Взрослое детство

Всё началось с того, что меня классная руководительница 7Д класса 203 школы ( к сожалению не помню её имени и отчества) привела меня в музыкальную школу имени Гнесиных. Я уже был переросток для фортепиано или скрипки, зато мой возраст-12 лет, точно подходил для духовых инструментов. Меня прослушали и приняли в класс гобоя. Я, чтобы выучить это хитрое название инструмента, запомнил словосочетание -“к бою”. Но потом что то изменилось и меня зачислили в класс Николая Николаевича Яворского, который преподавал игру на трубе.

Музыкальная школа находилась на Собачей площадке, в одноэтажном простенком особняке. Мне по губам подобрали мундштук и дали старенькую, но хорошую трубу.
Процесс обучения пошёл. На одном из отчётных концертов музыкальной школы в здании Советской Армии на площади Коммуны я исполнял сольно мелодию “Ночь” Рубенштейна, и мне запомнилось, как сама Гнесина меня похвалила и дала мне конфеты. В музыкальной школе была традиция в канун выборов давать миниконцерты перед избирателями на их квартирах. Не забуду, как на меня сильное впечатление произвела музыка В.С. Калиннивова, её исполняла девочка, из фортепианного класса.
 Помню скрипачку Галю Юртайкину, мы с ней были в одном пионерском лагере в Осташково. Я в этом лагере был горнистом. помню, как мы бегали в соседнюю деревню, там был скотный двор с большими кучками жмыха, нам он очень нравился, но потом я его уж никогда не ел. К концу второго года обучения к нам в школу пришёл некто и меня к нему вызвали, я не знал зачем. Мы познакомились и он попросил меня взять на трубе ноту “соль”. Ну вот хорошо “соль” у тебя уже есть, а хлеб будет в пионерском лагере на берегу Чёрного моря в местечке ЛОО. Меня взяли горнистом на всё лето. У меня в памяти сохранились несколько ярких страниц того в времени. Лагерь располагался на двух уровнях, один внизу горы, другой повыше. Мне очень нравилось играть на трубе вместо сигнала “отбой” – “спать, спать по палатам, пионерам и вожатым”, мелодию Моцарта — “Спи моя радость усни”. Всем это очень нравилось особенно, когда мелодия эхом отражалась в горах.

Другая памятная страница связана с выносом знамени. Каждое утро начиналось с торжественной линейки. Знаменосец, барабанщик и я обходили все отряды и останавливались у трибуны с директором и старшей пионервожатой.
Эта процедура была довольно длинной и я играл импровизацию на тему пионерского марша, мне это очень нравилось, может это были мои первые шаги к джазу.
Помню, как на пляже меня часто просили войти в образ дирижёра джазового оркестра и показывать мимикой и жестами различные приёмы разных музыкантов; барабанщиков саксофонистов, трубачей, контрабасистов, это была какая то, пантомима, все ребята закатывались со смеху.
Ещё одна картинка. Я залез на магнолию, довольно высоко и всё было бы нормально, только к этому дереву подошла экскурсия и экскурсовод стал рассказывать про его красоту, как оно цветёт большими белыми цветами, какой у них аромат, а я чувствую себя, как какой то другой цветок этого дерева. Сначала экскурсовод меня не заметил, а когда увидала, все громко расхохотались.
Спустя 8 лет я опять появился в ЛОО, но в другом качестве. За эти прошедшие годы я окончил музыкальную школу и поступил в училище им. Гнесиных в класс, Т.А. Докшицера, но по воле моего отца я ушёл из училища, а спустя 3 года я поступил в строительный институт, где была сильная самодеятельность, и я считаю, что там я получил второе высшее образование —джазовое, как трубач и вокалист, обучаясь у руководителя джазового оркестра талантливого музыканта Виктора Зельченко.
И вот спустя 8 лет моя труба опять меня привела теперь уже в только что открывшийся международный туристический лагерь “Спутник” на работу в джазовом ансамбле.

В то время в лагерь приезжали разные знаменитости, иностранцам да и русским туристам это было интересно. Например, в лагерь приезжал Климент Ворошилов—легендарная личность, один из руководителей нашего государства.
Сильное впечатление на меня произвёл Махмуд Эсамбаев, особенно его танец “Восход Солнца”. Танец заключался в том, что на экране, сзади, проектировалось большое красное солнце, а Махмуд, как будто на своих плечах его медленно поднимал. Из состояния полностью согнутых ног до их выпрямления в течении нескольких минут, это очень трудно физически.

Была подобрана соответствующая музыка, эффект был очень сильным.
Ещё одна знаменитая личность посетила наш лагерь это чемпион мира по шахматам Василий Смыслов, и мне довелось с ним сыграть одну партию, когда он проводил сеанс одновременной игры на 15 досках. Все свои ходы чемпион делал очень быстро, и я всегда волновался, когда он подходил ко мне. И вот после очередного хода я ему объявляю шах. Чемпион остановился и задумался. Мной овладело приподнятое чувство , а со стороны зрителей пошел одобрительный шумок. Но ликование быстро закончилось:
—”Вы съели свою пешку, молодой человек”, – уличил меня Василий Смыслов. Все похихикали, а я эту партию, естественно, проиграл.
Мне помнится, как мы подружились с основателями Ленинградского дискиденда – кларнетистом Александром Усыскиным и трубачем Всеволодом Королевым. Они работали в одном из домов отдыха в самом городе Сочи. Нам было интересно общаться вместе, и мы часто ездили к ним, а они к нам в Спутник. Однажды ленинградцы устроили на своей территории джем-сейшен, собрав несколько музыкантов из других домов отдыха. Наши встречи были и в Москве на совместных концертах, а в Ленинграде они пригласили меня на свою репетицию, и мы вместе с удовольствием играли джазовые стандарты.

Еще одна ярчайшая страница нашей работы в Спутнике. Вечерами на танцплощадке собирались почти все гости. Мы им играли джаз, а они, естественно, веселились под нашу музыку. Но вот мы закончили выступление и стали собирать свои инструменты, но восторженная молодежь из африканских стран окружила нас и продолжала танцевать свои народные песни, активно что то выкрикивая с очень выразительной мимикой. Нами овладело ощущение, что они вот вот нас съедят, но все обернулось благополучно. 

В лагере конечно было интересно, но меня тянуло в ЛОО. Очень хотелось побывать в тех местах, вспомнить моё детство и другими глазами всё переосмыслить.
 Станция ЛОО была маленькая, но окружающие горы, покрытые зеленью, да и сам посёлок из одноэтажных и двухэтажных домиков с фруктовыми приусадебными садами создавали какой то уютный кусочек красивой, благоухающий с яркими цветами земли. А какое небо – чистое, без единого облачка, воздух влажный, комфортный, солнце щедрое, просто рай.

И вот неожиданный контраст. В тени кипарисов на скамейке сидит человек в валенках с галошами, в шапке-ушанке, из под расстёгнутой телогрейки видна зелёная гимнастёрка, на глазах тёмные очки. И этот человек дремал.
Я, естественно, был удивлён увиденным и мне захотелось сделать неожиданные снимки. Представляете, такой субъект на фоне моря, кипарисов, яркого солнца — уникально. Я уже ожидал какой фурор произведут эти кадры на моих друзей и знакомых. Но не тут то было. Ко мне с резким, грубым окриком подошёл сзади милиционер и потребовал, чтобы я прошёл с ним в отделение милиции. Я не понимал, за что меня забирают, что я такого сделал. Вы иностранные шпионы, фотографируете наших босяков, а потом эти фотки распространяете по всему миру, чтобы все знали, кто и как живёт в России. Но у нас, оказывается, ещё есть бдительность и мы не позволим вам унижать наших людей и страну. Мы уже вошли в домик милиции, это лёгкое одноэтажное строение синего цвета.
Началось. Снимите очки, я хочу видеть ваши шпионские глаза, я снял. Потом у меня забрали фотоаппарат и попросили снять ботинки с целью исследовать каблуки, потому что по их сведениям шпионы всю информацию прячут именно в каблуках. Меня обыскали, нашли немного денег и записную книжку.
Начался допрос. Где работаете? Я ответил, что работаю музыкантом в международном лагере “Спутник”.

Вот, вот вы спускаете такие фотографии иностранцам, всё понятно.
Ваш адрес в Москве, напишите. Я написал. В вашей записной книжке много фамилий, мы в них разберёмся, а вот одна из них — Генрих Догаев, это кто немец? В голове милиционера уже складывалась мысль, что он открыл целую шпионскую сеть.
Второй раз спрашиваю скажите ваш московский адрес.

Я произнёс, а милиционер сравнил с тем, что я написал. “Выучил, сволочь”, произнёс сыщик, глядя на меня пронизывающим взглядом.

Он тщательно изучал мою записную книжку, спрашивал о всех, кто был там записан, а я отвечал. В комнату вошёл его подчинённый и доложил, что в каблуках ничего не обнаружено, а фотоплёнку он засветил. Они тонко работают, разберёмся.
Посмотри за ним, я отойду. Он вышел, образовалась пауза.

Прощло томительных минут 5 или 10, разные мысли лезли в голову, и что меня заставило приехать в ЛОО и искать приключения, что будет, и как всё это кончится?
А кончилось всё неожиданно, как и началось.

Открывается дверь и входит начальник, смущенно улыбающийся и совершенно неожиданно извиняется передо мной, возвращает мне фотоаппарат, с засвеченной плёнкой, ботинки с испорченными каблуками, деньги, записную книжку и очки, провожает меня на улицу и объясняет как добраться до моего бывшего пионерлагеря.
Я ещё продолжал находиться в шоковом состоянии, но по пути к лагерю постепенно успокоился. Здесь мне не повезло. Как оказалось, территория лагеря занята какой то организацией, и войти туда было невозможно.

Я вернулся в свой Спутник и встретил Фёдора Матвеевича, КГБ-шника, работающего в лагере. “Евгений”, спрашивает он меня: –“Что-то у тебя грязь на ботинках, такая бывает только в ЛОО, ты что там был?”. “Да”, – сознался я, а сам удивился проницательности Фёдора Матвеевича.