Ленин - Пантократор и Терминатор

Из рецензии на книгу Льва Данилкина «Ленин. Пантократор солнечных пылинок». Москва, Молодая гвардия, 2017, 783 с.

1. Книга Льва Данилкина, напомним – родом из Винницы, центральная Украина, очень интересная, явно заслуживающая внимание не только рядового читателя, сразу видно – написана критиком и журналистом, то есть с изрядным налетом публицистичности, хотя в ней есть страницы, претендующие на глубокомысленный анализ политической и экономической ситуации и интерпретацию истории. Заслуживает интереса также «перевод» с русского на русский – пытаясь обрести ясность во фразеологии цитируемых ленинских работ и в языковых массивах научного языка, языка политики, автор разъясняет и толкует в терминах современности, ясных для поколения Фейсбука и Гарри Потера. Иногда такие переводы уместны, иногда – погружение Ленина в культурную память современного эрудита зашкаливает и читателю требуется спасение уже из закоулков сознания интеллектуала и филолога, доказывающего, что не зря получает зарплату редактора раздела культуры «Российской газеты». В силу этой филологической особенности книга неизбежно обречена на наращивание объема. В какой-то момент – особенно на последней десятке страниц каждой главы – начинается яростное подведение итогов, и эффект недосказанности улетучивается.

2. Данилкину, не скрывающему своих левацких симпатий, импонирует такая интернациональная установка на Ленина как на человека, в которой человек рассматривается не как сотканный из крови и морали, а из того, что выше национальной идентификации и личных пристрастий – из общественного КПД и лояльности коммунистической идее. Поэтому Ленин для автора универсален (хотя универсальность не отменяет особенностей склочного характера, приватности, а наделяет ее особенным, домашним, статусом: работу и дом Ильич умел не смешивать). Но вот все остальные, вне круга личности ВИ – уже не столь универсальны: обладают своими собинками и запахами.

3. К отрицательным эффектам от книги можно отнести «евангельский отсвет», евангельскую образность и категорию святости, в которые временами помещается образ Ленина. При левацких симпатиях автора – они сходу ощущаются, но не осуждаются – библейская образность попросту чужеродна в отношении такого безбожника, как Ленин, и ощущается как перебор – «ради красного словца не пожалеет и отца» – и кощунство, не говоря уже о явном оскорблении чувств верующих. Так что в 2018 году, после слов Путина о том, что коммунисты – «те же святые», от левой идеологии Данилкина не остается и следа, а весь авторитет положительного Ленина льется водой на мельницу предвыборной кампании «товарища Путина». 

4. Что, собственно, хочет сказать толстая, почти восьмисотстраничная книга о человеке-трикстере, о человеке-призраке?

Во-первых, она вскрывает давно забытый запах истории, подернутый нафталином. Вот оно, как пахла наша история в 1917 году – кровью и потом, страхом расплаты и позором Брестского мира. А во-вторых, автор проводит мысль, что сложившаяся в результате революции трагическое прошлое – общее для нынешних россиян, нам соприродное и содуховное, а так называемый Ленин (ибо псевдоним свидетельствует о самозванстве) и есть единственный образ этого прошлого, подмявший под себя, подавивший и уничтоживший все возможные альтернативы.  И даже более того, что «общим», так сказать, «нашенским» является и предыстория – предреволюционное движение Ленина и иже с ним. По логике победившей банды самозванцев – да, нам навязано и ее, партии, прошлое, и ее, большевистской секты, мировосприятие, и ее ошибки, выдаваемые за победу, и ее мораль с товарищем маузером наперевес, объявленная неоспоримой.

Пусть Ленин – «пантократор» политической истории нашей страны прошлого века, пусть будет добрый Ленин при злом Сталине (тактический ход шестидесятников и Твардовского), пусть будет «светлый» Ленин при «резко ярком» Троцком, пусть будет народный вождь расположившийся по массовости похорон рядом  с патриархом Тихоном и товарищем Фрунзе. Но вот читая эту чудесно написанную книгу, не мог избавиться от нафталинного запаха, связанного с  ощущением альтернативной истории.

Это как входишь в чужой крестьянский дом – уклад тут в точности такой же, как и везде, только пахнет иначе. Что-то тут не так, как у нас. Так же пахнут иначе храмы католические и православные, секты пахнут каждая по-своему. Скажем, заходим в конспиративную прихожую партии эсеров, а там люди сидят революционно настроенные и заговорщицки подозрительные, запах террора стоит. У большевиков то же самое, только запах иной.
 
Так вот – книга Данилкина о Ленине предполагает некоторую узнаваемость «родной» истории и архетипического образа. И здесь сходу ощущается запах, возникающий в результате зазора между пониманием своих и чужих, между одними революционерами и другими, одни крутили жернова истории, другие – стали ее зерном. Автор занимает нейтральную позицию исследователя. Тем не менее очевидно, что солнце светит всем, но одним – сильнее. Большевикам – победителям и борцам за справедливость – да, чужим – тоже борцам, но не сумевшим победить, чуть слабее, чуть прохладнее. И вот тут вся соль: почему одни, причем не самые умные и не самые деятельные, сумели победить, а другим – меньшевикам, белогвардейцам, богдановцам – не удалось?  Все дело в той мотивации, которая неоднократно вызывает изумление у автора: как подзабытый политический эмигрант, человек, находящийся на грани интеллектуального истощения, мог за полгода стать во главе правительства целой империи. Мотивация, заточенная на революцию – что бы под ней ни понимать: захват, переворот, заговор внешних сил – любой ценой, любыми средствами. Для Ленина – и книга Данилкина это показывает – не было неподходящих моментов, когда надо выжидать и готовиться, каждый момент мог быть подходящим – вопрос только в цене, сколько человек придется укокошить. В этом плане – ресурс большевиков до сих пор не устарел, их способность брать власть, там где никто не может позволить себе такое, следует проверить в нынешних условиях на экстремизм.

Альтернативной истории благодаря Ленину не получилось. Даже у альтернативной истории российской социал-демократии не было шансов. Все было устремлено к одной точке – пролетарской революции в исполнении большевиков. Свои пропитанные потом одежды большевики завещали нам. Поэтому большевистский пот пахнет иначе, чем пот других людей, работавших на революцию, пахнет иначе, чем пот противников революции. В нашем позднесоветском советском сознании вонючие большевики давно превратились в благоухающих ладаном «апостолов». Поэтому – в условиях насильственного единомыслия –  большевиков мы обязаны если не любить, то чтить, а вот Мартова, Аксельрода, Дана и других – уж нет, увольте. Там, у них, закваска иная.

Это не только в нашем сознании, но и в ходе истории большевики тщательно очищались от следов присутствия своих партнеров и оппонентов. Очистились от вони бундовцев, не дали прийти к власти вспотевшим меньшевикам и левым эсерам, не позволили забрать власть пропеченному войной Корнилову; бегство перетрусившего говоруна Керенского в женском одеянии, по сути, было причиной, а не последствием переворота; закрылось взмокшее в первый же день Учредительное собрание; не победила Белая гвардия, которая могла бы устроить резню по финскому сценарию, разгроми она РККА. А в самой партии «ленинцы» сожрали «богдановцев», не получилось троцкизма, зато зацвел сталинизм (но это уже после, верный ленинец Коба всегда был в тени живого Ленина). Альтернативная история была показана в самом зачатке – в той мере, в которой контактировала с большевиками и попала в свет Краткого курса, и от этого кратковременного соприкосновения пошел странный запашок, не слившийся в запах паха, запах подмышек пархатых большевиков. Даже мумия человека, лежащего в мавзолее (требующая новой идентификации), и та, пахнет как-то знакомо, по-родственному.

Возможно, помимо всего прочего политическая биография Ленина – в новой аранжировке – заставляет взглянуть на наше прошлое с учетом тоталитаризма. Нетерпимость Ленина к инакомыслию иконична, архетипична. Именно он, Ульянов-Ленин, был в основании советского тоталитаризма, а не рябой Коба-Джугашвили. Книга не оставляет сомнений в том, какими средствами – какими чертами характера – обладал ВИ, чтобы разделить, разъединить, разбить, поссорить не дать сойтись, не позволить появлению смычки, согласия – даже в среде собственной партии, фракции, секты, не то что в планетарных масштабах – в виде смычки пролетариата и буржуазии. Последнее – убийство самой идеи революции. Пролетарская революция в понимании Ленина, состоявшаяся даже на ошибочном анализе построения социализма в аграрной стране, имела успех, если под последним понимать разрушение, а не созидание. Каждая победа Ленина – пиррова победа, на костях и собственной репутации. Ленин (как и позднее Сталин) не оставляет альтернативы – Ленин лучший, потому что иного ничего нет. Это не выбор между худшим и очень худшим, а просто деваться некуда.

Созидающий Ленин, прямо скажем, не впечатляет. Ленин как крестьянский вождь тоже не впечатляет, потому что изначальный расчет русского крестьянства как класса единоличников и буржуа явно ошибочен. Ленин во главе нэпа – вынужденный компромисс, также укладывается в рамки противоречиво-парадоксально мыслящего революционера-трикстера.   

Зато больной Ленин, Ильич, разбитый параличом и пораженный дисграфией, – это уже что-то. Это уже закономерный финал, очень справедливый финал, катарсис, и ради этого финала стоит дочитать книгу Данилкина до конца.