Фёдор и Рита. Ссора

Через два дня после того, как Федор сделал предложение Рите, в Оперном шел спектакль «Волшебная флейта». Рита и Федор очень любили Моцарта, оба считали его музыку гениальной, поэтому Рита всегда приходила «на Моцарта». В этот раз Федор перед спектаклем волновался больше обычного, не так, как волнуется артист перед выходом на сцену – в этот вечер он ждал ответа Риты.
После окончания спектакля Рита, как обычно, пришла в гримерную к Федору, подождала пока он снимет грим, переоденется. От Оперного до Ритиного дома на улице Советской – идти пять минут. Рита говорила о спектакле, Федор молчал и шел медленно, стараясь оттянуть момент расставания. Нину он предупредил, что может домой не прийти, но обязательно позвонит, чтобы она не волновалась. Нина грустно пошутила: «Как ты заботливый: уходя к новой женщине, заботишься о том, чтобы прежняя не волновалась».
Они стояли уже у подъезда, но Рита продолжала говорить о каких–то пустяках.
– Поднимешься? – спросила она.
– На чашечку кофе перед дорожкой? – улыбнулся Федор.
– У тебя утром в восемь репетиция, у меня в девять встреча, – надо выспаться, опять же рубашку твою постирать, не пойдешь же ты на репетицию в несвежей, да и есть ужасно хочется.
Вот так все и случилось.

Федор выполнил просьбу Нины относительно развода – посоветовался с хорошими юристами, и они ему подсказали, как лучше мотивировать причину развода. Федор очень деликатно объяснил Нине, что если в заявлении написать эту причину, то суд разводит сразу, без всяких вопросов, выяснений обстоятельств и так далее. Но эта причина звучит так: «в связи с сексуальной (физиологической) несовместимостью». Услышав формулировку, Нина охнула: «Только этого нам не хватало».
– Нина, ты можешь на суд не ходить, – старался успокоить ее Федор, – два раза пришлют повестку, два раза не придешь, а на третий раз разведут без тебя. Я все на себя беру, раз я эту кашу заварил.
Через два месяца после подачи заявления бывшие супруги Камышины получили свидетельство о расторжении брака.

А еще через месяц, когда Федор с Ритой подали заявление в загс, они едва не разошлись, не успев вступить в законный брак. Сейчас, спустя девять лет, эта история кажется глупой и никчемной, а тогда это была такая трагедия.
В конце июля вечером к ним примчалась Светка. Она была возбужденной и суетливой.
– Девочки, мальчики у меня гениальное предложение – поехали в субботу отдыхать. Готовиться не надо – все на халяву. Объясняю. Наша лаборатория придумала какую–то хреновинку для регулирования освещения в теплицах. Какое–то ПХЗ, или ПКФ – не помню, испытало это ноу–хау, осталось исключительно довольно и всю нашу лабораторию пригласило на пикничок с поездкой на теплоходике. Ритуль, да ты видела этого очаровашку – директора: вы с ним еще разбирались, что надо переводить в инструкции на разные языки, а что – не обязательно. Ну, в общем, готовьтесь, собирайтесь. Ритуля, ты как всегда должна быть на высоте, пусть колхозники знают, какие кадры у нас есть, не только «синие чулки» в очках.
Компания действительно оказалась интересной, пикник подготовлен был отлично, все учтено до мелочей, «теплоходик» оказался небольшим катером, очень уютным и чистеньким. Все было замечательно, но вот только очаровашка–директор постоянно оказывал Рите бесчисленные знаки внимания.  Директор, Иван Селиверстович, был действительно очень приятным человеком: богатырского сложения, достаточно образованным, он ни на шаг не отходил от Риты, не обращая никакого внимания на находившегося рядом с ней Федора. Надо отдать должное, ничего плохого или неприличного он не допускал, просто он все время был рядом. Федор начал сердиться, сначала в шутку, а потом и всерьез, с раздражением.
– Федя, ну что ты так нервничаешь? Ты же видишь, я ему никакого повода не даю, и сама не понимаю, чего он липнет, – тихонько говорила ему Рита, пытаясь разрядить обстановку.
А тут еще Светка. Якобы стараясь развлечь хмурого Федора, она все время его куда–то уводила: то купаться, то кофе пить, то в волейбол играть.
В конце – концов, когда в воскресенье вечером Рита с Федором вернулись домой, между ними произошел очень неприятный разговор. Последней каплей в этой «семейной разборке» стали слова Риты: «Федор, по-моему, ты меня просто ревнуешь. Но ты же сам прекрасно видел, что я не давала для этого никакого повода. Вокруг меня постоянно вьются мужчины, но это совсем не значит, что я такая доступная. Что же, по-твоему, мне надо делать – паранджу носить?»
На что Федор уже в запальчивости заявил, что-то вроде того, что он «не годится на роль отгоняющего мух от баночки с медом. А может быть баночка и не против этих прилипчивых мух, а?»
Рита расстроено подвела итог: «Я от тебя такого не ожидала? Дикость какая-то!»
– Ну, что ж, это даже хорошо, что мы узнаем друг друга с разных сторон, и не только со светлых. «Нам надо подумать обо всем отдельно друг от друга», —эти слова Федор произнёс уже в прихожей, надевая плащ. Рита молчала.
Федор выскочил из квартиры и остановился: «А идти–то куда?». Он дошел до телефона–автомата, набрал номер Сергея Константиновича, заведующего постановочной частью театра. В сложных ситуациях именно Сергей выручал Федора. Может быть, потому что был намного его старше и относился к Федору больше по-отечески, чем как к просто знакомому.
Ничего не объясняя, Федор сказал, что ему надо где–то пожить несколько дней. Сергей не спросил подробности, подумал совсем немного и сказал: «Старик, у меня в городской квартире страшенный ремонт затеян – мы сами на даче живем. Я сейчас туда и еду, но там столько родственников понаехало – ступить некуда, но для тебя есть вариант. Я тебя жду через полчаса на Главном вокзале, около расписания электричек».
Почему Федор не поехал на свою дачу? После развода она официально осталась его собственностью. Вероятно, не хотел оставаться один.

Приехали они уже совсем поздно. Пока ехали в электричке, Сергей Константинович рассказал, что есть у него соседи по даче, две сестры, замечательные женщины. Старшая работает в Оперном гардеробщицей уже много лет, замужем, двое ребятишек, а младшая, Катя, одинокая, очень хорошая девушка.
– Вот я тебя к ним и определю. Ребятишки сейчас, наверное, в летнем лагере, что–то их не слышно, а дом большой, места у них для тебя хватит.
Так и случилось. Только на соседской даче их встретила одна сестра, Катя. Оказалось, что старшая сестра с детьми уехала на неделю на Алтай, к родителям мужа.
Федор и Сергей долго извинялись за беспокойство, Катя смущенно улыбалась, придерживая наброшенную на плечи кофточку:
– Ну что Вы, Сергей Константинович, никакого беспокойства. Мне с гостем даже лучше – будет с кем чаю попить, да и ночевать одной в доме страшновато.
– Спасибо тебе большое, Катюша, ты как всегда нас выручаешь. Знаешь, Федор, с каким замечательным человеком я тебя знакомлю. Правда, мы бессовестно Катиной добротой пользуемся: если по хозяйству что надо – мои женщины бегут только к ней, и за тещей моей Катюша присматривает, когда мы в город уезжаем, а уж если из ребятишек кого потеряем, это точно – у тети Кати ищи, они в ней души не чают. Все, я побежал к своим, завтра зайду.
– Сергей, подожди, – уже в дверях остановил его Федор. – У меня к тебе маленькая просьба.
 Они вместе вышли на крыльцо.
– По–моему, у тебя на даче есть телефон? Будь добр, позвони Рите, скажи, что я у тебя, ну, скажи, что не мог ей я сам дозвониться. Она, наверное, беспокоится, я же ей не сказал, что к тебе еду.
– Ладно, Федор, не переживай, все наладится. А Рите я обязательно позвоню. Пока, пока, я уже ушел.
На крыльцо вышла Катя.
– Сергей Константинович, – крикнула она вдогонку Сергею, – я к вам завтра утром приду. Мы с Марусей за молоком пойдем к Апрельке.
– Апрелька, это кто – корова или хозяйка?  – не очень удачно пошутил Федор, ему хотелось поддержать разговор.
– Корова, конечно, – засмеялась Катя. – Мы там молоко парное берем. Хотите, пойдемте с нами. Дорогу до речки Вам покажу, по поселку прогуляемся.
– Спасибо за приглашение, но пока не знаю, утром решим. – Федору не хотелось думать сейчас о завтрашнем дне, тем более строить планы. Хотелось, как можно скорее остаться одному, быстрее уснуть. Он надеялся, что завтра утром случившееся не будет казаться таким. неприятным.
Катя поняла состояние Федора и заторопилась приготовить для него постель:
– Ничего, что я Вас наверху устрою? Там мальчики обычно спят. Сейчас тепло по ночам, Вы не замерзнете, но на всякий случай я Вам теплое одеяло на стул положу. Вот полотенце, умывальник у нас на веранде, но можно умыться и в бане или из бочки в огороде – кто как любит. Ой, а ужинать? Я же совсем забыла, что Вы с дороги и, наверное, голодный?
Федор вежливо отказался от ужина, умылся из умывальника, пожелал Кате спокойной ночи и поднялся по слишком крутой и неудобной, скрипучей лестнице на второй этаж.
Он очень хотел уснуть побыстрее, но ничего не получалось. Обида не отпускала, и он продолжал разговор с Ритой, что–то ей доказывал, обвинял, уговаривал, оправдывался.
«Ну, нет, так нельзя! Надо успокоиться, а то завтра буду совершенно разбитый, а мне нужна ясная голова. Не буду же я здесь неделю сидеть. Надо быстрее уснуть, а завтра на свежую голову, при солнечном свете, постараюсь посмотреть на эту дурацкую ситуацию со стороны. «Я подумаю об этом завтра», – ну, прямо Скарлетт из «Унесенных ветром» – улыбнулся про себя Федор. – «Надо же какие слова нашла эта Митчелл. Вроде бы ничего особенного, а сколько в них надежды. Нет, скорее не надежды, а уверенности в том, что завтра настанет, и что в этом завтра все будет хорошо». На этой оптимистической ноте Федор уснул.
Утром он проснулся от громких криков и непонятного стука по крыше. Казалось, что над головой кто–то дерется. Федор быстро оделся, причесался перед небольшим старым зеркалом в бумажной рамке и спустился вниз.
– Доброе утро, Федор. Как спалось на новом месте? – на веранде около плитки хлопотала Катя.
– Спалось замечательно, только кто–то сейчас по крыше бегал, и даже дрался.
– Это сороки. Вишня падает на крышу, а они и дерутся из–за ягод, идите посмотрите. Такие красивые сороки, огромные.
Федор спустился с крыльца, отошел по выстланной досочками дорожке к бане и действительно увидел на крыше дома двух огромных сорок. Они были возмущены, недовольны и громко ругались на своем птичьем языке, наскакивая друг на друга. «Совсем как люди», – грустно подумал Федор и пошел умываться к широкой и низкой бочке. Вода в бочке была удивительно чистая, прохладная после ночи, пахла рекой. Когда Федор низко наклонился над бочкой, то в своей тени увидел небольшую рыбку. Рыбка остановилась, дала себя рассмотреть и уплыла.
– Катя, вы здесь рыбу разводите? – удивился он.
– Да нет, – засмеялась Катя, – это мальчишки с рыбалки принесли и выпустили в бочку «для эксперимента», теперь каждое утро проверяют, живая она или нет. Уже больше месяца живет. – Катерина несла небольшое ведро с маленькими огурчиками и редиской.
– Пойдемте завтракать. Ну, что надумали с нами пойти к Апрельке? А то мне совестно Вас одного оставлять, скучно Вам будет, но надо зайти за Марусей, я ей обещала.
– Пойдемте, пойдемте, Катя, я с удовольствием прогуляюсь.
Маруся оказалась совершенно очаровательным ребенком лет пяти. Судя по тому, как она бросилась к Кате, дети действительно ее очень любили.
– Здравствуйте сони–засони. Спят и спят, а Машенька–Марусенька ждет и ждет. – На веранду вышел Сергей. – Федя, Катя, утро доброе. Маруся беги за бидончиком, Катюша попробуй оладушки из кабачков – я сам стряпал, а мы с Федей пойдем яблоки посмотрим.
– Я позвонил Рите, все сказал, что ты просил. Тебе интересно, что она ответила? Или могу не говорить.
– Да я и так знаю, что она сказала. Сказала: «Спасибо, что позвонили. Если не трудно, передайте ему, – я дома».
– Точно! Надо же, как ты её знаешь! Это что у вас, такая условная фраза: «Я дома»?
– Это значит, Сергей, что Рита остается при своем мнении, ждет меня, и я сам должен решить, что мне дальше делать.
– А дальше мы прямо сейчас идем за молоком, иначе наш поход растянется до вечера и молоко нас не дождется, прокиснет, – подошла к ним Катя.
Прогулка получилась замечательная. Катя показывала достопримечательности их дачного поселка: огромная ель, самый высокий дом, самый красивый цветник, дом известного поэта, весь украшенный резьбой, домик для детей, разрисованный сказочными героями. А Маруся здоровалась со всеми пробегавшими мимо и выглядывавшими из–за заборов кошками и собаками, она знала их в «лицо» и знала всех по именам.
– Марусенька у нас известный любитель животных, она даже ежиков и кротов всех знает. Только вот мышек на участках никак пересчитать не может, разбегаются, – смеялась Катя
– А у меня еще есть знакомая зеленая ящерица. Она в камнях недостроенного дома живет, вон там. Я, когда прихожу на тот участок она специально на камушек вылезает чтобы мне показаться, – торопилась рассказать Маруся.
Дачные участки закончились и дорога, превратившись в тропинку, побежала через гороховое поле. Катя и Маруся, взявшись за руки, шли впереди Федора. Федор отстал от них, потому что он  никогда не видел столько гороха. Он не мог удержаться от искушения срывать зрелые, толстенькие, готовые вот–вот лопнуть, сочно–зеленые сладкие стручки.
Вдруг он остановился, и просто замер от изумления: эту картину – женщина и девочка идут по неширокой тропинке через зеленое поле, он уже видел, и совсем недавно: «Во сне! Я же видел сегодня какой–то удивительный сон». Он пошел медленно, стараясь вспомнить подробности. Катя несколько раз оглядывалась, хотела поторопить Федора, но, видя, что он задумался и идет, не поднимая глаз, ничего ему не говорила. Чтобы не уходить далеко, она несколько раз останавливалась и что–то показывала Марусе в густых зарослях гороха.
Во сне Федор не видел себя, но знал, что лежит  на небольшой полянке в лесу. Сквозь прикрытые веки чувствовал теплые лучи солнца, мягко пробивавшиеся сквозь кружево березовых веток. От полянки начиналась или полянкой заканчивалась широкая тропинка, уходившая в поле. Недалеко от Федора стояла немолодая женщина, одетая несколько странно –  темная до пола юбка, облегающий короткий жакет, темный платок, завязанный сзади. Лица женщины Федор не видел – она стояла к нему вполоборота, и все время смотрела на дорогу, как будто кого–то ждала.  Иногда она поворачивалась и смотрела на Федора, но он сразу же закрывал глаза – не хотел, чтобы женщина знала, что он рассматривает ее. Один раз незнакомка подошла к нему, присела, провела рукой по его волосам. Федор почему–то захотел прикоснуться к ней, увидеть её лицо. Он пытался открыть глаза, но, как это часто бывает во сне, сделать этого не смог. Потом он услышал голоса. Женщина встала. Федор с огромным усилием открыл глаза и увидел, что по тропинке идет женщина в современном светлом платье, за руку она ведет маленькую девочку или мальчика (кого точно Федор не мог вспомнить). Женщина в белом  и женщина в черном встретились на краю поляны, в том месте, где начиналась тропинка, остановились, и заговорили. Потом пожилая погладила молодую по плечу, наклонилась, легко прикоснулась губами ко лбу ребенка, резко выпрямилась и быстро пошла по тропинке, удаляясь от поляны. Молодая женщина, не выпуская руки ребенка, пошла к Федору. Федор там, во сне, сильно–сильно зажмурил глаза, притворяясь спящим, мягкие шаги по траве приближались, и здесь Федор проснулся.
Только сейчас он вспомнил то ощущение, с которым проснулся утром. Это состояние можно назвать чувством защищенности и покоя. Он проснулся с мыслью, что его берегут, защищают, помогают, и он успокоился. Мысли о Рите конечно не оставляли его, но чувство обиды и горечи исчезло: «Раз эта ссора произошла, значит, это случилось для чего-то. «Нам не даются испытания, которые мы не можем вынести» – сказал кто–то очень умный» – вспомнил Федор. Здесь, на тропинке, Федор еще раз, но уже с твердой уверенностью сказал себе: «Все будет хорошо».
Только сейчас он заметил, что стоит на тропинке, а впереди, в шагах двадцати от него, стоят и молча смотрят на него молодая женщина в светлом платье и маленькая девочка.
– Мы уже пришли, – крикнула ему Катя, – мы Вас ждем.
Действительно, небольшая усадьба, где жила корова с удивительным именем Апрелька, была совсем рядом.
Во дворе их восторженно встретили две собаки. Они прыгали, виляли хвостами, совершенно забыв о своих собачьих обязанностях – предупреждать хозяйку о гостях громким лаем.
– Ну, Маруся, доугощали мы с тобой наших собачек, не лают, о нашем приходе не предупреждают,  хозяйку приходится самим звать, –  улыбалась Катя.
– Ой, смотрите, смотрите, какая красота, – закричала Маруся.
Во дворе, на заборе висела действительно красивая коровья шкура.
– Это знаете для чего висит? Эту шкурку тетя Надя надевает на Апрельку,  когда холодно на улице, – очень серьезно объяснила Федору Маруся.
Объяснение всем понравилось.
Обратно шли быстро и без приключений, если не считать спасения потерявшегося трехцветного котенка.  Он сидел посреди улицы, маленький, растерянный и даже не убегал от редко проезжавших мимо машин. Хорошо, что это была улица дачного поселка, машины здесь ездят медленно. Вся наша компания видела, как водитель остановил машину, перенес котенка ближе к забору и поехал дальше. Но котенок опять сел посреди дороги и как будто стал ждал следующую машину. Маруся взяла котенка на руки, погладила, рассмотрела со всех сторон и сделала заключение6 «Тети Нины — это котенок, у неё еще собака рыжая есть и внучку ей привозят иногда, на недельку. Внучку зовут как лису из кино – Алисой. Она еще совсем маленькая, не ходит и очень громко плачет, когда хочет спать. Пошли, отнесем его, это недалеко». «Недалеко» оказалось через три улицы. Тетя Нина всех очень благодарила за спасение котенка Журика и угостила ранетками. Приключений больше не было и к обеду три путешественника вернулись домой. Засыпающую на ходу Марусю повели обедать или спать – мама и папа так и не пришли к единому мнению, пока шли со своей ненаглядной доченькой от калитки до веранды. Марусе было все равно, – она устала и была переполнена впечатлениями.
– Что–то мы Марусю совсем замучили, – Федор открыл калику, пропуская Катю.
– Да нет, для нее такие прогулки привычные, да и полезно – сейчас хорошо поест, поспит с удовольствием. Знаете, же, как дети не любят днем спать? Нам тоже пора обедать. Молоко надо поставить в погреб, а обедать будем окрошкой. Вы любите окрошку?
– Очень люблю, только, Катя, не холодную, если можно.
– Ангина замучила? Так я Вам расскажу, как от нее навсегда избавится, у меня хороший народный рецепт есть.
– Да нет. Я пою, голос надо беречь.
– Ой, так Вы певец? Настоящий, оперный? А у меня сестра в Оперном работает гардеробщицей. Я на многих спектаклях была, наверное, и Вас слышала. Расскажете вечером что–нибудь про Вас, про артистов? Конечно, если настроение и желание у Вас будет.
Потом ели окрошку: «Овощи все свои, прямо с грядки» – хвасталась Катя; на сладкое были свежие ягоды: «Прямо с куста». Вечером пили молоко: «Не холодное, чуть подогрела» с горячими оладушками: «Прямо со сковородки. Они простенькие, но вкусные, особенно горячие. Раньше в Сибири их, знаете, как красиво называли, – «тупоськами».
– Катя, Вы меня накормили. на неделю вперед. Это Вас мама научила так вкусно готовить?
– Нет. Я мамы почти не помню. У меня Клава, старшая сестра, за маму всегда была.
– Надо же, и я своей мамы тоже не помню. Меня дед с бабушкой воспитывали.
Они сидели на веранде за столом не зажигая света. Над городом шла гроза, грома не было слышно, но всполохи от невидимых молний были такие яркие, что небо светлело и было видно все вокруг, как при ранних сумерках в ясный летний вечер.
Они говорили о себе, о своем детстве. Об историях из театральной жизни даже не вспомнили.
– Бывает же так, случайно встретишь человека, а оказывается так много общего.
–Что Вы, Федор. Вы вон какой, ученый, образованный, а я… У Вас интересная жизнь, а у нас так, обычная.
Катя три раза подогревала чай, они смотрели на уходящую все дальше от них грозу, потом сидели на крыльце и вместе искали на  черном небе знакомые по школьной астрономии созвездия, с трудом вспоминая их названия.
– В городе такого чистого и глубокого неба никогда не бывает и звезд в городе не видно, – Федор не мог отвести взгляд от россыпи мерцающих пылинок.
– Я люблю смотреть на небо с крыльца дома или из окна. А если я стою одна в поле, даже в своем огороде или иду по дороге, я чувствую какое оно огромное, чужое, неизвестное это небо. Оно давит на меня, мне страшно, только около своего дома или, когда кто–нибудь рядом, вот как сейчас, я люблю смотреть на звезды.
Они посидели молча.
– Ну, хватит мечтать, надо идти спать, уже совсем поздно, – Катя встала со ступенек.
– Может быть, еще посидим немного. – Федор тоже встал. Он поправил кофточку, сползшую с плеча девушки. Ему было очень уютно рядом с Катей. Было приятно чувствовать тепло её тела, случайно прикасаясь к ней, чувствовать на себе ее внимательный взгляд. Сейчас, рядом с Катериной он чувствовал себя ее покровителем, умным, сильным, красивым представителем мужественной половины человечества.
Катя сняла кофточку и открыла дверь на веранду: – Нет, пора. А то завтра проспим до обеда и дня не получится.
И в эту ночь Федор тоже долго не мог уснуть. Он думал о Рите, и о Кате: «С Ритой мы на равных, мы понимаем друг друга без слов. А Катя. такая незащищенная, такая хрупкая,  глаза у нее напоминают ромашки. Да, да. глаза у нее необычные, зеленые и ресницы не очень темные, но очень густые и пушистые. Эй, Федор, остановись. Тебя так может далеко занести.  Конечно ничего лишнего я себе не позволю, но. Катя, Катюша,  – девушка. замечательная». С этими мыслями Федор уснул.
Следующий день пролетел очень быстро. Наверное, потому, что оба ждали вечера. Катя сослалась на неотложная работу в огороде и с Федором на речку не пошла. Он сходил один, искупался, побродил по полям, полежал у себя на втором этаже, посидел с книжкой на крыльце. Обедали они вместе.
К вечеру на небе засобирались тучи, быстро стемнело, но дождя не было.
– Я тесто завела еще днем, капусты натушила, сейчас пирогов нажарю. Будем пить чай, есть пироги и смотреть на непогоду за окном. Люблю сидеть дома в непогоду – сразу понимаешь, зачем человеку дом нужен.
– Я тоже любил в детстве сидеть с бабушкой на кухне, когда на улице ливень, ветер или пурга. Можно я с тобой посижу на кухне, пока будешь печь пироги?
– Ну что Вы спрашиваете, конечно, можно. Давайте я чай сейчас вскипячу, заварю со смородишным листом. Пироги ешьте, прямо со сковородки, да с горячим сладким чаем!
Пока ужинали, гроза разошлась не на шутку. По низкому небу, с огромной скоростью мчались черные, серые, чернильно–фиолетовые тучи. На их фоне без остановки, не давая и минуты передышки, сверкали зигзаги молний: «Как нарисованные, я такого еще не видела» – восхищенно ахала Катя. Потом во всем поселке отключили свет, видимо в целях безопасности. Они ушли в комнату, зажгли свечу, но разговаривать им не давали оглушительные раскаты грома. Казалось, небо раскалывается прямо над головой.
– Я пойду чаю налью, – Катя взяла кружки и вышла на веранду.
Минут через пять Федор забеспокоился:
– Катя, ты где? Что–то случилось?
Катя не ответила, и Федор пошел к ней. Она стояла посредине небольшой веранды, прижимая к груди две кружки с чаем. Шторы со всех трех сторон были раздвинуты.
– Посмотрите, как красиво, я не могу оторваться, – в Катиных глазах было только восхищение и ни тени страха. А за окнами творилось невероятное: крупные дождевые капли как град барабанили по стеклам, сильный ветер все время менял направление и казалось, что идет много разных косых дождей, молнии сверкали во всех трех окнах, они были такие яркие, что при каждом всполохе было видно, как днем, – и дальний лес и каждый цветок в огороде. И все это сопровождалось беспрерывными раскатами грома.
– Пойдем в дом, мало ли что. – Федор сделал шаг к Кате и в это время ярко очерченный зигзаг молнии ударил в огороде в двух метрах от них. Казалось, они даже увидели, как  изломанная светящаяся линия вошла в землю. Катя невольно отшатнулась назад, на Федора. Федор обнял ее двумя руками, стараясь защитить и успокоить.
– Даже я испугалась, но как здорово! Никогда не знала, что мне нравится. такая силища. Не знаю, как это сказать.
– Вот тоже мне, нашлась поклонница огня, – Федор забрал из её рук кружки с остывшим чаем. – Пойдем в комнату, чай нам все равно не согреть – электричества нет.
– Сейчас гроза кончится, дадут свет, мы согреем чай и продолжим наше пирожковое пиршество, а пока приляг, отдохни.
Катя прилегла на диван. Федор  заботливо укрыл ее пледом, сам присел рядом:
– Гром уже становится тише, гроза уйдет, а если свет не дадут, то у меня газовая плиточка есть на такой случай – чай все равно согреем. А я немножко посплю, чуть–чуть. Мне так хорошо  с Вами, Федор.
Она закрыла глаза. Федор хотел подняться, но Катя нашла его руку:
– Не уходи, посиди со мной.
Когда Катерина уснула, Федор тоже прилег рядом: «Может быть мне уйти, подняться к себе. И ничего тогда не случится, а завтра утром с первой электричкой уехать?» Катя ему очень нравилась.
Он уже хотел встать, когда вдруг почувствовал ласковые прикосновения к его волосам:
– Федя, ты здесь.
– Ты как. Как себя чувствуешь, – он повернулся к Катерине, обнял.
Катя подняла голову, внимательно посмотрела ему в глаза, потом погладила по щеке, положила голову ему на грудь:
– Мне хорошо. Мне очень хорошо.
– Катюш, у тебя волосы травой пахнут.
– Не травой, ромашкой.
Свеча вспыхнула в последний раз и погасла. За стенами домика был очень тихо, как и положено после сильной грозы.
Закончился их второй день.
Всего–то три дня и прожил Федор в том домике. Успокоился, отошел душой от обиды, и немалая заслуга в том была Кати, спокойной, уютной, все понимающей.

Рита и Федор конечно помирились. Они оба знали, что первым идет на примирение тот, кто умнее,  а никто из них не считал себя глупым.
В сентябре Риту пригласили работать в Германию, в крупное Кельнское издательство переводчицей. Они долго колебались – особых причин уезжать за границу не было: хорошая, перспективная работа была у обоих, была полногабаритная Ритина квартира в центре, рядом с Оперным, знакомые, родственники, дети – все были здесь.
Тогда они решили так, – если Федора тоже пригласят в Кельнский оперный театр, после первого же запроса, то они поедут. Федора пригласили неожиданно быстро. На оформление документов хватило месяца и очередной Новый год они встречали в Гладбахе, небольшом городке недалеко от Кельна, в трехкомнатной квартире, которую предоставило им в аренду Кельнское издательство.