Розовый джинн из синей бутылки. Глава 22

Глава 22. Бомж Вася

      Найти Крапивный пустырь в Лысогорске оказалось непросто. Алеша боялся спрашивать прохожих, чтобы не отправили в полицию. Решив, что пустырь должен быть на краю города, он дошел до окраины и, осмелев, спросил у двух проходящих мимо женщин.
 
      «Ты, паренек, не тут ищешь. На другой конец города ехать надо, через мост и прямо. На автобусе пятерке до конечной, а там к девятиэтажкам, супротив них и будет Крапивный пустырь. Там у меня внучка живет в девятиэтажке…», - сказала бабушка.
 
      Денег не было, и Алеша медленно, спотыкаясь, побрел через мост. Сердце сосала тоска. «Когда же ты найдешься, мама?! Я так хочу, чтобы ты пожалела меня, погладила по голове, обняла, чтобы я поверил, что я в этом мире не один. Пожалей меня, мама! Где же ты, есть ли ты? А вдруг тебя нет? Вдруг я выдумал, что найду тебя? Нет, такого просто не может быть. Тогда я умру, совсем умру. Я и сейчас помираю понемножку… А тогда умру совсем. Неужели ты не понимаешь, что я маленький, меня любить надо, чтобы я вырос большим и хорошим?! А как без этого в мире? Разве без этого можно жить?...».

      В голове заболело. Голод сжимал нутро, колол ежом, но больше всего колола и терзала острая боль в сердце, которая становилась невыносимой. Хотелось выть брошенной собачонкой.

      «Наверное, зря я в этом мире живу, раз никому не нужен. И маме не нужен, потеряла давно и не ищет. Ей и без меня хорошо. Другого ребенка, наверно, завела, уходить надо… Как-нибудь так, незаметно на ту, на мою звезду», - отчаялся Алеша и, шатаясь, как пьяный, дошел до середины моста, его тошнило от голода, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. - Вон она, моя звезда, совсем близко…».

      Глубокая черная вода тускло поблескивала отражениями фонарей. В небе и в воде стояли звезды. Он залез на плоский столбик около перил моста, сел, поболтал ногами над бездной. Страха не было. Алеша почувствовал, как легко и свободно держит тоненькую ниточку своей жизни в руке. Раз – и всё…  Не будет невыносимой боли, ничего не будет. И приготовился прыгнуть.
      - Стой, пацан! – цепко схватил его за плечи мужичок, перебежавший с другой стороны моста. - Дурачок! Что удумал? Жить надоело?! А ну пойдем домой, к мамке отведу!
      - Отстаньте, нет у меня дома и мамки нету,  пусти! – устало дергался  Алеша. – Пусти! – и, чувствуя, что не вырвется, добавил: - Больше не прыгну, расхотелось…
      - Звать-то тебя как? Мужичок крепко держал его за руку.
      - Никак!
      - А меня Василь Егорычем раньше звали. А теперь Вась да Вась. У меня тоже никого нет, и дома нет, - скороговоркой бормотал мужичок, словно хотел его заговорить. – Рыбак рыбака видит издалека. Поймали друг дружку за бока! Пойдем, я тебе поесть дам, сразу повеселеешь. Сегодня я тебя никуда не пущу. А завтра в церковь сведу, к отцу Афонарясию. Вон глянь, церквуша наша, - показал он рукой.

      За мостом, который они прошли, за деревьями стоял небольшой  одноэтажный деревянный дом  под фонарем, с широким крыльцом и крохотной маковкой посредине двускатной крыши.
      - Это разве церковь? Дом… - буркнул Леша.
      - А маковка с крестом? Был дом, стал храм, благодаря отцу Афонарясию. По правде-то его Афанасием зовут, это я его Афонарясием зову, так для себя. Он как фонарь на нашей темной окраине светит. Все к нему тянутся. Вроде так, ничего особенно не делает, поет молитвы в храме, но все вокруг понимают, что это он для нас делает. Божий человек. Служит Богу от нас! Открытый он для неба-то! Когда тебя слушает, кажется, что вместе с тобой о тебе думает хорошо, лучше, чем ты о себе думаешь.
 
      Я других попов видел, они нос воротят, брезгуют нашим братом бомжом, а он насквозь смотрит, ровно в  прорехи душу видит помятую… Вот это хорошо, вот это-то правильно, это и есть в храме божий человек. А в нашей жизни все неправильно. Неправильно, что у тебя мамки нет, дома нет. Неправильно, что я бомж и пьяница, а раньше токарем был, передовиком... Днем видать, вон там, на крыше в промятине, хворостинка растет. На тебя похожа! – улыбнулся Вася. – Дали ей земли горсть, а она растет всем смертям назло, в небо тянется с крыши-то, уже на березку схожа. Это и есть жизнь-жестянка, живу я, как поганка! Так и ты тянись, дурачок, а то прыгать удумал! Что там в воде-то? Холодина! Бульк - и нету…
      - Я просто испытать хотел, страшно, нестрашно, - оправдывался мальчик. –  Мне сначала маму найти надо. Только я никак Крапивный пустырь найти не могу, вот и отчаялся.
      - Звать-то тебя как, отчаянный?
      - Леха.
      - И зачем тебе, Леха, Крапивный пустырь?
      - Мама там меня потеряла десять лет назад. Как вы думаете, я ее найду?!
      -  Найдешь! Обязательно найдешь! А сейчас откудова?
      - Из детдома ушел.
      -  Коли не найдешь, вернуться надоть.
      - Не хочу, помереть лучше! Знаете, дядя Вася, если я маму не найду, поедем в деревню жить? Там, говорят, домов брошенных много. Найдем дом, поселимся. Будем вместе жить! Я вас любить буду. Только водку не пейте!
      - И то, правда! – пьяненько засмеялся Вася. - Поедем! А пока влезай под дом в подвал, в дыру, там фатера моя. Поедим, поспим, а завтра я тебя к Афонарясию сведу, он всем помогает, и тебе поможет. Сирому да убогому грех не подать. Он простой! Он всех понимает. А главное, верить не заставляет насильно, не ругается, что я плохой, прощает. Я ведь и сам знаю, что плохой. Он хочет, чтобы я сам захотел хорошим быть и не мешает мне. Знает, что я, когда в храм захожу, себя свиньей чувствую. Меня вере не учили. Я пьяница и грешник. Может, и сейчас, думаю, это всё ненастоящее, и иконы те деревяшки. Но на них столетьями, такие как я смотрели. Намоленные они, иконы те, это я чувствую. Я, Леха, народ. И ты народ, Лешка. Все мы народ, народились и помрем в одно время.  На кладбище-то сколько народу лежит.  Мы там все народ, когда помирать пора придет. А всё равно жить надоть, хоть и сердце болит, ох как у меня, Леха, сердце болит. Видать немного осталось пыхтеть…

      В подвале Вася зажег свечку, она осветила широкий деревянный топчан с накиданным тряпьем и два ящика, накрытые газетами. В углу за ящиками валялось несколько пластиковых и водочных бутылок и  консервных банок. Вася достал из пакета с яркой девицей надломленную буханку хлеба, банку консервов, початую бутылку вонючей водки и большую бутыль лимонада. Алеша, сглотнув голодную слюну, с жадностью набросился на еду. После еды его сморило. Вася заметил.
      - Ложись на топчан, прикрою. Спи, Леха! - Он отхлебнул от своего пузыря, заботливо подоткнул вокруг Леши тряпье, присел рядом и сказал шепотом:  - Ты ко мне особо не жмись, я вшивенький и пахну душно. Так ить, таких, как я, в баню не пускают… Заразы боятся. Так ить, и правильно.  Одеяльем-то укройся с головой, поди, не замерзнешь.
 
      Выпив всю водку, он долго ворочался, бормотал, растирал рукой сердце. Потом  встал, накинул на мальчика свое грязное одеяло и, свернувшись калачиком под старой дырявой тряпкой около него, забылся.


(Продолжение глава 23)