Ухо

Иван Кузьмич сидел в кресле и, страдая простуженным ухом, смотрел по телевизору реконструкцию былинной баталии. Страдать ухом Кузьмичу пришлось по причине стылой ветряной струи, что, оставив попытки отморозить ему прикрытый варежкой нос, по-лазутчицки заползла в щель меж щекой и ушанкой. Заползла и нанесла урон чувствительному слуховому механизму. Такой что при каждом ударе ушного молотка по наковальне в голове у Ивана Кузьмича происходила весьма оглушительная стрельба.
Сам Кузьмич при этом тихонько подвывал, а между подвываниями пытался затушить очаг напряжённости, заливая его пахучими маслянистыми каплями.

Баталия же привлекла внимание Ивана Кузьмича тем, что в ней не было никакого огнестрельного оружия: тут не бабахали ни лепажи, ни пищали и не громыхали исторически ценные пушечки. В мелькавшей на экране эпохе время этим громким предметам ещё не пришло. Здесь всё было чинно, неспешно и размеренно. Вот небольшой коллектив богатырей, терпя неудобства от веса своих кольчуг… ну, не стремглав... ну, не молниеносно… но всё же наскочил на врага, не сумев вовремя затормозить. При этом враг не дремал… И, слава богу, потому как, если бы он дремал, то от такого неуправляемого наскока наверняка бы кто-нибудь да и пострадал.

А так… Ну, выхватили добры-молодцы, заявленные в анкетах полупудовые железяки… Ну, помахали ими минуту другую, в силу своих возможностей, и разошлись отдышаться, а так же провести технический осмотр своего оружия – не погнулись ли в сече мечи-кладенцы, не подломились ли в битве булавы да палицы. После проверки ратники постояли, покурили и решили биться парно – один богатырь, один басурманин. А так как Иван Кузьмич отдавал большее предпочтение единоборствам, нежели каким иным стадным играм, то он пододвинулся ближе к телевизору и, позабыв в увлечении о своём коварном недуге, принялся болеть за нашего.

Наш махал дубиной не жалея сил, и к середине поединка так намахался, что упрел и решил сбавить обороты. Вот в это самое время его противник, то ли половец, то ли печенег (сам чёрт их там не разберет, кто из них кто), изловчился и двинул своим дрыном богатыря по уху. Шелом на богатыре звякнул, богатырь крякнул, а Кузьмич охнул, будто бы это он схлопотал по своему больному и стреляющему. В барабанной перепонке что-то щёлкнуло, кольнуло, и Иван Кузьмич забегал по комнате, как подорванный. При беге он держался рукой за терзающий его орган и выражался, хоть и однообразно, но крайне чувственно.

Когда боль слегка утихла, Кузьмич эпилогом выдохнул козырное непечатное и, упав в кресло, затих. Немного посидев, он пошевелился и тут же почувствовал, как в глубинах среднего уха вновь поднимается осерчавший молоток в желании от души треснуть по болезненной наковальне. Кузьмич зажмурился, стиснул зубы и приготовился в очередной раз страдать. Однако что-то там, в органе, произошло – может молоток промазал, а может, и подействовали чудо-капли, только ожидаемой Иваном Кузьмичом пытки не произошло.

Он облегчённо выдохнул, отёр со лба пот и открыл глаза. В телевизоре широкоформатно показывали вспухшее богатырское ухо и хлопочущие над ним пальцы сестры милосердия. Увидев эту тревожную картину, Кузьмич тихо замычал и быстро переключил на другой канал. Этот канал телевещал о дикой природе и, выхватив из неё мордастого зайца, видимо умилялся, как тот ловко стрижёт своими здоровенными ушами. Кузьмич вновь скривился, неприязненно отвернулся от косого и нажал следующую кнопку. Тут миловидная барышня гневно разговаривала с кем-то по телефону. И было видно, что неучтивый оппонент так орёт в её нежное ушко, что ей приходится держать аппарат на расстоянии. Пройдя по оставшимся каналам, Иван Кузьмич был вынужден признать, что сегодня из них из всех, так или иначе «торчат разномастные уши», доставляя ему, Кузьмичу, явное нервное расстройство.

И не ожидая от дальнейшего просмотра ничего хорошего,  он выключил телевизор, и было решил почитать на сон грядущий, но опасаясь за то, что уши могут «торчать» и из книги, Иван Кузьмич лёг в кровать, осторожно пристроил на подушке своё беспокойное, и, закрыв глаза, стал думать о том, что как это всё-таки несправедливо. Несправедливо, когда тебе буквально всё окружающее напоминает о твоём больном и мучительном. Будь-то хоть какая-никакая хворь или же, не приведи господи, какой-никакой срам или же стыд. Напоминает резко и воинственно. Бескомпромиссно. И как почти незаметно и скоротечно сквозь тебя проскальзывает и исчезает редкое восторженное и светлое…