Сказки дедушки Миши о Домовом Диме Димовиче

ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ

 Я подумал, что это какой-то маленький озорник из соседнего дома. Оделся в лохмотья и бегает, девочек пугает. Я не только подумал, но и успел схватить его за шиворот. Правда, пришлось наклоняться, чтобы поймать Домового за шиворот. Потому, что он, как я уже сказал, был низенький-низенький.
И какое же у меня было удивление, когда понял, что вместо  озорника, возможно из соседнего дома, я поймал... Домового. И не ночью, когда в доме все спят, и по преданиям, по дому ходят Домовые, проверяя все ли в порядке, а ранним вечером. Все взрослые только-только пришли с работы и собираются поужинать, или несколько минут назад поужинали...
— Ты куда бежал, шустренький? — спросил я у Домового, и кто ты такой? (Я тогда еще не знал, что поймал за шиворот Домового).
Коротышка так испугался и такие на меня вытаращил глазищи, что у меня даже страх появился.
Но я все же взрослый, поэтому мне не так уж страшно было и я, потому, что коротышка молчал, спросил еще раз, кто он такой и куда прожогом бежал?
Я спросил и тут же сказал:
— Меня зовут дедушка Миша, и я писатель. А еще ко мне завтра приедут внуки Максим и Никита и внучка Мартина. Им было бы очень интересно познакомиться с тобой. Понимаешь?
Все это я сказал так, чтобы коротышка перестал меня бояться.
Узнав, что я писатель, Домовой, а зовут его Дима Димович, вдруг разулыбался и произнес:
— А, знаю, ты живешь на шестом этаже, в той квартире, где много-много книг, и повсюду разложены листы бумаги, где что-то написано? Так?
Я кивнул головой, поразившись тому, что Домовой знает, где я живу, а потом спросил:
— А ты что, бывал и у меня в квартире?
— Да так, один только раз, поэтому извините, что только раз... Здесь столько квартир, поди, уследи за всеми, да побывай во всех квартирах... Не получается каждый день. Хотя, в нашей школе настаивали, что Домовой должен бывать во всех квартирах каждый день...
— Это же почему я должен тебе извинять?
— О, это длинная история, — ответил Домовой, шумно вздохнув.
Вверху, видимо, кто-то нажал на  кнопку лифта, и он, послушно и неспеша закрыл свои створки. Через минуту кабина медленно поехала вверх.
— Ой, — испугался Домовой. Здесь такое... Такое может случиться, если меня кто-то еще увидит... Я уже и так на грани срыва... Уже и так все в школе Домовых и волшебников узнают, что я показался на глаза человеку, пусть и писателю. Ну, да ладно. Что тут сделать? А вот, если еще кто-то увидит меня живого и здравствующего — тогда всё, лишат меня всех прав Домового, и я окажусь не в школе Домовых и волшебников, а за ее порогом... Тогда для меня все...
— Уж так случилось, — попытался успокоить Домового я. — Ты ведь не хотел показываться мне или кому-то другому на глаза. Правда?..
— Да, я застрял в лифте потому, что не мог дотянуться до нужной кнопки, а своего разборного стульчика с собой не взял... А колдовать, произносить волшебные слова Домовым запрещается. Вот и... А теперь лучше спрячь меня, чтобы еще кто-то из дома меня не увидел... Второе нарушение этики нашей школы волшебников и Домовых может повлечь за собой неопределенность... Может, меня и простят в школе, ведь я попался писателю, а не какому-то другому человеку...
— И куда я тебя спрячу? Вот если бы мы были в моей квартире, я мог бы тебя спрятать, например, в ванной или в спальне под кроватью, ну на худой случай, под столом, за которым я пишу свои романы и сказки. А здесь... Где же я тебя могу в коридоре спрятать, куда?
— А куда хочешь. Хоть заступи меня собой. Ноги вместе сдвинь, я за них юркну, и спрячусь. Ведь я низенький, и худ. Там меня никто и не увидит. Если ты только не скажешь, где я прячусь. Или, лучше не держи меня и отпусти. Зачем я тебе? Я ведь только кто? Я — Домовой... А я уж постараюсь, чтобы меня больше никто никогда не увидел.
— Ну уж нет, как же я тебя отпущу? Ведь ты сказал, что у тебя есть длинная история. Да еще ты и ученик школы волшебников и Домовых. Ведь это так интересно! Вот когда расскажешь про все мне, тогда и отпущу. Я же писатель.
— Я не могу про все рассказать. Мне запрещено вообще с людьми встречаться.
— И рассказывать людям обо всем запрещено? — спросил я потому, что хотел подкузьмить Домового.
Домовой засомневался и только через минуту ответил:
— Да нет... Такого в наставлении ученикам школы нет. То, что с людьми встречаться запрещено, это так, но рассказывать...
— Значит, можно, — снова подкузьмил я Домового.
— Думаю, что да, но не про все.
— Ну, значит, про то, про что можешь рассказать.
Я, конечно, не сказал Домовому Диме Димовиче про то, что писатели народ настырный и пока не выпытают все, рассказчика не отпустят.
Лифт пришел с моим соседом, Павлом Еленовичем, который никогда не был разговорчивым. И слава Богу, что не с соседкой Дарьей Афанасьевной. Она бы меня задрала своими вопросами, да поучениями. Я, конечно же, поздоровался, Павел Еленович что-то буркнул, как всегда в ответ, и вышел из лифта. В это время Дима Димович спрятался у меня за ногами. Да так искусно, что Павел Еленович его и не заметил. А потом я предложил Домовому подняться ко мне наверх, в квартиру. Мы быстренько доехали лифтом на шестой этаж, я открыл своим ключом квартиру, и мы были спасены — никто уже не мог увидеть Домового, кроме меня.
И вот, после моих долгих уговоров — больше часа прошло —  Домовой, наконец-то согласился встречаться со мной раз или два раза в неделю, но лишь тогда, когда я буду приносить ему много-много разных конфет и, конечно же, шоколадку. Домовой пообещал, что тогда многое расскажет о себе и своих друзьях Домовых, которые живут в других домах, а, может. если согласятся, даже познакомит меня с кем-то из них. О том, что он будет приходить ко мне, я не сомневался, но о том, что Дима Димович познакомит меня с кем-то из Домовых еще — вряд ли, если у них такие суровые правила... Здесь даже конфеты не помогут, хотя, как признался Дима Димович, все Домовые любят сладости:  и конфеты, и печенье, и шоколадки страшно. Да кто их не любит?
Дима Димович сначала не хотел брать у меня предложенную конфету, но потом расхрабрился и едва не съел все конфеты, которые я купил своим внукам и внучке. Они тоже любят и конфеты, и шоколад.
Уплетал Домовой конфеты за обе щеки. Развернет обертку, сомнет, бросит конфету в свой рот, и так смотрит на меня, своими огромными глазищами, словно я ему должен их целый мешок на каждую встречу приносить.
Сначала он мне ничего интересного не рассказывал, больше молчал и быстро-быстро — словно у него отберут — ел конфеты и шоколадки, а потом...
Что было потом я как раз и собираюсь рассказать вам чуть-чуть позже. Потому, что надо об этом написать. Так что подождите чуть-чуть…