По семейным обстоятельствам
- Хорошего понемногу, - ровным голосом останавливала Лара, держа Генку под контролем и покидая поле боя вовремя.
Раньше Лара ходила и с другими. Один из ухажёров, Арнольд Кобзев, вспоминал, передразнивая со злобной скукой:
- "Чтоб провожал до порога". Ещё условия ставит, гусыня.
- Динамистка, – соглашался Вовчик Алабушев – со школы водились,
переписывались, когда в армии был. – В кафе идём, я как положено, по-гвардейски – чего угодно. А она станцует разок – "мне домой". Я что ей – пацан! Мне вынь да положь! А с положенными мы знаем, что делать.
Она нравилась Генке – и фигура, и длинные волосы. Не тарахтит без нужды, как другие. Прежде, чем сказать, думает. И говорит после этого со смешком, будто, не уверена, или в шутку. Ещё ему казалось, что от неё идёт какое-то скрытое волнение. Это он и принимал за любовь. Давить как Вовчик – вынь да положь – Генка не умел. Не был гвардейцем.
После неизбежного объявления о предстоящем накатила волна общественного участия: родня, соседи, комсомол. Включился блатной вариант в ЗАГСе, чтоб без проволочек. Коробку «Ассорти» - и все дела: через неделю – "будьте любезны..."
Напористое ускорение встревожило Генкину мать:
- Сынок, почему спешка? Ларочка что... в положении?
Общественность дружно подпихивала события в заданном направлении. Карусель закрутилась, набирая обороты, и накрутила целых две свадьбы: молодёжную, человек на сорок, в снятой столовой, и назавтра же – взрослую. С приглашённым генералом, которого родители невесты выдавали за кума, с богатыми подношениями – деньгами на блюде, с громоздкими дарами, среди которых оказалось семь штук настольных и настенных часов и ещё одни, монументальные, напольные, какие бывают в кабинетах у министров или членов Политбюро.
Гуляли в ресторане «Прага», о чем уведомлялось в специальных пригласительных билетах. И Генка с Ларисой были на "генеральской" свадьбе как официальные лица.
Между тостами в духе первомайских здравиц на Красной площади родители и ближайшие родственники обсуждали насущное – где и как жить молодым на две стипендии. Матери заверяли друг дружку, вздыхая: будем помогать, сложимся на кооператив. Отцы, чокаясь молча, кивали – будем.
Тётушка со стороны жениха,из Перми, – Генка видел её когда-то в детстве и считал отцовой двоюродной сестрой – с родственной теплотой в голосе спросила Ларкину мать – "по простоте":
- Анна Васильевна, дорогая, Ларочка на каком?..
Пышная грудь в малиновом панбархате гневно заколыхалась:
- Да как вы смеете! Моя Лара... моя Лара... Это у вас там, в деревне... – Из её рта забила пена от выпитого шампанского. Как из неисправного огнетушителя.
Заслышав оскорбительное про деревню, поднялся генерал:
- Поносить родную сторонушку, нашу мать вековечную! Да кто ты сама-то есть, Нюшка? А ну, цыц!
За генерала и за родную сторонушку поднялась половина гостей. Свадьба "пошла в говно". Генкин отец пытался удержать застолье в рамках – он стеснялся молодых, стеснялся чужих, официантов. Но его никто не слышал, кроме мамы. Она крепко держала его за локоть и, глотая слёзы, шептала:
- Не будет счастья, не будет...
Лара сонно тыкала вилкой в салат "Столичный". Ей хотелось в туалет, но она не знала, где он.
Генке было обидно за отца. Он налил в бокал водки, поднялся, расплескивая её дрожащей рукой, и заорал:
- Горько! Горько, вашу мать!
Выпил, чмокнул Лару в щёку и удалился прочь.
Семейная жизнь началась. Собственно, она началась вчера.
- Она беременна что ль, Ген? Не танцует, глаза как у коровы больной, – Светка Гудкова поддала и теперь её было не унять – тащила его на танец.
Но Генка не сводил глаз с Лары – так положено, а вдруг сбежит из-под венца с дружком-ухарем. Он подошёл к невесте, обнял и потянул в круг.
- Пошли, попрыгаем все вместе.
- Погоди, фата спадает...
- Фиг с ней, без неё проживём.
- Прыгайте, прыгайте, – Светка направилась к девчонкам из группы. – Кто бы мог подумать! Генка на Ларке Сапатовой – отпад! Ну, слыхала, что ходят – и что? Ходить – не лежать! Могла бы давно быть на её месте.
- Ничего, Свет! Ты и на своём от скуки не помрёшь! – успокаивали девчонки.
- Я, видно, из тех, кого замуж не берут. К Светке хорошо полтретьего ночи пьяным завалиться, дурную кровь скинуть, поплакаться за жизнь... Да, Геночка?
Лара отлучилась поправить фату, а Генка курил с ребятами. Всё было как на обычной вечеринке – выпивка, танцы, планы на продолжение. И нескончаемый жеребячий хохот. Он не чувствовал, что это – свадьба, что за ней кончается холостая жизнь. Но знал точно – после свадьбы они поедут на Минаевский, к бабке, которая уступила им комнату, а сама съехала к дочери. Вот они, ключи, звякают. Ребята, проводив их, покричат под балконом и разойдутся, а они останутся одни.
Лары долго не было – далась ей эта фата!
- Потанцуем?.. – висла Светка. – Не верю, что она тебя любит. Вижу насквозь. Тёлка пришибленная... глаза в пол... Зуб даю, выкинет что-то!
- Свет, не придумывай. Меня все любят! – Генке и вправду так казалось – от праздничного настроения, от множества радостных глаз вокруг.
И всех хотелось обнять.
Пышная от перин и подушек довоенная кровать с никелированными украшениями походила на убранную невесту. Лара оглядела комнату. Потрескавшийся шифоньер, буфет, гнутые стулья... Здесь ей придётся жить.
За стеною ещё две семьи. Общая кухня и остальное...
- Ну, - сказал Генка, сдёргивая покрывало, - жена стелет или как? Будь как дома.
- Может, чайку, Ген? – буднично отозвалась Лара. – Тут такие чашки симпатичные.
- Шесть секунд, - обрадовался Генка. – Посмотри в буфете, внизу, варенье абрикосовое. Бабуля всегда его... - и бегом на кухню – исполнять желание жены.
Из туалета, поддёргивая трусы, вышел Николай Иванович, сосед. Минуя ванную, он свернул в кухню.
- Ген, ты? Ночью – и в костюме? Ну, даёшь...
- Да у меня свадьба, дядь Коль.
- Свадьба? А почему я не в ней? Где невеста? Тащи сюда – будем гулять! Чай? Ген, ну ты даёшь! Одним мигом – щас штаны надену. У нас селёдочка осталась, за водкой Юрка сбегает.
- Не надо, дядь Коль... Ведь ночь.
- Обидеть хочешь? А как жить вместе будем? – И Николай Иванович скрылся в своей комнате.
Через малое время вся квартира сидела на кухне: дядя Коля с женой Надеждой Трофимовной, Ореховы – Юрка и Лиза, и молодожёны. Спал только Ростик, трёхлетний ореховский отпрыск.
- Ну, будем знакомы. Николай, сосед оригинального жанра, а если честно – машинист сцены театра Советской Армии, – представился Николай Иванович.
- Лариса.
- А это – моя жена Надея. Мы с ней только что с представления, с первого акта.
- Уймись, артист. Они же совсем молоденькие, а ты такое...
- Пусть учатся, по-соседски, науку постигают.
- Маленького заведёте – такая радость... – Лиза обняла притихшую невесту. – У меня столько пелёнок осталось от Ростика. Кого хотите-то – мальчика или девочку? Стесняются... Ох, дети (сама на год старше Лары). А что, я неправильно говорю? Какой срок-то?
- Правильно, – невпопад поддерживает Юрка. – Мы Ростислава с ней оставляли, с твоей бабкой, дай бог ей здоровья. Она всегда...
Генке хорошо было среди этих людей, а Лара скоро заскучала.
- Пойду я, - шепнула она и под шумок ушла в комнату.
Вернувшись, Генка не сразу обнаружил Лару: она спала на балконе, на раскладушке. Той самой, на которой спал он, когда оставался ночевать у бабки.
Постель была разворошена. Генка снял костюм, лёг и тут же заснул.
"Не нравится: в туалете грязь и наблёвано, утюга не нашла. Я – домой. Проснёшься – не пей".
В записке не содержалось ни обращения, ни подписи. "А действительно, зачем? - подумал он. – Здесь кроме нас – никого."
Вспомнились вчерашние Светкины слова.
Не пить – если проснусь... – тяжело ворочалось у Генки в мозгах. – Куда "домой"?
Он вышел на балкон, прилёг на неубранную раскладушку, закурил. В дверь постучали, и из-за гардин просунулась голова в бигудях – тётя Надя:
- Гена, Лариса, заходите, я оладышков напекла. Медок есть... на сладкую жизнь. Ген, а где Лариса-то? – тётя Надя испуганно водила головой.
- Она... за пивом пошла... мужикам. На рынок.
- Во! Какую жену нашёл, молодец! Ну, приходите.
Генка принял душ и, захватив бутылку водки из бабкиного буфета, пошёл к соседям. До генеральской свадьбы оставалось два часа.
- И на хрена тебе эта «Прага»? – недоумевал Николай Иванович
Зажили чудно: Лара – у мамы с папой, Генка – на Минаевском. Что там она родителям говорила – неизвестно, а он – помалкивал. Или отшучивался: всё нормально!
Звонил, как раньше:
- Пойдём в бассейн, Ларис?
- Простыла, горло болит...
Как-то встретились в институте.
- Как живёшь, жена? Может, чем обидел? Возвращаться-то думаешь?
- Думаю... - на глазах показались слёзы.
Он ждал ещё каких-нибудь слов, чувствовал, что теряет терпение.
- Слушай, не любишь – скажи. Распределишься – и кончаем комедию. На хрену мочало...
- Нет, Гена, - она уже не сдерживала слёз, - люблю... - И прижавшись на секунду, прошептала: - Прости... Потом.
Генка догнал её уже на улице, она медленно брела в сторону метро.
- Лариса, постой! Давай присядем где-нибудь. Понимаешь, мы теперь – вместе. Тайны, секреты – всё общее. Семейные обстоятельства... Ты считаешь по-другому?
- Прошу, оставь... Потом.
- Потом – суп с котом! Не хочешь – не надо. Всё.
Дома его встретила бабка.
- Слух дошёл, что ты один тут мои перины мнёшь. Не понравился молодой жене? Или ещё что... говори уж.
- Да нет, ба. Всё нормально. Просто она сейчас на дипломной практике. Скоро приедет.
Бабка долго смотрела на него, потом обняла и сказала:
- Тогда конечно. Оно и понятно – практика. Садись-ка, я борща сварила.
Она сидела рядом, одобрительно кивая, приговаривала:
- Вот, молодец! Молодец! Практика понятное дело.
По распределению Лара попала в город Юрюзань. Сменным мастером на химзавод.
Под Новый год прилетел Генка. В дорогу мама собрала чемодан с рубашками и бельём. А бабка – льняную сорочку, в какой замуж выходила, и подушку – одну на двоих.
Сорочка пришлась впору.
А на подушке они нескоро состарились...
Ноябрь, 2008 г.
Свидетельство о публикации №218020501309