мы плюс все. Первая часть

Карен Арутюнянц.

МЫ ПЛЮС ВСЕ

Маме, папе и Елене Габовой,
которая очень хотела,
чтобы я написал повесть
про своё детство.


Ореховый ветер...
Ты слышишь, ореховый ветер?
Мы дети.
Мы взрослые малые дети.
Мы в лете.

Мы мчимся по кручам.
Мы вниз бесподобно - стрижами.
Конечно же, лучше,
когда мы живём небесами.

Когда вся беспечность,
что детством с чего-то зовётся,
привносится вечностью,
и вечностью отзовётся.

И вот мы взлетаем
ореховым ветром, он с нами.
Он в нас - этот ветер.
И мы про другое не знаем.


Ворота

1.
Я сижу на воротах.
Неудобно, но сижу.
Передо мной двуглавая гора Арарат.
Мне рассказали, что это библейская гора. На ней спасся Ной со своим ковчегом.
Красивая гора.
Она в Турции. Про Турцию я узнал недавно.
В Армению мы переехали две недели назад.
Раньше я про Турцию не знал, про геноцид и всё такое.
Оказывается, мой дедушка бежал из Эрзерума. Вернее - он был младенцем, тогда в 1915 году. Его папа, мой прадедушка, был владельцем синематографа. Они всей семьей бежали.
Я люблю кино.
И сейчас - как перед экраном. Чудесно плывет гигантское облако по синему небу. Прямо над вершиной Большого Арарата. А сама вершина похожа на силуэт девушки.
Я бы в такую влюбился.
Мимо, по переулку, идет девчонка.
Ничего себе так.
Но я делаю вид, что не замечаю её.
А она тоже смотрит прямо перед собой.
Только я же вижу, косится на меня.
Красивая у неё коса.
- Мальчик, ты что там сидишь? Иди в дом.
Это мне старушка из окна говорит.
Приятная старушка. Беленькая такая.
Ворота-то не наши. Чужие. Отсюда Арарат получше видно.
Я спрыгиваю на землю.
И иду в гости.
Когда приглашают, не очень удобно отказывать.
Да и сердце моё чует, в этом доме мне будет интересно.
С такой чудесной старушкой.

2.
Старушка удивительная.
Я люблю таких старушек. Они сразу становятся родными. В Тбилиси, в Грузии, где я жил двенадцать лет с самого рождения до того момента, как месяц назад мы переехали в столицу Армянской ССР - Ереван, у дедушки во дворе жили такие же аккуратненько беленькие старушечки - учительницы - Татьяна Петровна и Валентина Петровна. Они всегда подкармливали кошек, разрешали нам - деткам-конфеткам (так они нас называли) срывать вишни с вишневого дерева и вообще не мешали дико орать на весь двор, играть в футбол консервной банкой и рассказывать друг другу страшилки душными южными августовскими вечерами.
Армянская старушка, моя новая знакомая и уже практически родственница, спросила меня на чистом русском языке:
- Здравствуй. Меня зовут тётя Галя. А тебя?
- Гоша, - ответил я.
- Прекрасно, Гоша, - сказала тётя Галя. - Я приглашаю тебя пить цейлонский чай с лимонными цукатами. Я их сама приготовила. Для таких гостей - как ты. А потом я покажу тебе нашу библиотеку и, если ты не возражаешь, запишу тебя в мой блокнот. Ты любишь читать?
- Да, - кивнул я. - Очень.
- Это видно. Ты любовался Араратом?
- Да.
Какая чудесная старушка!
Ну почему? Скажите мне. Почему на свете мне чаще всего попадаются чудесные старушки, сказочные старушки?! И так мало нормальных мальчишек и девчонок?
Первые сразу же лезут драться, а вторые влюбляются.
Лимонные цукаты я все слопал. Все, что лежали в розетке. Эту розетку подарил тете Гале её брат, который живёт в Италии. Их разлучили в детстве. И брат оказался в эмиграции. А папа у тёти Гали был самым настоящим царским полковником.
Тётя Галя после чая показала мне свою библиотеку, я выбрал "Тома Сойера", тётя Галя записала меня в свой блокнот, и я пошёл домой.
Чудесный день.
Интересно, та девчонка, которая прошла мимо ворот, живёт где-то рядом?

3.
Если вы думаете, что моя история начнется прямо-таки с чего-то необычного... то вы не ошибаетесь.
Во-первых, как я уже сказал, мы переехали недавно. И завтра - понедельник. А это для меня означает только одно.
Новая школа.
Шестой класс.
Как меня встретят?
Снова эта дурацкая иерархия? Когда надо кому-то что-то доказывать? У меня уже было такое в жизни.
Не буду скромничать - я вышел победителем. Но это было, в общем-то, на привычной, родной с детства территории. В Тбилиси. В любимом всем сердцем Третьем массиве.
Я тогда просто перешел в другую школу. Со второго класса - в третий. Пришлось кому-то дать в глаз, кому-то чуточку разбить локоть. Ну, в итоге я задружился со всеми.
А сейчас - совсем другое дело. Чует  сердце. Быть битве.
Другая республика. Совсем другая. Пока не очень мне понятная.
Папа сказал, что это наша родина. Родина предков. И мы на нее вернулись. В Армению.
Мы армяне.
Ну... сегодняшнее утро началось не очень оптимистично. Потому как я... струсил.
Какой-то пацан что-то сказал мне по-армянски. Я не понял.
Он перешел на русский. Спросил - как меня зовут, кто я по национальности. Потом сообщил, что он - Юра Рыбаченко, больше армянин, чем я.
Затем спрыгнул с забора и хотел дать мне подзатыльник.
Я увернулся, конечно.
И быстро ушёл.
Стыдно.
До сих пор настроение не очень.
Да нет. Ничего так. Всё-таки "Тома Сойера" читаю. Спасибо тете Гале.
Да. Ещё девчонка та всё время перед глазами.
Не, правда. Коса у неё чудесная.
А вдруг она учится в моей новой школе, кстати, имени Антона Павловича Чехова?
Я Чехова люблю.
Очень.

4.
И вот, как и полагается, в такой классической ситуации, меня представляют всему классу.
Гоша - на манеже!
- Это наш новый ученик. Он приехал из Грузии... - говорит класрук Наталья Михайловна.
Кстати, она русская. А я думал, что в Армении живут одни армяне. Вот уже вторая. После того самого Рыбаченко.
- Грузин!
Это выкрикивает тощий носатый тип с последней парты.
Я молчу. Жду.
Как ни странно - никто не смеется и даже не лыбится.
Только этот носатый с галерки, глупо хихикает и пригибается к парте. Прямо, размазался по ней.
- Не смешно, Азизян! - спокойно произносит Наталья Михайловна. -Ты, вообще-то, поосторожней. У Гоши первый разряд по боксу.
Что это она такое говорит? Нет у меня никакого разряда.
Но... здорово придумала. Правда, если у меня спросят, я же соврать не смогу. Не умею я врать. Плохая черта. Соврать иногда очень даже полезно.
- Гоша, садись на то пустующее место. Наконец-то у нашей Асмик появится достойная пара.
Веселая тетенькая. Самое смешное, что все это она говорит без всякой иронии.
- А мы продолжим начатую на прошлом уроке тему. Азизян к доске. Рассказывай.
Пока Азизян бубнит про немецких мануфактурщиков и трудности жизни городского населения средних веков, про чуму и оспу, моя новая пара косится на меня, но спросить не решается.
- Спрашивай, - шепчу я как можно уверенней. - Отвечу на все вопросы.
- Потом. На перемене.
Ну, потом - так потом.
Азизян получает свой трояк и плетется назад, на галерку.
Неожиданно для самого себя я показываю ему язык.
Азизян шмыгает в ответ носом. Несчастный он какой-то.
Тут с задней парты ему бросают:
- Садись, Цанцар! Не дрыгайся.
Цанцар - это по-армянски что-то вроде горохового шута. Дурачок.
Знакомый голос произносит это самое "Цанцар".
Я оборачиваюсь.
Ого! Ничего себе! Рыбаченко! Как я его сразу не заметил?
Ну, все сладкая жизнь начинается.
На перемене я дажке встать из-за парты не успеваю, как в класс врывается парень и вопит:
- Меня все знают?
-Да-а!
- Мои кулаки все пробовали?
- Да-а...
- А где ваш новенький?
- Во-он...
Парень кидается ко мне, душит в объятиях и вопит прямо в ухо:
- Здравствуй, Гоша джан! Здравствуй, брат! Я - Лева! Сын твоей троюродный тёти Лилик!
Потом картинно поворачивается ко всем и четко так объявляет:
- Кто моего брата хоть пальцем тронет, убью!
И исчезает так же молниеносно, как и появился.

5.
Рыбаченко подвалил ко мне и говорит:
- Лева твой брат?
Дурацкое у него выражение лица.
- Да, - отвечаю.
А он как-то выгнулся. Неприятно очень.
И улыбнулся.
По-до-бо-страстно...
Ладно, бог с ним.

Вот и вечер.
Я иду по нашей улочке.
Домой. А навстречу - та самая девчонка.
Сумерки спустились на землю.
А она красивая не только косой. Глаза миндалевидные. Как у армянской богини Астхик. Мерцают звёздами. А Астхик это звёздочка.
- Я Гоша, - внезапно говорю я.
И понимаю, что это Она.
И она тоже самое понимает, судя по всему. Про меня.
- А я Ася. Пошли на качели. Они в нашем саду.
И мы идём.
Уютный у них сад. И домик уютный.
Мы качаемся до умопомрачения. И ночь внезапно опускается на город.
Ася чмокает меня в щеку.
Я бегу домой.
А мама, как ни странно, не отчитывает меня, хоть я и опоздал к ужину. Это потому, что я сияю Большой Медведицей.
Я делаю домашку, с грехом пополам.
А утром мне Рыбаченко говорит:
- Ты Аську не трогай.
- Да пошёл ты, - отвечаю я.
Ну а потом мы в кровь подрались. На заднем дворе.
Ничья.
Я ему даже ухо чуть было не откусил.
Аська моя.
Ася. Астхик. Звёздочка.

6.
На следующий день я в школу не пошёл.
Да нет, конечно, не потому что испугался.
Мне его физиономию не хотелось видеть - этого Рыбаченко. Да и всех остальных.
И вопросительный взгляд соседки своей по парте Асмик, которая, оказывается, всегда так смотрит. Ничего не спросила. Трудно к такому лицу привыкнуть. Словно сейчас вопрос задаст:
- Откуда у тебя синяк? От верблюда?
В общем, не пошёл я никуда.
Мы во второй смене учимся. Поэтому никто меня в школу с утра не гонит.
Вот я и... отправился слоняться по городу.
Порылся в кармане. Нашёл двадцать копеек. У Оперы мороженое купил. Ещё на газировку хватило.
Красивая Опера. Огромная. И памятники стоят двум великим армянам - писателю Ованесу Туманяну и композитору Александру Спендиарову. Я про них недавно узнал. Раньше, когда в Грузии жил, не слышал. Теперь вот знаю.
- Мальчик, не стой так близко к Ованесу Туманяну. Он этого не любит.
Это мне старичок говорит. В белой шляпе и с тросточкой. И улыбается при этом. Шутит. Странный старичок.
Я слоняюсь дальше. И зачем я с собой портфель взял? Со всеми книгами-тетрадками и даже кеды запихал.
Шатаюсь я вокруг искусственного озера, как дурак, с портфелем набитым. Потом надоело, присел на камень.
Озеро "Лебединым" называется. Не очень понятно - почему. Папа сказал, что оно своими контурами похоже на высокогорное армянское озеро Севан. Я ещё там не был.
Там, говорят, от ультрафиолета сгореть можно.
А здесь солнышко ласково светит, тепло. Я даже задремал...
И вдруг!
В это самое Лебединое озеро сваливается малявка. А я метрах в трёх от него.
Ну, я, не мешкая, следом. Мне вода по грудь. А пацаненок тонуть собрался!
Я его - за кудри. Вытаскиваю на гранитный берег. Тут бабушка малыша подбегает:
- Вай! Вай! Артурик!
Меня благодарит. Артурика своего к сердцу прижимает.
А я весь мокрый. Течёт с меня - как с Ниагарского водопада.
Ну ничего. Тепло. Почти жарко.
Это ведь Армения. Юг.
Да и жизнь, не так уж печальна. Может, медалью за спасение утопающего наградят.

7.
Иду я себе дальше и фантазирую.
Вот ещё пожар случится и вынесу я из огня принцессу.
Да не. Откуда принцесса? В нашей стране принцесс давно нет. Да и не было никогда. Только разные княгини и царевны.
Принцессами и не пахло.
Ну если только - в переносном смысле.
Вот вынесу я её и напишут про меня в газетах.
И все узнают, какой я расчудесный человек: Артурику не дал потонуть, принцессе не позволил сгореть, актёра Фрунзика Мкртчяна от грабителей спас...
Да-а... Незаменимый я человек.
Совсем размечтался.
- Гоша!
Ой! Папа!
Прямо передо мной. Мой папа!
- Ты что тут делаешь? Ты почему не в школе?
Так и хочется соврать. Мол, школа на карантине - холера! Нас и отпустили. А я решил прошвырнуться, город получше узнать.
Но я не вру.
Я смотрю на папу, и думаю, с чего бы начать?
А он вдруг говорит:
- Ладно, потом расскажешь. Пошли ламаджо есть. Здесь отличная забегаловка.
И мы отправляемся в эту самую забегаловку.
А в ней, в основном, взрослые дядьки за столиками.
Шумно. Даже кто-то курит.
На папу буфетчик с удивлением взглянул.
А папа говорит:
- Это мой сын. Нам два ламаджо. И два томатных сока.
Вкусные эти ламаджо. На круглых таких лепешках из лаваша - мясо с острой приправой. Горячие!
Мы едим молча.
Чего зря аппетит ненужными разговорами портить.
А потом, когда вышли, и, прогуливаясь, отправились домой по проспекту маршала Баграмяна, я папе всё и рассказал.
А папа немного помолчал, а потом только и сказал:
- Всё наладится.
Я и поверил.

8.
- Па, - говорю я, - можно, я пойду к Асе.
Папа улыбается в ответ.
И я иду.
А на качелях - они.
Я... не верю своим глазам.
Она и...
Ну, как вы думаете - кто?
Этот придурок. Он самый - Рыбаченко.
Они взлетают к звёздам.
А я смотрю на это великолепие. Сквозь вишневые ветви и ничего не понимаю.
Я не понимаю.
Как так можно?
И ухожу.
Я иду домой.
И вдруг из окошка меня подзывает тётя Галя:
- Гоша! У меня такой чай!
И я иду к тете Гале.
А она мне рассказывает про своего папу.
Как он отступал со своей ротой от красных. Как шли они по пустыне.
И вдруг - лужа.
А всех мучает жажда.
А папа командует:
- Пьем через платки.
И те, кто не ослушался - выжил.
Остальные померли от тифа.
Я представил себя на месте папы тёти Гали.
И понял, что мне до него далеко.

Спал я беспокойно.
И утром в школе, когда вошёл в класс, сказал.
Не громко, но внятно, чтобы все услышали:
- Если вы мои соотечественники, примите меня. Не примите, я за себя не ручаюсь.

9.
В школьном дворе, после уроков ко мне подошёл один из моих новых одноклассников.
- Меня Серый звать, - говорит.
Я молчу. У меня сейчас тактика выжидательная. Я окопался.
- Ты не психуй, - говорит. - В футбол играешь?
Я киваю. Что ему рассказывать? Что я в футболе псих? Что по мячу истосковался?
- Завтра мы играем. У Армена отец - начальник команды "Арарат". Он запасное поле нам обещал. В двенадцать часов собираемся за стадионом "Раздан". Приходи.
Я снова кивнул.
А Серый тоже - в ответ кивнул и ушёл, насвистывая.
Тут Асмик откуда ни возьмись:
- Пошли вместе домой? Ты где живёшь?
- Через дорогу, в переулке. Мы там комнату снимаем.
- А-а... Ну тогда я пошла... Мне в другую сторону...
Бог троицу любит.
Азизян подвалил:
- Ты... Это... Не злись на меня...
Сказал и пошёл дальше.
Они сговорились, что ли?
Стою. Сдвинуться с места ну никакого желания нет. Смотрю на памятниек Антону Палычу.
- Ты, мальчик, иди домой, - говорит Чехов. - Каштанку дочитай.
И засмеялсяше тихим дореволюционным смехом. Мне даже показалось, вроде как мимо дама с собачкой юбками прошелестела.
Да. Переутомился я. Точно - распсиховался.
Домой пора.
А у дома - Ася. Стоит. Меня, что ли, ждёт?
А в окошке - мама моя.
Мама говорит Асе по-французски:
- Каман сава?
- Сава бьен, - отвечает Ася.
Точно - сговорились.
Я попятился назад, и помчался - куда глаза глядят.
Мне сейчас одному побыть надо. Факт.
Перелез через ворота и оказался в саду тёти Гали.
Хотел на ореховое дерево забраться, но тут Самур прискакал. Это пёс. Лохматый. За пятки хватает.
Но если ему сосиску показать, становится самым мирным и верным.
Я достал из портфеля сосиску, он слопал её, потом схватил его за морду горячую и говорю:
- Тяжко мне, брат. На новом месте. Без старых друзей.

10.
За спиной раздается хруст ветки.
Я вздрагиваю. Самур виляет хвостом. Я оборачиваюсь.
Поднимаюсь с земли.
Передо мной стоит парень лет шестнадцати.
Наверное, это Арик - приемный сын тёти Гали. Как-то так получилось, что мы еще ни разу с ним не встречались. Тётя Галя про Арика сказала всего несколько слов:
- Он очень хороший. Только читать не любит. И все время на улице. Как бы с кем ни связался. Дурных людей на свете много.
Я тогда подумал, что дурных людей не только на улице достаточно. Но и вообще. Правда, и хороших не меньше.
У Арика открытый взгляд, хоть и смотрит чуточку прищуриваясь. Наверное, это трудно представить. Но мне сразу же понравилось его лицо. И подбородок упрямый. И волосы длинные. Чем-то на Леннона похож из группы "Битлз".
- Ты Гоша, что ли? - спрашивает.
Голос хрипловатый.
Я киваю.
- Через забор перелез?
Я снова киваю.
- А почему не через дверь?
Я пожимаю плечами.
- Проблемы? Мне про тебя мать рассказала. Если кто дергает, скажи, разберемся.
- Да нет, я сам.
- Ну, смотри. А пса не балуй. Сосисками и вообще.
- Хорошо, - я улыбаюсь.
- Что я смешного сказал? Вот болван.
Я ещё шире улыбаюсь. Не знаю даже почему. Может потому, что и Арик мне улыбается.
- Ладно. Секи момент. Только матери не проболтайся.
Он быстро нагибается и вытягивает из-за носка что-то продолговатое.
Потом щелкает этим самым, сверкает лезвие и...
На раскрытой ладони Арика появляется настоящий финский нож.
Я такой видел в одном фильме про войну.
- Красота! - улыбается Арик. - Так что, если совсем достанут в школе, обращайся.
Потом цикнул зубом и позвал в дом:
- Пошли долму жрать. Мамка долму обалденную приготовила.

11.
Отличное поле. Хоть и тренировочное.
Сто метров в длину. Трава - что надо.
Серый мне пасует, я обхожу одного защитника, второго и вколачиваю мяч прямо в девяточку!
С трибуны раздаются аплодисменты. Я не верю своим глазам. Это сам Андреасян! Он подзывает меня, я подбегаю, а великий футболист спрашивает:
- Хочешь играть  в основном составе детской команды Арарат?
Теперь я не верю своим ушам.
-  Конечно! - я захлебываюсь от восторга. - Конечно, конечно, конечно!..
И просыпаюсь.
Сон. За окном беспокойный ветер шумит орешником. На самом деле, это не орешник. Это высоченные ореховые деревья, которые растут в саду тети Гали. За каменной оградой. Ветер  раскачивает деревья, спелые орехи летят  вниз на тротуар и разрываются, словно маленькие снарядики.
- Сейчас  вылезу в окно и соберу их, -  думаю я.
Но  снова засыпаю.
И бью по воротом, бью, бью, бью, колочу изо-всех сил!

12.
Долма, и правда, очень вкусная.
И тут появляется маленький толстенький лысый человечек. Это дядя Котик. Его я тоже вижу впервые. На самом деле, никакой он не котик, а Константин Георгиевич, геолог. Это его тётя Галя так ласково называет, своего дорогого и любимого мужа. Ну и все остальные тоже.
Вообще-то, он похож на толстого довольного жизнью, упитанного кота.
Появляется дядя Котик очень шумно. Сразу видно - веселый жизнерадостный человек.
- Таак! Все в сборе и даже...
- Гоша! - киваю я.
- Альпинистом хочешь стать?
- Почему? - мне становится смешно.
- Как почему! Он еще спрашивает! Долму ешь?
- Ем!
- Значит, альпинистом будешь или геологом, как я.
- По-твоему, - вставляет словечко тётя Галя, - все армяне - геологи и альпинисты?
- А ты не знала, Лялечка? Все! Исключительно все!
Ха, дядя Котик назвал тётю Галю Лялечкой! Нежно они друг к другу обращаются.
- Ты знаешь, что такое сталактиты и сталагмиты? - обращается ко мне дядя Котик.
- Да! Сталактиты растут в пещерах, и свисают с потолка, а сталагмиты - наоборот.
- Вот видите! - дядя Котик принимается за долму.
- Хочешь добавки? - спрашивает меня тетя Галя.
- Большое спасибо, - вежливо отвечаю я. - Было очень вкусно. Я наелся.
- Нет, - вздыхает дядя Котик. - Этот мальчик станет исключением. Я впервые вижу, чтобы отказывались от долмы!
Затем он подмигивает мне и сам же громко хохочет над собственной шуткой.
Ну и доедает всю долму, которая ещё оставалась на большом белом блюде.
А потом вытирает это блюдо большим ломтем белого хлеба и с урчанием отправляет в свой широко открытый, похожий на пещеру со сталактитами и сталагмитами, рот.

13.
А еще у тёти Гали есть приемная дочь Анаит. Родная сестра Арика. Только она уже год - как не живёт в этом доме.
Я видел фотографии Анаит. Красавица.
Она вышла замуж за "дебила с Третьего участка" (это слова Арика) и "превратилась в обезьяну, потому что муж у неё волосатый орангутан и рабис".
Ну, орангутан - это понятно что такое. А про рабисов я раньше ничего не слышал.
РабИс - это, как потом выяснилось, - рабочее искусство. А рабисы - это те, кто рабочее искусство любит, например, рабисские песни:
- Звенит звонок, пора расстаться,
Пора расстаться с буйной головой!
Слезами горькими мать моя зальется,
Ещё не скоро я вернусь домой!..
Их рабисы исполняют, преимущественно подвывая, и под зурну. Ну, как я понял. Может, и ошибаюсь.
Зурна - это такой духовой инструмент. А зурначи - музыканты, которые играют на зурне.
Когда зурначи дует в свою зурну, щеки у него становятся похожими на маленькие дыньки, сам зурначи багровеет, брови взлетают к небесам, а в глазах сверкают слёзы.
Я не шучу. Я видел.
На соседской свадьбе.
Правда, при этом все веселились. И никто не плакал. Но музыка мне показалась печальной.
Свадьба шумела в огромной палатке, разбитой прямо во дворе.
Чудесная была свадьба.
Так вот. Красавица Анаит стал жертвой рабиса и хужана (хулигана) с Третьего участка - пригорода Еревана.
Этого типа зовут Мхо и он грозился вскрыть себе вены, а перед этим зарезать саму Анаит, если она не станет его женой. Он на полголовы ниже.
Арик, проводив меня до ворот, сказал:
- Я этого дебила как-нибудь кастрирую.
Надо посмотреть в словаре, что это такое.
Может, скальп снимет, как индейцы племени сиу. Ничего себе!..

14.
У калитки мы сталкиваемся с молодой женщиной и девочкой лет пяти.
Обе очень милые, ровненькие такие, синеглазые со светлыми пышными волосами.
Женщина коротко здоровается с Ариком, а мне улыбается. И девочка тоже улыбается мне, а Арику неожиданно показывает свой большой красный язык.
Они подходят к двери первого этажа, женщина долго копается в сумке, наконец, находит ключ и отпирает дверь.
Перед тем как войти в дом, девочка ещё раз успевает показать Арику язык.
Всё это время мы стоим и смотрим на них.
Потом я замечаю, что Арик покраснел, как рак.
- Это кто? - удивляюсь я.
Я-то думал, что весь двухэтажный каменный дом принадлежит только семье тёти Гали.
- Квартирантки, - отвечает Арик. - Снимают у нас комнату. Мать и дочь. Света... и Люська.
При имени "Света" он краснеет пуще прежнего.
Я почему-то всё сразу понимаю.
- Но она ведь старше, - внезапно произношу я.
Арик смотрит на меня. Не зло, но сердито. Раздраженно смотрит. А потом бросает:
- Пока! Через стену не лазь. Ты же не обезьяна. В дверь заходи.
Я киваю и иду домой.
Кстати, мы тоже снимаем комнату. Девять квадратных метров. Вы когда-нибудь жили в такой комнатке? Втроём! Мама, папа и я - мы живём.
В тесноте - да не в обиде.
Очень удобно. Стоишь в центре комнаты и до всего можешь дотянуться. Как обезьяна.

15.
В школе Азизян подошёл ко мне и говорит:
- Пошли ко мне после уроков. Я тебе одну вещь покажу.
Хмыкнул и глупо добавил:
- Гостем будешь.
А я подумал: "Да ладно. Человек зовёт".
И мы пошли.
Их семья тоже в частном доме живёт. В каменном. В нашем районе много таких домов, хоть это и центр.
И всегда у них уютные дворики, сад, тутовые деревья, яблони, цветы. Качели. Как без них? Или гамак. Красиво.
У Азизяна во дворе - пёс на цепи. Севук. Чёрный. Это его так зовут.
- Севук, - бросает Азизян. - Свои.
Севук для приличия показывает клыки, рычит, но потом виляет хвостом. Гремит цепью и ложится в тени, мол, я свою работу выполнил, можно и подремать.
Азизян поднял с земли миску, подошел к крану, поменял воду и поставил перед Севуком.
Даже потрепал его по лохматой голове.
"Надо же", - подумал я.
Любит пса.
- Пошли в дом. Никого нет. Все на работе. Сейчас покажу.
Мы поднялись на второй этаж.
- Это кабинет отца. Он журналист.
Азизян открыл шкаф и достал... ружьё.
Ей-Богу! Самое настоящее.
- Пневматическое, - сказал Азизян. - Хочешь подержать. Не заряжено.
И протягивает мне.
Я и взял. Надо же! Чудесное ружьё!
А Азизян деловито открыл другой шкафчик:
- Бар отца. Будешь?
И плеснул себе из бутылки в рюмку.
- Что это? - я прицелился в Азизяна, сначала в руку, потом в ногу.
- Коньяк.
Он поднес рюмку ко рту.
В этот момент со двора позвали:
- Каро, ты дома?
- Отец!
От неожиданности я нажал на курок.
И ружьё... выстрелило!!!
Азизян взвыл. Я попал ему в щиколотку!
Прыгая на одной ноге Азизян сунул рюмку с коньяком под стол.
Побагровел, глаза закатил и кричит:
- Да! Дома!
А мне зашипел:
- Иди в ту дверь! Там окно открыто! Спустишься по дереву... Вай, как больно!.. Иди...
И я бегу - как Наполеон.
Ёлки-палки! Он же сказал, что не заряжено!

16.
У нас в Ереване много родственников. Даже и не знаю, про кого рассказать.
Дядя моего папы - дядя Ашот, художник-иллюстратор. Ещё он экслибрисы рисует. Это такие знаки в книгах. Твоя книга? Можешь в ней экслибрис оставить. Это вроде как твой книжный герб. Мол, книга из твоей личной библиотеки. У меня на экслибрисе - Чарли Чаплин. Великий кинокомик. Мне этот экслибрис папа нарисовал. Очень я Чарли Чаплина люблю.
Однажды мы с моим дедушкой Лёвой пошли в кинотеатр повторных фильмов. На "Золотую лихорадку". Это фильм Чарли Чаплина. Там и музыка Чарли Чаплина, и сам Чарли Чаплин - в главной роли.
Мой дедушка хохотал так громко, что мне даже неудобно стало.
Но потом и я стал хохотать. Даже и не знаю, Чарли Чаплин меня рассмешил или мой дедушка.
Дедушка - отличный зубной протезист. Я всегда с удовольствием наблюдаю за его работой. Как он педаль ногой в движение приводит, как меха раздувает, а из трубочки - огонь - голубой струёй. Это он протез мастерит.
А я сижу под абажуром и смотрю.
Дедушка дома работает.
Его уважает пол-Тифлиса.
Однажды к нему пришёл такой приятной внешности дядька в белом костюме. У него все зубы золотые и сказал:
- Лев Петрович, если у вас какие проблемы, вы скажите. Их не будет. Ни проблем, ни тех, кто их создаёт.
Дедушка только улыбнулся в ответ. У него самая спокойная и интеллигентная улыбка в мире...
Вот я сижу под красным абажуром, за круглым столом, а дедушка спрашивает время от времени:
- Конфетку хочешь? Возьми в буфете!
Я жую "Мишку на Севере" и любуюсь "Девятым валом" Ивана Айвазовского. Эту копию дедушка сам написал. Когда-то, в юности, он хотел стать художником. Но его не приняли в академию, как из неблагонадежной семьи. И он стал протезистом.
Я дедушку очень люблю. У нас с ним полное взаимопонимание. Мы почти и не разговариваем. Больше молчим. И нам хорошо.
Только дедушка остался в Тбилиси.
А мы переехали в Ереван.
У нас здесь много родственников. Отличные они люди. Чудесные родственники.
А я скучаю по дедушке. И по его яичнице с помидорами.
Отличную он жарит яичницу из шести яиц.

17.
В нашей комнатке стола нет.
Поэтому уроки я делаю в хозяйской гостиной. Арусяк Витольдовна сама предложила. Да я и не против. Так даже лучше, потому что домашние задания я терпеть не могу делать. Конечно, кроме сочинений. Сочинения я писать люблю. А под присмотром Арусяк Витольдовны я с домашними заданиями расправляться вынужден.
- Геометрию сделал? - спрашивает хозяйка.
Я киваю:
- Сочинение уже пишу...
Властная старушка, хоть и полная. Я раньше считал, что полные старушки - все такие мягкие, с бархатными голосами.
А у этой голос мощный. И глаза смотрят так, словно насквозь видят.
- Не сутулься!
Я стараюсь сидеть прямо. Да не сутулюсь я? Как можно сутулиться, если она, на манер портупеи, перевязала меня от шеи до живота старыми чулками, громогласно сообщив моей маме, что это спасает от сутулости.
Попробуй тут согнись.
- Про что сочинение?
- Про мир во всём мире.
- Правда?
- Правда!
Она жуёт шоколадные конфеты из вазочки, одну за другой, но меня пока не угощает. Сделаю домашку, угостит, никуда не денется.
- Любишь литературу?
- Да!
Вот пристала, не даёт сосредоточиться. Ведь знает, что я люблю читать.
- Мда... У вас творческая семья. Я очень уважаю Лигию. Прекрасный человек и преданная подруга.
Лигия - тётя моего папы. Моя двоюродная бабушка. Преподаёт музыку в консерватории. Я её тоже уважаю. А муж у неё Аро Степанян, к сожалению, покойный, был композитором. Когда мы первую неделю жили у тёти Лигии, я часами смотрел в полевой бинокль композитора. Любовался библейской горой Арарат. Ну и девчонкой из дома напротив.
- А хотите я Вам песню спою? - неожиданно предлагаю я, поставив последнюю точку в сочинении.
- Пой.
И я пою:
- Усталость забыта,
Колышется чад,
И снова копыта,
Как сердце, стучат.
И нет нам покоя,
Гори, но живи!
Погоня, погоня,
Погоня, погоня
в горячей крови!..
Это песня из моего любимого фильма "Неуловимые мстители".
Арусяк Витольдовна отбивает такт ногой и самозабвенно перемалывает своими "выдающимися" челюстями шоколадные конфеты "Стратосфера".

18.
Мама открывает дверь в прихожей.
Я прислушиваюсь.
- Здравствуйте. А Гоша дома?
Она!
Что ей от меня ещё надо?
Что нас связывает? Пусть катится к своему Рыбаченко.
Не дожидаясь ответа мамы, я просачиваюсь в гостиную... вылезаю в окно... попадаю на веранду.
С этой стороны у дома - второй этаж.
Не проблема.
Перелезаю через перила и соскальзываю по столбу вниз.
В сад.
Хорошо здесь.
Но я не задерживаюсь.
Во-первых, Малявка поднимает невероятный шум и тявкает так громко, словно в дом проникли грабители.
Я бегу к ограде.
Малявка пытается схватить меня за штанину.
Я подпрыгиваю, подтягиваюсь, усаживаюсь на каменной ограде, на полминутки, чтобы отдышаться, и спрыгиваю вниз.
В этих краях мне ещё бывать не приходилось.
Тоже сад. За деревьями - дом.
Из дома появляется мальчишка. Идёт в мою сторону. Смотрит... да вроде не так чтобы с подозрением. Настороженно смотрит.
- Эй!.. Ты кто?
- Ваш сосед.
- Какой такой сосед?
- Мы недавно переехали.
- Откуда?
- Из Эстонии! - вру я.
- Да ладно!
Пацан расплывается в улыбке.
- Правда, что ли?
Он подходит и протягивает мне ладонь:
- Серёга! У меня мать эстонка!
Мне становится неловко. Чёрт меня дернул про эту Эстонию врать. Ну я же не виноват, что мы с папой месяц назад были в Пярну? Да... Чудесная была поездка!.. Дюны... Море... И Вика. Прекрасная девушка. Правда, ей восемнадцать лет и у неё хахаль. Глупый такой. С бицепсами. А она красивая. Мы  однажды по дюнам бродили. Вика свои стихи читала. Только я её и понимаю во всём целом свете. А орангутан стихи не любит.
- Извини, - говорю я своему новому знакомому. - Я натрепался. Не из Эстонии я. Был там недавно. Я из Грузии.
- Да ладно! - пуще прежнего радуется Серёга. - У меня бабушка грузинка!
- Гоша! - улыбаюсь я.
И мы пожимаем друг другу руки.
Хорошая у него улыбка. Широкая. Как у Бубы Кикабидзе.

19.
Оказывается, Серёга учится в моей школе. Только в первой смене.
Конечно, он знает и Рыбаченко, и Асю.
Да и всех моих одноклассников.
- Они ничего, в принципе, - сказал Серёга. - Но я - сам по себе. Я читать люблю. На самбо хожу. Марки собираю. Дел хватает и без них.
Он у тети Гали почти все детские книги перечитал. Теперь за Мопассана взялся.
- "Жизнь" читал? - спрашивает. - Там тако-ое! Для взрослых книга.
- Дашь?
- Не могу. Мать под замком держит.
- А тебе как удалось?
- Так она у неё под подушкой целую неделю лежала.
- Повезло.
- Ну да...
- Ладно, мне в школу пора.
- Приходи после уроков. По бутылкам постреляем.
Я настораживаюсь. Ещё один стрелок.
- Из ружья?
- Из какого ружья? Рогатки у меня. Мать с фабрики резину принесла. Чудесная резина. На сто метров улетает.
- Что?
- Пульки. Я их из проволки делаю.

В школе, в дверях, я столкнулся с Рыбаченко. Он попытался меня оттолкнуть.
А я его ткнул кулаком в плечо.
Что есть мочи. Надоел он мне.
Правда, этим дело не закончилось. Он меня тоже ударил. Удар получился смазанным. И кулак его дурацкий уперся в мою нижнюю губу. А это моё самое слабое место. Потому как два верхних зуба - ну очень большие.
Я почувствовал вкус крови.
И я взбесился.
Я набросился на этого самого Рыбаченко. И схватил его зубами за ухо.
Может, я бы ему ухо откусил. Может, и оба. Но не успел.
Меня схватили за шкирку и оттащили.
Это был наш учитель пения.
А рядом стояла директор Маргарита Александровна.
Она окатила нас обоих - меня и Рыбаченко - своим ледяным взглядом и тихо произнесла:
- Марш домой. Оба. И без родителей не возвращайтесь.
Да мне как-то всё равно.
К тому же папа сказал:
- Всё наладится
А когда папа обещает, это сбывается.
А Рыбаченко держался за ухо и дрожал. Дрожь его била. Смандражил он.
Хорошо, что меня оттащили.

20.
У меня есть роликовые коньки.
И никто в мире, если мне приспичит, не сможет мне помешать.
Я надеваю их. Они на четырёх колёсиках, устойчивые.
Я разгоняюсь...
И становлюсь Властелином города.
Вы когда-нибудь скатывались по Проспекту Ленина, прямо по проезжей, так сказать, части - вниз, к Разданскому ущелью?
Наплевав на общественный транспорт: троллейбусы, автобусы, трамваи, маршрутки, такси... Объезжая весь этот древнегреческий хаос. Потому как в этой жизни - самый главный - это я.
Да. Мне двенадцать лет. Но я - бог на роликовых коньках.
И самое главное для меня в этой жизни - это промчаться по проспекту Ленина, по мосту Победы, над Разданским ущельем, к стадиону "Раздан", затем - по парку Цицернакаберд - Ласточкина Крепость.
Затем по Киевскому мосту.
По улице Киевян.
По проспекту Маршала Баграмяна - вниз, со свистом.
К дому!..
А там - стоит она.
Ждёт, чёрт возьми.
А я и не вижу её. Не замечаю, принципиально.
На фига она мне сдалась?
Я ж говорил уже:
- Катись ты к своему Рыбаченко!
Вот упрямая!

21.
Я плетусь к дому.
Ну и как быть? Что? Звонить маме на работу?!.
А солнце светит. Хороший день. Чудесный день. Прекрасный день.
Ну что они все ко мне прицепились?
Я что? Пуп земли?
А может...
Может, я пуп? И именно - Земли?
И на меня хотят равняться. А поэтому я должен быть лучше всех. Лучшим должен быть...
- Гоша!
Ох! Как здорово и как кстати.
Это тётя Галя!
- Дружочек, можно тебя попросить?
- Конечно!
- Ты бы не мог сходить к одной моей знакомой старушке. Она заслуженная учительница республики. Я ей задолжала три копейки...
- Сколько?
- Три копейки. И передай ей вот эту баночку варенья из лепестков розы.
- Да! Конечно!
Тётя Галя сообщает мне адрес старушки, это у Каскада - район такой в центре города. И я иду к старушке.

Заслуженная учительница республики - старушке лет девяносто - расспрашивает меня обо всём на свете. Всю мою подноготную узнаёт. Потом поит чаем с тем самым вареньем из лепестков розы и отпускает с Богом.

Когда я выхожу из подъезда дома, в котором обитает эта сказочная старушка, я натыкаюсь на свою соседку по парте. На Асмик.
Асмик от неожиданности врастает в землю, а я, как болван, кричу:
- Привет! Ты алгебру сделала?!
Причём тут алгебра?
А она, как стояла, так и продолжает стоять.
Ну я и иду себе дальше.
Все-таки лучше, когда в жизни... свобода!
Мама мне однажды сказала:
- Больше всего на свете я боюсь морфинистов. Они без морфия не мог жить и нападают на беззащитных людей.
- Зачем?
- Отбирают деньги и покупают морфий. А потом делают себе уколы. И им кажется, что они счастливы.
- А кого ты не боишься?
- Ответственных людей... А ты у меня пока очень легкомысленный.
Сказала это, а потом чмокнула в макушку.
Смешная!

Продолжение здесь:
http://www.proza.ru/2018/02/17/1642