь, уж лучше бы не окликал ее, вот попал “. Наконец и он уселся рядом, держа спину прямо и положа руки на колени, ладонями вниз, чувствуя через брюки, как они вспотели и стали горячими.

 Так они просидели с минуту, вместе проводив глазами пару пенсионеров, прошедших мимо, которые в свою очередь тоже осмотрели их с ног до головы, причем у старика явно что-то блеснуло в глазах, будто лампочка пожарной сигнализации, но тотчас потухла, едва его «вторая половина» грузная и строгая, дотронулась до его локтя.

-А…- Толик замешкался с «ты» и «вы», решившись все же на «ты». – А ты чего домой не идешь?

 И Ксении вдруг пришла мысль взять с собою Толика в гости к Василию. Во-первых, и Василия удивлю, может даже приревнует чуть-чуть, во-вторых-интересно понаблюдать за двумя разными мужиками в такой компании. Только надо, чтобы ни тот, ни другой не почувствовали подвоха.

-Мне в гости идти к одному человеку. Пошли со мной, а то одной как-то неудобно. А потом ты проводишь меня домой.

 Толик даже обомлел от такого поворота дела. «Вот он случай, сам подвернулся. Надо же как повезло!»

-Только я домой позвоню. –Он не сказал, что позвонит маме, вдруг Ксения засмеется.

 Он пошел к телефонной будке, стал объяснять маме, что идет с Ксенией в гости и вернется поздно, она же неожиданно разволновалась, запричитала, что вот, мол, дома не сидится, что шляется где-то, что она обед приготовила, а он будет где-то сидеть и небось выпивать, и что вообще это ни к чему хорошему не приведет, с этого все и начинается. Что начинается и к чему должно привести, Толик не понял, но спорить не стал, просто сказал «до свидания» и положил трубку, подумав: «Хорошо, что она еще не попросила телефона туда, куда, он едет.»

 Он вернулся к Ксении и ему на секунду показалось, что она усмехнулась.

-Что ж, я готов,-Толик подал ей руку, чтобы помочь подняться со скамьи, она приняла ее, и он почувствовал холодную мокрость ее ладони и ему вдруг стало неприятно от этого, он даже представил всю ее мокрой, холодной и почему-то кисло пахнувшей, но тут же отогнал эту картинку.

 Она же подумала, что вот бывают же такие смешные мужики, он небось и майку под рубашку даже летом надевает и с осени до весны тренировочные штаны под брюки носит.

 Добирались они как-то странно, хотя странным это показалось лишь Толику: они почему-то долго ехали на автобусе, а он привык пользоваться метро, потом пересели на троллейбус, хотя рядом было метро. Ему казалось, что они кружат по центру и вполне возможно, что сойдут они там же, где сели, и его это не удивило, потому что могло оказаться прихотью Ксении, а что бы она сейчас не сделала, он был на все согласен. Когда они сошли, спросил:

-А что это за район?

- Чистые пруды.

Так и есть, центр. Впрочем, само привычное название его удовлетворило. Но самих прудов не было видно. Ну да ладно.

-Надо что-нибудь купить, как ты думаешь?

-Да, конечно,- кивнул он, хотя не сразу сообразил, что значит «что-нибудь».

- А ты не добавишь, а то у меня мало?

 Толик полез было в карман, но вспомнил, что у него остался лишь гривенник на дорогу, который он уже потратил.

-У меня сегодня с собой нет, но я могу завтра отдать, - смущенно пояснил он и представил, как будет у мамы выпрашивать деньги, объясняя, зачем они ему, и от этого у него начало тупо постукивать в голове.

- Тоже мне кавалер! – усмехнулась Ксения. – Ну ладно, я сейчас. – И нырнула в дверь магазина.

 Интересно, что она хочет купить, и вообще, к кому мы идем, узнать хотя бы, мужчина это или женщина, лучше если мужчина, а то среди двух женщин я совсем сломаюсь и буду молчать, как рыба, размышлял Толик. Впрочем, с мужчиной тоже может сложность выйти, ведь надо же о чем-то таком мужском разговаривать, о серьёзном, или анекдоты рассказывать, надо хоть один свеженький вспомнить. И ведь наверняка выпивать придется, а что мне потом дома будет?

 Толик зашел в магазин и увидел Ксению, уже расплатившуюся с продавщицей отдела соков и запихивающую в сумку бутылку коньяка. Она подозвала его:

- Хорошо хоть коньяк и шампанское можно без очереди взять. – Бутылка у нее никак не влазила в сумку. – Толик, положите ее в свой чемодан.

 Он тут же засуетился, расстегивая замки на «дипломате», потом чуть не уронил бутылку, на что Ксения отреагировала так:

-Ой, меня чуть инфаркт не хватил!

 Толику показалось, что он эту фразу уже слышал именно от нее. Впрочем, она была привычным штампом, и он не удивился бы, услышав еще несколько подобных: не пачкай мозги, ишь, умный нашелся, на себя посмотри… Он защелкнул замки «дипломата», для верности даже скрутив цифры кода на нем.

 Выйдя из магазина, они тут же нырнули под арку во двор. Перед этим Толик успел заметить возле заколоченного фанерой окна на облупившейся стене мраморную доску, но из текста успел выхватить только отдельные слова: «В этом доме… виднейший… выдающийся» …

 Ксения проследила за его взглядом и добавила:

- …Умный, непьющий, некурящий…, представляешь, вот было бы смешно!

 Толик действительно рассмеялся.

- А это кому доска- то?

- Не помню…

 В подъезде пахло кошками и почему-то собаками. И действительно, он увидел двух собак в полущенячьем возрасте, они копошились под лестницей, будто делая себе гнездо: что-то подгребали под себя, топтались по кругу, носами водили по полу, будто вылизывая его.

 Остановились на четвертом этаже у обитой дерматином двери, прошитой гвоздиками с широкими золотистыми шляпками. Дверь открыл человек, похожий на царя: борода, длинный халат, перстень с черным камнем, на груди серебряная цепь. И совсем бы царь, если бы не очки. По всей квартире гремела музыка, какая-то очень грозная, величественная, «металлическо-симфоническая», как сразу определил Толик.

 Хозяин удивленно посмотрел на Толика и вопросительно на Ксению.

- Это Толик, - пояснила она. – мы с ним вместе работаем. – А это Василий, мой друг, художник.

 Толик протянул руку, но она так и повисла в воздухе, а Василий, извинившись, сказал, что испачкан краской, и пригласил.

 Вроде ничего мужик, решил Толик, надо же – настоящий художник, какие у Ксении друзья- то, вот хорошо бы с ним тоже сдружиться, потом всем буду говорить: «Вчера сидел у друга одного, художника». Разве плохо звучит?

 Они прошли в комнату с креслами, журнальным столиком, «стенкой», заставленной полуразбитыми, с виду древними графинами и кувшинами. Как раз в этой комнате и гремела стереофоническая музыка. Надо будет поинтересоваться, решил Толик, что это за аппаратура и сколько стоит- вот и тема для разговора.

 Ксения, усадив его в кресло, пошла на кухню, а Василий ушел в другую комнату, мастерскую, определил Толик, успев выхватить в приоткрытую дверь кусок стены с картинами, но что на них изображено, он не успел разглядеть.

 А может, я даже буду ему кое-что советовать для его картин, буду говорить, что вот здесь можно чуть потемней, а здесь посветлее, размышлял дальше Толик, и на выставки всякие буду с ним ходить без очереди и бесплатно, вроде как тоже «свой» …

 Ксения вышла из кухни и тоже прошла в мастерскую, где Василий, сидя на стуле, натягивал носки, и когда он с легким щелчком отпустил резинку, то от носка отлетел пыльный дымок.

-Слушай, а почему носки вдруг здесь оказались, ты не помнишь? – спросил он Ксению, не поднимая головы.

-Наверное, ты уже без меня тут гудел.

-А я сначала подумал, что это с тобой кто-нибудь из ЖЭКа по поводу неуплаты за квартиру решил под твоим прикрытием проникнуть ко мне.

- У тебя мания преследования развивается. Ладно, иди похмеляйся, я коньяк принесла. Но не забудь возместить убытки.

- Вот это ты хорошо поступила, а деньги я потом отдам, у меня только «стольники», если дашь сдачу, то пожалуйста.

 Они вышли из мастерской, Василий тоже сел в кресло напротив Толика, а Ксения опять ушла на кухню. Некоторое время Василий смотрел в сторону Толика, но не видел его, прикидывая что-то в уме. Толик же решил, что он смотрит на него, видимо, изучая его лицо, чтобы потом нарисовать его портрет, и потому старался не шевелиться, и даже попытался придать своему лицу более «портретное» выражение. Наконец, Василий очнулся и, вытащив пачку «Беломора», вынул оттуда папиросу, дунул в нее, постучал о костяшку указательного пальца, лихо смял мундштук и вбросил в рот. Толик зажег спичку и поднес ее.

- А, да-да, спасибо,- поблагодарил Василий и выпустил сизый клуб дыма.

 Интересно, подумал Толик, почему он вдруг курит папиросы, а я-то думал, он какой-нибудь «Честерфилд» достанет… Хотя у них свои причуды, вон Маяковский тоже курил папиросы, правда, в то время и сигарет-то, кажется, не было…

 Ксения из кухни предложила:

-Толик, доставай коньяк или давай я сама, только скажи свой код.

-Восемь, семь, три.

 Почему-то Толику стало приятно от того, что она будет знать его код.

 Потом Ксения сама появилась и будто высыпала на стол бутылку коньяка, три блюдца с нарезанными яблоками, колбасой и сыром, три рюмки, вилку, нож. У нее это получилось как-то ловко-она именно высыпала, но все сразу оказалось на своих местах: вилка в блюдце с колбасой, нож возле бутылки. Василий подхватил его и чуть ли не на лету открыл бутылку, причем металлическая пробка попала точно в пепельницу. Видимо, прием давно отработанный, как у Юрки Зарина стрельба окурками по урне.

 Василий разлил по рюмкам, и не успел Толик поднести ко рту свою, как он уже опрокинул первую, налил вторую и тоже выпил, потом налил третью и протянул к толиковой, чтобы чокнуться. Толик решил, что это такой особый шик у художников, выпить три рюмки подряд не закусывая. Толик отхлебнул лишь половину и закусил яблоком. Василий тем временем запихнул в рот кусок колбасы, а Ксения выпила целую рюмку и подцепила вилкой кусочек сыра.

-Расскажите-ка, Толик, откуда вы проистекаете, жуя спросил Василий.

- Я работаю инженером в отделе…-начал было Толик, но Василий перебил его:

-Это очень интересно- инженер. Я всегда уважал людей технических профессий, потому что все-таки как ни крути, а вы хоть что-то создаете, в отличие от нас, а мы что, мы наоборот, ничего для вас не создаем, а даже отнимаем, да-да, за искусство надо платить, и вы платите. – Он это говорил, пожевывая папиросу, и с каждым словом изо рта его выпархивало облачко дыма.

- Да, но.., - Толик хотел пояснить, что как раз он-то ничего, кроме сводок и отчетов, не создает.

-Я знаю, -перебил Василий. –Вы скажете, что искусство тоже нужно, что без него жизнь была бы другой. Всё верно. Но вот вы не задумывались надо тем, что искусство-это как наркотик, то есть ты платишь деньги, чтобы получить удовольствие, а удовольствие-понятие нематериальное, это тоже самое, что анаша: затянулся-хорошо. Так и в искусстве: посмотрел фильм, прочитал книгу-хорошо, и так же как наркотик, затягивает и хочется еще и еще, ведь согласитесь, если ни разу в жизни не сходить кино или не прочесть книгу, то тебя и не тянет это делать, а стоит попробовать-и понеслось.

-Он налил себе еще рюмку и опрокинул. - Вы скажете, что совсем разные действия, что наркотик вреден, а искусство полезно. А вот и нет, человек, который хоть чуть-чуть, как говорится, «прикоснулся» к искусству, уже начинает воспринимать мир не реально, а так, как увидел его в произведении искусства, или как ему хотелось бы увидеть его в своем воображении, то есть он уже смотрит на мир сквозь призму искусства. А какая же польза, если человек занимается самообманом? Вред, да еще какой!

 Какой интересный человек, думал Толик, слушая Василия, а ведь он так говорит, что и верить начинаешь, надо будет потом, когда с ним подружимся, пригласить к себе домой, пусть мама послушает.

-А скажите, вы в какой манере работаете, в старой или в современной? -  спросил Толик и тут же испугался, что спросил что-то не так, наверное, глупо.

- Разве можно, как вы говорите, в «старой», если само слово уже за себя говорит? Искусство должно отражать свое время, то бишь быть современным, и современной должна быть не только тема, но и форма. Это как мода: она меняется каждый год, и мы отвергаем устаревшее и так или эдак принимаем новое, считая, что это красивее предыдущего, хотя еще вчера нынешнее казалось нам неудобным и уродливым. Так и в искусстве: надо не бояться новаторства и авангардизма, ибо то, что сегодня потребителю кажется неправильным и нетрадиционным, завтра будет привычно и общепринято. Традиционное же надо оставлять только лучшее, в качестве подручного материала и как музейную ценность, ведь само слово «традиция» подразумевает обряд или укоренившийся обычай, то есть следование чему-то неизменному. Но ведь это консерватизм, а искусство, если оно должно отражать свое время, прогрессивно…

 Далее разговор так и продолжался: Василий наливал себе, опрокидывал и говорил дальше. Причем папиросы у него во рту сменяли одну другую, и он говорил, всё так же пожевывая их, и с каждым словом выходило маленькое облачко дыма, и оттого вся комната была уже затянута тугой, непролазной облачностью, да еще и свет почему-то не зажигали, а начинало темнеть, и уже сам Василий еле различался, а видны были лишь руки, наливающие и уносящие рюмку, и подпрыгивающий огонек папиросы.

- А хотите, я покажу вам свои картинки, и вы поймете мою точку зрения?

 Толик вылез из кресла, Василий подвел его к двери, ведущий в мастерскую, открыл ее. Толик сунулся было туда, но Василий спохватился и преградил дорогу, сказав:

-Нет, это потом, пока еще рано, посидим еще. – И сам скрылся в мастерской.

 Ксения тоже встала, подошла к «стенке», чем-то там щелкнула, и опять со всех сторон зазвучала все та же металлическая музыка. Она звучала очень громко, и Толик решил, что говорить с Ксенией будет невозможно, но Ксения заговорила первая, и оказалось, что ее прекрасно слышно.

-Он любит такую музыку, говорит, что вырос на ней, начиная с «Битлз», и умрет с ней и своих привязанностей менять не собирается.

- Да, интересная музыка,- сказал Толик, убедившись, что его голос тоже свободно проходит сквозь этот музыкальный ураган. – Я как-то не помню, на чем вырос, наверное, ни на чем. Нет, в школе, конечно, и в пионерлагере на танцы ходил, но музыку не помню. Наверное, там тоже «Битлз» были в моде.

 И тут вдруг Толику пришла идея пригласить Ксению потанцевать. Но едва он представил, каким увальнем будет выглядеть, сразу отказался от этой идеи. Но как же быть, ведь надо же что-то делать, может, ее куда-нибудь завтра пригласить?

-Ксения, а что ты завтра делаешь? - спросил он, прикидывая, в какой кинотеатр пойти, лучше, наверное, где-то в центре, но не в «Россию», а то рядом со своей работой находиться в выходные дни не очень-то хочется. А потом можно ко мне домой, надо только предупредить мать, чтобы приготовила обед, на худой случай чай с тортом. – Может, в кино сходим?

-В кино? Давненько меня в кино не приглашали,- откуда-то с другой стороны, не оттуда, откуда он ждал ее голоса, ответила Ксения. Просто стало еще темнее, и она переместилась, может даже подошла ближе.

Тут из мастерской вышел Василий. В темноте было страшно, как он подскочил к столу, быстро налил и выпил.

- Так вот о чем я говорю: моя точка зрения такова, что женщина с конца прошлого столетия в своих правах стала потихоньку приравниваться к мужчине, соответственно мужчина стал терять в своих правах. Дальше-больше. В нашем столетии женщина путем эмансипации уже развилась физически почти как мужчина, но это не значит, что мужчина стал слабее, наоборот, он помимо развития физического, потерпел и сильный умственный скачок, причем к этому его подтолкнуло быстрое женское умственное развитие, которое на проверку-то оказалось ложным, так-блеф, но спасибо случаю, это заставило мужчину продвинуться вперед. Так вот я думаю, что все это первая ступень к новому, будущему человеку. Женщина и не подозревает, что вся эта ее скороспелость приведёт ее же к исчезновению, так как все новые ее качества ей не присущи. Однако мужчина, наоборот, еще больше развился в своих же, ему присущих качествах. Так вот, человек будущего -это мужчина. – Он сказал то убежденно, будто окончательно постановил.

 Толик не совсем понял смысл его рассуждений, но переспрашивать не стал.

-Да,- продолжал металлическим голосом Василий, причем слышен был только голос, самого его в темноте видно не было, -мы, мужчины, выживем и будем обладать всеми женскими и мужскими качествами, сами будем и отцы, и матери. Но для этого нужен физиологический скачок, скорее всего- катастрофа. – И вдруг совсем простым, будничным голосом добавил: - А пока что мы повинуемся несовершенной природе и довольствуемся тем, что есть- то есть женщиной. И надо сказать, с удовольствием повинуемся. - Он хихикнул и продолжил: - Однако у мужчины есть все, чтобы обходиться без женщин.

 Далее он повторил то, что вчера говорил Ксении, но в отличие от нее Толик отнесся к его рассуждениям серьезно и, хотя не все в них понимал и разделял, но уже с какой-то не то гордостью, не то с удовольствием подумал:

 «А он оригинален, если мы подружимся, то я наберусь от него ума-разума. К тому же он непременно введет меня в круг своих приятелей, наверное, каждый из них тоже оригинален, ведь художник прежде всего- индивидуальность. Интересно, как эта индивидуальность отразилась в картинах Василия». И Толик спросил:

- Всё-таки, может, покажете мне ваши картины?

- С удовольствием, все готово,-весело согласился Василий. -Можно и в мастерскую пройти. Хотя стоп, сейчас по последней выпьем за знакомство.

 В темноте в руку Толика вставили рюмку вместе с долькой яблока. Он наощупь поднес рюмку к губам, выдохнул, хотел было выпить, но Василий взял его за рукав:

-Вот и хорошо, а теперь пойдем,-почти дружески сказал Василий и взял невыпитую рюмку из руки Толика. Тот удивился, что Василий так хорошо ориентируется в темноте, наверное, привык, а свет не зажигает, чтобы эффект от картин был сильней.

 Рука Василия повела его, обводя вокруг стола и кресел, потом Василий отпустил руку и, чуть подтолкнув в спину, сказал:

-А теперь иди прямо и всё увидишь.

 Толик слегка споткнулся обо что-то, перешагнул, и вдруг резко куда-то далеко пропала музыка, и сзади хлопнула дверь. И лишь Толик теперь сообразил, что стоит на лестничной площадке, почему-то не освещенной, лишь через узенькие окошки пробивался далекий свет уличных фонарей.

 Дверь еще раз открылась и оттуда к его ногам что-то прошуршало по кафелю. Приглядевшись, Толик узнал свой «дипломат». Дверь снова захлопнулась. А в подъезде пахло кошками и псиной.