Чистилище. Глава I. Партем

      Пятничная картина города была пылающей. Вечернее солнце, пробиваясь сквозь голые ветки дубов, имитировало тяжелую работу. Оно пыхтело, пытаясь прогреть воздух хотя бы на один градус выше, но получалось так себе. Прохладный, но колкий ветер настойчиво напоминал о своем существовании.  Он щекотал лица прохожих, демонстрировал свои способности парикмахера на девушках, явно ругающих себя за идею выйти на улицу с распущенными волосами, и задувал под свитера и куртки, больно щипаясь и  вызывая приступы мурашек. Длиннющая пробка не была чем-то удивительным  в такое время суток, но в очередной раз вызывала зависть водителей по отношению к быстрому движению пешеходов. В свою очередь, сами пешеходы были бы не против того, чтобы укрыться от противного ветра в любом, даже самом неопрятном и старом, пропахшим бензином и сигаретами салоне. Чувствовали свое превосходство как над первыми, так и над вторыми только те, кто добирался на метро, пропахшем резиной и жженым металлом. У входа в вагон оставалось преодолеть поток трясущихся от холода и изнывающих от духоты человеческих тел, стремящихся попасть в пункт назначения, а затем ни ветер, ни многочасовые заторы тому, кто все-таки успел стать пассажиром, не были страшны.

      На перекрестках стояли тучи людей, занятых определенно чем-то важным. В предвкушении выходных дней, каждый из них составлял план по трате времени. Большинство щелкали клавиатурой на экране смартфона, но среди поглощенных черным зеркалом находились и те, кто устремлял свой измотанный за трудовую неделю взгляд с полуопущенными веками вдоль улиц. Изображая полную сосредоточенность на происходящем вокруг, они были погружены в собственные мысли с головой, поэтому зачастую даже не замечали зеленого сигнала светофора, ловили грубые толчки в спину.

      В однородной и безликой толпе прохожих каждодневно выделялись пустыми пятнами существа, которых обходили стороной за несколько метров. Называли их с отвращением, но и с какой-то долей сожаления в голосе «обреченными».  Обреченные отличались от остальных не только по внешним признакам, к которым все клялись на костях, что привыкли за столько десятилетий, но и огромным сводом действующих правил и ограничений, и при любой оплошности этим сводом им могли больно кинуть в лицо. Хотя, правительство осознавало, что в глобальной катастрофе, превратившей половину населения в монстроподобных существ, виновато только оно, поэтому политики всячески повествовали о равенстве прав, о свободах слова, о финансовой помощи несчастным и научных проектах, посвященных восстановлению человеческого вида, а особенно любили говорить о неприкосновенности любой, даже мутировавшей личности. На деле все было иначе. Обреченных не боялись, но относились к ним с недоверием и осторожностью. Каждый раз, когда на улице была замечена фигура, отбрасывающая на асфальт неестественно-уродливую тень, около нее словно создавалось защитное поле, не подпускающее к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

      Это был засекреченный эксперимент, первоначально с благородной целью развития и существования: усовершенствовать современного человека, сделать его неуязвимым перед лицом опасности. Модернизированный вид призван был защищать государство, для этого ему нужно было стать более выносливым, сильным, способным соображать на несколько десятков процентов быстрее даже в самой экстренной ситуации. Роботом, запрограммированным на уничтожение врага. Но о том, что все подопытные из-за вируса, впоследствии названного «Хуго», превращались в чудовищ, никто и никому поклялся под страхом смерти не рассказывать, поэтому все эксперименты были  немедленно прекращены. Ученые, работавшие над проектом - изгнаны из страны. Несмотря на все меры предосторожности, на тонны сожженных материалов и документов и на уничтожение лабораторий, «Хуго» все-таки смог вырваться наружу. Был ли это акт терроризма или глупая случайность, никто уже не сможет сказать наверняка, но одно было уже не изменить: мутантов с каждым годом становилось больше. В незначительном количестве вирус не действовал на людей так, как в больших лабораторных концентрациях, однако странные внешние изменения, не находящие себе объяснения в современной медицине, становились все более частым явлением. Любые мутации проявлялись фенотипически, с каждым годом становились более пугающими, странными и отталкивающими. Дополнительные конечности или их недоразвитость, черты лица, иногда напоминающие рептилоидные, сдвиги внутренних органов, искривляющие все тело или вовсе несовместимые с жизнью. Только после того, как  официально были замечены и подтверждены сходства с результатами эксперимента семилетней давности, были сделаны ужасающие выводы, людям открылась правда. На протяжении целого столетия общество пыталось смириться с тем, что кошмар произошел наяву, что по улицам всей планеты теперь, склонив головы и спрятав лица, бродят монстры. Но не был защищен никто. Здоровые родители отказывались от собственных детей без угрызений совести, если последние имели какие-то нестандартные для «нормального» человека черты; разрушались семьи, родные люди становились чужими и забывали о существовании друг друга, если выяснялось, что кто-либо среди них оказывался заражен. Следующее десятилетие было тихим криком. Обреченные учились жить в гармонии со здоровыми людьми и своим телом, мутантов начали принимать на работы, пускать в общественный транспорт, даже позволяли им находиться у власти, они имели свое незначительное право на вторжение в политические дела. Но беда никогда не приходит одна. По миру, начавшему подниматься заново, строившему новую жизнь, ударила вторая волна. «Великий Прогресс». Прогресс для мутаций, очередная катастрофа для всей планеты. Рождались уже не разумные существа, все чаще появлялись на свет виды, внешне напоминающие обреченных, но не имеющие абстрактного мышления, дара речи, обычного набора человеческих эмоций - пожиратели. Целью их существования была охота, добыча пищи. И самой подходящей едой для них, к сожалению, стали существа, превосходящие их по уровню развития. Началась война. Страх взял контроль над людьми, началась борьба за выживание. Уничтожали не только  чудовищ, без разбора и выяснения отношений убивали и обреченных, почему-то считая их источником напасти. Покой их, такой  долгожданный и мимолетный, был нарушен, надежда на нормальную жизнь была застрелена серебряной пулей. Не в силах больше терпеть угнетения, они нанесли ответный удар. За несколько месяцев страшной мировой войны, не несущей никакого конкретного смысла, было уничтожено более шестидесяти процентов населения планеты.

      Страшная жертва понадобилась для того, чтобы вразумить и вновь объединить человечество против общей проблемы. И теперь, когда оба вида, уставшие от продолжительной борьбы и желающие вновь обрести спокойствие, были готовы на что угодно ради собственной безопасности, они приняли предложение о создании единого по всей планете государства, защищающего своих граждан от ужасов происходящего. Новые порядки, новые правила, новая эра. Самодеятельность отныне находилась  под строжайшим запретом. Была создана специальная организация по очистке планеты от вируса, куда входила группа ученых, спонсоры, многочисленные рядовые сотрудники, и, собственно, солдаты, очищающие планету от биологического мусора. Многих преступников стали  отправлять «на перевоспитание» в военные лагеря, где их учили буквально с расстояния трехсот метров отличать пожирателей от мирных жителей и, тем более, обреченных, чтобы избежать ошибок прошлого. Но одно оставалось неизменным – отношение здоровых людей к мутировавшим. Их все так же опасались, обходили стороной, им не доверяли. Поэтому решено было взять полулюдей под строгий контроль: каждому присваивался персональный код, на руку ставили клеймо с номером, от которого избавляться было строго запрещено. «Чистилище» контролировало каждого рожденного ребенка, проверяло все семьи. Укрыть от государства даже незначительную мутацию считалось самым тяжким преступлением.

      Говоря о равноправии, люди не заметили, как сами изолировали своих ближайших соседей и братьев по несчастью строгими мерами защиты. Отныне, безымянные и угнетенные, они снова учились жить, искали счастья в мелочах, радовались, любили и грели внутри себя маленькую надежду на то, что спасение снизойдет к ним так же неожиданно, как и пришла беда.
               
***
      Если начальство вызывает тебя после рабочего дня, в большинстве случаев не приходится ждать комплиментов или похвал. Это значит, что предстоит серьезный и неприятный разговор, который может перерасти в окончательно испорченное настроение и в осознание того, что день прошел совершенно зря. Б-306 прекрасно это понимал, поэтому морально был готов к конфликту и к возможности потери контроля над собой. Он ходил из стороны в сторону с очень сосредоточенным видом, чтобы заранее попытаться избежать непроизвольного повышения своего голоса в несколько раз.  Завести его могло что угодно, начиная с банального вопроса утром «как настроение?». Но сегодня, когда среди сотни сотрудников «на ковер» решили позвать  именно его, чаша ненависти к окружающему начала понемногу разбрызгивать содержимое во все стороны.

      Б-306 подошел к огромному панорамному окну, открывающему вид на ярко освещенную центральную улицу города, и глубоко вдохнул, ткань его черного свитера с легким скрежетом растянулась на рельефе ребер. Во время протяжного выдоха, он достал из кармана очередную сигарету и, после недолгого вглядывания в пламя зажигалки, закурил. В этом пламени, разместившимся на фоне чистого стекла, он увидел большой пожар, который покоряет невысокое здание напротив. Отмахнув от себя жуткие видения и влажно откашлявшись, он продолжил смотреть в окно, выпуская дым из носа и нескольких щелей, симметрично расположившихся на его лице от концов губ до самых скул. Это было его особенностью. Слово «мутация» было для него под строгим запретом. Чем-то позорным и обидным, вызывающим приступы рвоты. А вот «особенность» звучало интересно. Даже придавало ему какой-то глупый шарм. Несколько лет назад он, наконец, смог избавиться от плотных и темных воротников и шарфов, за которыми каждодневно скрывал безобразную анатомию своих широких челюстей и щек, потому что скрывать ее требовали правила. Но отдачи или малейшей пользы от государства, придумывающего их, обреченный не получал, поэтому, словно еще раз повзрослев, он понял, что не послать к чертям все навязанные страхи перед собственным лицом  было бы преступлением против себя и своего самолюбия. К тому же, особенность его относилась к классу «бета» -  безопасных для организма, но не поддающихся удалению изменений.

      Большая белая дверь напротив окна со скрипом распахнулась, разрезая густой дым пополам. Человек несколько меньше ростом важно вышел из комнаты, встал около прохода, и молча указал носом вглубь кабинета, призывая существо, стоящее напротив, зайти.

      Высокая фигура затушила сигарету о старую пепельницу на подоконнике, а затем, не спеша, подошла к представителю охраны и, наклонившись прямо к безэмоциональному лицу и выдыхая в него остатки застывшего в легких дыма, с глупым удовольствием прошептала:

      - Ты же не против того, что я здесь немного накурил?
      - Мне будет все равно, даже если ты сожжешь себя здесь живьем, - холодно ответил охранник. Б-306 понимал, что на его собеседника наложено много ограничений, что можно выводить его из себя сколько угодно, что обычный ритуал из пустых раздражающих вопросов может длиться бесконечно. Но настроения на шоу сегодня не было, мозги не хотели работать на хорошо подвешенный язык. Поэтому, распрямившись и с зубастой улыбкой, не слезающей с лица, похлопав охранника по плечу, он просто прошел вглубь кабинета, перебирая пальцами за спиной.
      - Неудачный день, дуршлаг? - последнее слово так и осталось за человеком, на бейдже у которого красовалось имя "Тайлер", но вкус легкой победы хотел казаться ему еще слаще. На свой неуместный вопрос Тайлер получил еще более неуместный ответ, поэтому глаза его устало закатились наверх, когда средний палец, словно рычаг катапульты, вырвался из сжатого за широкой спиной кулака, растворяющегося в тени плохо освещенной комнаты.

      В конце бесконечного лабиринта, построенного из полок для книг и документов, его уже поджидала, перебирая очередную кучу серых и исписанных бумаг, причина его головной боли.

      - Здравствуй, Билл, - отрываясь от работы лишь для того, взглянуть на гостя, сказал начальник, - можешь пока присесть, я закончу через пару минут.
      - Здравствуйте, мистер Холланд. Понимаете, у меня не так много времени сегодня вечером, может, мы по-быстрому разберемся со всеми бесспорно важными для меня вопросами и мирно разойдемся? – сверкая зубами через натянутую улыбку и открывшиеся щели, спросил 306-й. Босса явно зацепила такая наглая просьба подчиненного, но он, все же покорно остановив свое копошение в горе документов, со скрипом присел на большое кожаное кресло и после небольшой паузы, наконец, заговорил.
      - Мы будем сидеть ровно столько, сколько мне понадобится. Здесь я диктую правила, - сдерживать улыбку было невозможно, голос мистера Холланда, когда он волновался, был необычайно высоким. Иногда казалось, что кто-то зажимает влажный от слюны конец шарика между пальцев и периодически отпускает его со  скрипящим шуршанием, -  и я знаю, что у тебя сегодня не было никаких важных дел, потому что по пятницам ты обычно шляешься, где ни попадя.
      - Ближе к делу, пожалуйста. Где я, как вы выразились, «шляюсь» – Вас не касается. Я не подросток уже лет тридцать,  - осознав, что разговор будет не таким коротким, как хотелось бы, Билл медленно присел на кресло. Он взял со стола шариковую ручку и начал перебирать ее худыми и длинными пальцами, внимательно рассматривая.
      - Мне нужно обсудить с тобой два вопроса, один покажется тебе достаточно неприятным, а второй, возможно, даже обрадует. С какого мне начать?
      - Давайте я сначала окончательно расстроюсь, а затем Вы попытаетесь исправить это, - между словами можно было расслышать тихие и возмущенные происходящим щелчки языка.
      - Тогда я начну с неприятного. Ты понимаешь, что наш город довольно крупный, ему требуется не одно чистилище. Но в связи с долгим затишьем, к счастью или, к сожалению, нам приходится терпеть много убытков.
      - Затишьем? Только на этой неделе Вы вызывали меня трижды посреди ночи, потому что «какая-то женщина на другом конце провода» утверждала, что видела пожирателя около своего дома. Хорошо, это и вправду был он. На третий раз мне удалось его уничтожить. Их, если быть точным, - с гордостью произнес Билл, -  но я сейчас не буду разбираться в том, что наши операторы не умеют отличать вызовы сумасшедших старух от реальной опасности. Это даже не в моей компетенции. Я клоню к тому, что вызовы есть, и они частые. Последние месяцы наш сектор просто кишит чудовищами, это можно называть затишьем?
      - Было принято три вызова, все они были на твое имя. Остальные чистильщики находились все это время без работы. Это не значит, что пожирателей нет. Это значит, что к нам никто не хочет обращаться.
      - Это к вам никто не хочет обращаться, - оторвав, наконец, взгляд от дорогой игрушки сказал Билл, делая хриплым из-за курения голосом акцент на слове «вам», - меня же знают во всем городе и лично просят о помощи.
      - Как бы мне не хотелось кормить твой эгоизм и самолюбие, но вынужден признать, что ты прав. Но для того, чтобы как-нибудь держаться на плаву, сократить нам придется несколько отделов. Я уже уволил сегодня двух чистильщиков и двух операторов. По твоей, кстати, рекомендации, если можно это так назвать, - белоснежные зубы снова сверкнули сквозь самую большую щель в самодовольном смешке, - и инженер нам тоже больше не нужен. 
      - Ты шутишь? – последние слова вынудили триста шестого вскочить с кресла и вцепиться руками в стол с такой силой, что они согнулись неестественным образом, будто удерживая его, чтобы он случайно не накинулся на начальника. - Лейван - гений своего дела, да ты нигде не найдешь более совершенного оружия против пожирателей. Его разработки пользуются успехом и все то, чем пользуется каждое Чистилище нашего города, только его работа. И, да, в офисе все равно никого кроме нас нет, мне надоело «выкать» весь день. Опустим эти формальности.
      - Билл, послушай, - Мартин снял очки и потер уставшие от тусклого света настольной лампы глаза, будто пытаясь скрыть затаившийся в них стыд. Он не обладал качествами лидера, почти никогда не смотрел в глаза людям, не производил впечатления сильного и решительного человека. В офисе шептались, что из-за этого от него ушла жена, из-за этого он всегда уходил из офиса в одиночку, еле удерживая в руках свой любимый красный зонт, который он раскрывал в любую погоду. Сплетни Билла не интересовали, но слыша краем уха очередную смешную историю от коллег о похождениях их босса, он непроизвольно запоминал ее и вспоминал ровно в те моменты, когда должен был казаться максимально сосредоточенным.  -  Я понимаю, что вы друзья, но я не мог поступить иначе. Да, он внес огромный вклад в развитие нашего отделения, да, он исправил ту ошибку, которую допустил. И я не обидел его, я выплатил днем все, что он честно заработал за этот месяц с большим плюсом.
      - То есть, ты уже уволил его?
      - Официально. Я подписал нужные бумаги. Он больше не числится у нас, как сотрудник. Но я не успел сказать ему об этом, - Холланд глотал слова, которые не хотел произносить, будто надеясь, что Билл их не услышит, - Я бы хотел, чтобы ты сделал это. Сообщил ему, я имею в виду. Вы друзья, я думаю, что ты сможешь донести эту новость правильно, из твоих уст это будет звучать не так… удручающе.
      - Как же, «не успел». Не держи меня за идиота, Холланд. Для этого ты позвал меня? Знаешь, это подло. Ты серьезно веришь, что после Чистилища он сможет стать кем-то еще? У него…
      - …маленькая сестра. Я помню, - взвизгнул Мартин, - но я ничего не могу сделать. Не я решаю, кого выгнать. Есть люди, которые «выше» меня. Его досье и стало причиной, по которой решение об увольнении стало неоспоримым. Я прекрасно знаю его уже очень давно и ни за что бы не уволил по собственной воле. Я и так сделал все, что мог, чтобы он не остался с пустым карманом, хотя  мог закрыть глаза на это. Так что сядь на место и прекрати рычать мне в лицо, пока я не позвал охрану.

      Билл посмотрел сквозь собеседника, задумавшись над чем-то, а затем снова послушно опустился на кресло. Зажимая между неровными зубами очередную сигарету, он невнятно спросил:
      - Какой срок ты ему дал?
      - Что, прости? – пухлый мужчина достал из внутреннего кармана серых брюк небольшой платок и протер им запотевший от перенапряжения лоб, казавшийся бесконечным из-за редких и светлых волос.
      - Какое время ты ему дашь на поиск новый работы? Ты же не выгонишь его в никуда.
      - Билл, мне жаль, но я не могу больше задерживать его. Он имеет право  приходить, если захочет, заниматься разработками, использовать нашу лабораторию, но я не смогу заплатить за это. Мне просто нечем будет это сделать.
      - Второй вопрос.
      - Я… я снова не понимаю, - Холланд все же боялся своего подчиненного, вопреки всем законам. Он не знал наверняка, что в голове у его лучшего сотрудника, иначе говоря, лучшего убийцы, поэтому с осторожностью относился к нему, как и к другим обреченным.
      - Ты сказал, что есть еще один вопрос, который хочешь обсудить со мной. Попробуйте теперь поднять мне настроение, мистер Холланд, - Билл выпускал дым, ломая во рту сигарету, и старался говорить спокойнее.
      - Меня обязали поручить тебе еще одно дело, кроме очистки сектора. Я думаю, что тебя оно заинтересует, - сделав паузу на несколько секунд, но не получив ответа, Мартин продолжил, - нам нужны новые чистильщики. Старых переучивать бессмысленно, поэтому придет новый сотрудник. Ты лучший в своем деле. И я хочу, чтобы именно ты оказал ему помощь. Небольшой эксперимент.
      - Этим разве не должны заниматься в Армии? Законы есть законы, сам говорил.
      - У тебя уже был опыт. Лейван был превосходным чистильщиком, пока не произошло…  знаешь, что именно. И его мастерство, и его оплошность лежат на твоей совести. Я хочу, чтобы ты повторил попытку, но подошел к обучению более серьезно. Все будет официально. Ты возьмешь его под опеку. Считай, это твой новый и постоянный напарник.
      - Я не записывался в няньки. И у меня больше нет напарников. Мне не нужен болван, который будет лишь путаться у меня под ногами. И этим ты хотел поднять мне настроение?! Ужасная попытка, Мартин, давай еще разок, - наглый взгляд и покачивания головой были очередной попыткой выразить свое недовольство без применения грубой силы. Холланд понимал, что находится в безопасности, пока в зубах Билла дымит сигарета, поэтому старался договорить как можно быстрее.
      - Знаешь, ты работаешь здесь не потому, что тебе так хочется. Ты ведь помнишь? Разумеется, ты помнишь. Тебя достали со дна. И я посоветовал бы тебе сейчас усмирить свой пыл. Излишняя эмоциональность чревата неприятными для тебя последствиями, Б-306, - босс редко называл Билла не по имени, и, когда это происходило, разговор действительно становился важным, но в этот раз обреченный решил игнорировать все, что ему не нравилось. Не в силах больше терпеть гостя, Мартин оборвал диалог. - Я жду тебя завтра. Можешь идти.

      Билл недовольно просунул язык из щели в правой щеке, засмотревшись на слабое зеленое свечение, исходящее от бархатного стола из-за света лампы. В голове все смешалось. Когда кажется, что хуже быть не может, жизнь радуется этому и весело хлопает ладонью по твоему лицу еще больнее. В чашке кофе, на которой красовалось имя «Мартин Холланд», всплыл еще горящий секунду назад окурок, образуя вокруг себя небольшой остров из пепла.
   - Хорошего вечера, - Билл скрылся в дверном проеме так же быстро и неожиданно, как и появился в нем, оставив наедине Тайлера, недовольно потирающего сбитый мощным щелчком пальцев нос, и своего босса, не успевшего даже попрощаться в ответ. Мартин аккуратно пытался достать из кружки подарок сотрудника, шепча себе под нос самые грубые ругательства, которые приходили ему в голову, и периодически поглядывал на закрывшуюся дверь, чтобы не встретиться взглядом с опасным подчиненным.

      Обреченный вышел на улицу, и сразу же успел неуклюже глотнуть холодного воздуха, поэтому в носу неприятно закололо. Он подошел к своей машине, задержавшись перед открытой дверью на пару секунд и обратив внимание на небо,становившееся тяжелым из-за пелены туч. Старый темно-зеленый «фольксваген» издал скулящий звук прежде, чем завестись, а холодные руки по привычке погладили кожаный руль, благодаря авто за еще один день успешной работы.
 
      - Алло, это…  да, я. Лейван, нам нужно поговорить. Я подъеду через полчаса. Дождись меня.
               
***
      Самое приятное в осенних холодах  – это их отсутствие. Никакие пейзажи не способны сгладить вину осени перед замерзающим от ветра носом, промокшими в лужах ногами или оледеневшими костяшками пальцев рук. Единственное, чего хочется в такую погоду – никогда не выходить из дома и жаловаться под одеялом на жизнь в свое удовольствие.

      Покрытое мурашками тело приятно обожгло теплым воздухом, когда Билл, преодолевая бесконечный путь в 10 метров от машины до двери, зашел в одну из самых известных кондитерских города. В нос ударил сладкий запах булок и пирожных. Он недовольно сморщился, вспоминая, как впервые решил принять бой с собственным организмом. Он знал, что желудок его не выносит сладкого, но почему- то все равно, черт знает зачем, понадеялся на счастливый случай. Он навсегда запомнил, как провел тот вечер в муках, поглощая литры воды и проклиная себя за необдуманное поведение и детские капризы, поэтому избегал отныне мест, где пахло сахаром и ванилью, чтобы не сорваться вновь. Самым замечательным здесь был кофе. Да, абсолютно крепкий и абсолютно темный, совсем не похожий на ту дешевую пародию, что предлагают в других заведениях.

      У барной стойки, сгорбившись над толстенной книгой, сидел молодой парень, одна рука которого лениво развалилась на столе, поддерживая голову в вертикальном положении. Около него находилась белая кружка с  плохо заваренным зеленым чаем, пар от которого был настолько густым, что распространялся вверх до самых ламп, заглядывающих любопытным светом в тарелки посетителей. Его бледно-голубые, почти сливающиеся с белком глаза заинтересованно бегали по желтым страницам. Он не позволял себе потерять контроль над собой и заснуть, а для этого он изредка проводил худой рукой от подбородка до затылка, больно сжимая в кулаке копну угольно-черных волос. Маленькая девочка сидела рядом с ним, устало положив подбородок прямо на деревянную стойку. Ее взгляд был устремлен в пустоту, пальцем она водила по гладкой поверхности стола, мысленно рисуя какие-то незамысловатые фигуры. Черты лица и глаза ледяного цвета выдавали ее родство со своим старшим спутником, на которого она иногда переводила взгляд. В эти моменты он послушно наклонялся ухом к девочке, чтобы лучше расслышать ее тонкий и тихий голос среди шумной толпы. Приняв из уст ребенка очередной забавный комментарий в сторону вошедших гостей, он начинал улыбаться, поправлял ее темные волосы, а затем снова вдумчиво устремлял взгляд в книгу.
 
      Билл долго мялся на одном месте, придумывая, с чего должен начаться их разговор. Но репетиция была прервана, когда он заметил, как в очередной раз девчушка указала на него пальцем старшему брату и помахала рукой, обозначая свое местоположение.

      - Здравствуй, Билл!
      - Привет, Лу, - объятья девочки, резко вскочившей с места и с криком несущейся навстречу высокой фигуре, окончательно согрели обреченного, поэтому он взял ее на руки и обнял в ответ. Уже невозможно было заметить в его взгляде ту пылающую и гневную искру, которая просто сжигала все на его пути несколько секунд назад. Он улыбался впервые за сутки, игнорируя косые взгляды остальных посетителей, - я тоже рад тебя видеть.
      - Я думал, что усну прямо здесь, прежде чем дождусь тебя, - парень оторвался от чтения и потер еще не успевшие сфокусироваться глаза.
      - Пробки. Весь город – один сплошной затор. Мы можем поговорить?
      - Разумеется, я для этого здесь. Это снова о работе?
   
      Еще не успевший завязаться разговор был прерван сообщением бармена о том, что пирожное для Лу готово. На стол он поставил красивую тарелку, на которой, как в снежных сугробах, лежало в сахарной пудре бесформенное нечто, напоминающее шоколадный кекс.
 
      - Это мое! – девочка радостно соскочила с рук высокого мужчины, а затем пододвинула к себе тарелку, вкусно облизнувшись, - Макс, это же мое?
      - Твое, твое. Ты можешь присесть вон там, если хочешь. А мы с Биллом поговорим о скучных и совершенно неинтересных вещах, - Макс закрыл книгу и убрал ее в большой рюкзак, мотающийся за спиной, а затем указал в угол, где находились небольшие столики и стулья. Обычно такие места и предназначались для того, чтобы уберечь детей от ненужной информации. Иначе говоря, спровадить их. 
      - Буду сидеть одна, как большая? – в глазах девочки засияла искренняя радость, когда она поняла, что сейчас продемонстрирует всем вокруг свою самостоятельность.
      - Да, как большая. Пообещай никуда не уходить, чтобы я мог видеть тебя отсюда, - не получив ответа на просьбу, парень проводил взглядом свою спутницу до столов, а затем, понадеявшись, что она все поняла сама, сделал глоток уже холодного чая, который скользкой сладкой массой проскочил по горлу.
      - Он же отвратителен, да? – указывая на чашку, поинтересовался Билл.
Макс оглянулся, чтобы  убедиться в отсутствии поблизости сотрудников кафе, затем, соглашаясь, кивнул и скривил лицо.
      - Представить себе не можешь, насколько. Я сюда прихожу только за пирожными для Лу, когда мне выдают зарплату.
      - Да, я помню. Она очаровательна, - оттянул он еще на несколько секунд неприятную беседу, наблюдая за девочкой, одиноко поедающей в углу пирожное, - слушай, Макс, ты же понимаешь, почему ты получил деньги на две недели раньше?
      - Ну, либо я слишком хорош в этом месяце, - демонстрируя зубы, улыбался парень, - либо меня хотят уволить. Скорее всего, второе, но надежда умирает последней.

      Билл не знал, что ответить. Во взгляде его четко читалось замешательство, поэтому Макс сразу понял все сам.
 
      - И почему они решили избавиться от меня? – уже серьезно спросил Лейван, будто обращаясь к самому себе, расплывающемуся в ряби чая.
      - Сокращение. Так вышло.
      - Почему мне не сказали об этом днем? Почему просто молча отдали деньги? Не то, чтобы это решило мою проблему, но… я считаю, что это как-то подло. Я ошибаюсь?
      - Я немного повздорил с толстяком из-за этого, но он все же отказался говорить с тобой один на один.
      - Ты думаешь, я расстроился? Мне абсолютно все равно. Да я найду себе работу в несколько раз лучше. Не вылезать целыми днями из-за стола с чертежами – это не совсем то, о чем я мечтал, - оптимизму его можно было только позавидовать. Всегда улыбающийся и умеющий найти выход из самой глупой и ужасной ситуации. Молодая и крепкая душа, умеющая преодолевать любые преграды своей жизнерадостностью и уверенностью. Да, таким был для всех Лейван. И огромный камень внутри обреченного превратился в легкую пуховую россыпь, когда он увидел нужную реакцию на сообщенную новость, но облегчение длилось недолго.
      - Я понимаю, что ты уверен в своих силах и не сомневаешься в справедливости жизни, но у тебя есть еще и Лу, поэтому, может, я все же поговорю с Холландом, и он придумает что-нибудь? Или найдет тебе другое место в офисе, в общем, хотя бы что-то до тех пор, пока ты не найдешь новую работу? Он же, в самом деле, иногда не кажется таким засранцем.
      - Ну, - Макс все еще через силу допивал содержимое своей чашки, а затем, сделав небольшую паузу, попросил, - если тебя это не затруднит, то было бы неплохо. Хотя бы на пару недель. Но если не выйдет, то я повторяю, что не расстроюсь. Извини, но я в очередной раз спрошу, может быть, я снова буду твоим напарником? Обучишь меня, я стану чистильщиком официально, уже самостоятельно, а не как стажер?
      - Ты же знаешь, что тебе запрещено работать со мной. Нас могут ждать весьма неприятные последствия. Я был бы не против твоего восстановления, но… в большом обществе ничего просто так не забывается. О наших ошибках уже могут не говорить, но люди всегда будут помнить тот момент, о котором ты бы вообще предпочел не упоминать. Тем более, если дело касается Чистилища.
      - Кажется, я уже по горло сыт всем, что там происходит, но вечно что-то задерживает меня,  – улыбнулся Макс. - Как прошел твой день? Тебя только из-за меня попросили остаться после рабочего дня?
      - Если честно, то это далеко не лучший вечер в моей жизни, - грузить своими проблемами кого-либо не входило в планы Билла, но, не выдержав, он выплеснул каплю буйного потока наружу, а за этой каплей вылился  весь накопившийся за день груз. - Ко мне прикрепляют ученика. С завтрашнего дня я должен работать с ним, чтобы научить всему, что я знаю об очистке. Очередная огромная заноза в моей заднице. Не имею ни малейшего понятия, что это будет за человек, что он умеет. При этом я буду нести полную ответственность за него. Он словно с луны сваливается мне прямо на голову.
      - Очередная заноза? То есть, первой был я? – с искусственной грустью спросил парень. - Но меня же ты как-то обучал.
      - Да, ты был первой, Лейван. Я могу этим гордиться. Но, может быть, я старею, может быть, просто устал. Любая ответственность последнее время меня… пугает.
      - Настораживает. Ты, черт возьми, здоровяк, который с чем только не сталкивался, чего ты вообще можешь бояться? Просто небольшое испытание, которое тебя настораживает. А не неизвестность. В любом случае, ты знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне за помощью.
      - Мне бы твою уверенность, сопляк. И осторожнее с обещаниями, я же не оставлю тебя в покое ни на минуту.
      - Даже если ты завалишься ко мне домой в три часа ночи и будешь верещать, что тебе необходимо спрятать тело, - сказал Лейван, будто был уверен в том, что такое обязательно рано или поздно должно произойти, - то я прямо в пижаме пойду в подвал искать лопату.
      - Тогда лучше готовь ее заранее, чтобы не лазить в подвалы по ночам.
      - Договорились, Партем. Я пойду, посмотрю, как там Лу. Нам уже пора идти домой, - Макс аккуратно слез со стула, а затем направился к зеленым столикам. Он присел рядом с девочкой на табуретку, такую низкую, что колени его практически достигали уровня ушей. Между старшим братом и сестрой быстро развязался разговор, мало наполненный смыслом.
      - Простите, - поднял вверх руку Билл, обращая на себя внимание молодой девушки, протирающей краем фартука стаканы.
      - Да?
      - Сколько должен тот парень? – Билл незаметно указал в сторону Лейвана.
      - Тридцать. Чай и шоколадное пирожное.
      - Держи пятьдесят, сдачи не нужно. Скажи, что он выполнил условия какой-нибудь акции, выиграл в лотерею, стал тысячным посетителем или вроде того. Соври что-нибудь, но не бери с него денег, понятно?
      - Да, понятно. Спасибо… сэр, - растерянная девушка, гремя чашками, скрылась за стойкой.

***
      В машине сидели уже трое. Лу дремала на заднем сидении под хрипы радио, пока Билл и Макс спереди разговаривали о чем-то неважном, торча в бесконечной пятничной пробке. Машины лезли в соседние ряды, постоянно и раздраженно сигналили. За разговором они не замечали, как летело со скоростью света время. Только тьма, густеющая за окнами, напоминала о его существовании.

      Когда автомобиль притормозил у небольшого двухэтажного здания, состояние которого вызывало желание только пособолезновать жильцам, Макс осторожно обратился к заднему сидению и потрепал за край куртки сестру. Лу успела крепко заснуть.

      - Вставай, соня, мы дома, - девочка посмотрела по сторонам, а затем, еще не проснувшись до конца, на автомате выскочила из машины и побежала к двери подъезда, даже не попрощавшись с Биллом и не дождавшись своего брата.
      - Пожалуй, она действительно устала сегодня. Веди ее домой. Я буду ждать тебя здесь в семь тридцать. Ты найдешь, с кем оставить ее? – водитель, дождавшись, наконец, выхода ребенка из машины, достал сигарету из бардачка и вставил ее ради шутки в одно из отверстий у рта. 
      - Да, соседка завтра останется дома, она посмотрит за ней. Не думаю, что мы задержимся надолго. Спасибо, что подвез. И спокойной ночи, - Макс протянул руку, прощаясь, но в ответ курящий сжал ее неестественно сильно, притягивая парня к открытому окну машины.
      - Лейван, не натвори глупостей. Просто не вляпайся в очередную историю.
Макс кивнул, а затем, когда хватка Билла ослабла, выпрямился и пообещал:
      - Ты можешь на меня рассчитывать. Лу, подожди меня! – девочка уже стояла около двери, сонно опираясь об нее  лбом. Макс подошел и осторожно взял ее за руку,  - идем, пока ты не опять заснула прямо на улице.
 
      Своей квартиры у Лейванов не было. Небольшая съемная комната в общежитии на окраине города, но и этого им вполне хватало. Там, где они жили, всегда царили уют и тепло, несмотря на погоду за окном и любые другие обстоятельства. Всегда чисто и убрано,  даже на бесконечной линии книг на полках не было ни пылинки. Макс педантичен, чего нельзя было не заметить сразу, а Лу росла очень ответственной и воспитанной девочкой, помогающей брату по дому во всем. Это одна из многочисленных причин, почему союз их был нестандартно крепким для такой разницы в возрасте.

      Теперь за окном окончательно стемнело. Несмотря на то, что рабочий день был закончен на час раньше, домой уставшие от городской суматохи дети вернулись намного позже обычного. Однако никто не был вправе отказываться, даже в силу усталости, от водных процедур.

      Ванна быстро заполнялась водой, которая взбивала густую мыльную пену, стремящуюся перебраться за пределы бортиков. Пузыри разлетались по всей комнате, когда Лу играла, представляя, что клубок пены это седая борода на ее лице. Сон с нее сняло, как рукой, поэтому она уже активно плескалась в воде, позабыв об усталости. Макс сидел рядом уже в удобной домашней одежде и еще не высохшими волосами и, облокотившись головой о стену, медленно моргал.

      - Лу, давай уже, мой голову, чисти зубы и идем спать. Сегодня был не самый простой день.
Послушно отвлекшись от игры, она под лейкой смыла с себя клубы пены и достала маленькую щетку из стакана. Когда Лу чистила зубы, она не двигала рукой, она мотала головой из стороны в сторону, создавая  у своего рта белый сугроб из зубной пасты.
      - Не брызгайся, пожалуйста. У тебя что, приступ бешенства? - расплылся в улыбке старший брат.
      - Макс, а за что обычно увольняют? – невнятно спросила Лу, не вытаскивая изо рта щетку.
      - Почему ты спрашиваешь? Где ты об этом услышала?
      - Струмышки рассказали.
      - Вот как. И что же именно они тебе рассказали?
      - Что тебя сегодня уволили.
      - Передай им, что если будут подслушивать, я перестану оставлять им на ночь светильник включенным.
      - Они не подслушивали, они читали мысли! Так ты ответишь мне на вопрос?
      - Ну, - Лейван встал с табуретки и потянул руки к висящему на двери полотенцу, - когда твой начальник считает, что ты слишком хорош для их компании, он тебя увольняет, потому что боится, что не сможет по достоинству отблагодарить тебя за твою успешную работу.
      - И что, ты больше не будешь работать, потому что ты слишком крутой для них? – Лу запуталась в край полотенца, пока брат сушил ее волосы.
      - Я не знаю, кукла. Но твой брат самый крутой, всегда помни об этом. Одевайся и пойдем. Пора спать. Ты полчаса назад демонстрировала нам невероятную усталость, куда же она пропала?
      - Самые крутые люди не спят по ночам! - наблюдая за водоворотом в ванне, крикнул махровый комок.
      «Черт, вырастешь - поймешь, что как раз только самые крутые и могут позволить себе спать, сколько угодно», - подумал Макс, уже научившийся ценить лишнюю минуту отдыха.

      Посреди комнаты, освещенной только напольной лампой, уже разложенным стоял небольшой диван. За окном, перечеркнутым металлической решеткой, послышался редкий стук дождя. Макс начал читать вслух, потому что так лучше воспринимал информацию. К тому же, его монотонный и тихий голос действовал на сверхактивную сестру лучше любого снотворного, в особенности, когда читал он свои заумные, с множеством непонятных ребенку слов, книги. Лу лежала рядом с братом, уткнувшись носом в его бок, и моргала все тяжелее, пытаясь вдумываться в отдававший эхом родной голос.

      - Макс, а Билл уедет с нами? – снова перебила сонно чтение Лу.
      - Куда это ты собралась уезжать?
      - К морю. Когда я вырасту, мы хотели уехать отсюда, ты что, забыл? – Лу с недовольством вскочила и посмотрела на старшего брата, как на предателя.
      - О, вот ты о чем. Разумеется, мы уедем. Я не оставлю тебя здесь, чего бы мне это ни стоило, я же обещал, - рука его тяжело опустилась к голове сестры, прижимая ее ближе, - а Билл... С ним все немного сложнее, но я бы очень хотел, чтобы он отправился с нами. Есть некоторые обстоятельства, которые не позволяют ему делать все, что он хочет, но он справится.
      - Он похож на папу.
      - Как ты можешь помнить его? Ты была совсем мелкой.
      - Я помню, помню! Он был большим и много молчал, но, когда улыбался, я видела всю его добрость. Как и у Билла. Он же очень добрый, просто ему грустно.
      - Нет слова «добрость». Есть слово «доброта», - Макс сделал сестре замечание, но на ее размышления ничего не ответил. В воздухе повисла сонная тишина.
      - Хочешь, я тоже пойду работать, чтобы мы быстрее уехали?
      - Разве ты от этого будешь быстрее расти? Дело не в деньгах, а в том, что ты еще слишком маленькая для путешествий.
      - Но Билл говорил, что ты вырос быстрее, чем положено и что у тебя не было детства из-за того, что ты пошел в чистильщики. Значит, это все-таки поможет? – глаза ее уже были закрыты, казалось, она не контролировала то, что говорила. Но  поднимала она довольно серьезные темы. Макс не любил, когда Лу запоминала обрывки фраз взрослых людей, не понимая их истинного смысла. Но мозг ребенка, словно губка, впитывал в себя абсолютно любую информацию, а вот фильтрация ее была уже миссией старшего брата.
      - Послушай, я хочу, чтобы ты выросла счастливой, Лу. И я сделаю все для этого. Поэтому не думай ни о чем, проблем для тебя не существует. Учись и слушайся меня, тогда я все время буду рядом. Не торопись взрослеть. В этом нет ничего хорошего, - Макс смотрел в потолок и говорил все серьезнее, обнимая сестру и делая между предложениями длинные задумчивые паузы. Длинные лекции на тему скучной взрослой жизни были его любимыми, но, спустя несколько минут он понял, что разговаривает с самим собой. Лу уже мирно посапывала рядом, поэтому он выключил лампу, свет которой, словно испугавшись щелчка выключателя, растворился. - Спокойной ночи.

***
      Билл Партем сидел у себя на кухне один, наблюдая за стрелкой настенных часов. Именно один, а не в одиночестве. Спать он не шел, глупому мозгу захотелось напомнить, что проблем за последний месяц накопился целый океан. Не помучить себя, обдумывая не самые лучшие пути их решения, было бы неправильно.

      В квартире его почти никогда не горел свет. Темная атмосфера в помещении была жизненной необходимостью. Дом был достаточно просторным: мебели мало, книжные полки пустовали, на тумбах стояли лишь пустые рамки для фотографий. Билл не любил лишние детали, называл пылесборниками все, что не использовалось по назначению каждый день. Обои во всех комнатах были светлыми и однотонными, в гостиной не было ничего, кроме небольшого дивана и телевизора с двумя работающими каналами. На кухне все оборудовано так, чтобы преобладало незаполненное пространство.  Пустота была его прихотью, однако он сам не мог объяснить, чем обусловлено его стремление к ней. Возможно, это было связано с давлением и упреками окружающих людей, работой и постоянным контролем, который мешал сделать лишний шаг в сторону. Только дома он ощущал себя по-настоящему свободным. Только дома стены не указывали ему, что делать, куда идти, как вести себя. Поэтому моменты, когда он находился один на один со своими мыслями в просторном помещении, были на вес золота.

      Билл действительно заставлял нервничать людей, которые видят его впервые. Огромный рост, мешающий ему смотреть в глаза собеседнику, широкая спина и длинные руки с костлявыми пальцами, глаза, неестественно глубоко уходившие внутрь черепа и, наконец, широкая челюсть, которая в любой момент по его желанию могла вытянуться до невероятных размеров за счет щелей в щеках. Много лет назад он попытался избавиться от них, и швы казались решением всех проблем. Но вскоре он понял, что не может нормально говорить, есть, нормально существовать, если его лицо не «украшали» эти чертовы дыры.

      В его доме находилось только одно маленькое зеркало в ванной комнате, в которое он старался не смотреть. Уверенный в себе, наглый, не боящийся ничего и никого. Только одного человека он по-настоящему опасался. И это был он сам.

      Десятиминутное нахождение под горячим душем расслабляло его больше, чем самые крепкие сигареты, но ненадолго. Он обратил внимание, как снова промелькнул перед собственным отражением, с ненавистью наблюдающим за ним из-за холодного стекла. Он предпочитал вообще не знать, как выглядит.

      Сквозные дыры во рту не были его единственной проблемой. Всем, что строило в его голове представление о собственной внешности, были воспоминания. Он хорошо помнил, как терпел жуткую боль, когда решил избавиться от своих острейших хищных зубов, заплатив огромные деньги местному фельдшеру и впоследствии лучшему другу Арчи. Никто из врачей не решался брать на себя такую ответственность, все в один голос твердили о каких-то там нервных окончаниях, расположенных совсем не так, как у людей. Билл настоял на своем. Анестезией перед спиливанием послужили почти несработавший укол и дешевая, тошнотворная водка, вкус которой, как обреченному казалось, он ощущал во рту до сих пор. Он несколько раз терял сознание, долго не мог прийти в себя, несколько дней ходил с платком на шее, потому что кровь с порезанных десен вперемешку со слюной пачкали все вокруг. Билл не мог спать и есть, долго ждал, пока на пеньки клыков можно будет нарастить нормальные человеческие зубы, но Арчи ужасно перестарался, когда трясущимися руками возился с напильником и одновременно колотил обреченного по лицу, чтобы тот не отключался. Каким-то чудом Партему удалось раздобыть нужные материалы для новых зубов, где-то стащить пару уколов с анестетиком, пусть и поздно. Где именно он достал эти вещи, он не признается до сих пор. Арчи снова сделал все, что мог, прочитав за пять минут до начала работы инструкцию в Интернете. Результат мучений нельзя было назвать «голливудской улыбкой», но Билл был доволен и этим.

      Он помнил, как первый раз больше получаса пытался вставить в глаза линзы, чтобы не напрягать окружающих полным отсутствием радужной оболочки. Ему удалось привыкнуть к этому утреннему ритуалу с участием обжигающего раствора и громких ругательств. Теперь только по вечерам зеленый кукольный взгляд превращался обратно в беготню узких черных полос, рассекающих белизну его глаз, как у рептилий, пополам. 

      Он чувствовал, что спина его по линии позвоночника была покрыта многочисленными шрамами. Было потрачено немало времени, чтобы научиться ходить прямо и ровно. Как «нормальный человек». Детство и юность ассоциируется у Партема только с больничными койками, сложными операциями, упражнениями и стягивающими все тело корсетами. Он помнил, как просил родителей, пытающихся поставить его на ноги, перестать его мучить, оставить в покое, дать ему умереть. Но, в конечном итоге, смог справиться и с этим.

      Он сделал все, что мог, чтобы внешне приблизиться к людям, но они, не желая знать о тяготах пройденного пути, замечали только отклонения от «нормы». Слово «обреченный»  произносилось в разных интонациях ненависти и брезгливости, но всегда означало одно – изгой. Каково было таким же, как он, Билл не интересовался. Просто был уверен, что в любой момент, как по щелчку, события долгой войны могут повториться. Так говорил его отец. И, раз обреченных считали ненужной частью общества, то проще было принять это, чем идти против установившейся системы. Обреченный с тех пор не видел смысла тратить силы и нервы на то, чтобы произвести впечатление на жестоких людей. Редко кто из представителей человеческого вида вызывал у него уважение.

      Идя по улице и встречая по пути себе подобного, он лишь делал одобрительный кивок. Обреченные не разговаривали друг с другом на улице, не привлекали к себе лишнего внимания, прятали свои особенности.  Жить в тени было проще, чем постоянно ловить на себе косые взгляды. Не каждый может вынести этого. И только самые стойкие, наплевав на все правила и устои, позволяли себе избавиться от маски обиженных жизнью червей. Билл, после всех издевательств над собственным телом, считал, что ему наплевать на это все-таки не удалось.

Ты лучший в своем деле.

      Люди не привыкли. Они понимают, что виновных в катастрофе уже никогда не найти, что никто не способен предупредить и предугадать дальнейшее развитие событий. Но презрение любого существа, у которого, например, количество нижних конечностей не равнялось двум, было неотъемлемой частью их существования. Люди боятся смерти, считают обреченных ее источником. И их можно понять.

      Разве, у людей не может быть проблем? Билл снова вспомнил о Лейване, который, что бы ни произошло, уверял всех и каждого, что «могло бы быть и хуже», что отчаяние ведет к неминуемой гибели. Хотя его тела не коснулась мутация, жизнь от этого сложилась не легче. Макс не принадлежал себе, целью своей жизни он считал воспитание сестры. Главный страх его состоял в том, что она так же разочаруется в людях и слишком рано осознает, в каком обществе ей предстоит расти. И Лейван, который был моложе Партема больше, чем на двадцать лет, не переставал стремиться к лучшей жизни, хотя встретил не меньше неприятностей за свой короткий путь. Если бы триста шестого попросили назвать самого сильного человека, с которым он знаком, он наверняка знал, чье имя  назовет.

      Выходит, людям  тоже тяжело. В мире, где тебе платят за убийства, где жизнь давно утратила ценность, где есть только ограничения, но нет прав, любое существо запутается, где находится истина, а где ложь. Наверное, нельзя никого осуждать.
 
Ты лучший в своем деле!

      Встать на работу утром будет тяжело, потому что стрелки часов давно перевалили за три ночи. Но Билл в очередной раз мечтал об истечении срока, о том времени, когда ему представится возможность выйти из ряда чистильщиков. И его совершенно не волновало, что после Чистилища ему вряд ли будет, куда пойти. Он уставал не столько от постоянного запаха крови, сколько от составления и сдачи огромных списков с именами погибших людей и обреченных, которых чистильщики просто не успевали спасать. Он просто не хотел принимать то, что спасти всех не удастся, винил и проклинал себя после каждого неудачного вызова. Разумеется, такая работа высоко ценилась. Врачи, учителя, военные получали намного меньше, чем среднестатистический чистильщик. Билл порой стыдился этого.

ТЫ ЛУЧШИЙ В СВОЕМ ДЕЛЕ!

      Жизнь течет слишком быстро, заставляет тебя все больше думать о том, как ты ее проживаешь, на что тратишь время. И замедляется ее течение только тогда, когда рядом появляется человек, по-настоящему ценящий твою жизнь. Тогда все вокруг наполняется смыслом, начинаешь понимать, ради чего ты здесь и что еще должен успеть. Тяжелый груз ответственности возлагается на  плечи, когда начинаешь задумываться о ком-то больше, чем о себе. Возможно, Билл тоже начинал понимать, для чего он был создан именно таким и почему он все-таки лучший.

                Внимание.
                Персонажи вымышлены,
                но любые сходства
                с реальными людьми
                не случайны.