Мандарин

Зима стояла ядреная, как деревенская девка – со свекольным румянцем во всю щеку. В гастрономе с морозным именем «Воркута» было тепло и славно. Из хлебного отдела пахло свежими булками. В кафетерии звенели посудой – наливали горячий чай из самовара, запотевшего тускло-серебряного. Мы с Аленкой так иззябли, что рук не чуяли, обнимая граненые бока и грея красные носы над паром, поднимавшимся из стаканов.

– Смотри, – сказала она, вглядываясь во что-то у меня за спиной. Я обернулась. В глубине зала у открытой двери подсобки суетился худощавый парень, принося и расставляя в сторонке ящики с мандаринами. На темных кудрях его лихо сидела меховая шапка. Ворот и рукава синего рабочего халата смутно белели, обсыпанные снежком, видно он то и дело выскакивал на улицу.
– Мандарины! – обрадовалась я. – Это верно те самые, что из Абхазии спецрейсом привезли – я в газете читала.
– Ага, – сказала Аленка, – да ты смотри, смотри.

Мандарины золотисто светили боками сквозь деревянные рейки ящиков. Я смотрела, как парень движется, ловко переставляя тару с новогодним дефицитом. Казалось, внутри у него звучит музыка – такими танцующими были его переходы, плавные взмахи рук и повороты головы.
– Кто это? – не поняла я.
Алёнка, проходившая в «Воркуте» практику от учкомбината, всех тут знала.
– Нравится? – не отвечая, ревниво спросила она.
– Да ну! – отмахнулась я, продолжая смотреть, – с чего ты взяла?

Парень работал, не обращая на нас внимания. Чай немного остыл. Я стала пить, отвлеклась, забыла на минуту, что он там – за спиной. Вдруг мелькнувшая в поле зрения рука в подвернутом синем рукаве, будто нечаянно уронила на наш стол мандарин, и он, подпрыгивая, покатился ко мне по гладкой голубой столешнице. Я подняла голову и как в огонь влетела в его улыбку – в сияние карих глаз под темной пеной кудрей. Миг – и он прошел мимо, не сказав ничего. Алёнка громко фыркнула, то ли возмущенно, то ли сердито. Я накрыла мандарин ладонью – он еще хранил тепло чужой руки.

***
Холода покрывали город сухим колючим туманом. Вся влага, какая была в воздухе, вымерзала и висела над землей острыми ледяными кристалликами, сгущая мрак полярной ночи. В этой кромешной «сгущенке» люди бродили как тени в царстве мертвых, сбоку возникали и гасли расплывчатые желтые пятна. Некоторые из них двигались – это были машины, другие оставались неподвижными – фонари.

Я эти дни любила. Морозный туман придавал Норильску особый пододеяльный уют. Город становился меньше, перспективы тонули во мгле, пространство будто сжималось, заключая всех нас здесь живущих в тесный туманный круг. Стужа меня не пугала – в заполярье всегда мороз, что ж теперь, не жить, раз климат такой? Мне хотелось пойти в «Воркуту» одной, еще разок без помех поглядеть на того лохматого. Только посмотреть – ничего больше. Было в нем что-то несуразное и вместе с тем притягательное.

В гастрономе толпилась очередь – давали мандарины. Народ нетерпеливо гудел, кассы безостановочно стрекотали. Угрюмые грузчики с испитыми лицами вывозили в зал полные  контейнеры с фруктами, расфасованными как в чулки в белые синтетические сетки – их моментально расхватывали. Я постояла, приглядываясь. Тот парень не появлялся, должно быть, смена была не его. Можно было идти восвояси, но я еще не отошла от холода, щеки горели, и магазинное тепло только-только начало охватывать настывшее тело.

В кафетерии я взяла яблочный сок и, устроившись поближе к батарее, стала пить, глядя в иссеченное снегом витринное стекло. Смотреть, по правде говоря, было не на что. Ощупывая дорогу желтым светом фар, по проспекту медленно шли автобусы, похожие на большие светящиеся леденцы, и низенько проплывали огни легковушек – город невидимо суетился в ледяной мгле, кто-то куда-то ехал.

– Не возражаете? – спросил голос сбоку, и деликатно звякнула ложечка в поставленном рядом стакане. Я обернулась и будто обожглась. Вчерашний парень стоял напротив и сиял, будто в нем прожектор зажгли. Шапку он снял, и темные кудри, откинутые назад, лежали на овчинном воротнике расстегнутой до середины куртки. Под ней виднелся теплый домашний свитер и клетчатый красный шарф в синюю клетку. Красное шло к его карим глазам, добавляя в них огня. Перед ним дымился чай и лежало на блюдце песочное кольцо с орехами. Я обрадовалась и испугалась одновременно. Он ждал ответа, и с улыбкой смотрел на меня. Я смогла только кивнуть, и уткнулась в свое питье.

Он помешал чай, разломил кольцо надвое и придвинул его ко мне:
– Пожалуйста, угощайтесь.
– Спасибо, – выдавила я, охваченная внезапным нелепым волнением. Чувствуя, что зубы вот-вот начнут стучать о стекло, я отставила недопитый сок и попыталась взять себя в руки: хотя бы сказать что-нибудь. Вежливое. Спросила первое, что пришло на ум:
– Вы здесь работаете?
– Да, грузчиком и экспедитором, – кивнул он.
– Вы не похожи на человека, для которого карьера грузчика предел мечтаний.
– Не предел, – спокойно подтвердил он. – Но сейчас мне нужна эта работа.
– Почему именно эта? – гладко начавшийся разговор помог мне овладеть собой и собраться с мыслями. Во мне проснулся настоящий интерес.
– Потому что руки заняты, голова свободна, – он не задумывался над ответами, точно заранее их отрепетировал. А может и впрямь подготовился.  Я хотела спросить, зачем ему свободная голова, но не успела. Он отхлебнул чаю и без тени иронии добавил, словно это было очевидным:
– К тому же в магазине нам было гораздо проще встретить друг друга.
– Нам? Встретить? – удивилась я.
– А разве вы не за этим пришли сегодня? – он сказал это уверенно, только из вежливости придав утверждению вид вопроса.

Я онемела: он не мог этого знать. Или мог?
– Откуда вы…
– Не смущайтесь, – выручил меня он. – Я тоже пришел ради вас.
Мне вдруг стало смешно:
– Ах, вот оно что: «Вы привлекательны, я – чертовски привлекателен, чего зря время терять?» – где-то я это уже слышала…
– Один – один, – засмеялся он и тряхнул кудрями, отбрасывая их с лица – но я, знаете, привык выигрывать.
Я спросила с любопытством:
–  И что же вы теперь станете делать?
– Скажу вам одну удивительную вещь: вы выйдете за меня замуж.
Я поперхнулась соком:
– Это что – предложение?!
– Пока нет, – он смотрел безмятежно, но внутренне, чувствовалось, оставался серьезен. – Еще не время.
– А вы уверены, что оно настанет? – поддразнила я, сводя странный диалог к девичьему зубоскальству. – Вы провидец?
Он обезоруживающе улыбнулся и развел руками:
– Немножко, как все поэты…
–  Так вы еще и поэт? – окончательно развеселилась я. – А прочтите что-нибудь свое.

Я думала он стушуется, замнется, начнет мямлить невразумительное, но он просто кивнул, соглашаясь, и тут же без пауз, проговорил, неотрывно глядя в глаза:
Солнечные фрукты в деревянном ложе
Пахнут новогодьем – запахом мечты.
Подарю девчонке на мечту похожей –
Сердца дар наивный не отвергнешь ты.

Я хватанула воздуху, растерялась. Это ни в какие ворота не лезло: я же не стеклянная, чтоб парень, которого даже не знаю, как зовут, насквозь меня видел! Будто под гипнозом я сунула руку в карман пальто и вытащила мандарин – тот самый. Он не удивился, и все еще держа меня взглядом, сказал беззвучно одними губами – прямо в сердце: «Спасибо тебе».

Я оглушено молчала. Он слегка похлопал меня по руке, приводя в чувство, и стал пить чай.
– Не думай, что я все знаю заранее, – признался он. – Я не знаю, просто надеюсь. На самом деле все будет зависеть от тебя, и произойдет, только если ты этого захочешь.
– Почему «только если  я»? А ты? – я решилась выговорить это «ты».
– А я буду ждать, сколько понадобится.
– Почему?
– Потому, что выбор всегда делает женщина, – объяснил терпеливо, как ребенку.
– А мужчина?
– А мужчине надо помнить об этом, – просто сказал он. – Ешь колечко.
Я послушно взяла половинку, откусила. Рассыпчатое тесто таяло во рту. Сладкая еда успокаивала, возвращала чувство реальности.

– Согрелась? – спросил он, когда блюдце опустело.
– Да. Мне нужно домой, – поддернув рукав и взглянув на часы, объявила я.
Он стал собираться, намотал шарф, застегнул куртку.
– Пойдем, я тебя провожу, – и, уловив мое секундное колебание, добавил, шутя, – на правах будущего мужа.
О любви, между тем, не было сказано ни слова.

Мы вышли в непроглядный туман и пошли сквозь невидь бок о бок, старательно не касаясь друг друга. Шершавый воздух леденил и драл горло, в носу кололо, и какой-то сжавшийся сосудик, тенькал и колотился под шапкой как ледышка в стакане.  Мой спутник не спрашивал, где я живу, далеко ли – просто заранее решил провожать меня хоть на полюс. Я собиралась быть разумной, но мысли мерзли, а чувства разбрелись как олени в тундре.

С проспекта мы свернули на мою Ленинградскую – вошли как в туманную реку – тихая и пустынная она полого текла вниз между невидимыми каменными берегами. Вслед за мной он нырнул в щель между домами, отделявшую наш двор от улицы.
Мы остановились у заметенного подъезда под заиндевевшим фонарем, почти не дававшим света.
– Ой, а мандарин-то забыли, – спохватилась я.
Мой провожатый снял варежку – в ладони был зажат мандарин.
– Давай его съедим, пока не замерз, – предложил он, сдирая тонкую пахучую кожуру.
Мандарин оказался сочным, мясистым, с единственной скользкой косточкой. Мы бросили ее в снег – авось, весной прорастет.