Бумеранг добра

В столице царила предпраздничная новогодняя суета.
 
Анжела с другом ехала в центр, к сердцу Москвы – Красной площади. Хотелось посмотреть на новогоднюю столицу, зарядиться, как от батарейки, атмосферой радости и чудес, а после вгрузиться в домашние хлопоты.
 
В вагон электрички зашел грязный, оборванный мужчина. Поздравил всех с наступающими праздниками. Пожаловался, что у него нет дома, что живет на улице. Попросил помочь.

Обычно Анжела не подавала таким бродягам. Ей было жалко их, но она понимала, что деньги, которые ему набросают сердобольные граждане, он пропьет. Но в этот день ей не хотелось анализировать – ей было просто жаль человека. «Пусть у него тоже будет маленький праздник», – и она дала ему полтинник. Лицо бродяги, давно немытое, просияло: «Спасибо!» Больше денег ему никто не давал, но даже этого было достаточно, чтобы он почувствовал себя счастливым.

Необычная даже для столицы сутолока не удивляла – люди спешили сделать закупки, навестить бабушек, сходить на каток, успеть купить вещи по скидочным ценам, посмотреть премьеру фильма, чтобы блеснуть этим перед друзьями на новогодней вечеринке, да мало ли что еще…
 
В метро было броуновское движение. Анжела вошла в тесный вагон. Все места были заняты, даже держаться было не за что, и она надеялась только на устойчивость ног. На следующей остановке часть пассажиров выплеснулась, и Анжела устремилась к освободившемуся месту. Плюхнулась слева от молодого человека в больших наушниках – виден только выпирающий гордо нос. Справа от него место тоже освободилось.

– Молодой человек, вы не подвинетесь немного, – обратилась к парню девушка с азиатскими чертами лица. – А то я вроде нетолстая, а поместиться не могу.

«Нетолстая» – звучало смешно: девушка была очень худая, просто дистрофичная, бледное лицо, впавшие глаза, выпирающие острые скулы.
 
– Я из больницы еду, – объяснила она парню, который снял наушники и теперь был весь внимание, проникнувшись сочувствием к девушке. – Мне аппендицит вырезали. Хорошо, что перед Новым годом. Если бы в праздники случилось, то можно было бы и умереть. А тебе вырезали аппендицит?
 
Оба они были примерно одного возраста, и потому «тыканье» незнакомому человеку не показалось неуместным Анжеле, оказавшейся невольной свидетельницей разговора.

– Да, вырезали. – Доверие, которое девушка проявила к молодому человеку, сблизило их, словно они давно знали друг друга. Без наушников парень оказался очень симпатичным, с модной стрижкой, похожим на студента какого-нибудь престижного вуза.
 
Девушка только что вырвалась из лап смертельной опасности, ей хотелось выговориться, рассказать, что она чувствовала, какую боль испытала, каких врачей встретила, какие сложные случаи попадались. Молодой человек мог бы снова надеть наушники: ну зачем ему чужие проблемы? Но он внимательно слушал, кивал, сочувствовал, улыбался – сопереживал.
 
Потом внимание Анжелы переключилось на мужчину с переноской, в которой, лениво поглядывая на всех, расположился на подстилке белый пушистый кот. Девочка лет десяти с интересом поглядывала кота, а тот – на нее. Девочка что-то шептала маме, мама улыбалась.
 
Хозяин кота открыл дверцу клетки:
– На, погладь!
 
Девочка вопросительно посмотрела на мать, та кивнула, девочка погладила кота по белой пушистой шерстке. Кот даже не шевельнулся.

«Кот как кот, ничего особенного, – подумала Анжела. – Как будто эта девочка не видела котов. Небось у нее дома есть кот или кошка».

– «Площадь Революции», – объявили остановку.
 
Девушка из больницы приготовилась выходить:
– Ну, давай пять, – она взглянула на парня своими узкими черными глазами.
Тот протянул ей руку, и девушка крепко, по-мужски, ее пожала. – Счастливо, с наступающими тебя!
 
Мужчина с котом в переноске тоже вышел. В вагоне стало просторно и как-то по-семейному тепло, люди улыбались друг другу, уступали место, поздравляли с Новым годом.

«Да что же сегодня за день такой, – думала Анжела, – необычный. Какой-то бумеранг добра. Юноша мог бы сидеть в наушниках, но он выслушал девушку, разделил ее радость. Мужчина с котом напомнил нам о том, что животные делают нас добрее.
И Анжеле тоже захотелось сделать кому-нибудь что-нибудь доброе. Ведь это так просто…

РАЗНОСЧИК ПИЦЦЫ

…Шли новогодние каникулы, которым были рады не только дети, но и взрослые. Рада была отдохнуть от рутины рабочих будней и Галина. Все дни ее каникул были расписаны.

Напряженное 30 декабря с беготней по магазинам, а вечером – варкой холодца.

Потом 31-е – с приятными, но утомительными для женщины хлопотами у плиты с последующей ночной обжираловкой и созерцанием по ТВ надоевших за год звездных лиц.

1 января – традиционное отсыпание за предыдущую бессонную ночь, а то и за весь год. Спячка, как у медведя в берлоге.

2 января Галина провела в проводах мужа. По традиции он в начале года навещал старенького папу в небольшом приволжском городке. Женщина предвкушала свободу, приятное одиночество, но делала вид, что страшно огорчена его отъезду.

3 января она собирала у своего очага детей – выросших, живущих самостоятельной жизнью, которые в другой день ни за что бы не поехали, сославшись на занятость и большие расстояния. Да, Москва огромна, а Галина жила вообще в поселке.

И только 4-го начиналась свободная от мужа и детей жизнь – встреча с подругой, поход в музей на выставку художника-модерниста.
 
…Народ устал есть, пить, сидеть дома и ринулся окультуриваться. Очередь в музей тянула на явно многочасовое стояние. Года два назад Галина вот так же мерзла на улице три часа, страстно желая попасть на привезенную с родины выставку картин Сальвадора Дали. А в итоге испытала разочарование, но, чтобы не прослыть невеждой, говорила всем, что это не ее художник.

Галине очень хотелось пообщаться с подругой, с которой давно не виделась, и за болтовней полтора часа пролетели незаметно. Правда, неприятно отвлекал насквозь пронизывающий ветер, а на подходе к музею он вообще будто сошел с ума, испытывая на прочность, поддувая за подол куртки, залезая в уши, обветривая щеки и губы. Галина не чувствовала подошву ног, притоптывала обеими, стараясь их согреть, удивляясь вслух прогнозу погоды, который обещал плюс два. Люди терпели из последних сил, но жажда приобщиться к прекрасному была сильнее холода и неудобств. Хотя у подруг пару раз возникал порыв плюнуть на все и бежать в теплое метро, а следом домой – греться чаем с тортом.
 
Приятельница – Кира Владимировна – рассказывала о новой работе, о коротком приезде своей предприимчивой дочки и ее отъезде в Канаду, о подарках, которыми та ее одарила. Галина перебивала ее вопросом или рассказом о своем, наболевшем, а именно о работе в издательстве, где Галина еще мучилась, а Кира Владимировна счастливо пережила уход «по собственному» и устройство на новое место.

Галина в душе завидовала подруге, ведь теперь у той было все, чего так не хватало ей в этой компании, – вежливые, уважительные начальники, хорошая зарплата, премии под Новый год, доброжелательные коллеги. Галина давно хотела уйти, но боялась остаться совсем без денег, даже таких маленьких, как ей платили здесь, не соответствующих ее квалификации, опыту и, как она считала, таланту. Галине хотелось пожаловаться и посплетничать, и Кира Владимировна отлично подходила на роль жилетки.

За бабскими разговорами, так что стоящие впереди люди улыбались и оборачивались, поскольку голос у Киры Владимировны был громкий, с легким украинским акцентом, приближались женщины к заветному входу.
 
Очередь жила своей жизнью, прирастая новыми людскими метрами, здесь знакомились с соседями, развлекали друг друга разговорами, бегали за горячим кофе через дорогу.
 
Внимание привлекли телевизионщики с аппаратурой, на которой синими буквами выделялось: «Первый». Галина спряталась за спину впереди стоящего прямого и высокого, как Петр Первый, мужчину. Она не хотела отвечать на вопросы бойких молодых людей, не хотела попасть в кадр, потому что замерзла, голос ее подсел, и выглядела она как серый нахохлившийся воробей. Но мама «Петра Первого» – маленькая, кругленькая почти что бабулька в смешной меховой шапочке – охотно согласилась на интервью.

Она бойко рассказывала, что приехала из Петербурга специально, чтобы посетить Музей изобразительных искусств имени Пушкина и заодно посмотреть ретроспективу художника-модерниста, о котором раньше не знала. Дама говорила складно, энергично, культурно – по-питерски. Галина запомнила одну ее фразу, что приехать сюда, в Москву, в этот музей – это как «увидеть в Париж и умереть». Кира Владимировна усмехнулась, как бы бабушка не «накликала» себе.

В музее было интересно, картины великих художников вызывали священный трепет. Галина предпочла бы одна наслаждаться их созерцанием – болтовня, обмен мнениями отвлекали от высоких переживаний, но и приятельница перед лицом искусства оказалась молчалива. Вкусы не сошлись лишь на этом центральном художнике, имя которого привлекло на выставку так много народу. Елене понравилось его творчество необычностью, яркостью красок, своим видением мира, не присущим никакому другому художнику, а подруга назвала его картины «мазней».
 
После музея подруги пошли гулять по Москве.

Под ногами скользила серая хлябь из влаги и реагентов, вместо тихой снежности продували насквозь ветра. Потому Галина и Кира Владимировна буквально бежали, подгоняемые в спину толчками холодного ветра, туда, в толпу народа, в сутолоку, где теплее.
 
Красная площадь была как сказочный лес: елки в золотых огнях и «просто деревья» – в серебряных. Для пущей сказочности не хватало морозца и снежного коврика под ногами – мило скрипучего, но вот чего не было в эту зиму, того не было.
Накануне Нового года Галина была здесь с мужем, и он фотографировал ее в этом сказочном «лесу», а сзади были видны башенки Кремля. Фото получилось необыкновенным, так что Галина тут же выставила их в соцсетях и получила кучу лайков. Кира Владимировна тоже хотела сфотографироваться на фоне сверкающих елочек, но туда было не подступиться, пришлось встать под «хрустальное» деревце. Галина старалась выбрать ракурс получше, чтобы дерево не росло прямо из головы подруги.

– А не могли бы вы и меня сфотографировать? – услышала она тихий мужской голос, обернувшись, увидела худенького парнишку с большой сумкой.
– Ну… давайте ваш фотоаппарат… – в голосе Елены сквозила неуверенность, она сомневалась в своих способностях в качестве фотографа. У ее мужа фотки получались всегда удачнее, чем у нее. Вот будут снимать на одном и том же месте, одним телефоном, и все равно у него получится четкое фото, а у нее – размытое, нерезкое.
– Ой, а у меня нет фотоаппарата, точнее есть, но он старый, на него не сфотографируешь, мыльница, – и молодой человек достал из кармана допотопный телефон явно устаревшей модели. Такой был только у ее дочки-студентки. Галина давно хотела подарить ей современный, «навороченный», но дочь упорно отказывалась, убежденная в том, что телефон отнимет у нее много драгоценного времени.

Галина кинула взгляд на молодого человека – худенький, одежда болтается, выглядит уставшим, курточка на нем скорее осенняя, чем зимняя. Ей не пришло в голову, что и погода скорее осенняя, чем зимняя.
 
В руках у него болталась совершенно пустая дерматиновая сумка.
– Да я вот пиццу развез, – объяснил он дамам, перехватив их взгляд. – С работу иду.
– А как же тебя сфотографировать? – недоуменно спросила Кира Владимировна.
– А на свой можете? Потом мне перешлете на почту.
Галине стало грустно – в сытой Москве есть еще люди, у которых нет даже приличного телефона. И худой какой, бледный, и работает, когда все веселятся и отдыхают.
– Очень хочется девушке своей послать.
 
Кира Владимировна выразила вслух сомнение, нет ли тут какого подвоха. Снимать на телефон человека по его просьбе – это да, приходилось. А чтобы на свой – чужого, да потом еще пересылать… Но обеим хотелось делать добро.
 
Поставили юношу под сверкающее серебряными огоньками деревце, парень засуетился, не зная, куда поставить болтающуюся сумку.

Галина взяла у него сумку, думая, как много еще неблагополучия вокруг, нужды. Понятно, что парень приезжий. Девушка есть где-то в провинции, в маленьком каком-нибудь городке, где нет работы. Вот пришлось расстаться влюбленным. Работа простая – разносчик пиццы. А есть ли у него кров, будет ли пища? Хотелось думать, что будет, ведь заработал же он какие-то деньги, разнося пиццу.
 
…Вечером за просмотром новостей по Первому Галина увидела репортаж на тему любви к искусству. Она узнала ту самую очередь в Пушкинский музей, в которую стояла с подругой полтора часа. И увидела кругленькую соседку с фразой «увидеть Москву как увидеть Париж». Остальное было обрезано, только мелькнул кусочек пальто Галины и белокурый локон, лицо в кадр не попало.
 
Кира Владимировна в тот же вечер отправила фото молодому человеку на написанный им адрес. На следующий день пришло его «спасибо».
 
Бумеранг добра – как это легко и приятно. Он всегда возвращается.

КОРОБКА С СОКОМ

Алла Сергеевна ехала на работу. Народу в вагоне было немного – неделя была короткой, начиналась со среды по причине новогодних праздников, которые вот только теперь закончились, но многие продолжали отдыхать, прибавив к каникулам накопившиеся за год переработки.

Напротив Аллы Сергеевны никто не сидел, коСветками не упирался, взглядом не буравил, и она устроилась с комфортом, с наслаждением закинув ногу на ногу, и смотрела в окно. Пейзаж в серо-белых тонах, с полным отсутствием солнца, вызывал зевоту. Большинство пассажиров тихо дремали – кто откинувшись на спинку кресла, приоткрыв рот, кто свалившись на соседа, а кто и прямо в наушниках.

Через две остановки влился поток пассажиров, впрочем, немногочисленный. Напротив Аллы кто-то бухнулся на сиденье, как будто кулек упал. Она вскинула глаза. Попутчик поймал ее взгляд и произнес: «Мне плохо», посмотрев на Аллу Сергеевну с надеждой, как на спасителя.

Мужчина, на глазок, чуть за сорок, выглядел и впрямь слишком бледным, глаза тусклые, ерзал, словно не находил удобного места.
Алла Сергеевна испугалась.
– Мне бы воды, – попросил он.

Женщина интуитивно полезла в свой пакет, в котором везла обеденный паек и книгу, и пожалела, что не взяла воду.
– У вас нет воды? – обратилась она к соседу по скамейке.
Он с выражением огорчения на лице покачал головой.

– Граждане, тут человеку плохо. Вода есть у кого-нибудь? – Алла Сергеевна обратилась в пространство вагона.

Люди в вагоне встрепенулись, стали проявлять беспокойство и сочувствие, но воды ни у кого не было – не лето же.

– А сок не подойдет? – участливо спросил молодой человек, видимо, студент.
– Сок подойдет? – повторила Алла, обращаясь к больному.
Тот сидел с мучительной гримасой страдания на лице, равнодушно кивнул.
Молодой человек быстро сдернул с сока защитную пСветку, просунул трубочку в дырку. Это была литровая коробка с апельсиновым соком. Алла Сергеевна подумала, что апельсиновый – это хорошо, это витамин С, хотя и в нем есть сахар, но это лучше какого-нибудь абрикосового, очень сладкого. Хотя чистая прохладная вода была бы лучше.

Мужчина, которому было плохо, прикоснулся к трубочке, разок втянул в себя влагу и вернул сок Алле Сергеевне.

«Ну вот, и не попил вовсе, только сок испортил», – подумала она.
Мужчина ерзал и постанывал. Вагон закипал беспокойством. Сосед по скамейке побежал искать воду в другой вагон. Кто-то выкрикивал, нет ли в вагоне медика, кто-то участливо спрашивал: «А что болит?».
 
Видно было, что говорить человеку трудно, но он ответил: «Сердце, что ли».

Алла Сергеевна смотрела на него в ужасе, думая, что у человека может случиться инфаркт или инсульт. Она была под впечатлением недавно прочитанного «Доктора Живаго», где автор подробно и достоверно описал смерть героя в трамвае: ему стало душно, нечем дышать, он попытался открыть форточку трамвая, дернул ее с силой и почувствовал острую боль, а потом бессилие, словно стал сдуваться, как шарик. Герой из последних сил успел протиснуться к выходу, чтобы глотнуть воздуха, а потом упал почти у остановки на глазах у изумленных людей. И уже не встал.
Все это промелькнуло в голове у Аллы Сергеевны мгновенно, но подстегнуло ее к действию.
 
– У вас, наверное, давление подскочило, – женщина пыталась успокоить его, как могла. – Знать бы точно, я бы вам таблеточку дала, но точно ведь неизвестно.
– А у меня сегодня собеседование должно было быть, – больной горько усмехнулся.
«Разговаривает, значит, оживает, – обрадовалась Алла, – значит, не так уж страшно».
– Да ничего, сейчас не до собеседования. Сейчас главное успокоиться, получить правильное лечение. Будут еще собеседования…

А сама уже мысленно рисовала картину: мужчина, наверное, приезжий и снимает жилье, и нет денег, и, может быть, это был его шанс, может, от этого собеседования зависит все – работа, деньги, жизнь, наконец. «Бедные наши люди, – думала она. – Бегут из своих городов в Москву в поисках лучшей доли, часто на последние деньги срываются, часто вообще без денег, в долг. Кому-то везет, и жизнь устраивается более-менее, а кто-то возвращается еще более обнищавший, но уже без надежд».

Алла Сергеевна и сама прошла через все это – бедность в родном городе, жизнь от зарплаты до зарплаты с двумя детьми, переезд в столицу, где за ту же работу платили побольше, трудности на первых порах. Сейчас-то у нее все неплохо сложилось, но долгое ожидание, когда же тебя пригласят, когда, наконец, заметят, какой ты уникальный специалист, дрожание перед собеседованием – все это было ей хорошо знакомо, как и нужда, отчаяние, истощение ресурсов.
 
Поддержка ли этой женщины и окружающих людей, но мужчина почувствовал себя как будто немножко лучше. Достал телефон, стал звонить, как поняла Алла, жене.
«Жена есть, это уже хорошо», – подумала она.

К ним уже приближались два полицейские, следившие за порядком в поезде.
– Кому тут плохо? – они остановились возле Аллы Сергеевны.
– Вот человеку плохо – сердце или давление подскочило, – предположила женщина.
 
Больной сидел, свесив голову, по-прежнему бледный, вытирая обильно выступающий на лице пот салфеткой, заботливо подаренной одной из сочувствующих женщин.
 
– Вам вызвали «скорую» на «Солнечную». Недолго осталось, потерпите, там вам помогут, – говорил молоденький полицейский, со страхом глядевший на больного.
Случаи с трупами в поезде случались не так уж и редко. Последний – летом, в сильную жару. Ехал мужчина уже в годах, признаться, что плохо ему, видно, стеснялся, заметили уже, когда повалился с сиденья. Пока врача нашли в вагоне, сердце уже замерло. Тогда была задержка по всему направлению часа на два, пока «скорая» приехала, полиция, оформили все. Допустить такого нельзя, потому полицейский суетился.
– Почему на «Солнечной»? Давайте в Переделкино, я уже жене позвонил, она подъедет, – закапризничал больной.

Полицейскому стало неловко за человека. Ему вызвали бригаду врачей, чтобы поближе и наверняка, а он еще условия диктует...

– Там хорошая больница поблизости, хорошие врачи, – успокоила его Алла Сергеевна. Она знала, что говорила, потому что ей делали на Солнечной, а точнее в Солнцево, операцию и врачи попались очень знающие и отзывчивые.

– Вам лучше выйти в тамбур, – участливо сказал молодой полицейский, – там свежего воздуха побольше.

Пассажир полицейских послушался, тяжело поднялся и медленно побрел в тамбур.
Тут прибежал запыхавшийся сосед.
 
– Где больной? – в руках у него была пластиковая бутылка с водой, видно, далеко ему пришлось побегать, через несколько вагонов.

В вагоне пассажиры с сочувствием следили за происходящим. Только теперь Алла Сергеевна заметила, что так и сидит с этой коробкой сока. Что с ней теперь делать? Сока полно, но ведь к коробке прикасались.
 
– Наверное, выброшу сок, да? Ведь из него пили, – спросила она у студента, пожертвовавшего своим, может быть, завтраком.
– Его хоть пили? Он пригодился? – с надеждой спросил молодой человек. Ему тоже хотелось поучаствовать в добром деле, оказаться нужным. Да и сок, купленный на стипендиальные, жалко, если просто так выбросить.
– Попил чуть-чуть, – ответила другая женщина, с вниманием и сочувствием следившая за происходящим.

Молодой человек успокоился, что и он сделал доброе дело, пожертвовав своим завтраком.

На станции «Солнечная» пассажиры прильнули к окну, наблюдая, как полицейские вывели страдальца на улицу, посадили на скамейку, но «скорой» еще не было. Мужчина что-то сказал полицейским, видимо, идите, я подожду сам, а вам надо ехать дальше, оберегать покой пассажиров. Те в нерешительности пошли к вагону.

Сосед по скамейке порывисто вскочил и побежал к выходу, перед самым закрытием дверей успев выскочить из вагона. Он собирался дождаться скорой помощи, сдать больного врачам, а уже потом успокоенный поехать по своим делам.
У Аллы Сергеевны подкатил ком к горлу и увлажнились глаза. «Какие же добрые и отзывчивые у нас люди», – думала она.
 
Только сейчас она заметила, что так и держит в руках коробку с соком, а это неудобно – нельзя взять в руки книгу или телефон. И она поставила его на сиденье рядом, намереваясь на улице выбросить в урну. Ведь если поставить коробку вниз, кто-нибудь непременно заденет ногой и сок потечет.
 
На следующей остановке на крайнее сиденье села девушка, посмотрела на сок, на Аллу, будто спрашивая: «Это не ваш?», а Алла мысленно ответила: «Не мой». Если бы девушка спросила: «А чей?», Алла Сергеевна бы с радостью рассказала ей всю историю. Но девушка была воспитанной и излишнего любопытства не проявила. Подумала, да мало ли что оставляют в вагоне. Если кому надо будет сесть, поставит сок на пол.

Несколько остановок Алла Сергеевна ехала в задумчивости, думая о своем, а потом забыла про коробку с соком, вспомнив уже в метро.

«Да ладно, уборщица выкинет. Они же должны убирать вагон перед отправкой».
Но это происходило не всегда, и в этот раз уборщик вагонов не появился – не хватает их на все рейсы. Через 20 минут состав отправился в обратный путь.
Пассажиров было немного – утром народ устремлялся из пригорода в столицу на работу, а из столицы поезда ехали полупустые. И коробка сока благополучно пропутешествовала до Апрелевки. Кто садился, косились на него, но не более – что, им больше всех надо, что ли…

В Апрелевке зашла уборщица родом из южных стран, собрала мусор, взяла в руки коробку с соком, удивилась, что она полная, нетронутая, но пить не стала – побрезговала. Мусор выбросила, а сок поставила аккуратно на лавочку на перроне, вдруг пригодится кому.
 
Мимо проходил бродяга. Сел на лавочку в ожидании поезда, в котором он и выспится, и доедет, правда, куда ему надо, он и сам не знал. Взял сок и выпил. И человеку хорошо стало – жажду утолил и сок не пропал.