Соседка

У моей соседки Марии Николаевны случилось горе – умер сын. Он был наркоманом. Пришла она с работы, нажимает кнопку звонка: не открывает. Звонила целый час, думала, может, спит. Пришлось усталой ехать к дочке, ночевать у нее. Уж сколько раз было такое! На следующий день сын снова не открыл. Мария Николаевна потеряла всякое терпение, тарабаня в железную дверь и громко ругаясь.

Когда дядя Коля, другой наш сосед, взломал дверь, Мария Николаевна увидела сына лежащим на полу в зале, рядом с диваном. Он был мертв. Женщина сползла по стенке и рухнула, как мешок. Жена дяди Коли тетя Люба бросилась открывать окна, так как в квартире пахло невыносимо. Потом принялась приводить в чувство Марию Николаевну, брызнув на нее водой и обмахивая газетой. Очнувшись, та заголосила: «Сыночек, да что же ты наделал? Да как же я буду без тебя?» Тетя Люба не верила в искренность горя соседки: «Да что ты, Маша, хоть поживешь спокойно, как он мучил-то тебя…» Но Мария Николаевна была безутешна.

Все жильцы дома знали, что Мария Николаевна жила как в аду. Сыну ее было уже 28 лет, но ни семьи, ни постоянной работы у него не было. Высокий, худой, бледный («Прямо какой-то голубой», – подумала тетя Люба, когда год назад увидела новых жильцов. Старые соседи-пенсионеры поменялись на меньшую жилплощадь, чтобы меньше платить), он был очень вежливый и производил хорошее впечатление. Лишь потом замечалось, что как-то в нем мало жизненных сил, что очень он какой-то медлительный, вялый. «Болеет, наверное», – судачили соседки. Не сразу, конечно, узнали, что он наркоман, лишь когда за дверью их квартиры стали доноситься крики, скандалы, случались даже потасовки.

Однажды дяде Коле пришлось вставлять Марии Николаевне разбитое зимой оконное стекло. Тогда она и призналась в своей беде.

А вскоре и соседям пришлось пострадать. Вышел как-то дядя Коля покурить на площадку, вернулся через минут десять и не обнаружил на полочке своих новых ботинок. Причем в их крыло никто из посторонних не входил. Значит, кто-то из рядом живущих тихо зашел в общий на две квартиры коридор, запирающийся на железную дверь, но сейчас приоткрытый, взял ботинки и скрылся. Кто это мог сделать? Ясно кто. Тот, кто за стеной. Жалко были новые ботинки, заплатили деньги для пенсионеров немалые. Постучали к молодому человеку. Открыл вежливо. Испытывая смущение, тетя Люба попросила отдать ботинки. Мол, люди мы немолодые, живем на пенсию, купить новые – проблема. Пожалей нас, мы твои соседи, тебе с нами жить. Но молодой человек вежливо так отказался. Что вы, мол, никуда я не выходил и ничего не брал. И дверь закрыл.
 
Потом стало пропадать все, что плохо лежало, – шторки в подъезде, цветы в горшочках, белье на общем балконе. Соседи стали бояться, а ведь жалели его, подписи собирали, на поруки брали, чтобы приняли его на работу. Но он нигде не задерживался больше двух дней. Из дому тащить уже было нечего. Там уже давно не было хрусталя, сервизов, пледов, покрывал, постельного белья. Оставался старенький телевизор (кому его продашь?) да диван.

Где мужчина брал деньги на очередную дозу? Промышлял мелким воровством, но больше выпрашивал у матери. Нередко  ходила Мария Николаевна с синяками. Как прекратить этот ад, бедная женщина не знала. Уйти к дочке – он квартиру продаст или спалит. Сколько раз пробовала несчастная мать лечить сына – не помогало. Так и жила с бедой. Уходила утром и не знала, к чему придет вечером.

Вот и пришла… Сын умер от передозировки – это было ясно и без врачей: на полу шприцы, на кухне просто химлаборатория. Три дня тело наркомана находилось в квартире, три дня соседи мучились от невыносимого запаха, струящегося из приоткрытой двери. Особенно тетя Люба: запах проникал в квартиру из вентиляционных отверстий. Даже бумагу жгла, чтобы заглушить. Ночи не спала.

На похоронах народу было мало. «Зачем человек жил – непонятно, – раздумывала тетя Люба. – Ничего после себя не оставил – ни ребеночка, ни друзей, ни доброй памяти». Горе большое приносят наркоманы, сеют вокруг себя. Исправить их невозможно, лечению они не поддаются. Жалеть их можно, пока эта беда не коснулась тебя, но жить рядом с наркоманом опасно для жизни. Помочь им невозможно – в этом она была убеждена. Их нужно увозить и подвергать принудительному лечению с физическим трудом, по типу тюрьмы. Либо… ждать смерти как избавления и для него, и для окружающих. К такому выводу она пришла.

Все эти дни Мария Николаевна находилась в прострации. Похороны, поминки – все делала как во сне. Лишь когда осталась одна в вычищенной и проветренной квартире, до нее дошло, что нет у нее больше сына. И она заплакала. Так, в слезах, и уснула. Среди ночи проснулась внезапно, а сын сидит на краешке дивана и смотрит на нее:
– Поговорим, мама…
– Сынок…
Она хотела обнять его, прижать, как в детстве, но он качнул головой:
– Не надо. Расскажи мне про моего отца…

Мария Николаевна почувствовала укор совести. Действительно, она никогда не рассказывала детям про отца. Выбросила его из памяти, потому что изменял ей на каждом шагу. Молоденькая смазливая секретарша… Когда ходила с животом, беременная сыном, застукала их в супружеской постели. Попросила собрать вещи и уйти.
Ушел. Больше никогда не объявлялся, детьми не интересовался. «Папа нас бросил», – объяснила подросшим детям. Тянула их одна, работая с утра до вечера. На воспитание времени не было. Тогда, видно, и упустила сына.

С девочкой проблем не было, а вот мальчику мужское воспитание было ой как необходимо. Сложно с ним было, совсем не слушался. Улица его воспитала, там, видно, и приохотился.  С трудом оконченная школа. Армию ждала как спасение, определили его в строительные войска. Слабый, а над слабыми всегда издеваются. Били его «деды». Вернулся еще более угрюмым и озлобленным. И понеслось… Устраивался на работу до первой зарплаты, а потом покупал и отключался из жизни. Выпадал.

Так и жила Мария Николаевна одна со своим горем. И помочь сыну ничем уже не могла, и страдала от этого больше всех. Дочка вышла замуж, подарила ей двух внучек, все у нее было хорошо. Но в гости с внучками никогда не приходила, избегала брата и боялась. И к себе его не пускала. Как он придет, так что-то пропадает: то серьги золотые из укромного места вытащит, то деньги из кошелька.

– Прости меня, сыночек, – и женщина безутешно заплакала. – Я виновата, что ты стал таким. Мало тебя воспитывала, мало уделяла времени. И ведь не гуляла – работала, а все равно виновата. Ведь можно было поискать отца, может, помог бы, ведь люди со временем меняются…

– И ты прости меня, мама. Много горя принес я тебе. Попробовал – привык, а потом словно кто-то в меня вселился и стал мною управлять. А сейчас мне хорошо, я снова стал самим собой. Ты не переживай за меня, мама. Мне хорошо.

– Сыночек, дай хоть обнять тебя на прощание, – она рванулась, протягивая руки навстречу ему, но пространство было пустым. На диване никого не было.

Утром Мария Николаевна решила, что это ей приснилось. Но после этой ночи она как-то успокоилась душевно, жизнь ее потекла ровнее, а вскоре встретился ей мужчина, пожелавший разделить с ней остаток жизненного пути.

Мария Николаевна долго раздумывала, имеет ли она право на женское счастье, ведь сына похоронила не так давно. Но опять во сне увидела, что сын благословляет ее на новую жизнь, и согласилась.

Соседи посудачили, мол, вот ведь, не успела сына похоронить, как замуж вышла да расцвела бальзаковским цветом. Да ведь им, соседям, не угодишь. И несчастной плохо быть, и счастливой тоже не положено…