Школьные годы

Феликс приходит в школу рано, задолго до звонка. Он выходит из дома вместе с мамой, которой по пути на работу; и до школы они идут вместе.
На улице снегопад, почти ничего не видно. Мама поплотнее застегивает Феликсу горловину свитера.
- Смотри не ходи с голой шеей, - говорит она, - простудишься.
Феликс кивает.
Прощаясь с мамой у школы, он тянет на себя тяжелую металлическую дверь с разбитым стеклом, которое заменили фанерой.
До начала занятий он сидит в холле с любимой затёртой книжечкой Клиффорда Саймака; или, если открыта библиотека, отправляется туда – хотя библиотекарша, Валентина Михална, редко приходит так рано.  Когда начинают подтягиваться другие ребята, и холл наполняется голосами и разгорячёнными, шумными телами, он поднимается к классу и продолжает чтение там, прислонившись к подоконнику. Там потише и не так много народу. Конечно, и тут, в конце концов, мелюзга затевает беготню, и рано или поздно книгу приходится откладывать.
Подходит Макс с Андреем.
- О, Ключевский уже тут, смотри. Ключевский, чё, лит-ру учишь? – заговаривает Макс.
- Привет, - нейтрально отвечает Феликс.
Фамилия у него действительно запоминающаяся.
- Слышь, да он Викторовне не дососал, наверно, теперь она его точно спросит, - вставляет Андрей.
- Ключевский, чё, Викторовне не дососал?
Феликс молчит.
- Слышь, краснеет!
- Значит, точно сосал. Ключевский, ты сосал у Викторовны? Как оно, понравилось?
Феликс молчит, ребята ржут.
- Чё читаешь-то? – продолжает Макс уже более миролюбивым, покровительственным тоном, и выбивает книгу у Феликса из рук.
Книга падает на пол, плохонький клеёный переплёт трескается, и книга разлетается. Жаль Саймака. Феликс нагибается и собирает страницы.
- Смотри, раком стоит! – продолжает Андрей.
- Ключевский, ты раком по привычке стоишь, что ли? – добродушно справляется Макс.
-Смотри, какая жопа, - продолжает Андрей.
Подходит Ренат.
- Здоров.
- Здорова.
Ребята здороваются за руки.
- Слышь, Рэн, мы тут обсуждаем жопу Ключевского.
- Ключевский, а у тебя правда классная жопа. Тебе говорили, что у тебя жопа как у Мэрилин Монро? – ломающимся голосом обращается к нему Ренат.
Феликс, не отвечая, раскладывает разлетевшиеся страницы по порядку.
- Слышь, Ключевский, да ты не обижайся, это ж комплимент. Твоей жопе любая баба позавидует. Обиделся? Смотри, не плачь только. Не заплачешь?
Вроде бы Саймак спасён.
- Ладно, Ключевский, дай лит-ру скатать, а?..
Он достаёт тетрадку и молча протягивает Ренату.
Ребята достают свои тетради и что-то перекатывают там. Макс недоволен, как всегда, неразборчивым почерком Феликса.
- А ты очки надень, - шутливо советует Феликс.
- Чего? Слышь, Ключевский вякнул что-то. Ты что сказал, Ключевский?
Макс подходит к нему, из его рта пахнет табаком и вишнёвой жвачкой.
- Ничего.
Звенит звонок. К классу, окружённая толпой девочек, подлетает Элина Викторовна, учительница литературы.
- Ребята, заходим, - приветливо говорит она, на ходу скидывая пальто.
*
Элина Викторовна симпатична Феликсу, и он морщится, вспоминая те гадости, которые говорили о ней и о нём ребята.
Учительнице литературы от силы 35, а может, и меньше, она много читает и ведёт уроки на хорошем интеллигентном языке, который просто приятно слушать – даже неважно, о чём она говорит. Феликс любит это сладкое чувство, когда вдруг слова, складываясь в цепочку, точно, как несколькими штрихами умелого художника, обрисовывают какую-нибудь мысль. Ему и самому нравится выражать мысли в словах, - недаром за все сочинения у него всегда «пятёрки», - но, конечно, до Элины Викторовны ему далеко.
Тема урока – образ Чацкого в комедии Грибоедова «Горе от ума».
В образе Чацкого Феликс видит немало родственного.
Одноклассники тянут руки и высказывают соображения, что Чацкий не вписывается в общество, потому что он слишком умный, а вокруг одни дураки, порочные и завистливые люди. Феликс усмехается: забавно слышать.
Анжела Николаева добавляет, что у Чацкого при этом настоящее сердце, а все остальные даже непонятно, чувствуют что-то, или нет. Вдобавок Анжела замечает, что это вообще трагедия всех хороших людей, и цитирует какое-то стихотворение Блока, которое, оказывается, знает наизусть.
Феликс, оборачиваясь, засматривается на тоненькую фигурку Анжелы в розовой пушистой кофточке. Да, она явно ничего так девчонка. Может, влюбиться в неё? Хотя нет, в этом-то классе… А вдруг она его поймёт? Чацкий-то ей оказался симпатичен – может, и у него есть шанс… Кто знает, кто знает.
*
На перемене Феликс неожиданно чувствует сильный укол в шею, заставляющий мускулы нервно дёрнутся.
Смех ребят.
В руке у Димаса – здоровенный конденсатор – такие бывают в старых телевизорах – он похож на небольшую металлическую баночку с двумя рогами-электродами. Димас вставляет электроды в розетку и подзаряжает «шокер».
- Эй, Ключевский, хочешь взбодриться?
Они снова ржут.
- Совсем дебил, что ли? – цедит Феликс досадливо, и, отворачиваясь, топает прочь – за большую перемену надо успеть перекусить.
- Э, слышь, чё сказал?
Неожиданно на шее оказывается крепкая рука; горло сжимает как стальными пассатижами, вдавливая кадык в трахею.
- Ты чё сказал, лох? Кого дебилом назвал? Меня, да?
Конденсатор тянет к его лицу стальные рожки. Феликс пытается обеими руками отжать пассатижи, но ему не хватает сил.
- А ну извиняйся давай, щас у меня в глаз получишь. Хочешь чтобы глаз дёргался? Хочешь, сука? Я дебил, да? Я дебил?
Изо рта у Димаса пахнет сытным домашним чесноком.
Конденсатор со всем накопленным зарядом тянется к глазу Феликса, и он, ей-богу, не знает, что будет, если заряд электричества выпустить в этот самый глаз. Да и потом, Димас может промахнуться, и засадить проволокой прямо в роговицу, а это уже совсем серьёзно. Но Димас ведь не понимает.
- И-извини, - хрипит Феликс, - Отпусти…
- И ещё раз, пидор, я не слышу!
Клещи не отпускают горло.
- Извини меня!
Хватка резко отпускается, и Феликс, освободившись, ударяется затылком о стену.
- Коз-зёл, - цедит Димас и идёт прочь.
Феликс потирает горло. Навстречу идут Анжела с подружкой Ксюшей. Чёрт, девчонки всё видели… Поймав его взгляд, Анжела отводит глаза.
*
Четвёртого урока – обществознания – нет, потому что учитель заболел. Приободрившись, ребята разбегаются кто-куда: парни – на школьный двор, покурить тайком за трансформаторной будкой, девочки – кто в библиотеку, кто в столовую.
Феликс идёт в библиотеку. Он не признаётся себе в этом, но, конечно, он хотел бы, чтобы там оказалась и Анжела.
Феликс любит школьную библиотеку. Там всегда тепло и пахнет кофе, который пьёт Валентина Михайловна. Пахнет сухой пыльной бумагой и клеем книжных корешков. Электрические шары под потолком разливают тёплый, мягкий свет, и во всём этом – в книжных ароматах, уютном освещении, самом процессе чтения, наконец – можно закутаться, как в тёплом пледе – закутаться так, что весь окружающий мир бледнеет и теряет силу своей реалистичной убедительности, отходя куда-то далеко на задний план. Здесь, наедине с писателями и поэтами, составителями учебников и библиотекаршей Валентиной Михайловной в роговых очках, он чувствует себя человеком.
Анжела сидит за первым столиком и пишет что-то, чуть наклонив голову; мягкие длинные волосы растрепались по затылку. Если смотреть на свет, то кажется, что её голова окружена светящимся пушистым ореолом. Феликс понимает, что ему хочется поцеловать эти волосы, эту девичью головку, которая, наверно, пахнет уютным сонным теплом, фруктовой жвачкой, булочкой с корицей и летним солнцем – чем ещё может пахнуть такая красивая девочка.
Ему не нужна книга, но он всё равно подходит к столику библиотекарши, чтобы Анжела его заметила. Валентины Михайловны нет на месте – наверное, пошла мыть свою кофейную чашку или ещё по каким делам.
- Привет, - говорит Анжела.
- Привет, - отвечает он, - Что делаешь?
- Доклад по географии.
- А. На какую тему?
- «Культурное и историческое значение Франции в современном мире», - открывая тетрадку, читает ему девочка нарочито серьёзным тоном.
- Понятно, - он не знает, что сказать.
- Хочешь, садись, - Анжела убирает рюкзак со стула.
- Ок.
Вот это да. Ничего себе. Он садится рядом с девочкой и достаёт своего Саймака. Открывает место, где он остановился, и пытается сосредоточиться на строчках, но ничего не получается – строчки разбегаются, и в его сознании остаётся только мягкий локоток Анжелы, который время от времени касается его локтя, когда девочка пишет. От этих прикосновений по его шее и затылку бегут приятные мурашки. Чёрт, он, кажется, начинает влюбляться. – Украдкой Феликс смотрит на её полуоткрытые мягкие губы, ласковый пушок на щеках, густые ресницы – настолько густые, что кое-где они слипаются друг с другом. Какая она всё-таки красивая…
Входит Валентина Михайловна.
- О, Феликс, здравствуй, дорогой, - приветствует она одного из самых своих частых посетителей.
У Валентины Михайловны приятный низкий хрипловатый голос, напоминающий тембр какой-нибудь афроамериканской джазовой певицы пятидесятых.
- Будешь сегодня что-нибудь брать? – интересуется она.
- Нет, Валентин Михалн, - отвечает он, - Спасибо. У меня вот своя книжка с собой, - он показывает обложку.
- О, фантастика, - сразу диагностирует она, бросив на фамилию автора намётанный взгляд, - Потом ещё Азимова обязательно почитай. Классика. Я тебе сейчас найду, у нас есть.
- Спасибо, - говорит Феликс.
- А Стругацких читал?
- Конечно.
- Эх, Анжелочка, смотри, какой парень! – добродушно замечает библиотекарша и отправляется поискать ему Азимова – всё равно ей делать особо нечего.
Анжела, только усмехнувшись, ничего не говорит, а Феликс чувствует, как его заливает отчаянная волна жаркой красной краски.
*
Пятым и шестым уроками – труд.
- Здоров, Ген, - парни приветствуют трудовика.
Геннадий Афанасевич, трудовик, старикан здоровенного роста с золотым клыком и малость туговатый на ухо, переспрашивает:
- Чего? Не слышу я. Проходите давайте.
- Да знаем, что не слышишь; на х… пошёл.
- Здравствуйте, здравствуйте, - Геннадий Афанасьевич считает, что с ним здороваются.
Макс бросает рюкзак на верстак.
- Ну чё, пацаны, в футбик?
- Давай.
- Отпустит?
- А куда он денется, хрен старый.
- Слышь, Ген, отпусти поиграть.
- Чего? – Геннадий Афанасьевич возвращается из мастерской, неся какие-то алюминиевые трубы, - Савельев, громче говори, я тебя не слышу. Ты шо, каши мало ел?
- Ген-на-дий А-фа-нась-е-вич, а от-пус-ти-те нас в фут-бол по-иг-рать, по-жа-луй-ста! – демонстративно по слогам орёт Максим.   
- А, да идите, идите, - добродушно соглашается Геннадий Афанасьевич.
Ребята мгновенно хватают рюкзаки и куртки.
- Э! Савельев! – вдруг спохватывается трудовик, - А вообще-то у нас сегодня новая тема! Работа с металлом, Савельев! Слышишь?
Но ребят уже и след простыл.
Феликс покачивается, схватив рюкзак за лямки.
- А ты с  ними не пошёл? – интересуется Геннадий Афанасьевич.
- Не-а, - отвечает Феликс, - Мне неохота. Я лучше тут поработаю.
- А, ну это, давай, - оживляется трудовик. – Смотри, я вот алюминиевые трубки принёс… Хотел вам показать, как работать по металлу… Вот смотри, зажимаешь её вот так на токарном станке, - только осторожно, руки! – Сильно надо затянуть. Сначала обтачиваешь, напильником сначала, шкуркой. Потом можешь нарезать ножовкой, вот такие колечки получаются, - Геннадий Афанасьевич показывает Феликсу красивые сверкающие кольца, - Это у меня восьмой «Б» делал. Пастой потом полируешь на станке, вот такой блеск получается, - пасту дам. Давай, напильником сначала.
- Ага, - соглашается Феликс, и вставляет трубку в губки токарного станка, - А колечко себе забрать можно будет?
- Да забирай, жалко, что ли. Можно ещё там узор сделать какой-нибудь, а потом протравить – как настоящее будет, мастеровое.
- Круто, - перспектива сделать колечко с узором захватывает его (может, Анжеле подарить?.. Хотя нет, это уже, наверное, слишком…)
- Давай, трудись, - благословляет его трудовик, - Сейчас пасту с хромом найду. Где ж она была… Утащили, что ли, сволочи… А, чёрт с ней, новую достану.
Геннадий Афанасьевич уходит к себе в мастерскую.
Феликс нажимает кнопку, и токарный станок приходит в движение.
*
В конце шестого урока он отправляется в туалет.
В туалете накурено так, что воздух кажется синим. У окна стоят десятиклассники, курят, сплёвывая на пол.
- Дверь прикрой, - говорит один из них Феликсу.
Феликс расстёгивает ширинку и сосредотачивается на процессе, пытаясь абстрагироваться от присутствия десятиклассников. Десятиклассники докуривают и сваливают, кидая бычки в раковину.
Неожиданно заваливается Макс, Ренат и Димас.
- О, Ключевский, - говорит Ренат, - поссать зашёл?
- Ага, - говорит Феликс, мучительно стараясь не обращать внимания на их присутствие (ну же, давай!..)
Парни встают рядком и расстёгивают штаны.
- Слышь, Ключевский, а что это тут так много бумажек накидано? – интересуется Димас, - Ты, что ли, обосрался?
Феликс молчит. Наконец-то удаётся начать то, ради чего он сюда и пришёл.
- Я тебя спрашиваю, твоё, что ли, говно?
- Нет, - отвечает Феликс, застёгиваясь, - Отстань.
  - Чё «отстань», ты чё - «отстань»! Не слыхал, что за собой убирать надо?! – не унимается Димас, - Приличные люди после себя говно не раскидывают, верно я говорю?
- Правильно, - соглашается Макс, - Ключевский, давай-ка убирай.
Феликс хочет выйти, но ребята не пускают его.
- Давай-давай, - подначивают они, - Убирай говно, слышишь. Ты что, труд уборщицы не уважаешь? Это очень плохо, Ключевский. Обязательно надо убрать.
Феликса разбирает зло.
- Да пустите вы, - рвётся он через кольцо ребят. Они хватают его за плечи. Макс хватает мятую бумажку со следами кала и старательно вытирает её о свитер Феликса.
- Вот так, Ключевский, - приговаривает он, - Ещё хочешь?
- Нет.
- Пошёл вон.
Они провожают его из туалета пинком под задницу.
Ему хочется заплакать, закричать, ударить кулаком о стену, уничтожить этих ублюдков, уничтожить, уничтожить, уничтожить, сжечь, задушить, или лучше – просто взять с собой Анжелу и убежать куда-нибудь далеко-далеко, где ни будет никого, где «всякая плоть – трава»…
Он спускается в кабинет труда. Как-никак, надо доделать работу.
*
- Фу, Ключевский, иди отсюда, от тебя говном воняет.
Наверное, запах и правда остался, хотя он пытался, как мог, оттереть свитер влажной салфеткой.
- Ключевский, иди на заднюю парту, - резюмирует Ренат.
Ладно, чёрт с ним. В конце концов, последний урок, можно уже и потерпеть.
Он молча берёт вещи и идёт на заднюю парту. Открывает книгу. Снова пытается читать, и снова у него не получается разобрать ни строчки.
Боже мой, как же он устал от этого всего, как его это достало. Почему он не может ударить кого-нибудь из них? Боится быть избитым? – Да вроде ему уже всё равно. – Нет, скорее, ему просто противна эта идея. Ударить. – Его кулак погрузится в мягкую плоть, натолкнётся на жёсткую кость. Это будет чья-то плоть, чьи-то кости. Ему почему-то было противно, невыносимо противной была сама эта мысль: ударить. – И, конечно, потом его будут бить. Бить уже серьёзно. – Он представил, как его валят на пол и забивают ногами – как на прошлой неделе избили Толмачёва – кажется, его потом увезли в больницу, там что-то с почками. Теперь это будет разбираться на родительском собрании, хотя это довольно смешно: отец Макса работает в милиции, а мама Димаса – в районной администрации. Директору школы, вероятно, не раз приходилось ходить к ней на поклон. Поэтому всё будет по-старому. Виноватых отмажут, а Толмачёв – ну, Толмачёв сам виноват, не надо было лезть на рожон. Отправят к школьному психологу. Та даст пару добрых советов ни о чём.
Какой во всём этом смысл, если противостояние заранее обречено на провал. Тем более он – один, а их – много.
Теперь уже он и сам чувствует запах. Проклятый свитер!
Он раздражительно снимает его и прячет в рюкзак, оставаясь в одной водолазке. Чёрт с ним, пусть дует из окна, а он разгорячён после урока труда и вовсе не отличается сильным здоровьем – лучше схватить вторую пневмонию, чем вонять дерьмом. 
Надо будет дома как-то его постирать, не особо вдаваясь в подробности. Лучше будет, если мама ничего не узнает. А то опять, во-первых, расстроится, во-вторых, пойдёт говорить с Элиной Викторовной, классной руководительницей, та вызовет ребят, проведёт с ними разговор, а ему в результате это выйдет боком. Никто этого не понимает, думает, что так будет лучше. Но они все делают лишь то, что могут делать в рамках своих представлений о том, как будет лучше.
Лучше не будет.
Он чувствует себя осуждённым – правда, не знает, за что. Либо ты вытираешь о кого-то эту бумажку, либо её вытирают о тебя.
Видимо, так.
Ему хочется верить, что существует какой-то другой, лучший мир, в который он однажды сумеет войти, оставив всё это позади, забыв это всё, как один долгий, очень долгий кошмарный сон. – Мир, где у него будут умные, понимающие друзья, где он будет нравиться девочкам, где его будут ценить, и где не будет ничего такого, что окружает его сейчас.
Правда, он почти не надеется на то, что это произойдёт – однако, так и будет: его мечтам суждено сбыться. Однако забыть он не сумеет никогда.   
- Здравствуйте, ребята, - начинается урок географии, - Сегодня мы с вами поговорим о культурном и историческом значении романской культуры… Итак, первый вопрос: какие страны мы называем романскими?..
Феликс смотрит в забранное решёткой окно (кабинет находится на первом этаже, так что на всех окнах решётки – мало ли что), за окном на ветку грузно плюхается галка, осыпая пушистый снег.
Он переводит взгляд на колечко, сделанное им на уроке труда – колечко, покрытое затейливым узором, напоминающим старинные руны. Нет, не будет он дарить его Анжеле. Ни к чему.
Он сжимает кольцо в руке.
«Четыре года, - думает он, - Осталось четыре года».
Четыре года.
За это время его ещё не раз успеют ударить током, придушить, проводить пинком, спросить списать и измазать дерьмом.
За это время Анжела наверняка успеет потерять девственность.
Четыре года.
И он будет свободен.

06.02.2018