Фёдор

Федора воспитывали дед Алеша и бабушка Аня. Их непутевая дочь вместе с мужем уехала из уральского поселка куда-то на Север на заработки, а Федьку оставила со стариками «маленькому ребенку туда нельзя, жить там тяжело». Родители иногда присылали деньги, изредка навещали сына, снова исчезали надолго, потом развелись и мать приезжала пару раз одна, а потом и вовсе пропала. Дед с бабушкой заменили Федору родителей.
В поселковой школе-восьмилетке Федька был лучшим учеником. На олимпиадах по математике непременно занимал первые места. Как это получалось, Федька и сам не понимал: стоило ему прочитать условие задачи, как решение было уже в голове, оставалось только записать. «Самородок!» – говорила про него учительница метаматематики. А еще Федор пел. Никто его петь не учил, уроки пения в школе не в счет, но учительница пения, она же и биологию вела, обнаружила у Федьки абсолютный музыкальный слух и, какая умница, – с пятого класса запретила ему петь, орать и «никаких больше смотров художественной самодеятельности». Федька обижался, он же пел не ради славы, грамот и подарков, хотя всегда радовался, когда его награждали, просто он не мог не петь.
– В прадеда ты пошел, Федька, по этой части, тот на всю слободу голосил. Тебя в честь него и назвали Федором. А на учительницу не обижайся, она тебе добра желает – наставлял внука дед после разговора с учительницей – Потерпи маленько, может из-за своего голоса ты, Федька, певцом великим будешь. Узнаю, что орал – выпорю.
Это дед так, для красного словца сказал, он Федьку никогда и пальцем не трогал, не то, что пороть.
Детство, несмотря на то, что рос без родителей, Федор вспоминал светло. Он любил старый, деревянный, почерневший от времени дом, который построил еще для своей большой семьи его прапрадед. Федор, любил деда, который был ему и дедом, и отцом, и другом, любил добрую заботливую бабушку, навсегда запомнил фотографии в рамке на стене, вечноцветущую герань на окнах, этажерку, на которой стояли Федькины учебники и несколько книг. Самой любимой была книга Бажова «Малахитовая шкатулка». Любимой, потому, что был Бажов их земляком и писал о знакомых местах. На самом верху на этажерке, на белой кружевной, связанной бабушкой, салфетке, как на белой лилии, сидела малахитовая лягушка. Лягушка была изумрудно-зеленой с черноватым отливом на спинке. Федьке строго-настрого запрещалось трогать лягушку, на нее можно было только смотреть. Ее вырезал из камня прадед, и это была память о нем. Засыпая, маленький Федька любил смотреть на неё, представляя себе, что это не обыкновенная лягушка, а волшебная, и может она выполнить любое его желание, только надо знать  заветное слово, а какое – Федька не знал.
Однажды Федор нарушил запрет – положил зелёный камушек в карман и понес показать мальчишкам. Увидев лягушку, те с пренебрежением сказали, что штуковина из малахита и вырезана хорошо, но ничего необыкновенного в ней нет. В каждом доме в их уральском поселке были каменные поделки, подумаешь, лягушка. Когда Федька сказал, что лягушка волшебная, его подняли на смех. Федька обиделся и решил, пока дед не хватился, отнести семейную реликвию домой и тихонько поставить на место. Но друзья стали его дразнить, перебрасывали лягушку друг другу и закончилось все плохо: лягушку забросили в траву, искали до самой темноты, но не нашли.
Дед встретил зареванного Федьку в дверях. Узнав, в чем дело, успокаивать не стал.
– Эх ты, неслух, – только и сказал. – Не реви! Иди ешь, да ложись, завтра с утра пойдем искать.
Едва рассвело, дед поднял Федьку с постели. Пришли на поляну, где вчера потеряли лягушку. Трава была густая, седая от росы.
– Здесь? – дед опустился на колени и стал руками перебирать траву, прядку за прядкой. Федька смотрел на его руки – старые морщинистые и красные от холода. Чувствуя вину, уселся рядом в траву. Штаны на коленях сразу стали мокрыми и холодными. Они искали в мокрой зеленой густой траве зеленую каменную лягушку.
Искали долго. Федька совсем замерз, хотелось плакать, он все ждал, что дед позовет домой или, наконец, найдет лягушку. И вдруг совсем рядом они услышали кваканье, и Федор увидел большую настоящую лягушку. Она смотрела прямо на него и пела свою песню.
– Дед, вот она! – закричал Федька. Лягушка, сверкнув на солнце мокрой спинкой, прыгнула в кусты. На том месте, где она только что сидела, блестела на солнце изумрудно–зеленая малахитовая лягушка!
– Ура, деда! Нашлась!
Дома их встретила бабушка. Уже приготовлена была сухая одежда для обоих, натоплена, несмотря на лето, печь, и оба – старый да малый, послушно забрались на нее, зная, что с бабушкой спорить бесполезно. Федьку бабушка для профилактики заставила выпить кружку горячего молока, с медом и каким-то невкусным жиром, а деду налила рюмочку водки. Федька кривился, деда заставлять было не нужно, крякнул, выпил, – хорошее лекарство! Ни дед, ни Федька после такого лечения даже не чихнули ни разу. Вечером после ужина дед позвал внука на крыльцо и рассказал историю, похожую на сказку.
– Давным-давно в этой самой избе жил Федькин прадед, тоже Федор. Жил он вместе со своими родителями, старшие братья были уже женатые и отделились. Работал Федор на руднике рудобоем, добывал шелковый малахит. Работа была трудная и опасная. Еще он умел и любил резать по камню, да и пел здорово. В общем, слыл Федор первым парнем на деревне и, несмотря на бедность, женихом считался завидным. В большом их поселке много было девушек на выданье. А Федору приглянулась дочка приказчика, семнадцатилетняя Ксеночка, беленькая зеленоглазая красавица.
Встречались они тайком, гуляли, целовались. Однажды он принес Ксеночке подарок. На широкой ладони Федора увидела девушка две малахитовые лягушки, совершенно одинаковые. Одинаковые, да разные. У одной сверкали глазки – зеленые зернышки медного изумруда. Ахнула Ксеночка: «Царевна лягушка!»
– Царевна. На тебя как похожа!
Девушка засмеялась: «Скажешь тоже, на лягушку я похожа?»
– На царевну, Ксеночка.
– А почто у этой глазок нет?
– Не успел, – сознался Федор. Уже несколько ночей он не спал, торопился закончить подарок.
– Это наши с тобой лягушки, – сказал он, – всегда будут с нами, всю жизнь вместе, вдвоем. Малахит   – камень удивительный, он и защищает, и лечит, и удачу приносит во всех делах.
Побоялась Ксеночка нести подарок домой, отец увидит, допрос учинит, да и младшие сестренки в доме, найдут еще. Спрятали они лягушек в дупле поваленного дерева. Все лето встречались Федор и Ксеночка возле своего тайника, и первым делом доставали лягушек, а, расставаясь, прятали их в дупло. Наступила осень, зарядили дожди, несколько дней не было Ксеночки на условленном месте, а пришла бледная, заплаканная, – закончилось все, замуж ее выдают за богатого, за чужого. О Федоре отец даже слышать не хочет – «голодранец», не пара он дочери». Смотрит Ксеночка на Федора снизу вверх своими прекрасными глазами с мольбой да с надеждой: «Ну, придумай же что-нибудь, разлучат ведь нас». На следующем свидании, как бы невзначай, рассказала девушка Федору о жившей на окраине поселка в ветхом домишке семье: «Издалека приехали они, тоже родители были против их брака. Ну, помнишь, Федя, встретили мы их на болоте, они тоже клюкву собирали всем семейством и так славно пели. Ребятишки еще у них такие пригожие, чистые, светлые».
Догадался Федор, что согласна была Ксеночка бежать с ним из дома, согласна была жить в бедности, в бедности да в любви. Молчал Федор, опустил свои большие руки и молчал. Не мог он решиться увезти Ксеночку неизвестно куда, боялся Федор, что не сможет сделать ее счастливой. Больше Федор любимую не видел, узнал – увезли ее. Вспомнил о тайнике, а там одна лягушка, да белая ленточка Ксеночкина из косы. На память, значит, ему оставила, а зеленоглазую с изумрудами лягушку с собой забрала.
Остановилась жизнь: ходил парень в шахту, ел, спал, а был, как неживой. Ленточку спрятал надежно, лягушку всегда носил при себе, все вспоминал, как играла с ней Ксеночка. Больше Федор не пел.
Дед помолчал:
 – Ты не задремал?
Федька пододвинулся поближе к деду:
– Нет, не сплю, рассказывай, деда, дальше.
– Вскоре умерла мать, надо было заниматься хозяйством, и Федора женили. Хорошая девушка пришла в дом, работящая, проворная, Федор к ней хорошо относился. Но однажды стирала она в корыте его рубахи и нашла в кармане малахитовую лягушку. Посмотрела на мужа приветливо, улыбнулась доверчиво: «Мне?» Набросился Федор, вырвал из ее рук лягушку, и вдруг остановился, увидел испуганные глаза жены. И вдруг понял, почему у нее всегда грустные глаза – плохо ей в этом доме, одиноко. Напился тогда Федор первый раз в жизни. Тошно Федору было очень, а когда в себя пришел, повинился, просил только не трогать игрушку, потом все расскажет. Смирился парень, стали они жить и жили неплохо.  Детей рожали здоровых, да умных. Только часто тосковал Федор, вспоминал, что живет где-то на свете девушка с зелеными глазами и при ней непременно должна быть малахитовая лягушка.
Федька рассказ дедов выслушал, спросил: «Что, и вправду никогда больше Федор не пел?» Засмеялся дедушка: «Вон что тебя волнует! Пел, еще как пел, со временем всякая боль проходит. Пошли спать».
Федька засыпает и думает, что эти две лягушки должны обязательно, встретиться и тогда произойдет что-то необыкновенное.

Когда Федор закончил восемь классов, на его имя пришло письмо из далекого сибирского города. Приглашали парнишку по итогам олимпиады по математике учиться в летней физико–математической школе для одаренных детей, а потом, если сдаст экзамены, будет учиться в этой школе два года, ну, а потом – университет. За один день весь поселок узнал, что Федька, светлая голова, на ученого едет учиться, далеко едет, в Сибирь. Это поездом больше суток ехать от Свердловска, а потом еще автобусом добираться сколько.
Дед надел все свои боевые награды, и сам привез Федора в Академгородок. Осмотрелся –место красивое, за городом, общежитие при университете удобное, сосны прямо в окна глядят. Воспитатели хорошие, за детьми смотрят строго, а называют ребят ласково, чудно – «фымышатами», как вроде мышатами, и кормят хорошо. Да и дети со всей страны приехали самые умные, одаренные, приехали и с Камчатки, и с Севера, и с юга, хорошие дети, неизбалованные, уважительные. Короче, все здесь понравилось деду, и оставил он Федора с легким сердцем. Прощаясь, достал из своей сумки завернутую в платок малахитовую лягушку: «Береги, теперь с тобой пусть будет. Она и прадеда твоего от бед оберегала, старые были штольни, часто хоронили шахтеров. И деда твоего защитила, за всю войну ни одного ранения. Ну да, и крестик нательный был, и молитву зашили, а сколько с крестиками-то народу полегло, а я вот живой остался. Наверное, для того и остался, чтобы тебя, Фёдор поднять, в люди вывести».
И Федору здесь все очень нравилось. Он быстро сдружился с ребятами, а из девчонок сразу заметил спокойную, с толстой косой соседку по парте, Нину. Нина была местная, раньше училась в английской школе, но и точные науки ей давались легко, знала она много и Федору с ней было очень интересно. Нина тоже сразу выделила Федора: высокий, красивый, умный и вместе с тем немного наивный, совсем не похожий на тех ребят, с которыми она училась раньше.
Детей из физматшколы часто возили на экскурсии в музеи, в институты, вывозили в театры – «будущие ученые должны быть всесторонне развиты». Больше всего Федору понравился театр Оперы и балета, где они слушали оперу Бизе «Кармен». В таком театре Федька оказался впервые и был потрясен и торжественными фойе, и великолепием зрительного зала с белоснежными скульптурами, с огромной сверкающей люстрой, и, конечно, самим спектаклем, который показался Федьке грандиозным зрелищем с музыкой, которая еще долго звучала где–то у него внутри. После спектакля случилось то, что Федора «прославило», в школе его стали называть не иначе, как «театралом».
Большинство ребят не знали города, поэтому при возвращении домой в автобусах их пересчитывали по головам. У каждого воспитателя были списки детей, ждали всех до последнего, а последним чаще всего был Федор. Дети в автобусах веселились, воспитатели нервничали.
В тот раз все было, как всегда: Федор стоял в хвосте приличной еще очереди, благоговейно разглядывал на стенах фойе портреты солистов оперного театра.
– Федька, все наши уже оделись, автобус ждет! – Федора протаскивают к барьеру гардероба. Гардеробщица протягивает руку за номерком, и видит совершенно растерянного, испуганного мальчишку. Во время спектакля он машинально накрутил номерок на палец. Палец распух, посинел, пластмассовый номерок никак не снимается, и мальчишка не представляет, что можно сделать. Гардеробщица знает, что надо делать в таких случаях, она давно работает в театре и у нее есть опыт. Она ведет Федора по каким-то узким запутанным коридорам в служебный туалет, намыливает ему руку и с помощью нитки, которую она всегда держит для таких случаев в кармане своего халата, миллиметр за миллиметром, осторожно снимает номерок.
«Какое доброе у нее лицо. Не сердится, не кричит, глаза необычные, зеленые», – благодарно думает Федька о своей спасительнице.
«Парнишка, похоже, деревенский, краснеет, смущается, городские так себя не ведут», – отметила про себя «спасительница».
– Ты из какой школы? А в математическую школу откуда приехал? С Урала? Земляки, значит. У нас прабабка на Урале жила. – Девушка думает о том, что ее младшая сестренка Катя, пожалуй, ровесница будет этому мальчику. После девятого класса пойдет Катерина в какое-нибудь училище – нужно получить профессию. Живут они одни, без родителей, трудно живут. Лучше всего, наверное, определить ее в швейное, то же, что сама закончил. Здоровье у Кати не очень хорошее, тяжёлая или нервная, как у продавцов, например, работа не для неё.
– Ну, вот и все – свободен твой палец, – улыбнулась гардеробщица. Давай я тебя провожу, а то ты заплутаешь в наших переходах, твои не дождутся и уедут. Придется мне тогда тебя еще и на ночлег здесь устраивать.

– Нина, а где учат на певцов, – спросил Федор, когда они возвращались в Академгородок.
– В консерватории, наверное. Ты и так хорошо поешь, зачем тебе учиться? 
– Не то. Я хочу на этой сцене петь.
Нина внимательно посмотрела на него, сняла очки, достала платочек, тщательно их протерла.
– А как же я?
– А ты со мной, как всегда.
– Но я же совсем не умею петь.
Они взглянули друг на друга и рассмеялись, представив себя вдвоем на большой сцене. У Нины действительно абсолютно не было слуха. Федору захотелось поцеловать девочку, но он не посмел.

Быстро шло время. «Фымышата» стали студентами, и уже на втором курсе Федор узнал, что в университете есть вокальный кружок, записался. Услышав его голос – богатый природный бас, руководитель кружка свозил его на консультацию к знакомому преподавателю музыкального училища. Преподаватель пригласил Федора заниматься у него по специальной программе и уже через полгода Федор все поменял в своей жизни. Он стал студентом консерватории, это, во-первых, а во-вторых, они с Ниной поженились.
Родители Нины были не в восторге от этого брака. Тесть, Иван Иванович, был доктором физико-математических наук, теща, Мария Николаевна, – доцент кафедры гидравлики крупного НИИ. Ниночка, единственная дочь, должна была стать продолжателем научно-технических деяний родителей. Они мечтали о том, что муж их дочери непременно должен быть ученым. Ну, а если не ученым, то хотя бы просто обеспеченным человеком, чтобы дать Нине возможность заниматься наукой. В любом случае, по их мнению, он не мог быть студентом консерватории. Но, как люди интеллигентные и деликатные, они решили не препятствовать их браку, а помогать, если потребуется.
А помощь потребовалась и очень скоро. Сначала материальная – семья из двух студентов не могла существовать и на две стипендии, даже повышенные. Потом, очень быстро, они стали бабушкой и дедушкой, да еще дважды. И, чтобы хоть немного разгрузить Нину от домашних забот, они часто увозили внуков на свою профессорскую дачу, уезжали с ними в дом отдыха во время своих отпусков, да и просто забирали к себе в будние дни, чтобы «дети отдохнули от садика».
 Нина работала, дети воспитывались, Федор пел. Закончив консерваторию, он сразу стал солистом Новосибирского Оперного театра.
Исполнилась его мечта – он пел на большой сцене, каждый спектакль был для него праздником. Он очень любил свою работу, он любил свою жену, он любил детей, уважал тещу с тестем и его все любили. Все было прекрасно. Все в его жизни было хорошо.