Победаженье

Странно описывать свои удачи. Даже маленькие. В таком описание всегда будет оттенок хвастовства. И не важно, что эта удача очень похожа на поражение, и вообще, на грани провала, всё равно, про своё хорошее говорит как-то стыдно. Но придётся.

И вот, когда отчаянье стало невыносимым, и, кажется, наступил предел, и мне всерьез стало казаться, что никогда я ничего стоящего не напишу. Ну как стоящего, хотя бы нечто такое, чтобы хоть мастера приняли у меня в качестве итоговой работы. А надо-то было всего сделать сценарий короткометражки. Но у меня и это не выходило.

И тут, как-то я представил, что бы было, если бы я никогда не уезжал из Горно-Алтайска. А лучше вообще из какого-нибудь глухого села. Настолько далекого, что оттуда даже выехать иногда невозможно. И пусть всё происходит зимой, снежной, нереальной. И пусть проблем у героя будет столько, что ему никогда из них не выпутаться. Пусть у него будет сорок братьев… ладно восемь. Пусть ему грозит армия, женитьба, уголовное преследование и сами уголовные элементы, которых в глухом поселении должно быть немало. А ещё пусть будет мистика на каждом шагу, но такая, которая вроде бы и не совсем мистика, можно и разоблачить, и вообще смешно даже местами, но иногда правда такая жуть, чтобы аж мурашки по коже. А герой тянется к чему-то светлому, истинному… книгам, например, пусть работает в библиотеке, нет, даже не работает, а вместо больной матери там временно. И пусть зарплату ему не платят, а  сам он себе её выдает книгами из библиотеки, а потом сам же их относит обратно в дар той же библиотеке. И такой круговорот во всём, жизни поселения сама в себе. И пусть это будет какой-то редкий народ, вымирающий, который и название своё забыл, и язык, и имена, но помнит, что он какой-то особый народ, и этим только и гордится. И любовь будет у героя, но любимую он никогда не увидит до определенного момента, потому что будет одну принимать за другую, а женят его братья, родители и родственники вообще на третьей, старой и некрасивой. И будет у него попытка бежать из этого заколдованного мира, да только поймают его, и та, с которой он разговаривал через стену сарая,  которую полюбил, окажется совсем другой, сестрой той, с которой, как он думал, он разговаривает (не вникайте, не важно). И бежать она с ним не может, потому что несовершеннолетняя, и мать у неё инвалид. И самого его после попытки побега запрут братья на далеком кордоне в избушке без окон и дверей. И решит он бежать, и разберет пол, а внизу под полом окажется вход в логово снежного человека, а может просто беглого каторжника. А бабушка у героя пусть будет колдунья и будет у неё прозвище кап-ляп-ля (всего лишь неверно расслышанное ругательство, а внук будет думать, что таинственное заклинание, ну конечно, без Довлатовского АБАНАМАТ тут не обошлось). И бабушка решит помочь внуку, и даст ему шансы, целых три, а он, конечно, профукает всё, спустит на пустяки, и снова останется в начале своего пути, даже хуже, вместе со старой и страшной женой, без работы, без друзей, без книг, посреди огромной снежной и человеческой пустыни. Но всё это должно быть смешно, детально, достоверно.

Я, конечно, об этом не думал, не планировал, что дальше вот это, а потом вот то, я просто писал и писал, фиксируя все свои страхи. И меня не смущали не стыковки, обрывы некоторых линий, которые торчали, и вели неизвестно куда, как провода интернета на улице вьетнамского города. Из маленькой повести выросла вселенная, которая зажила своей жизнью. Правда, наблюдать эту жизнь мог только я один. Я боялся, что если кто-то прочтёт, то сочтёт полным бредом. Не знал, кому показать с кем поделится. Не было никого. Не соседу же показывать? И я отдал всё сразу мастерам. А потом, дрожа, ждал неделю. «Дрожа», - это для красного словца, я настолько устал, что мне почти было всё равно,  что мне скажут. Я просто хотел скорее сдать работу и поехать домой. И, вместе с тем, мне нравилось то, что я сделал. Я получил какое-то странное удовольствие, ставя героя в безвыходную ситуацию. И, странным образом, моя безвыходная ситуация становилась для меня терпимее, после ситуации моего героя. Несуществующий мир лечил мой реальный. Это волшебство. И это работает до сих пор. Когда я сейчас описываю свои проблемы, передаю их своему герою, мои проблемы теряют в масштабе, они видятся под другим углом, и даже самые неразрешимые работают если не на меня, то на мой сюжет.

Я получил за сценарий отлично. Наталья Борисовна посоветовала прочесть то, что я написал, моим одногруппникам. Конечно, было много замечаний, поправок, советов. Но я был буквально оглушён оценкой мастеров. Испытал какую-то чистую радость, и одновременно, глубокую усталость, трудно было двигаться и говорить, наступило какое-то отупение. И мне стало страшно, что больше я никогда ничего подобного не напишу. А если буду писать, буду пытаться повторить, то, что мне удалось.

-А на что это похоже? – спросил Ким Белов про мой текст у Н.Б.
Наталья Борисовна ответила. А я, к стыду своему, не понял про что они говорят. Я еще не читал Маркеса. Ну что же, это удовольствие у меня ещё было впереди.

© Сергей Решетнев