Глава 4

- Ты сюда вернёшься? Будешь тут ждать? Клянёшься?
- Клянусь. Мне тут нравится. Может, осяду. Работу найду. Так и буду петлять – то к тебе, то сюда.
- Правда? – лицо Анны просветлело. – Тогда зачем же мне от тебя отлепляться? Если жизнь и тут наладиться может.
- Затем, что ты – талант. Не хрена пропадать в глубинке. Адрес не потеряла?
- Он у меня в памяти и в сердце: твои друзья и моими станут.
- Непременно станут, - заверил Дэниц.


…Проводы были пышными и весёлыми. Эмилия наготовила вкусностей. Пили, танцевали, смеялись, тосты говорили вперемежку с анекдотами. Анна хохотала громче всех, словно и не было того страшного и позорного происшествия в баре. А, может, хохотала оттого, что забыть хотела, как её продавали? Криста видела, что она полна жизни и энергии, и хотела бы радоваться, да что-то мешало. Может, зря она горюет? Не пропадёт девушка? Только как это можно с таким грузом вины жить и жизни радоваться? Или уроки Дэница впрок пошли?

А уезжала Анна - со слезами, объёмистым пакетом рисунков и решимостью покорить Гаат и его бомонд. Дэниц лично добросил её на своём байке до самого города, вывез её на рассвете, тайком. Да в центре и задержался – устроить свою протеже. Пока колобродил он невесть где, Криста работала, и чем больше силы тратила он на исцеление, тем больше энергии получала взамен, больше радости, и молитвы её к Всевышнему летели ввысь свободно и легко, белыми лучами, белыми птицами, белыми лепестками. И каялась Криста, каялась, за жизни загубленные казнила себя, за соглашательство с врагом своим казнила, чуяла – запачкалась она рядом с Дэницем, и не так просто будет прощение заслужить, будет тащить за собой груз грехов – а сколько ещё их накопится, лишь Создателю ведомо.

Шумиха по поводу пьяной драки с летальным исходом гремела недолго. По всему вышло, что Бад сам и виноват – наркотики в баре хранил, перепродавал, а потом сам на свою же бутылку и напоролся в пьяной разборке. Наркотиков ни у Жо, ни у Леску не нашли – да они и впрямь их в руках и не держали, а разговоров о том, что пришли они за выручкой – тех разговоров никто не слышал - свидетелей нет, следователь их домыслил. За Жо и Леску родители ходатайствовали, уважаемые люди – какой смысл их гнобить? Баду уже всё по барабану, всё параллельно – вот пусть он и расхлёбывает вину всеобщую. Криста только удивлялась – как это Дэницу удалось так ловко всё обустроить? Благодаря его ли прохиндейским трюкам обошла беда дом Хоумлинков, или Всевышний решил дать ещё шанс?

Неутешную Эмилию приходилось успокаивать каждый вечер. Горбач работал ежедневно. Только день в поле, а день – в пивнушке, день в поле – день с Дэницем за картами. Иногда Кристе приходилось вместе с Борисом вытаскивать его из прокуренного подвальчика и тащить домой.

- Коста, вы же отец семейства! – увещевала она. – Давайте я вас в Храм свожу, вместе помолимся – Господь милостив, с его помощью изгоним зелёного беса!

То ли бес настырный попался, то ли Горбач не желал излечиваться. Протрезвит его Криста, разгонит воронку, Горбач поплачется, покается, а через день опять проклятое пойло из дома его уводит. Словно та бутылка, что распили они с Дэницем, клеймо наложила. Крепко въелась сажа. Не отмывается. С плотью смешалась. Ничего – Криста и не такие крепкие орешки раскалывал! Одолеет недуг.
Каждый Божий день Криста, испросив соизволения Всевышнего, клала Горбача на жёсткую деревянную лавку. Клала усталого, после смены, ворчащего и жаждущего чарки. Клала нетрезвого или вовсе пьяного, жалко брыкающегося и пукающего. И начинала изгнание беса, массажем, пассами, молитвами, а то и по щекам хлестала с яростью и рыком, когда терпение иссякало. Коста трезвел, а лавка под ним чернела, точно от копоти.
 
И в один прекрасный – или несчастный – миг зашаталась лавка и треснула пополам. А Коста словно бы очнулся от тяжкого сна. Потаращился в пустоту, огляделся и спросил: - Где я?

- Дома, отец, дома, - ответила Эмилия с жалостью, и Горбач пал ей на грудь. Эмилия едва удержалась на ногах от его напора. И с этой минуты Горбач словно влюбился заново в свою супругу. Вернулся к супружеским обязанностям. Возвращался домой и не отходил ни на шаг. На работу собирался – и стонал от ужаса, что оставляет её на чужестранцев. Короче, овладела Горбачом ревность. Не сказать, чтобы он совсем перестал пить, выпивал изредка – чтобы расслабиться, но пьяным – ни-ни! Словом, как все. Но свято место пусто не бывает… Следом за алкоголем укреплялась привычка расслабиться – или взбодриться - за карточным столом – тем более что, благодаря ауре Дэница, Горбачу пока везло.

Криста и рада была возрождению кроткого Горбача, и словно бы и не рада. Когда Эмилия смотрела на неё так пристально и преданно, и отчего-то укоризненно, тушевалась она, шептала молитвы и тихо испарялась.

Кто их разберёт, этих людей, почему кроме молитв и Господа Бога нужно им так много всякого другого? Почему человек больше к человеку тянется, чем к Богу? Почему развлекаться и предаваться маленьким жизненным радостям стремится сильнее, чем к совершенствованию помыслов, трудов и души, дабы приблизиться к Творцу Единому? Думала Криста, размышляла – и не находила ответа, почему жизнь земная, грешная, злая, грязная так затягивает посланников, и как бы даже перерождать начинает мало-помалу…

…Пока Дэниц в городе развлекался, пока гонял на байке, Криста накручивала педали старенького велосипеда Косты, либо плелась на рейсовый. Трудилась в поте лица, тихо-смирно и ненавязчиво. Сама не напрашивалась, дожидалась, пока порекомендуют. Тяжело болящих в городке и не осталось почти, зато люди начали съезжаться на постой с других мест. А порою за ней и машину присылали.
Криста испугалась, что слава её разлетится слишком далеко – да и придавит ненароком. Большая слава – тоже ведь грех, притупляет радость от свершившегося исцеления, да и не хватит её на всех. Только кто людям запретит? Если только самые верхние власти, да и то с корыстью – себе поиметь. Пришлось Кристе затаиться ненадолго, под панцирь уйти, чтобы схлынула волна нелепых слухов, перерождаясь в смешные мифы и легенды.

Вернулся Дэниц через две недели, под утро – мчал всю ночь, получая удовольствие от бешеной гонки. Никому не сказал, что две недели эти носился, как угорелый, с друзьями на байках, да с подружками-фанатками, а к Анне и не заглядывал почти. Не сказал? Да никто и не спрашивал.

- Как устроилась моя золотая доченька? – Эмилия выскочила встречать Дэница в одном халатике и шлёпанцах, когда тот лихо притормозил у калитки.
- По высшему разряду! Мои друзья – семейные, порядочные люди. Если она не уживётся в чужой семье, они всегда найдут либо подходящую съёмную комнату, либо недорогую гостиницу. – И враль-Дэниц принялся живописать прелести городской жизни.

- А что же сам вернулся, не остался с девушкой? – спросила Криста.
- Дела остались тут недоделанные. Да и не любитель я на одном месте сидеть. Болею от этого. Становлюсь раздражительным. Всё равно как будто приковали цепями. Рваться начинаю и кусаться. – Дэниц оскалил зубы и клацнул ими, потом захохотал. – Мне для жизни нужна отправная точка. Чтобы от этой точки – на все четыре стороны. Понравился мне Торбанк, симпатичная такая точка. Да и тебе точка по нраву, на лбу написано. Рано или поздно – станешь и ты метаться, зубами скрежетать скрытно, искать предлога, как бы уйти на поиски новых встреч. Не прав разве?

- Привези Анну назад, - скорее попросила, чем потребовала Криста. – Чует сердце недоброе.
- Как это я привезу? А если не захочет? Я силком не таскаю.
- В постель тоже силком не таскаешь?
- Так то в постель.
- Значит, не привезёшь?
- Девушка судьбу устраивает, зачем вмешиваться?
- Не верю тебе, с таким багажом, с каким она отправилась, хорошего от судьбы не дождёшься. Мне тревожно. Не поедешь – позвоню ей. Или сама отправлюсь.

- Слушай, ну чего привязалась? Она с матерью почти каждый день беседует, старушка Эмми довольна…
- С матерью Анна плохим не поделится, я-то знаю. Щадит её, жалеет.
- Ладно, уговорила! Вот её номер, звони, звони. Вот сию минуту и звони!
- И позвоню!

Дэниц собственноручно набрал на мобильнике номер друзей: - Хай, Билли, малышка Энни дома? Как нет? Куда ж смоталась с утра пораньше? Как переехала? А куда, Билли? Почему не сказала? Разыщи, чувачок, мне она позарез нужна! Обещаешь? Вот спасибо!

- Нет малышки Энни по этому адресу, Криста. Не веришь – сама терзай старину Билли.
- Кто такой Билли?
- Однополчанин! – хохотнул Дэниц. – Воевали вместе. Не веришь?
- Верю, повоевать ты не прочь.
- А с кем воевали, не спросишь?
- Не всё ли равно – Вьетнам, Афган, Чечня, Иран…

- Куда дальше. С Воинами Христовыми схлестнулись, не помню, с какой секты. Драка была славная. Как достали монахи ножички из-за пазухи – так с перепугу Билли и крезанулся чуток. Да ладно, ладно, шучу я… Не верь.

- С тобой всё, что угодно, приключиться может.
- Может приключиться, а может и приглючиться. Мы с Билли на экстрим-фестивалях тусовались. На одном таком ему глаз вышибли. На другом – руку переломал. Срослась криво – заново ломать не дал. Инвалид, на дне стакана утихомиривается.

- Ты в сторону не виляй. Где Анна?
- Слышал же – вещички собрала и слиняла. В неизвестном направлении.
- Я немедленно собираюсь в Гаат!

- Не мандражируй. Легче иголку в стоге сена найти. Чего тебе спокойно не живётся. Найдём, Билли меня слушается, в лепёшку расшибётся.

Так и случилось – всего через день услышала Криста в трубке усталый голосок Анны.
- Не слишком весёлый у тебя голос, милая.
- Веселиться особо нечему. Работать устроилась. Обещают тему дать. Комнату снимаю вместе с такой же – искательницей приключений на свою задницу. Вдвоём дешевле. Криста, скажи, Дэниц там, с тобой?
- Тут он, милая, тут. Возвращалась бы ты!
- Хорошо, что тут.
- Обещайся хотя бы звонить чаще. Докладывай, как жива-здорова.
- Обещаю, Криста. Если помру, ты первый узнаешь. С облака дозвонюсь…

Эх, Дэниц, Дэниц, не получилось у тебя совратить девочку бесповоротно. Душа у неё прозрачной осталась, а что наркотиками зачернить пытался – так вместе с Кристой замолит. Видно, Торбанк на особом месте стоит, чистые силы накапливает для битвы.

 «Не пора ли по такому случаю нанести новый визит батюшке Прокопию?» - подумала Криста. – «Видит Бог, сплетни быстрее крыс размножаются, а попутно обрастают клыками, шерстью и рогами. Негоже заставлять святого отца ждать».

Но батюшка Прокопий её опередил: он встретил Кристу на улице, ведущей к маленькому Храму на окраине Торбанка, шагая из аптеки. Шагал высокий и мрачный батюшка размашисто, и не заметно было по нему, что ленивое лето, благодушие и мир в Торбанке царят, скорее - запустение, разврат, зима суровая. А почему в аптеку лично заходил – так не иначе, выспрашивал что, или по частной тайной надобности.

Криста направилась к нему с надеждой на интересную беседу. Может, теперь разговор получится. Но беседа вышла совсем не интересная.

- Кто есть такой? - кротко осведомился батюшка, одетый в чёрный сюртук и чёрные брюки. Не узнал её – и хорошо.
- Криста Фотий, ваше преподобие.
- Из каких краёв?

- Дальних. Скитаюсь, путешествую так давно, что уже и не помню, кто я и откуда.
- В наше время бродяжничеством это называется. И с какой целью бродяжничаешь?
- По наследству дар имею к целению. И поскольку все дары от Господа Бога идут, спешу жизнь посвятить, отдавая долги Отцу нашему: хожу по Земле и лечу безвозмездно, за кров и пищу, и отношение доброе.

- Так это ты недавно в грехах каялся? И от многих недугов лечишь?
– Многих, и телесных, и душевных.
- Так, значит, целительством занимаешься?
- Занимаюсь, брат, – наклонила голову Криста.

- Какой я тебе, к чёрту, брат, бродяга? Не богохульствуй! Значит, против моей воли пошёл-таки?
- Разве не все мы – братья во Христе? – смиренно ответила Криста, разводя руками. – И разве целительство не угодно Отцу нашему?
- Это ещё посмотреть надо, кто тебе брат. А Отцу нашему угодны те, кто законы блюдёт. Лицензию показывай!

- Какую-такую лицензию?
- Лицензию на целение. Разрешение от властей светских и духовных. А то много вас развелось, проходимцев и мошенников!
- Так целит талант, а не лицензия. Исцеление страждущих – это чудо…

- Чудесами церковь занимается, – прервал батюшка Прокопий. – И таланты – у церкви. Чтобы целить, молитвами нужно жить с рассвета до рассвета. А ты – ничто. И хорошо ещё, если ничто. Коли не доложился сразу – можешь и колдуном стать.

- Простите, батюшка, виновен, времени не было забежать, болящих много. А молитвы я беспрестанно твержу…
- С огнём играешь, прерогативы Хозяина хочешь присвоить? Сгоришь ведь в Геенне! – Прокопий эффектно возвысил голос. – Последний раз предупреждаю! Смотри, лицензию за неделю не представишь – сидеть тебе в кутузке! Имей в виду, неделя – это слишком мягко для тебя. – Прокопий пошебаршил ладонью о ладонь, красноречиво намекая, что имеется возможность выкупить разрешение или отсрочку у него лично.

- За что в кутузку? – удивилась Криста. – Дурного за всю жизнь не сделал.
Но Прокопий гордо и величественно развернулся, обогнул Кристу и продолжил поход из аптеки.

Время в Торбанке и окрестностях текло неторопливо и рассудительно. Лето то горело жарким солнцем и цветами в садах и на лугах, то поливало ленивым, не шибким дождичком, то прикрывало ослепительные небеса милосердной сероватой дымкой. Живи и наслаждайся. Прелестное лето в здешних местах, без дураков. Цветущая, благодатная равнина, а далеко на востоке синеют предгорья – те самые, откуда Криста спустилась сюда. Но не любила она вспоминать про свои странствия. И никогда никому не рассказывала про Спираль. И не потому, что щадила чувства окружающих. И не потому, что многое не доставляло ей удовольствия. И даже не из-за запрета. Может, хотела забыть о том, что ожидает в самом конце? А пока – наслаждайся, наслаждайся жизнью, наслаждайся летом – и не забывай делать то, ради чего явилась. Ибо лето не вечно…

Неделя минула на удивление быстро. В чудесное прохладное утро, первым намёком на затаившуюся осень смочившее прямые улочки городка секущим дождичком, Криста вышла из дома шерифа Каламатча, Алафа, где делала целительный массаж и ставила иголки его сестре Марте. Конечно, и массаж, и иголки – это антураж, зато никто не станет клеить на неё нелепый ярлык «экстрасенс». Бродячий народный целитель. Акупунктурщик и массажист. Знахарь. Кристу это устраивало.

Криста была в приподнятом настроении, лечение удавалось на все сто, и, кажется, Алафы простодушно верили в магическую силу иголок и массажа… И дождичек был ей по сердцу – пусть пыль прибьёт, с листьев смоет – глядишь, и лето продлится…
Она шла, чуть не пританцовывая, по мощёной улочке, спускающейся к Маузде: у неё было два часа на передышку и подзарядку, а затем новый пациент, очень сложный – старик после инфаркта. Симпатичный этот городок, думала Криста, напоминает немного Ближний Восток или Иудею. Посидеть на берегу, вспоминая, помечтать…
Но её воспоминания резко прервали.

- Криста-знахарь?
- Да… В чём дело? – Криста обернулась к незнакомому полицейскому.
Тот козырнул: - Капитан Кирстейн, Районный Налоговый Департамент. Поступила жалоба. Вынужден задержать вас по обвинению в несанкционированном занятии экстрасенсорикой.

- Несанкционированной? Простите, не понял.
- Разрешение от Госдепартамента на лечение у вас имеется?
- А Бог санкции на чудеса тоже у вас получал? – кротко осведомилась Криста.

- Сейчас лучше не шутить, - мрачно посоветовал Кирстейн. – Шутить будете после.
- И всё равно не понял. Что за жалоба? Кто-то из мною излеченных недоволен результатом?

- При чём здесь результат? – рассердился Кирстейн. – У вас нет бумаги! По вызову преподобного Прокопия вынужден заняться проверкой личности!
- Бумага! И только-то? – врачевательница с облегчением улыбнулась.

Криста со спокойной душой уселась в машину. Всего лишь недоразумение, скоро разрешится: они-то люди государственные, трезвые, догмами не скованные, им объяснить легче. Машина рванула с места.

Однако Криста утешилась рано.
- Кстати, а документик имеется? Удостоверение личности? – вдруг спохватился Кирстейн.

Криста огорчённо повела плечами. Хотела, было, вытащить из-за пазухи крестик и показать – и передумала: ещё обидится блюститель законности.
- Ага, значит, к тому же и бродяжничество! – Почему-то обрадовался Кирстейн. – Это уже серьёзно! Будем выяснять личность! Кто такой, откуда. Что тут делаете.

- А если… ниоткуда? Тогда… как?
- Эмигрант, значит? – Кирстейн просто-таки расцвёл. – Тогда обратно отошлём.
Криста представила, как её будут отсылать обратно – и хмыкнула, но увидела в зеркальце подозрительные, выпученные глаза Кирстейна – и сдержала смешки: «Ещё, чего доброго, заглядится на меня – про дорогу забудет. А уж безумцем точно сочтёт».

- Что смешного? Насмешки над законом! Ещё один проступок!
Криста задумалась, представил себе в качестве греха насмешку над законом: интересно, как бы звучала заповедь, предостерегающая от него?

Рёв байка и клубы пыли догнали и перегнали полицейскую машину, прервав размышления. Это был Дэниц, раскатывающий по просёлкам вместе с Борисом. Криста весело помахала рукой – чисто ритуально, на такой скорости вряд ли кто мог её разглядеть в полицейской машине. Но она ошиблась. Дэниц не то чтобы разглядел – он её почуял. Он резко развернулся. Дождался, когда Кирстейн промчался мимо, и, убедившись в том, что глаза его не обманули, поворотил и ринулся домой. «Надо будет выяснить, куда это направился наш приятель в полицейской машине. На экскурсию, а? Как ты думаешь?» - крикнул он Борису. «Номера Оунвилльские»! – прокричал в ответ Борис. – «Я знаю, я там был! Я покажу!»

А Криста, после бесплодных попыток расшевелить или в чём-либо убедить толстого полицейского и инспектора в одном лице, который мечтал только об одном – литре пива с солёной рыбой, - попала-таки в камеру вместе с ещё одним бродяжкой – маленьким, юрким, но измызганным бомжем, который, однако, несмотря на затрапезный вид, выглядел довольно жизнерадостным. Бомж бесцеремонно оглядел Кристу и начал нарезать вкруг неё круги своими смешными, маленькими, бесшумными ножками.

- Чиштенький! Аккурат девощка! – восхищённо сказал он, пришепётывая из-за отсутствия передних зубов. – А пальчики, пальчики-то какие! Ах! – бомж умилённо закатил глаза. - Небощь, и богатенький!

- В налоговом-то участке? Богатенький?
- Ну да, вот богатенькие-то налогов и не платят. Жначитща, их и шажать надобношть имеетща.

- Да нет, дружок, ошибся ты, не богатенький я, совсем даже неимущий и бездомный.
- У-у-у… - разочарованно протянул бомж. – Чаво ж шидишь?
- Сам не знаю.
- А шпрашивал?
- А вот сейчас я охранника подзову, и выспросим вместе, что такого преступного совершили.

- Ага, мил человек, шпроши, шпроши, - прошамкал бродяжка. – И ишо шпроши, когда пожрать дадут, долго ли ишо ждать.

Криста откашлялась и попыталась жестами обратить на себя внимание молодого симпатичного охранника, вихрастого, курносого, который время от времени морщился и нервно дёргал ногой.
- Милый человек, не подскажете, за что нас за решётку посадили? За какой такой грех?

Парень почему-то едва не подскочил от её голоса.
- Не положено. Разговаривать, - сипло ответил он.
- Это всего лишь разговор. Слова, дружок. Слова, не действия. Вполне безобидные вопросы. Каждый человек имеет право – по закону, заметь, человеческому и божескому – знать, за что сидит за решёткой. Объясни хоть нам, тупым, что нам в вину вменяется?

- Воровство.
- Что? – Криста опешила и обернулась к бродяжке. – Так ты, несчастный, воровал?
- Ага! – тот расплылся в улыбке. – Воровал.

- Как же ты мог, окаянный! Грех на душу брал!
- Ага! Брал! Хорошо брал! Как наштояший артишт брал!
- Воровство называть искусством – неприглядное дело!
- Ну ладно тебе, – обиделся бродяга. – Так уж шражу и штрашно тебе. А когда  жрать хочетща - не штрашно?

- Отчего ж не работал?
- А не брали, куда хотел. Моя работа – карманная, тонкая, а мне – лом в руки али лопату шовковую. Поштигаешь, каково ручкам-то ласковым? – И воришка вытянул вперёд и впрямь изящные, мягкие, гибкие и словно бы бескостные белые руки, не тронутые загаром от частого пользования перчатками.

- Хороши?
- Хороши.
- То-то! А уход за ними какой нужен, поштигаешь? Перчаточки нешные, мыло кошметичешкое, крем увлажняющий. Так-то.

- Как зовут-то, артист?
- Ширмач жовут.
- Это что же за имя такое? – удивилась Криста. – Не похоже на человеческое.
- Шамое что ни на ешть человечешкое. Только ты прав, не имя, а жвание!
- Кличка, точнее.
- Кому кличка, кому – жвание! Мол, я как ширмой жакроющ – и шурую в карманах, никто меня не видит. А имя моё – Крысся. Только никто его не жнает. А ты кто?

- Криста. Криста Фотий. Лекарь я.
- Опаньки! Так ты, никак, и травками польжуешь?
- И травками тоже.
- Дай травки! – оживился Ширмач. – Век не жабуду! Бога молить штану – дай травки покурить!
Криста отпрянула и рассердилась: - Что такое говоришь? Отравой людей не потчую!

- Молодой человек, - поспешно обратилась Криста к охраннику, который снова оказался напротив единственной камеры. – Ошибочка вышла, я не вор, напротив, людям добро нёс.
- За добро не сажают.
- Ну, подумайте, юноша, неужто я на убийцу похож? Или на сектанта злостного? Или на воришку? Или на рецидивиста?
- Раз лицензии нет, налоги государству не платите – значит, воришка! – отчеканил охранник. – Любая работа требует регистрации. Плюс бродяжничество.

- Ну, подумайте, знахари и народные целители во все времена существовали. Многие странствовали – не бродяжничали, заметьте, а странствовали, то есть, сами приходили к нуждающимся. Они лечили людей, на ноги ставили, роды принимали – людей спасали, одним словом. И за то ещё и платить государству были должны? Это государство им задолжало за труд тяжёлый и бескорыстный.

Охранник словно аршин проглотил.
- Государство радоваться должно, что мы лечим, истинно лечим то, что в больницах, порою, доводят до хронического состояния.
- Все знахари и экстрасенсы – шарлатаны и клоуны, – нервно высказался парень. – В наше время верить во всякую чертовщину – недостойно.

- Послушайте, Грегори – вас так зовут, да? Так вот, Грегори, у вас с желудком нелады, и с печенью – наследственное это, мать страдала, оперировалась, вам передала, а в военном училище усугубилось. Боли бывают, спазмы, желчные пути сужены, и сейчас вот бок огнём горит, верно?
Охранник судорожно сглотнул, кивнул: - Ну, верно…

- А вечером случится выброс желчи, тошнота, рвота, газы, придётся глотать таблетки. А я ведь могу снять и боль, и спазму. Могу вообще излечить. Не дело это, молодому парню от такого страдать. Ведь Кэти, милая девушка Кэти, может и к другу уйти… Верно?

Несчастный солдат готов был вертеться, как ёрш на сковородке, и не знал, куда деваться от смущения и тайного испуга.

- Вот подойдите ко мне. – Криста вытянула вперёд руки ладонями вперёд. – Чувствуете? Моя энергия к вам идёт.
- Чувствую, - неуверенно сказал парень.
- Потом останется только травок попить, и – можно жениться на Кэти. Да поспешите, увести могут.

Парень потянулся к решётке – и тут же отпрянул, и вытянулся: - Не положено! А ну, убрать руки! – А сам уже только о том и думал, как бы самому излечиться поскорее, да и сестрёнке помочь – близорукость у той сильная, уже сейчас в толстых-толстых линзах ходит.

Никто их, конечно, не накормил, несмотря на завывания Крыси-Ширмача. Вечер коротали за прослушиванием его баек. Оказался он воистину артистичен, несмотря на шепелявость, голосом владел и вкладывал в незамысловатые истории значительность. Криста даже откопала в кармашке завалявшуюся карамельку и подарила Крысе за сольное выступление.

- Тебе бы артистом стать, настоящим, а не гастролёром, - сказала Криста со вздохом сожаления.
- А я на жижнь не жалующ, - отозвался Ширмач. – Вешёлая у меня жижнь. Тока вот пожрать охота…

Наступила тягостная ночь. Покружив по камере, поколотив слабыми кулачками кирпичную стенку надёжной кладки, любовно оштукатуренную, подёргав сетчатую дверку, Крыся, охая и причитая, начал укладываться на узкой жёсткой скамейке, обегающей камеру по периметру и отполированной десятками задниц. И устроился на редкость быстро – привычен был, видать.

Криста встала на колени в уголок, и принялась читать молитвы. Понемногу сплетались молитвы и вились едва заметным дымком, туманной кисеёй, сладковатым дрожащим маревом ввысь, поддерживая неразрывную связь Целительницы с Господом своим. Наконец Криста скорчилась на той же скамейке, где уже похрапывал Крыся. Вроде бы, и она тоже привычна была к неудобству, приходилось и на земле ночевать, причём разнообразной – то камешки мелкие, то булыжнички, то иголки хвойные, то песок спёкшийся. Да успела привыкнуть к мягкой постели в доме Хоумлинков. Только на такой вот «постели», что для проштрафившихся придумали, не довелось. Что ж, теперь знает, каково это.

Криста подумала, было, не выбраться ли ей из участка другими каналами. Например, заморочить голову юному Грегори, просверлить кирпич взглядом, испариться сквозь решётку – одним чудом больше, одним меньше… А дальше что? Одно чудо влечёт за собой другое. Одно ухищрение – другое. И сплетаются они в витую хитрую верёвочку, за ближний конец которой дёргает величайший грех гордыни, а другой уходит в самую плоть Небес, в нервное сплетение, и язвит, и колет того, кто уже и так натерпелся.

Вот и Криста потерпит. На досках. Невелика беда – это тебе не стоймя на кресте, прибитым гвоздищами...
 
…Выручать Кристу в участок Оунвилля, районного центра, наутро заявились и Дэниц, и Эмилия. Криста не знала и не гадала, что они наговорили, чем откупились – только явился новый охранник, мрачный и дюжий, молча раздражённо открыл камеру и подтолкнул Кристу в спину: - Иди, иди, ангелочек!

- Эй, лекарь, а меня-то, меня-то жабери ш шобой! – встрепенулся гастролёр. - Я тебе пригожущ! Я тебе хирургом пошлужу али медшештрой, что угодно шпроши, ноги целовать штану! Я не гордый и не шердитый, бежвредный я, вщо больше по мелочши…

Криста поморщилась: - Громкими словами не бросайся, Крыся. А ноги целовать никому не надо.
- Ну, не буду, - покорно согласился Крыся. – Так хоть шловечко жамолви!

- Я постараюсь, Крыся, напишу письмо к хорошим людям, - вздохнула Криста. – Но не обессудь, если за воровство пострадать придётся. По мелочи или по крупному – всё одно, воровство. А пока лучше молись, молись непрестанно, с отдачей, с той же страстью, что воровал, и кайся.

- Эх!.. – только и выдохнул с разочарованием Крыся-Ширмач ей вслед.

Охранник вывел Кристу в коридор, довёл до приёмной капитана. Там уже сияла Эмилия в новой кофточке и серьёзный, подмигивающий ей обоими глазами, Дэниц.

- Криста Фотий? – вопросил Кирстейн со всем благодушием, на какое был способен.
Удивлённая Криста кивнула.
- Что же вы сразу сказали, что с господином Гленном знакомы? – укоризненно спросил Кирстейн.
Криста тупо поглядела на Дэница, и тот замигал ещё усиленнее. Кирстейн протянул Кристе временное удостоверение в красной коже.

- Я вам продлил его. И больше не забывайте дома.
- Не забуду, - уверила Криста. – Я могу идти?
- Можете. Кстати… - Кирстейн помедлил. – Вы не могли бы осмотреть моего сына?
- Что с ним?
- Бессонница, – вздохнул Кирстейн. – Вы только скажите, когда – я пришлю за вами машину.

- В среду утром. И пришлите с машиной младшего сержанта Грегори с сестрой, им тоже не мешает подлечиться. Кстати, там у вас воришка сидит…
- Мелочь пузатая! – махнул рукой Кирстейн.
- Что вы с ним сделаете?
- Отправлю в ближайшую зону, в Приют, пусть к работе приставят.
- Дайте мне бумагу и ручку, - попросила Криста.

Удивлённый Кирстейн дал. Криста написала на листке несколько фраз и вернула листок Кирстейну: - Это рекомендательная записка для Крыси. Отправьте его, капитан, в Святотроицкий монастырь, у меня друзья там – пусть Крыся в святом месте исправляется. Только убедительно прошу – не отпускайте, до самых ворот довезите. И человек на путь исправления встанет, и вам хлопот меньше, а то сбежит – и ищи-свищи, он на то горазд. Договорились?

Кирстейн помедлил, покривился: - А если поворует в монастыре – кому расхлебывать? Опять мне?
- Не поворует, - успокоила Криста. – Его до поры в келье запрут. А на огороде воровать нечего, кроме картошки с морковкой.
- Ловко! – сказал Кристе Дэниц со смесью восхищения и досады. – Капут гастролёру - Крысёнышу!
Кирстейн стукнул кулаком по столу: - Договорились!

- Это называется – избиение младенцев! – продолжал возмущаться Дэниц, когда они вышли на улицу. – Нашли козла отпущения. Он зачахнет взаперти! И виновата будешь ты! А те, кто ворует по-крупному, у вас в фаворе? Лучше бы Прокопием занялась!

- Откуда у тебя моё удостоверение? – спросила Криста, не обращая внимания на его слова. У самого участка красовался «монстр» Дэница с неведомо откуда взявшейся коляской для госпожи Эмилии.

Дэниц ухмыльнулся: - От господина Гленна!
- Откуда ты его знаешь?
- Знаю. Ещё по тусовке в казино в Туссе. Мы друг другу… кое-какие услуги оказывали.

Криста попыталась представить себе этого неведомого и могущественного Гленна, и поморщилась, но промолчала. Ирония судьбы: о Кристе с подачи Дэница позаботился господин Гленн, жирный, алчный и сластолюбивый старикашка. Взревел мотоцикл – и разговоры прекратились. Только Эмилия щебетала, пытаясь поскорее донести до слуха Кристы свою радость по случаю её освобождения, пока голос не начал подскакивать на ухабах.

Они приехали домой, и Эмилия сразу же побежала хлопотать на кухню.

- Ты с Анной по телефону разговариваешь? – прямо спросила Дэница Криста.
- Это вместо приветствия и благодарности? Хороша. Знал бы – оставил бы в участке. Авось, перелечила бы служителей порядка – и сами бы выпустили. Да я, если хочешь знать, не стал бы и связываться, если бы не старушка Эмми.

- Отвечай! – потребовала Криста. – Не прикрывайся Эмилией и не строй благородного. На звонки отвечаешь? Сам звонишь? Делами интересуешься? Почему не навещаешь? Почему бросил? Что тебе тут приспичило?

- Отвечать на всё и по порядку? Или одного ответа за всё про всё хватит? – прищурился Дэниц. - А на фига? Вот мой ответ. С глаз долой, из сердца вон. Спровадил, пусть ею теперь другие занимаются. Надо же когда-то начинать себя пробивать. Пусть учится. Я ей уже всё сказал.

- Значит, как последний подлец и трус трубку не берёшь?
- Потише с заявлениями. Могу и стукнуть. И потом, у меня новые девочки. В каждом населённом пункте – по штуке. Одна лошадка приедается, хоть бы и резвая. Я привык лошадок часто менять.

- Желаешь дуэли? – Криста прищурилась. Она выражалась напрямик, без экивоков, которые так любил Дэниц.
- А на фига с бабой связываться? Себя не уважать.

- Тогда уходи отсюда.
- Мне здесь неплохо. Из одной точки круги нарезать удобнее.
- Уходи, Дэниц, - почти приказала Криста.

- Ты точно хочешь, чтобы я ушёл?
- Да! – твёрдо сказала Криста. – Хоумлинкам без тебя лучше будет.
- Угу. Заодно и тебе вольготней будет жену совращать. Или мужа?

Криста едва сдержалась от резких действий, только выдохнула сквозь зубы и скукожилась: «За такие слова самой пощёчины раздавать, а не своё лицо подставлять. Если бы не знала, что Дэниц во всём такой, наверное, презрела бы запрет и со всей силы саданула его по ухмыляющейся, наглой роже. Я – женщина, мне можно!» - подумала Криста – и промолчала: бесполезное это дело, оппонента по морде лупить. Да и оппонент не простой, с особой начинкой. Можно руку отбить.

- Кстати, - сказала Криста вместо мордобития. – В другой раз позвонит Анна, трубку тебе прямо в рожу суну. А коли струсишь, с девушкой разговаривать – так и заеду в глаз.

- Исключительно ради тебя, подружка. Я против неё ничего не имею. И прирученных придерживаю при себе. Клеймо ставлю: «М. О. Ё.». Так что не ерепенься, сама вернётся вскоре, помяни меня. Не выдержит без Дэница.

Криста сорвалась, страшно сверкнула глазами и схватила Дэница за плечи, затрясла. Они снова сверлили друг друга так несколько минут, и казалось, вот-вот превратятся глаза в расплавленные ручьи металла и стекут на пол, оставляя в лице и черепе выжженные дыры.

Но – нашла коса на камень, истощились силы. Криста обессилено опустила руки, Дэниц тяжело задышал. Друзья-враги мрачно глянули друг на друга ещё раз – и разошлись в разные стороны: Дэниц, влюблённый в металл – к своему железному коняге, Криста – в комнату, возносить молитвы Богу-Отцу.