Подпись к Фотографии. Памяти Юрия Фомичёва

Они шли дорогами - смерть, да кровь.
Но увидеть друг друга им не придётся вновь.
Он пришёл сегодня один, скорбит в молчании,
Не придут на встречу с ним друзья-однополчане.

К горлу комок подкатился
      - слов не вымолвил.               
 Памяти друзей поклонился
          слёз не пролил. 
               

"Как же так?  Воины Великие, непобедимые,
Из груди вырвался крик -
Нельзя мне одному без вас, друзья мои, родные, любимые,
Ведь я уже совсем старик".      
 

Сел он на скамью в парке немного отдохнуть,
Всё как было вспомнить, товарищей боевых помянуть.
Помнит он всех, поверьте, сколько б ни минуло дней,
Всех, что ушли в бессмертье, верных своих друзей.

Долго ль, служа Отчизне, Знамя нести одному?
Не вечен круг жизни, придёт бессмертие к нему...   

               
 
      
Гвардии главный старшина Юрий Александрович Фомичёв ушёл из жизни 22 февраля  2012 года. Так уж всё устроено в этой жизни: кому -  смерть, кому -  бессмертие. Старшине Фомичёву  -  бессмертие. Когда он ушёл, ему было   86 лет.
        Он был трижды ветеран: Ветеран Тихоокеанского флота, Ветеран-десантник, и Ветеран Балтийского флота,- или просто МОРПЕХ.  А ещё он писал стихи, и даже издавал сборники стихов. Самый известный его сборник - "Память не стынет". Вот стихотворение из его сборника:"ЧЁРНАЯ СМЕРТЬ(SCHWARZER TOD)".

Вновь вижу вас

в тревожных снах...

Зима...Шинели сняты.

Идем, и ленточки в зубах,

Распахнуты бушлаты.

Атаки шквал...и враг

бежит,

Крича «Schwarz Tod,

Schwarz Tod!»

Мороз... но кровь

у нас кипит,

Я помню сорок первый

год.

Бои...бои...и в день,

и в ночь...

Гранат, патронов мало...

Но гнали, гнали

немцев прочь,

В нас молодость играла.

Гвардейцы — детище

Петра,

Мы — Ушакова внуки,

Наш клич «ПОЛУНДРА»

и «УРА!»

Ласкает сердца звуки.

Бои...начало января,

С Москвы осада снята...

Встречай, Смоленская

земля,

Матроса и солдата.

Идем сражаться за тебя,

Мы повзрослели рано.

Матросов дружная семья — Пришли мы с океана. 

            Я познакомился с Юрием Александровичем в тот замечательный день 40 лет Победы. Он стоял среди ветеранов, своих друзей и я стал его фотографировать. Надо сказать, что он был очень красив, строен, высок ростом, девчёнки  со всех сторон подходили к нему и просили сфотографироваться рядом. Было похоже, что он понимает эту свою роль, свою миссию. Глядя на него было трудно поверить, что он  был шесть раз ранен, дважды тяжело, перенёс несколько контузий. После последней контузии год лежал без движения и полгода не говорил. В 1950 году он всё-таки поднялся, ему было тогда 25 лет. Он весил 45 килограмм, при росте почти 190 см.  И он сумел практически полностью восстановиться, получил рабочую группу инвалидности и, хотя и с трудом,устроился на работу по основной профессии. Но потом работал так же как и воевал: где нужнее, где труднее, где важнее - полигоны Капустин Яр, Балхаш, Байконур,...   
                Хоть Фомичёву и удалось попасть в армию до срока, но военком не отправил его на фронт. Фомичев получил назначение на остров Русский на Дальний восток, в радиошколу. В конце августа со своими товарищами он был уже на западе, под Шлиссельбургом. В 16 лет принял боевое крещение в составе 4-ой бригады морской пехоты особого назначения, которая была придана для усиления 115 дивизии Ленинградского фронта для проведения наступательной операции, которая включала вы себя форсирование Невы в районе Невской Дубровки и, в качестве последующей задачи, выйти на соединение с Волховским фронтом с целью не дать замкнуть немцам второе блокадное кольцо вокруг Ленинграда.               
        Юрий Александрович иногда вспоминал пути дороги войны, свой боевой путь. И рассказ этот всегда начинался с Невской Дубровки, боевое крещение, первое ранение, всё в первый раз.   
      
        После выписки его направили в 116-ю отдельную мотострелковую бригаду Тихоокеанского флота 1-го формирования. Юрий Александрович принимал участие в контрнаступлении под Москвой. Бригада входила в состав первой и третьей ударных армий.

В марте — второе ранение. После госпиталя вновь морпехота, но уже под Сталинградом. В августе — новое ранение и после выписки снова 116-я бригада, но второго формирования. Совместно с 66-й танковой бригадой 20-го танкового корпуса в феврале 1943 года была спланирована зимняя операция под Орлом. На слиянии Оки и Зуши, на крутом правом берегу Оки находилось село Городище, которое было приказано взять. Бой за это село продолжался трое суток. 66-я бригада потеряла почти все танки, а в батальонах оставалось от 150 до 250 человек. Но Городище держали в течение недели.
Не доходя до Орла, повернули на Мценск. Затем был Брянский фронт. Потом Западный, Смоленщина, Белоруссия. Фомичев был среди тех, кто первым вступил в Минск. Затем освобождение Белоруссии, освобождение Польши, потом — Восточная Пруссия.

           Вышли к заливу Фриш-Гав, затем повернули на Кенигсберг. Бои в Земландской группе войск, еще одно ранение в ходе тех боев. Закончил войну под Пилау, нынешний Балтийск. Победу встречал в госпитале. После выписки был направлен опять на Тихий океан, но уже в составе частей морской пехоты. Последний бой за Сейсин и последнее тяжелое ранение, и контузия.

Войну закончил гвардии главным старшиной. Среди наград — ордена Красной Звезды и Красного Знамени, медаль «За отвагу», орден Отечественной войны I степени.
         Трижды ветеран: Ветеран Тихо-Океанского флота, Ветеран Десанта, и Ветеран Балтийского Флота, -  Юрий Александрович Фомичёв был предан Великим тем годам и всегда находил время и место в своём сердце для молодёжи, для школьников, бывал на встречах ветеранов. Последний раз я с ним встретился в 2004 году на научной конференции, организованной Движением Поддержки Флота и посвящённой столетию Цусимского сражения. Удалось немного потолковать и мы вспомнили наши поездки по местам боевой славы. 
         Иногда нам действительно удавалось съездить на какие то встречи. Я не напрашивался, но ребятам нравились мои фотографии и они брали меня с собой, хотя тогда  я был всего лишь начинающим фотографом.       Иногда Главный старшина шумел на нас во время поездок, и я даже возмутился однажды: "Юрий Александрович, ты что то перегнул, какая никакая суббординация должна же  быть? Я всё-таки какой никакой капитан запаса, так что ты поосторожней шуми-то". За такую дерзость я тут же получил по ушам резким ответом. Юра, как говорится, за словом в карман не лазил: " У нас на флоте кок идёт за полковника, - сказал он - так что я для тебя, почти что, адмирал". На этом и порешили.
           Памятные дни сражений на Невском Пятачке, близ Невской Дубровки ветераны морпехи всегда отмечали на местах боёв, сперва собирались в Ленинграде у Сергея Голубева, потом к ним присоединялся Гриша Гущин, Виктор Коробов, - после чего все вместе посещали Кронштадт, а потом  в Невскую Дубровку.
          Одна поездка в Ленинградскую область на Невский пятачок как то особенно запечатлелась в памяти. Во время войны там  было организовано форсирование Невы с целью прорыва второго кольца блокады Ленинграда. Здесь, при форсировании Невы, Юра получил своё первое тяжёлое ранение - ему перебило подключичную артерию. Вместе с другими ранеными Фомичёв попал на самолёт и его вывезли на Большую землю. Когда кончилась война, у моих друзей-морпехов сложилась традиция приезжать сюда, что  бы отмечать день начала контрнаступления, который привёл к срыву замысла штаба Фашистской Германиии замкануть второе кольцо блокады Ленинграда.   Однажды, во время  той поездки по Ленинградской области мы, впятером, ждали электропоезд, стояли на платформе.    Была осень, моросил дождь.  Мы тогда ехали к медсестре, которая морпехов с поля боя вытаскивала, хотелось добраться поскорее. Электропоезд опаздывал, но, наконец, появился. Машинист, какой-то откровенный дебил, увидев на платформе четырёх ветеранов, одетых с иголочки  во флотскую форму, вдруг начал дико хохотать, кривляться, крючить пальцы веером, материться. Всё длилось мгновения. Увидев лица моряков, машинист понял, что ему останавливаться на той остановке было нельзя, и, в нарушение всех правил, проскочил платформу. Ему повезло на перроне кроме четырёх морпехов и меня "фотокора" никого не было, так что жаловаться на него могли только пассажиры поезда. Что там было дальше мне неизвестно.
          Потом мы молча шли пешком по шпалам до следующей остановки - "Невская дубровка" Вдруг Юра прервал молчание и тихо сказал:"Неужели за эту мразь мы воевали?"... К дому медсестры Вали мы подошли уже затемно. Такой тёплой встречи я, наверное, никогда в жизни не видел.  На следующий день прошли традиционные мероприятия памяти форсирования Невы и захвата плацдарма - Невского пятачка - на левом берегу реки.

          В ночь с 15 на 16 сентября, прикрываясь предрассветным туманом      Солдаты и матросы, понтонеры и водолазы, минометчики и артиллеристы на лодках, плотах, понтонах в ледяной воде, под непрерывным артиллерийским обстрелом переправляли на левый берег пушки, снаряды, мины.В ночь с 15 на 16 сентября, прикрываясь туманной дымкой, начали форсировать Неву. С ходу зацепились за левый берег в районе Московской Дубровки и, развивая бросок, заняли плацдарм до 3 километров по фронту и 1800 метров в глубину. На рассвете 17 сентября к немцам пришло пополнение, и плацдарм сузился до 1200 метров по фронту, глубина стала 800 метров. Так и стояли здесь моряки насмерть. Враг дальше не прошел. Изнурительные, кровопролитные бои шли без перерыва круглые сутки: артиллерийские обстрелы, непрерывные атаки. Немцы в буквальном смысле слова перепахивали снарядами и бомбами пятачок, на котором не осталось ни деревца, ни кустика.

Раненых не успевали отправлять на правый берег, многие погибали во время переправы. Мертвых складывали в воронки от крупнокалиберных снарядов и следующий артналет засыпал их землей. На пятый день боев Фомичев был ранен, перебита подключичная артерия. Уже ближе к вечеру его удалось переправить на правый берег, а там самолетом в Москву, в госпиталь. Только поэтому он остался жив.


         А когда в октябре 1941 года в Невской Дубровке появились танки, которые предстояло переправить на "пятачок", инженеры и понтонеры смонтировали паромы из крупных металлических контейнеров и по глубокому рву, прорытому к берегу Невы, доставили их к переправе. По этому же рву к Неве прошли и танки.
        В апреле 1942 года наши войска оставили "пятачок", а в сентябре также из Невской Дубровки вновь переправились на левый берег и овладели плацдармом. Он сыграл свою роль и во время боев по прорыву блокады Ленинграда.
       285 дней и ночей переправлялись от Невской Дубровки на перепаханный снарядами и минами клочок земли левого берега пехотинцы, моряки, саперы, танкисты и артиллеристы, переправлялись, чтобы ценою беспримерного героизма спасти колыбель Великого Октября.  Потом здесь же произошёл прорыв блокады Ленинграда.  Вообще надо отметить, что в новейшей истории войн неизвестно случаев прорыва блокады только за счёт собственных сил осаждённого города без поддержки из вне.  Каждый год собираются в поселке ветераны Невского "пятачка".
          При их активной помощи в Доме культуры Невской Дубровки организован музей боевой славы, где собраны документы и воспоминания участников боев на Невском плацдарме, личные вещи героев. Представлен в музее и кубический метр земли с Невского "пятачка". Он содержит около 10 килограммов металла: 38 пуль, гильзу от снаряда, мину, гранату и много осколков.

        Надо сказать, что переправа через Неву, захват Невского пятачка и многомесячные бои,  по удержанию захваченных позиций,  вплоть до апреля 1942 года, не нашли должной оценки в отечественной исторической науке, неоправданно принижены, и неадекватно истолкованы. Более 30 дивизий Вермахта были задействованы для попытки создать второе кольцо блокады вокруг Ленинграда. Если бы эта задача была выполнена весь дальнейший ход войны был бы другим. 1 воздушный флот, а также 16 и 18 армии в случае завершения операции по окружению Ленинграда были бы незамедлительно переброшены под Москву, где Фёдор фон-Бок уже в бинокль рассматривал звёзды Московского Кремля и просил у Гитлера 10 дивизий, чтобы с ходу взять Москву, но Гитлеру их взять было негде.

         Бывал я у Юрия Александровича в гостях. Помню как то принёс фотографии после очередного мероприятия. Я тогда работал  в Москве, на Большой Семёновской улице, а Юрий Фомичёв получил, выйдя на пенсию, однокомнатную квартиру в Измайлово. В какой-то момент я обратил внимание на гитару, которая как-то сиротливо висела на стене, и попросил что-нибудь сыграть. Юра отказался, потом тяжело вздохнул и сказал:"С тех пор, как умер мой сын, я не беру в руки гитару и не пою, стихи правда сочиняю, иногда декламирую, но петь не могу". Потом добавил:"Я частенько сыну пел колыбельные и свои песни флотские то же; как гитару в руки возьму, его вспоминаю, сердце разрывается". Других детей, насколько я знаю, у него не было. Юрий Александрович был очень сентиментальным человеком, и даже обидчивым, особенно, если чувствовал несправедливость по отношению к себе или к другим ветеранам.  Пытаясь подобрать слова, чтобы   выразить самое главное, что было в морпехе Фомичёве, могу лишь сказать, что это был Великий воин и прекрасный человек.
       Да, бывают люди Великие и прекрасные, а бывают люди не великие, но прекрасные не менее.
      
       "Но и простые, на первый взгляд, незаметные люди могут быть Великими, если они любят свою Родину, людей и готовы жизнь свою положить за други своя".   
 Г.В. Плеханов.
      
       Фото Ю.А. Фомичева во главе рассказа принадлежит не мне, но имя автора я не знаю.
 См. инет https///Старшина Юрий Фомичёв, картинки;
 https://go.mail.ru/search_images?q=&fm=1