Глава 3

С женой Вольпая, Изой, которую Вольпай любил нежно и истово, повозиться пришлось посерьёзнее. Криста вымоталась, вычищая Изину ауру и накладывая на неё свою, эталонную. Иза была настоящей красавицей, но больные лёгкие и постоянная опасность заполнения их жидкостью заставили её иссохнуть, скрючиться и время от времени заходиться в приступе сильнейшего мокрого кашля.

Криста думала о том, что земным женщинам удел, в общем-то, выпал незавидный. И детей в муках рожают, и работают частенько наравне с мужчинами, и мужей-сыновей-братьев в военное лихолетье хоронят, да ещё и болеют точно так же. Вот уж этого бы избежать. Только Всевышний слишком часто задумываться стал, а стоит ли вообще труда обращать внимание на этих нижних, которые совсем отбились от рук? Греховные мысли посещали Кристу, практически, каждый раз, когда приходилось ей целить.

Кристе пришлось посетить Вольпая ещё пару раз, и к третьему приходу сияющая Иза уже улыбалась и дышала полной грудью, не свистя и не хрипя скоплением мокроты. Они посидели за столом с крепким чаем. Иза высыпала на большое старинное блюдо гору орехов в глазури, чернослива, кураги и вяленой дыни.

- Вот теперь воистину верую в чудо! – сказал растроганный Вольпай. – Понесу дары в Храм. Изенька, не съездить ли нам в Святотроицкий Монастырь, поклониться мощам святым?
- Конечно, Георгий, непременно поедем!
- А что, господин Вольпай, как у вас в окрестностях, часто ли люди святые места посещают по душевной потребе, а не по необходимости?

- Когда-то, в прошлом веке, говорят предания, ведьмы и ведьмаки тут у нас орудовали. А теперь местечко у нас тихое, - сказал полнокровный Вольпай, сопя. – Ни непотребщины не происходит, ни чудес – вы первый чудеса в Торбанк привезли. А когда людям покойно и сыто, часто и забывают Небеса благодарить. Как будто бы так и надо. Так что, думаю, большинство за веру хватается, когда петуху жареному охота клеваться приспеет.

- Мудрое замечание, - кивнула Криста. – Сколько я городков, хуторов и сёл прошёл – воистину так. А в больших городах – в геометрической прогрессии.

- А скажите, господин Криста, что за приятель с вами прибыл? Разбитной господин, петушистый, точно подросток. Весельчак – не успел устроиться, как тут же вечеринку шумную закатил. А татуировок на нём – как только такое вытерпеть можно, рассказывали, неприятная процедура, болезненная. А у него вся кожа. Кто видел? Нет, я не видел, ребятишки рассказывают – видели, когда в Маузде купается. И дымит непрестанно, как труба фабричная – а даже раза не кашлянет: наградил Господь здоровьем, видать! На мотоцикле гоняет – вжик, только пыль столбом. У нас ребятишки на велосипедах упражняются – а он всё то же на мотоцикле проделывает, на скорости. Лихач, одним словом. Он, случайно, каскадёром не подрабатывает?

- Вот вы сами о нём всё и рассказали, - улыбнулась Криста. – Обычный человек, только энергии в нём невпроворот.
- Так пусть на работу устроится! Хоть на сезонку, хоть на постоянку. Я помогу!
- Не станет он работать. Не может одним и тем же заниматься, на месте сидеть.
- А жить на что?
- Наследство у него… особенное, - Криста вздохнула и добавила про себя: «особенно отягощенное». Не слишком-то она и соврала про наследство. Только наследству этому никто не обрадуется.

…Итак, ещё одно исцеление прошло успешно. Криста никогда прежде не брала денег, тем более с нуждающихся, и потому не любила надолго заживаться на одном месте. Пришла, исцелила, отобедала, чем Бог пошлёт, и полетела дорога дальше. Но теперь пришлось сделать исключение: ведь им с Дэницем нужно было платить за постой, значит, не для себя деньги, для добрых людей. И Криста поняла, что в данном конкретном случае это неплохой вариант - а что ещё оставалось? Оставалось сделать то, что должна была сделать она: пойти по людям, предлагая свои услуги.
Но первым делом – извиниться перед Эмилией за недостойное поведение своё.

Она вошла в гостиную, постучалась в дверь, дождалась долгожданного и пугающего «Войдите», вошла, опустив глаза долу. И заговорила.
- Извините, госпожа, покорнейше прошу – простите, что едва не вверглась… не ввергся в грех и не вверг вас. Простите, если оскорбил вас касанием неосторожным, словами неразумными, алкоголем проклятым навеянными. К лечению никакого отношения это не имеет, уверяю вас, и при первой необходимости зовите меня – я никогда более, никогда не позволю себе… подобного…

Так говорила Криста, искренне, со слезами на глазах, а растрёпанная Эмилия, отложив ручку, внимательно слушала Кристу, и брови её удивлённо вздымались, глаза округлялись, бледные губы приоткрывались.

И тут Кристе почудилось, что в прекрасных глазах Эмилии тоже заблестели слезинки,  промелькнуло сожаление, и даже мольба, словно просили они: «Не нужно мне твоё раскаяние! Не того прошу. А только одного. Не уходи, не уходи, не уходи…» Показалось Кристе или нет – не хотела она знать этого. Раскланялась, извинилась – и, пятясь задом, вывалилась из комнаты, а затем покинула дом. Смахнула пот со лба: «Будь ты проклят, Дэниц, я не позволю тебе счастье своё чистое порушить!»

Криста ушла далеко по дороге, за городок, в сторону посёлка Буничи, походила вокруг прелестного озерка, познакомилась со старожилами, посетила нескольких стариков, а после благодаря им попала в дом ювелира, проводящего тут отдых. Хороший оказался человек, добрый, рассудительный, верующий без дураков. И со связями – кто сказал, что без связей в миру обойдёшься? Криста всё больше утверждалась в мысли, что в этих красивых местах и люди красивые. И как не помочь таким людям? Заодно заработает на прожитьё – отдаст Эмилии.

Сказать, что Криста не любила денег и не признавала – да неверно это. Деньги для порядка придуманы. Эквивалент труда. Почему же не получить за честную работу? И отдать тому, кому нужнее? Да и голышом ходить не будешь, не дадут, и неприлично это, да и осень с зимою в мире существуют. И ещё всяко-разно. Значит – деньги ещё и на простейшие бытовые нужды надобны.

К вечеру Криста вернулась, поднялась по лестнице на цыпочках и тихонько проскочила в свою комнату. Дэница не было, и она порадовалась. На следующий день она опять улизнула ни свет, ни заря, отправилась к ювелиру, чтобы поехать с ним на его машине по пациентам. И на третий день – так же. А на четвёртый день, как ни старалась, наткнулась на хозяйку.

Едва она вошла в дом, как Эмилия выглянула из гостиной. Бежать поздно. Не признаваться же, в самом деле, что она избегает её?
- Господин Криста, - тихо сказала Эмилия, и улыбнулась. – Вы вернулись…
- Конечно, Эмилия, я всегда возвращаюсь.
- Как хорошо. А я писала, и, представьте, так легко и свободно, я едва успевала записывать, словно поток слов стекал прямо с неба…
- Почему же у вас печаль в глазах?
- Не просто печаль. Кошмар и ужас. Коста опять пропил выручку. А у меня ни копейки в загашнике, и, может, никогда уже не будет. Анна вот с той вечеринки рисует много, а много ли выручит за рисунки? Коста говорит – Дэниц обещает ему пособить в карты деньги выиграть, а мне не верится.  Мне остаётся лишь сидеть и писать – только вот кому это нужно?

- Деньги есть, и теперь всегда будут, И не надо Косте в карты играть, азартные игры к грехам причислены, ибо губят душу не хуже алкоголя, а то и шибче, – возразила Криста, и протянула Эмилии деньги, заработанные за несколько дней. – Здесь немного, но на пару недель хватит. А потом я пойду в новые богатые семьи – меня пригласили врачевать, и деньги будут ещё.

Эмилия просияла: - Ура, Криста! Мы будем жить заново! Я опять смогу работать! Мы приведём дом в порядок, отправим Бориса учиться, мы… мы будем счастливы… - скорее вопросительно, чем утвердительно сказала Эмилия.

- Госпожа, моё дело – помочь. И когда моё дело выполнено, я снова отправляюсь в путь.
- Вы так просто…

И тут у калитки раздался грохот и сдавленные ругательства. Это сержант Драгач тащил на себе какой-то бесформенный куль. Криста и Эмилия выбежали наружу.
- Забери своего благоверного, Эмилия, - сказал Драгач, втаскивая мертвецки пьяного Горбача на крыльцо.

- Спасибо, Михаэль, - ответила Эмилия, взирая на тело, съёжившееся подле её ног. – Большое спасибо.
- Больше ничего не нужно? Давай, помогу положить на кровать.
- Мы сами, Михаэль, не трать своё драгоценное время, тебя, наверное, ждут в участке.
- Ты уверена?
- Уверена.

Оглядываясь с недоверием и удивлением, Драгач отправился прочь.
Эмилия хотела закричать на мужа и затопать ногами, и надавать пощёчин, чтобы сам вскочил, со стыдом и ужасом от своего состояния, но вгляделась в его багровое, блаженное лицо – и удержалась. «Он уже нашёл свою Нирвану», - подумала она. – «А где моя?»

- Давайте оттащим его, - сказала Криста с беспокойством. – Он простудится.
Они подхватили Горбача под мышки и втащили в прихожую, потом перехватили удобнее и поволокли к дивану. Горбач замычал.
- Сейчас я его протрезвлю, - успокоила её Криста с непередаваемым выражением лица. - Мигом! Только ноги заброшу. Я его вразумлю, будь уверена! Сейчас он у меня воскреснет!

- Не надо, – вдруг спокойно сказала Эмилия. – Пусть проспится здесь. На полу. Сам. Всё равно толку от него сегодня не будет.

Потом она посмотрела Кристе в глаза, нежно и требовательно. Криста отметила, что Эмилия, несмотря на художества мужа и загул дочери, сильно изменилась к лучшему: помолодела и похорошела, успокоилась, распрямила плечи, стала больше следить за собой. Горбач много теряет, лишаясь любви и уважения этой женщины.
- Криста. Пожалуйста. Обними меня. Как тогда, на вечеринке.

Криста растерянно замотала головой: - Госпожа… не множьте мои ошибки, я всего лишь лекарь…

Эмилия твёрдым шагом пошла к ней: - Бедный мой лекарь, не множь мои печали, обними меня! Я хочу вспомнить прекрасное прошлое, хочу снова начать писать и выпускать книги, я знаю – это в моих силах, начать жизнь заново!
Она шла, а Криста пятилась, пятилась, пока не вывалилась в прихожую и не уткнулась в ступеньку. Села. Потом вскочила. Она была бледна, но на щеках загорелись два пунцовых пятна.
- Простите, госпожа Эмилия. Мне надо… подумать.

Криста взбежала наверх и застыла у дверей комнаты: ну, сколько можно мутить воду? Признаться немедленно, открыться, чтобы не множить содом. Она решительно спустилась назад. Эмилия стояла на прежнем месте, не отводя взгляда от двери, словно знала, что лекарь не может не вернуться. Их глаза встретились.

- Госпожа Хоумлинк, простите великодушно за обман, обстоятельства сложились так, что вынуждена я таить свою истинную сущность. Нет, нет, погодите, дайте высказаться. – Криста перевела дух. Взялась тонкими, но сильными пальцами за верхние пуговки мужской рубахи. Начала расстёгивать. - Не мужчина я, не содомит, - продолжала Криста. – Сестра твоя, по телу и по духу…

И она распахнула рубашку, обнажив маленькую, крепкую грудь. Эмилия не удивилась, не растерялась, не разочаровалась, словно ждала открытия. Лишь глаза её загорелись восторгом.
- Сестра, сестра моя, истинно! – благоговейно и восхищённо прошептала Эмилия. – Спасибо тебе за то, что ты есть! Думаешь, я меньше любить тебя стану? Может, я такую, как ты, белую, святую, всю жизнь ждала?

Коста заворочался, громко рыгнул, попытался разлепить непослушные веки – с кем это жена разговаривает? Одним пьяным взглядом узрел прекрасное, белое тело, точёную грудь – что за видение, уж не ангел ли снизошёл? Или глюки явились в белой горячке? Он застонал, заморгал отчаянно, пытаясь прояснить туман в глазах и голове, и привлечь к себе внимание, но женщины оказались слишком увлечены друг другом. Потом и вовсе Эмилия переместилась и закрыла от Косты видение. Значит, и впрямь привиделось…

А Криста позволила Эмилии коснуться кончиками пальцев своей груди, дабы удостовериться, что она реальна. «Ангелица, Ангелица…» - шептала Эмилия, точно завороженная. – «Я знаю, у тебя и крылья есть…» Смущённая Криста перехватила её руки – довольно, теперь она открылась Хоумлинкам, но другим открываться не намерена.

- Госпожа…
- Зови меня просто Эмилия, мой свет…
- Эмилия, душенька, прошу тебя, не раскрывай никому до поры то, что видела. Я сама скажу, когда время придёт.

- Умру – унесу тайну с собой! На меня рассчитывай, как на второе сердце!
- Не надо умирать, - попросила тихонько Криста. – Жить надо. Жить, в жизнь верить, Богу молиться и радость нести в мир. Стань писателем и напиши про это. А теперь иди к мужу, плохо ему, помоги в себя придти, он в тебе нуждается, - и Криста подтолкнула Эмилию к дивану, подле которого корчился Горбач.

Криста уже не знала, рада ли она, открывшись, или нет. Она взлетела наверх и ворвалась в комнату. Раздался визг, и под одеяло кто-то стал быстро зарываться, точно мышь в нору.

Дэниц вылез из-под простыни, как был, голый, с воинственно поднятой плотью, и встал, нагло расставив ноги. Криста шарахнулась – верх бесстыдства, и как Отец терпит?
– То-то! – захохотал Дэниц. – Шокирует?
- Нисколько, Дэниц. Я не такого насмотрелся  в земных сектах, - Криста совладала с собой, сдержала страх и неприязнь, прошла внутрь комнаты. – И справлялся, поверь.
- Стоп, куда лезешь, убогий? – Дэниц схватился за кожаный ремешок с металлическими насечками, угрожающе надвинулся на Кристу.
- В свою комнату, дружище. Поговорить надо, - ответила спокойно Криста. Дэницу пришлось посторониться.
- Ты видишь – женщина у меня. Дай дело завершить…
- Именно об этом и говорить буду. А женщина пусть уходит. Хватит содом разводить. Иди, милая. – Криста сделала повелительный жест, которому нельзя было противостоять, и Дэниц, пробормотав невнятное ругательство, отступил внутрь комнаты. Анна испуганной мышкой шмыгнула мимо них, завернувшись в простыню.

- А ведь я тебя предупреждала. Оберни чресла! – приказала Криста.

- Что, оскорбляет дух? Или завидно? Да и что ты вообще можешь мне сделать, что грозишься? – проворчал Дэниц, но подчинился и набросил халат, однако тот ещё долго оттопыривались на причинном месте. – Хорохоришься только. И что теперь, воспитывать станешь? Будешь опять выкапывать грехи из нутра, и разводить теории? Для потомства? 

- Не буду. – Криста грустно улыбнулась. – Бесполезное, безнадёжное дело. Каждому самому надлежит решить для себя вопрос о грехах. По сему решению и воздастся.
- Вот вы как, значит, теперь постановили – сбросить всё на нижних подопечных. А сами вроде бы и не при чём. Ловко отмазались!

- Ловко, неловко, не мне решать. Спираль за меня решает. По мне – так напротив, дали возможность выбирать и решать, самим за себя ответ держать. Да и мир слишком сложным стал, от чрезмерной сложности - хрупок. Иногда смотришь – бездумно в тартар катится, иногда – пытается о вечном думать, да не всегда получается. А в целом балансирует на острие иглы.

- Чтоб веселее катилось, давай и мы с тобою смажем. – Дэниц подошёл к тумбочке, вытащил бутылку вина и пару стаканчиков с заскорузлым красным налётом на дне. – Садись.

Криста осторожно уселась на краешек кровати.
- Да садись нормально, не бойся, простыня тебя за задницу не укусит. Хотя от Анюты и матрац воспламенится. Вертлявая штучка, темпераментная.

- Дэниц, неблагодарностью хозяевам платишь? - но Дэниц махнул на него рукой, налил вино и сам первый выпил свой стакан: - Напротив, вовсю развлекаю.

Криста теребила стакан, мучимая смутной неудовлетворённостью. С чего бы это вдруг сидит она тут с врагом своим и откровенничает с ним? Неужто общения не хватает? Поделиться охота земным, приобретённым? Или поучить, давний спор продолжить?
 
- Слушай, а у тебя кто был? Ну, до этой старушки Эмми? – вдруг оживился Дэниц. – Неважно, мужик, баба. А то скажу Анне, она обслужит по первому разряду…
- Был, - перебила внезапно Криста.

- Да ну? Брешешь. Мужик или баба? Не стесняйся, говори, я не лицемер и не ханжа, всё, что приятно – всё хорошо.
- Девица, Дэниц, прекрасная, юная.
- И какая она была? С формами?
- С формами. Идеал чистоты и целомудрия. Сестра по духу.

- Да ты даёшь, оказывается, специалист по целомудрию! Чистеньких любишь, чтобы опыт передать. Расскажи, как ты её первый раз трахнула!

- Первый раз? Она собирала ягоды в саду. Устала, присела на траву. И я тоже присела рядом. Ни слова не сказала. Только взяла руку её в свою руку, вздохнула еле слышно, и о небе подумала. И она вздохнула, и я знала, что думаем мы об одном и том же. О полёте душ и мыслей, о космической энергии, о вечном, неизбывном добре и неиссякаемой нежности божественной…

- И что, больше ничего? Так и сидели?
- Так и сидели, взявшись за руки, опустив глаза. Знаешь, что переполняло души наши? Восторг взаимопонимания и сочувствия. Без похабных движений, аналогичных тем, на которые и животные способны. Соитие душ. Но тебе не понять.

- Опять двадцать пять! Последняя идеалистка и дура! Да ты тоже, никак, девственница? Фьюить! – Дэниц присвистнул. – Неужто плоть не содрогнулась и не зашевелилась? Значит, не так уж и хороша была подружка.

- Хороша, Дэниц. Грудь, губы, бёдра… Век бы любовалась. Потому и ушла. Только подумай сам – осквернила красоту, похоть ублаготворила – и что потом? Как в глаза добродетели смотреть? Да и физиологическое влечение не вечно. Чем доступней объект, тем скорее иссякает родник. А родство душ – оно святое, редкий бриллиант. Не всякому может посчастливиться в жизни такую гармонию отыскать – чтобы и умиротворение, и радость, и поток чистейшей энергии!

- Вдохновенно говоришь. Искренне. Тем досаднее. Верно говорят – дуры бабы. Думаешь, другие такие же будут, как ты? Мужики любоваться не любят. Трахнут твою кралю – и к новой побегут. Уж этого-то добра – навалом!

- Добро навалом не валяется. А прекрасней моей сестры-садовницы нет. Пусть лучше такой и остаётся. В памяти хотя бы.
- А что же на мужиков не западаешь?
- А то и не западаю, что на тебя они похожи.

- Обижаешь, - хмыкнул Дэниц. – Но я не в обиде. Тёлками не обойдён. Стало быть, до сих пор так и осталась – девственницей? Даже картинок соблазнительных не рисовала себе? За всю Спираль?

- Да нет, - вдруг смутилась Криста. – Не вполне…
- А-а! Значит, было дело? Было, было, вижу – красная, как рак. Значит, приятное воспоминаньице. Неужто мужику отдалась?

- Что было – то при мне и останется. Давно искупила грех сей. Лучше налей ещё, Дэниц.

Дэниц расхохотался: - Не искупила грешок, по глазам вижу. Залить вином хочешь.

- А что, любопытство твоё - не грех ли? Что-то поиметь желаешь, кроме моих соблазнительных картинок? Будто не навидался ещё. Думаешь, из меня тёмное вытянуть? Давно распято. И не пристало тебе в моей душе копаться.

- Тебе в чужих душах копаться пристало, а мне не пристало? Я, собственно, не с задней мыслью любопытствую, интересно, понимаешь ли, посмотреть, на что твоя фантазия способна. Вдруг – и ты порнограф выдающийся, тогда в этом мире тебе цены нет. На «ура!» пройдёшь, нарасхват. Бизнес организуем. Общество с ограниченной ответственностью.

- Забудь. Я слишком хорошо различаю чёрное и белое, Дэниц. Нам с тобой никак не скооперироваться.

- И чёрное и белое, и свет и тень – суть две стороны одной медали. Без чёрного нет белого, без белого – чёрного. Чёрное и белое друг без друга не могут, друг к дружке тянутся, и сопрягаются, как две детальки одного паззла, рождая радугу. Вот и нас с тобой притянуло друг к дружке, не так ли?

- Да ты поэт, Дэниц, - сухо усмехнулась Криста. – А я, стало быть, прозаик. Только после моей прозы не болеют. И не гибнут. Нет, не могу с тобою согласиться. Не может из чёрного радуга родиться. Не может тьма исцелить ни душу, ни тело. Не может свет к тьме льнуть…

- А ты сама прикинь. Любой предмет на свету имеет тень, и без света тени нет. Если ты не увидишь чёрного, как ты поймёшь, что белое – это белое? Одно оттеняет другое, учит взаимопониманию, Криста. В каждом человеке есть два гнезда: в одном свила убежище тьма, в другом трепещет свет. И они протягивают друг к другу щупальца, обнимают друг друга – и рождают многоцветье. И насчёт врачевания души. Порой в человеке столько дури сидит, что только дурью и вышибить можно. Вот так то! Это истина!

- Не люба мне твоя истина. Ты её для своей потребы выдумал.
- Поживёшь – увидишь.
- Ты знаешь, Дэниц, не так уж и долго мне жить. Любая новая жизнь – всего лишь очередной виток старого сюжета.

- А ты постарайся, произведи усилия, примени опыт. Судьбе сопротивляться нужно. Противиться. Если нужно – драться. Морду ей набей! Факни от души! Яйца пообрывай, если взбрыкнёт. Хочешь, научу, как эту вздорную кобылу в стойло загнать? Плюнь на всех, учись жить в удовольствие! Можно лекарить, да при этом себе в радостях земных не отказывать. Эх, тебе же не впервой путешествовать, а я тебя учу!

- Ты учишь, а я тебя слушаю. А ведь сама тебя поучить собиралась. И есть в твоих словах  зерно… разобраться бы в нём. Хотя слушать тебя не дело. Искушён ты в обольщении. Вот и Анна попалась.
- Опять ты про эту девицу! Одной больше, одной меньше… Забудь. Трахнулась пару раз по влечению – от этого ещё никто не помирал.
- А я иное видела: и помирали от этого.
- Не иначе, с вашей помощью.

- Да нет, Дэниц, с помощью твоих последователей. По всей атмосфере воронки гуляют. А ты себя всё невинным числишь?
- Эти воронки во все времена закручивали, и не факт, что мои последователи. И кроме них хватает «непорочных» крутильщиков.
- Это потому, что тёмное всегда агрессивно.
- А белое активно брыкается, защищаясь! – захохотал Дэниц.

Пока Дэниц и Криста пытались родить в споре истину, Анна вспоминала. Руки Дэница, его плоть, доставляющую и боль, и безумное наслаждение, ледяные глаза Дэница, выковыривающие из нутра что-то давно задвинутое на самое дно, свою неуёмную страсть. И пыталась заглушить неудовлетворённость, ибо желала она Дэница снова и снова, и не могла остановиться.

А вот и слова его вспомнились недавние.
«Постно, слишком постно!», - морщился Дэниц. – «Ты должна взрывать, а не лить патоку!» Анна вспомнила интонацию Дэница и вздрогнула. Потом её рука, словно сама по себе, растопырила пальцы, с яростью схватила последние наброски,  с силой смяла, бросила на пол и начала топтать. «Вот и всё», - приговаривала она. – «Вот и всё. Так просто! И бери меня, всю! Всё сделаю! Жить иначе стану, Дэниц, только бери меня!»

Итак, пока Криста, будучи нарасхват, посещала болящих, пока Анна рисовала как одержимая, Дэниц гонял на своём мощном байке по окрестностям, посещал городки и посёлки, таскал Косту по игорным заведениям, выигрывал деньги на прожитьё, привозил бутылки со спиртным и непременную шоколадку Эмилии – подсластить свою очередную выпивку совместно с Костой. А также катал Бориса и посвящал в премудрости головокружительной езды – «Чтобы потом девчонок клеить!» - как говаривал он.

- Дэниц, оставь мальчика в покое, не забивай ему голову тем, что тебе под силу. То ребёнку знать не надобно.
- Ребёнок, сказанул. У него реакция будь здоров! Рождён для экстрима. Я в его возрасте знаешь, что вытворял?

Да лукавил он, не было «возраста» у Дэница, он сразу таким и явился в свет – со старыми глазами и нечеловеческим обаянием, жарким снаружи и холодным внутри, позволяющим крутить встречными, как заблагорассудится. А Криста что же? Разве не применяет обаяние? Неверно сказано. Для Дэница обаяние – средство обольщения и подпитки. А у Кристы обаяние внутреннее, тёплое, греющее и ласкающее, целительное… Обаяние души сочувствующей.

- Главное, ему по кайфу. Свой байк ещё не скоро будет, пусть на моём гоняет, - продолжал Дэниц. – И стимул в жизни появится.
- Какой же это стимул – машина?
- Для пацана – самое оно. Престиж. Вон и Анна стимул заимела.

Анна легка на помине. В джинсах и свитерке. Влюблённые глаза сияют.
- Доброе утро, господин Криста. Салют, Дэниц.
- Салют, крошка. Так мы едем?
- Доброе утро, милая. Говорят, ты рисуешь много, готовишься показать работы в городе? Можно глянуть?
Анна замялась: - В другой раз, Криста. Сейчас спешу. Мы с Дэницем в Каламатч сгоняем.

Молодые люди ушли, а Криста не находила себе места. Слишком хорошо знала, что после общения с Дэницем меняются люди, увы. И никуда не деться от этого. Чёрное с белым спорят и бузят, брыкаются и дерутся, но невозможно им сблизиться, ибо известно любому художнику: капля черноты любой оттенок грязнит, а уж белому-то от неё достаётся!.. Не приведи Господи!

Прошла Криста тайком на веранду, прямо к шкафу, где Анна рисунки хранила. Ещё не залезла в папку, а уже знала, что там. Но греховное искушение любопытством сильнее знания: взяла она папку в руки, раскрыла - удостовериться…
И Криста увидела череду этих безобразных картинок, именуемых комиксами. Нет, не безобразные, нарисованы-то они, к несчастью, были отменно. Но куда делись благостность и умиротворение окрестных красот, пребывающих в полной гармонии с душой художницы и неторопливой жизнью обитателей Торбанка? Перед Кристой разверзся ад кромешный: совокупляющиеся на развалинах цивилизации на все лады парни, девушки и фантастические существа-перерожденцы:  полулюди-полуживотные.
Неужто молодая девушка, никогда не видевшая древних рукописных книг, и в самом деле хорошо, в подробностях, представляла себе то, что рисовала? Или – по живописаниям Дэница-развратника?

Криста пришла в ужас, поняв, что Дэниц опередил её во всех смыслах: теперь Анна признавала наглого чужака за наставника, и в душе её остались пепел и зола от прежних, невинных устремлений. «Поговорить с ней, срочно поговорить!»
Дождавшись возвращения Анны, уже к вечеру, Криста взяла её за руку и отвела в тихий уголок дома. Дэниц, посмеиваясь, делал вид, что не замечает волнения Кристы и её приватных разговоров с Анной.

- Анна, прости, милая, но поговорить по душам хочу с тобой. Что же с тобою сделалось? Рисунки твои тьмой так и пышут!
- А в чём дело? – Анна, казалось, смутилась самую малость, и тут же упрямо взяла себя в руки: - Тема выигрышная, спрос на неё имеется, цену запрошу покруче – жизнь нынче не дешёвая, нужно выбираться на дорогу… Ваш приятель обещал меня друзьям порекомендовать. Потренируюсь, на проезд заработаю – и повезу портфолио в Гаат.

- На какую дорогу выбираться? Дорогу содомии? Ты в церкви давно была?
- Ну, была. Ничего хорошего они мне там не сообщили. И ничего нового. Видать, застой у них на небесах, стагнация.
- Как душу спасти, учили?
- С раннего детства. А как денег заработать, чтобы не прозябать в провинции – так нет. А что, теперь наставлять будете? Картинки мои уже не нравятся? Или рисовать разучилась?

- В том то и беда, что рисуешь ты резво и дерзко. Рисунком владеешь, цветом.
- Спасибо за признание. Большего мне и не надо.
- А вот эмоции в узде не удерживаешь. Наружу выплёскиваешь, на людей.
- Что ж поделаешь, значит, накопилось. Почём вам знать, что в душе делается? В чужие потёмки не залезете.

- Всё я знаю. Вижу, как от света спускаешься ты в подземелье, бестрепетно, радостно. Но не всё ещё потеряно. Своего собственного, не заёмного в душе по-прежнему в достатке. Выбирайся наверх, милая сестрица. Слишком ты чувствительная, тонкая, эмоциональная, а таким делом, как ты задумала, заниматься нужно рационально, трезво, холодно, отстранённо…

- Сестрица… Спасибо за проникновение, - Анна опустила голову. – С вами рядом уснуть хочется – покойно, мирно, ни о чём не думая, и сны видеть детские. Только детское время закончилось. Пора испытать удачу – как только закончу серию, так и отчалю. Кстати, картинки-то я вам не показывала. Значит, самовольно подглядели. Некрасиво, господин Криста. Стыдно.

И она, стараясь не глядеть уличённой Кристе в глаза, вышла из гостиной. Конечно же, во двор, где курил и посвистывал Дэниц, похлопывая нагретый бок железной лошадки. Криста, не слушая, знала, о чём говорят. Конечно же, обсуждают очередную вечеринку в компании ухажёров, чтобы для комикса живых, житейских картинок почерпнуть. Надо бы проследить сегодняшний вечер, неспокойно на душе, назревает что-то тёмное, закручивается воронка. Только на кого падёт – пока неясно…

…Бад только что открыл своё новое заведение. Бар «Модерн» - на самом краю Торбанка, за кольцевой дорогой, сиял чистотой после недавнего ремонта. Бад очень старался очистить интерьер от старомодных, как он полагал, штучек, и теперь небольшое, уютное помещение сияло дешёвыми серебристыми лампами и надраенным никелированным декором геометрических форм. Бад гордился своим детищем. Уже несколько лет, вернувшись из заключения после нечаянного, нелепого проступка, он зарабатывал доверие отчима, вкалывал до седьмого пота. И вот – стал совладельцем.
Туда и направился Дэниц со своей небольшой командой.

- Привет, Бад, - приветствовала его Анна в дверях. – Ты уже готов? Мы оттянемся в твоём баре, ладно? Во всех прочих слишком много попсы и так скучно! Ты позволишь нам снять его на весь вечер?

Бад просиял. Он бросился протирать и без того стерильные столики. А Дэниц мощным рывком выволок на середину бара, прямо на маленький танцпол, неудобный модерновый диван, переделанный Бадом из старого бабушкиного. Диван стоял в уголке за ширмой, изображавшей отдельный кабинет, дожидаясь особого, привилегированного посетителя. Дэниц уселся на диван лицом к зальце, точно султан на смотринах.

Звучала музыка. Друзья Дэница, юноши из приличных и богатых семей, уже были в подпитии. Им надоели привычные увеселения, но вот появился Дэниц – и жизнь изменилась. Появилась травка, появились опасные забавы, подружки стали доступными и раскованными, а парочка драк и нападений на прохожих прошли безнаказанными. Но и это способно рано или поздно приесться. Что-то Дэниц придумает ещё?

Сегодня Дэниц обещал развлечения особенные, ожидали они сигарет с травкой – видать, тот самый момент наступил, только Дэниц почему-то не спешил. Может, что ещё на уме?
- Посмотрите на неё! – громогласно воскликнул вдруг Дэниц, указывая на Анну. Пай-мальчики Жо и Леску насторожились, предвкушая новые забавы. – Чем не Клеопатра?

- Дэниц! – Анна так и подскочила.
- Кто желает поиграть и выиграть приз, должны заплатить за участие. Ну-ка, выворачивайте карманы!
Жо и Леску это было раз плюнуть. Заплатить за новое развлечение – да пожалуйста. Посмеиваясь, они выложили перед Дэницем всю наличность, которая исчезла в недрах его жилета.

- А теперь - слушать сюда. Кто желает её трахнуть? Ползите ко мне. Да, да, на четвереньках. Первый, кто её коснётся, получит приз.

- Ты с ума сошёл? – Анна рванулась прочь, но Дэниц ухватил Анну за руку и заставил сесть рядом. Затем властно сорвал с неё лёгкую блузу: - Детка, покажи свои прелести! – И он раздвинул её ноги. – А ты не дёргайся, учись жить! В городе пригодится, и денежки твоими будут.

То ли прелести Анны были столь притягательны, то ли гипнотический посыл Дэница был так силён, но Леску и Жо, хихикая и переглядываясь, одновременно рухнули на четвереньки. Бад замешкался: в его баре назревал скандал. Он поглядывал на пришедших с опаской и уже сожалел, что открылся именно сегодня, к вечеру.

- Дэниц, они ползут, правда, ползут! – смеясь, сказала Анна, стянула лиф и раскинула руки. – Но это ведь шутка, да? Ты не позволишь им меня лапать?
- Какие шутки, детка? Ты будешь трахаться, со всеми по очереди, а я полюбуюсь. И Бада пригласим.

- И это называется твоя любовь?
- Именно так – ты настолько хороша, что грех пользоваться тобой в одиночку. Выпей-ка, залпом, залпом! – приказал он. – А потом покурим.

Анна несмело улыбнулась и залпом осушила бокал, новое развлечение уже затягивало её. Она откинулась на спинку дивана и выгнулась наиболее соблазнительно. Пьяный дурман застил глаза, присутствие Дэница и пугало, и возбуждало. А Дэниц уже затянулся.

- Бад, иди-ка, покури! – приказал он. – Да не бойся за свой бар, ничего ему не будет. Заплачу хорошо.

И Бад нерешительно шагнул к Дэницу. Поставил перед ним на столик поднос с пирожными для Анны и пару бутылок крепкой сливовой водки, которую любил Дэниц.
Пока Жо и Леску, отпихивая друг друга, преодолевали пространство до дивана, Бад колебался – его профессиональные обязанности лежали теперь тяжким грузом, ибо он втайне тоже жаждал встать на четвереньки. Позволить этим ничтожествам, этим лизоблюдам завладеть Анной, его сокровищем, которым он давно и тайно мечтал обладать? Ни за что! Как он ненавидел приятелей в эту минуту! А вот Дэница, как ни странно, его ненависть обошла стороной – видимо, потому, что Дэниц навевал страх и трепет, равно далёкие и от любви, и от откровенной ненависти. Правда, Бад сейчас об этом не задумывался. Он не отводил взгляда от друзей, чья шутливая потасовка перерастала в серьёзную.

- Давайте, давайте, покажите, на что способны, маменькины сыночки! – комментировал Дэниц. – Секс с травкой  для чемпиона!

Дэниц с любопытством наблюдал возню на ковре двух бывших друзей. Они пихали друг друга, награждали тумаками, катались, стукались головами о стулья, разметывали лёгкие пластиковые столики, и потому не продвигались к цели. Бад нервно затянулся. Дым оказался сегодня особенно забористым. Фигуры вокруг поплыли в золотом тумане, драка напоминала танец, Дэниц – восточного владыку, а Анна – его любимую наложницу.

Леску удалось выбраться из-под Жо и рвануться вперёд, и Анна уже мнилась ему резвой кобылицей, но Жо со злостью саданул его по ноге, затем рубанул по почкам, затем, когда тот взвыл и завалился на бок, дал под дых. Леску захрипел, хватая ртом воздух: - Т-ты ч-чего?

- Я буду первым! – Жо вскочил и, наступив Леску на руку, упал перед Анной, хватая её за руку.

И тут Бад очнулся. Отбросив сигарету, он рванулся наперерез Жо, пиная его ногами: - Ты, вонючка, это мой бар, и я имею право быть первым! Верно, Дэниц?
Он протянул дрожащие руки к Анне: - Сегодня ты моя, штучка! О, золотко моё! Я хочу тебя, я обожаю тебя, ты даже не знаешь, как давно!

Дэниц лениво толкнул его в грудь: - Куда лезешь без очереди? Давай на колени перед моей девушкой!

Бад отлетел, и вместе с Жо завалился на барахтающегося на полу Леску. Потасовка грозила перерасти в настоящую, жестокую драку. Анна хохотала, размахивая сигаретой, и подбадривала дерущихся возгласами и телодвижениями под одобрительным взглядом Дэница.

Бад, возбуждённый куревом, разметал соперников и победно вскинул руки вверх. Дэниц с удовлетворением отметил, что тихий скромняга Бад, так же, как и пай-мальчики Жо и Леску, на глазах превращается в агрессивного захватчика.

- Зря стараешься, – сказал он низким голосом и встал, расставив ноги. – Она не для тебя. Девочка моя. Кому хочу – тому и продам. Где твой взнос?

Эт-та сволочь! Бад взъярился не на шутку. Мало того, что бару приходит конец, но ещё и Анна насмехается над ним. И ради кого? Ради этой рыбоглазой сволочи! Бад, не контролируя себя, схватил бутылку и рубанул ею по стойке, и со своим страшным оружием медленно пошёл на Дэница, словно ковбой из любимого вестерна – на злодея.

- Кто ты такой? Чего раскомандовался? Думаешь, если новый, так можешь весь город на уши поставить? Она не для тебя!

…Криста искала Анну. Эмилия нервничала. Криста нервничала. Ей совсем не нравилось, что Дэниц так часто уводит девушку. Вот и сейчас она своим безошибочным нюхом угадала, где собралась вся компания по тем зловонным волнам, что, колтыхаясь, расходились от новёхонького бара на окраине.

Криста ворвалась в бар «Модерн» в тот самый момент, когда набыченные мужчины ходили кругами друг против друга. Жо увидел её и криво ухмыльнулся, хотел сказать что-то похабное, но осёкся, встретившись с её отчаянным взглядом.

- Прекратите! – гаркнула Криста и пинками расшвыряла дерущихся, нахлестала по щекам невменяемых молодых людей.

Дэниц стоял, сверля её немигающим взглядом, но она выдержала.
Чёрная воронка взвилась вокруг Дэница. Криста отшатнулась, потом медленно, преодолевая сопротивление, пошла на него, сжимая кулаки и готовясь к стычке.
Дэниц был наэлектризован не меньше мужчин.
 
– Опять ты! – бросил он с досадой. – Заработать не даёшь.

Он стоял перед ней грозной глыбой, а Криста задыхалась от ярости. Еще немного – и они схватятся, пока остальные застыли в ступоре, не закончив движения. Но Криста первая заставила себя успокоиться, и мир обрёл ход.

Все проснулись. Бад оттаял и с отчаянной решимостью, зарычав, ринулся на Дэница. Криста не успела даже вздеть руки. Дэниц мог уложить Бада движением одного мизинца, попятить взглядом или опрокинуть плевком. Криста на это и рассчитывала.
Но Дэниц заломил ему руку с тускло сияющими остриями, выворачивая, будто защищаясь, а потом холодно и расчётливо нанёс незаметный глазу удар. Лёгонький, даже не удар вовсе – так, всего лишь толчок. Причём точнёхонько в тот самый миг, когда разозлённый не на шутку Леску, размахивая схваченным за ножку стулом, с рёвом понеся вперёд, продолжая движение, на Жо.

Бад с заломленной рукой крутанулся, опрокинув Жо, а затем врезался в стойку, и острия битой бутылки вошли ему под лопатку, прямёхонько на уровне сердца. Глаза его расширились, и Бад беззвучно сполз по стене, оставляя на ней кровавую дорожку, а Леску, занёсший стул, огрел по голове уже мертвеца. В баре мгновенно воцарилась ошеломляющая, трезвая тишина, только всё журчали ручейки вина из битых бутылок, витал удушливый запах спиртного, и лилась, лилась из усилителя славная и наивная песенка в духе ретро. Никто не мог понять толком, что стряслось, почему кровь, и кто в этом виновен.
Одна Анна продолжала хихикать над кутерьмой, рождённой её телом.

- Это не я, - бормотал побелевший Леску.
- И не я, - Жо затрясся и закружился на месте, словно сухой листок. – Или я?
Криста одним прыжком преодолела пространство до Бада. Пощупала пульс на шее, всмотрелась в остекленевшие глаза. Смерть оказалась на этот раз милосердна, так как наступила мгновенно.

- Дэниц, это ведь ты убил его! – Криста подняла на него потрясённое лицо. – Ты! Убил!
Дэниц удивлённо вскинул брови: - В чём дело? Ты меня в чём-то обвиняешь? Мальчики, что вы натворили?

Анна завизжала и бросилась на шею Кристе. Криста без колебаний залепила ей пощёчину, прекращая истерику, потом вырвала из рук Дэница и встряхнула, как следует.

- Оденься, - приказала Криста и набросила на неё свою куртку. – Ты пьяна. Безобразно пьяна, ты накурилась, ты не соображаешь, что делаешь.

Она наскоро сделала несколько отрезвляющих пассов, мимоходом подумав, что Анна не обрадуется, протрезвев, но таков закон и человеческий, и Божий: набедокурил – отвечай. И Криста постарается, чтобы Анна ответила.

- Ты нагадил, Дэниц, тебе и убирать, - бросила Криста жёстко, не оглядываясь, и почти волоком потащила Анну прочь. Затолкала в машину, села за руль. Сердце гулко билось. «Только бы успеть!» - думала она. – «И в кювет не загреметь!»

- Сматываемся, - трясущийся Жо, пытаясь нащупать рукав куртки. – Лес, мы ведь вместе, да?
- Ты его убил? – тихо сказал Жо. – Идиот! Все видели, что мы сюда вошли! Ты всё испортил!
- Он курил травку! – Жо оскалился. – Он озверел! Дэниц, подтверди! Дэниц, где ты?

Но Дэница в баре уже и след простыл. Словно и не бывало. Зато вдалеке уже слышался вой полицейской сирены.

Как только они оказались дома, вымотанные враждой и противостоянием, Криста уложила Анну спать. А сама схватила Дэница за руку и втащила в гараж для приватной беседы.

- Ты втянул Анну в гнусное преступление. Я не могу этого так оставить. Я обязана её спасти. Её душу. Пока не поздно. Дэниц, я хочу отправить её в монастырь! А ты должен ответить за двойное преступление!

- За тобою должок, Криста, - напомнил Дэниц. – Не лезь в мои отношения с Анной. У тебя ещё будут возможности её перевоспитывать. Когда я наиграюсь сполна. Её душой.

- И как долго ты собираешься держать меня за должника?
- Пока ты хранишь инкогнито! – и Дэниц довольно рассмеялся.
- Ну, скажи, - с отчаянием обречённости воскликнула Криста. – Какая необходимость  была в этом деянии? В убийстве?

- Но тогда он захотел бы убить меня, - резонно возразил Дэниц. – Или непременно убил бы кого-то ещё. Жажда убийства горела в его нутре в этот миг. Я всего лишь предотвратил его акт, спас его душу, тебе на радость. Исключительно ради тебя.

- Убивать ради меня? Что ты такое говоришь? И разве не проще предотвратить убийство? Убивать – тяжелейший проступок перед лицом Отца, Дэниц!
- А сам отец не практиковал уничтожение неугодных, сворачивая ленту тех вероятностей, которые пошли вразнос?
- Он исправлял мир, он редактировал его!
- Ну да, Отец редактирует вероятности нашими руками, - отозвался Дэниц. – А потом обнуляет их, и нас заодно. Непорядок.
- Ради порядка не убивают, Дэниц, - устало бросила Криста. – Это не убийство…

- Конечно, просто зачистка. Говоришь, убивать плохо? – раздумчиво произнёс Дэниц. – Грех и всё такое? Напротив, восхитительно, и Отец меня понимает. Но тебе не понять. Каждый раз, убивая тварь божию, испытываешь чувство сладкой мести. Попробуй, вдруг тебе понравится? И совсем не обязательно делать это демонстративно и прямолинейно. Существуют тысячи способов сделать это опосредованно. Например, подтолкнуть рулетку вероятностей в нужном направлении, или исподволь привести к столкновению антагонистов путём интриг и совращений. Хотя самолично вонзить в грудь кинжал, ощутить его трепет и торжество, видеть вплотную кровь и исход жизни – это многократно сильнее тупого и непосредственного секса, это прямая подзарядка батареек. И, конечно, война – это апофеоз мести Создателю.

- И ты так легко говоришь об этом? – с грустью и содроганием спросила Криста. – Ты – мясник, Дэниц! Грубый мясник!

- Уважаемая профессия, - осклабился Дэниц. – Люди с удовольствием питаются мясом, дамочка! Ведь ты же не осуждаешь тигра или беркута за то, что они рвут живое мясо? У них такая программа жизни, а я с ними сродни, - терпеливо и снисходительно пояснял Дэниц. - Заодно решается проблема перенаселения.

- Они честны, Дэниц, а ты лукав. Они рвут, чтобы жить, а ты – ради праздного удовольствия. Как бы там ни было, нам предстоят разборки с полицией. А это никому не нужно.
- Об этом не пекись. Бад сам виноват, напоролся – дурные привычки с зоны.  Мы не при чём. Девку прикроем. Память её подчистим. Нам это несложно. Али нет? Не слышу!

- Разумеется, прикроем. Но в память не смей лезть! – Криста, пылающая негодованием, с трудом заставила себя не повышать голос. Пришло время заняться Анной. Она прозевала её жизнь – тем хуже для неё, но в отличие от Дэница, она готова держать ответ, и сделает выводы на будущее. Больше она её в лапы Дэница не отдаст. Лучше поздно, чем никогда.

- Рад, что ты согласна. Я её в город отправлю, - задумчиво продолжал Дэниц. - Подальше отсюда, деньжат подброшу – пусть найдёт своё место в жизни, пусть работает, творчеством занимается.
Криста с подозрением воззрилась на Дэница – неужели он всерьёз? Не шутит?

- А если я не отпущу? Ты у неё согласия спрашивал?
- Так она давно согласная. Мы, можно сказать, последний день перед отъездом обмывали.

Так вот в чём дело! Дэниц опять опередил её. Он специально всё подстроил, чтобы сбыть девушку подальше с глаз.

- И как же ты собираешься уберечь её от допросов, Дэниц?
- Не волнуйся, никто её не вспомнит. Мальчики пришли к Баду выяснять отношения, есть у всех троих тайный грешок – промышляли вместе. А в баре найдут запас травок, хороший такой, доз на сто. Вот и понятно станет сразу, без допросов, отчего сыр-бор.

- А ведь в тюрьму тебе идти, Дэниц, тебе. Что, если я донесу? – спросила Криста, размазывая слёзы бессилия по лицу.

- А что, как ты себе это представляешь? Меня – на допросы, а потом - и на зону? Тоже, конечно, приключение, но я не для того явился в Торбанк. Кстати, и тебя допросят, коли сунешься. И не факт, что легко отделаешься. А Хоумлинки тебе спасибо скажут, когда Анну затаскают, когда её художества прогремят на всю округу? Ведь она – соучастник, и на зону загремит с нами вместе. Пусть лучше по ментовкам обтирается, чем в редакциях талант отстаивает?

- Настанет момент, Дэниц, и я тебя убью. Придушу своими руками. Или прирежу. Ради удовольствия, и чтобы разрядить твои батарейки. Не поморщусь. А пропадать будешь – руки не подам. Не дождёшься.
- Уже обещала…
Но Криста вышла из комнаты, впервые хлопнув дверью.