Баллада о странниках 3 Гл22 Неделя о Страшном суде

Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых.
Второзаконие 10-11.

Такой пышной свадьбы Чернигов ещё не видывал. Гуляли три дня всем городом, столы накрыли прямо на соборной площади, нищих одаривали серебром из тевтонских запасов – воевода Черниговский Димитрий Василькович выдавал свою сестру замуж за чужеземного боярина. Потом молодые отправились в Москву, где снова пировали и праздновали. Князь Андрей вернулся обратно в Рославль несолоно хлебавши и более не давал о себе знать, да о нём боле и не вспоминали.
- Что, не сбылось старухино предсказание? – поддел сестру Михаил. Он так и остался в Москве, в дружине у князя Данилы. Протасий держал его для особых поручений.
- Почему не сбылось? Всё правильно. Просто князю я не по зубам оказался, потому и обратно вернулся, - отвечал за неё Дэвис.
Дом на окраине Москвы выбирал Протасий и Дэвис остался вполне доволен его выбором. Дом был просторный, светлый, с высоким крыльцом и блестящими слюдяными окошками. Во дворе - баня и амбар. Строили для одного новгородского купца, да не пригодился.
Кауле на правах ключника к приезду хозяев уже озаботился припасами на зиму и обзавёлся дворовыми людьми. Агафья, сразу по прибытии принялась домовничать. Наталья, жена Вельяминова, велела натащить подушек, перин, занавесок и прочего тряпья, которое, хотя и кажется не нужным, но делает любое жилище уютным и милым сердцу. Агафья ещё больше похорошела от беременности. Пышные груди её налились тяжестью, как спелые плоды и стан округлился. Движения стали плавными, в них появилась доселе невиданная величавость. Дэвис любовался ей, но душа его почему-то была неспокойна. Какая-то непонятная тревога поселилась в ней и вся эта житейская суета не радовала его, а только раздражала. Привыкнув к лишениям, он не знал, куда себя деть в обстановке хорошо отлаженного быта, которая казалась ему роскошью. Одному было проще, одному не было страшно. Он с недоумением вспоминал ту ночь в Серпохове, перед поединком с татарином, пытаясь понять, почему тогда так тяготился одиночеством. Чувство ответственности за жену, за ребёнка, что должен был появиться на свет, было ему доселе неведомо и оказалось тяжелее, чем он думал. Дэвис впервые начал бояться, мрачные мысли стали посещать его всё чаще и чаще. Он остро ощущал зыбкость своего семейного благополучия, и оно стало казаться ему на время взятым в долг, который придётся когда-нибудь возвращать сторицей.  Ночью, лаская роскошное тело жены, он забывался, но утро неумолимо возвращало его к бренности всего сущего, словно ставило перед фактом. Больше всего он боялся татарского погрома, впечатлённый воинским умением ордынцев.
- Надо строить каменные стены, - сказал он как-то князю Даниле.
- На какие средства? – вытаращил тот от изумления глаза. – Камень сюда не натаскаешься!
- Глины тут полно. Кирпичи из глины делать  и строить.
- Так чем тебе деревянные негожи? Сколько лет защищали. – возразил князь.
Но у татар уже было оружие, секрет которого Дэвис старательно выведывал у немецкого монаха Бертольда Шварца. Это оружие позволяло им брать любые города и крепости. Он хотел сделать такое оружие и для Москвы, чтобы можно было не просто защитить город, но и нанести значительный урон врагу.
Вельямин передал ему привезённые из Орды манускрипты, в которых был описан способ изготовления взрывного пороха. Написаны они были арабской вязью и хинскими письменами. Дэвис попытался разобрать их и сравнить с тем, что разузнал у немецкого монаха. В подземельях строящегося Даниловского монастыря, путём множества проб, смешивая ингредиенты в разных пропорциях,  он добился того, чтобы смесь не дымила и легко возгоралась, давая нужный взрывной эффект. Однако, выяснилось, что оружейное железо не годилось для того, чтобы выдержать пороховой запал. Хины пользовались бамбуком, но он не рос на русской равнине. Собственно, сами татары редко использовали пороховое оружие именно по этой причине. Нужен был более  прочный и жёсткий сплав. Дэвис целыми днями пропадал в кузнице. Домой приходил поздно, грязный от копоти, и пропахший дымом. Жена встречала его, поглаживая растущий живот, и тревога его снова возвращалась, ложилась на своё место, свернувшись калачиком.
Дом был вечно полон праздной челяди, всевозможных юродов и юродок, странных богомольцев, христарадников, блаженных и кликуш. Всё это общество толклось в покоях, ело, пило, ночевало, выясняло отношения. Агафья целыми днями слушала их россказни, походившие более на легенды, нежели на христианские притчи, шептала молитвы, которые смахивали на языческие заговоры. Дэвис иной раз, заходя на женскую половину, с удивлением выслушивал истории про сны Богородицы, безголового Меркурия, глубинную книгу или про трёх святителей и индрика - зверя. Эти мифы, по его мнению, к христианству имели такое же отношение, как и легенды о короле Артуре или Беовульфе. Иногда в руки его попадали и «святые» книги настолько диковинного содержания, что читая их Дэвис понимал,  -  Бэйда Достопочтенный вкупе с Гальфридом Монмутским ещё не сильно завирали. Хорошо, если бы дальше сказок дело не простиралось, но была ещё и обрядовая сторона вопроса. Весь дом был обвешан оберегами, к коим причислялись и иконы. Суеверия неудержимо расползались по клетям и коморам и жёстко регламентировали жизнь домочадцев – куда и когда ходить, где стоять, где сидеть, чего делать, а чего не делать, как есть, как спать, как отправлять естественные потребности. Дэвис взялся было положить  конец этому бабьему произволу, но Агафья ударилась в слёзы, одержимая страхом перед порчей или дурным глазом. Со слезами Дэвис справляться не умел, поэтому предпочёл капитулировать, взяв клятвенное обещание с супруги его к этим сомнительным манипуляциям не привлекать и обереги на него не навешивать. Кликуши попритихли, но деятельность не оставили, предпочитая действовать тайно. Однако тут встрял Кауле, который был вполне здравомыслящим язычником, и рассматривал интерес христолюбивой братии к ихнему терему совершенно с другой, материальной стороны. Его весьма тревожили издержки на содержание этой толпы нахлебников, и он неустанно делился с Дэвисом своими опасениями. Особенно укрепился он в своих подозрениях после пропажи серебряной мисы и почти что новой собольей шапки. Дэвис, также обеспокоившись тем, что могут пропасть и важные грамоты или документы, невзирая на заступничество Агафьи, решительно выгнал весь этот благочестивый кагал  за ворота. А жене посоветовал побольше обращаться непосредственно к Господу, возлагая на него упование. Агафья смирилась, но Кауле впал для неё в немилость и стал личным врагом.
- Скажи ему, - возмущалась она, - он холоп твой или кто? Что он о себе возомнил?
- Он не холоп, он...Как это лучше сказать? Компаньон. Знаешь такое слово?
Слова такого Агафья не знала и Дэвису пришлось долго ещё объяснять его смысл и особенности своих отношений с хитроумным жмудином.

Михаил тем временем посватался к Дарье и получил согласие. Свадьбу сыграли на Святках. Из Серпохова понаехала вся клыковская родня, приём часть этой родни так и осела после свадьбы у Вельямина, к ужасу последнего. Приехал и черниговский воевода Димитрий к большой радости Дэвиса, привёз новости из Литвы и Польши. Князь Андрей Василькович своим присутствием эту свадьбу также не почтил, чем, в принципе, никого и не огорчил. Гуляли до самого крещенского сочельника, а после полезли в ледяные воды Москвы - реки.
Князь Даниил выделил молодым в кормление сельцо на окраине Москвы, где немедленно приступили к постройке дома.  Агафье было уже тяжело на сносях, но она не могла пропустить такое событие, как свадьба любимого брата, и полусидя - полулёжа присутствовала на всех свадебных торжествах и пиршествах, шушукалась в девичьей с Натальей, которая давала ей наставления, как вести себя в родах.
Рождение первенца ожидалось после Масленицы. Агафья ходила полная радостного ожидания, а Дэвис почему-то всё чаще вспоминал о своей матери, и от этих воспоминаний ему становилось не по себе.
Как-то ночью ему приснился отец. Барон приказал ему следовать  за собой. Они долго шли по коридорам замка Ховнингхэм, потом барон открыл дверь в потайную комнату. Дэвис прошёл внутрь и стал что-то искать. Что, он и сам не знал. Комната была завалена каким-то ненужным хламом. Отец торопил его, ругался, а Дэвис всё никак не мог отыскать нужную ему вещь.
Он проснулся в холодном поту. У иконы горела лампадка, неровным светом освещая в темноте их опочивальню. Рядом, посапывала во сне жена. Он сел на постели, сунул голые ноги в войлочные катанки, потом вышел в сени, прильнул к окошку, покрытому морозными узорами. За окошком выла и бесновалась темнота. Дэвис зачерпнул ковшиком квасу, напился и снова лёг спать. Но только лишь он заснул,  его разбудила Агафья.
- Я кажется, обмочилась, Давидушка, - прошептала она испуганно, - Постель мокрая вся.
Дэвис вскочил,  зажёг лампаду. На постели, действительно, было мокро. Агафья слезла с кровати, встала посреди комнаты. Подол её рубахи был сырой, а  из - под подола снова что-то полилось на пол. Агафья в ужасе схватилась за живот, который странно уменьшился в размерах и опустился вниз.
- О-ох! – простонала она, сгибаясь.
Дэвис, как был босиком, кинулся в девичью. Началась суматоха. Побежали за повитухой, затопили баню.
Повитуха, румяная коренастая баба явилась быстро.  Она уложила Агафью на кровать, пошарилась у неё внутри и уверенно заявила растерявшемуся Дэвису,
- Не боись, боярин, сегодня родим. Созывай гостей на родины.
Девки подхватили Агафью под руки, и повели в баню. Она вдруг вырвалась и кинулась к Дэвису.
- Мне страшно, Давидушка, страшно мне! – запричитала она дурным голосом, вцепившись в него.
- Голубушка, боярыня, полно, не бойся, касаточка - уговаривала её повитуха, - Все рожают, и ты родишь, ну, полно, полно, девонька… А ты, боярин, иди по своим делам-заботам, как только разрешится, так сразу тебе сообщим.
Агафья друг как-то сникла и покорилась, позволила себя увести. Дэвис в полном смятении остался один. Спать было немыслимо. Он дождался рассвета и отправился в Даниловский монастырь, чтобы заняться там своим оружием. Проходя мимо бани, он остановился, прислушался, но внутри было тихо, слышался только бабий говор, видимо особо ничего не происходило.
В монастыре заняться делом не получалось, всё валилось из рук, мысли путались. Дэвис то и дело выбегал к монастырским воротам, вздрагивал от каждого стука окованной железом двери. Он промучился  до темноты, так и не дождавшись посыльного с радостной вестью, потом, бросив всё, стремглав кинулся домой. Охваченный нехорошим предчувствием, он, задыхаясь, вбежал к себе на двор.
Уже издалека услышал  он даже не человеческие крики, а что-то вроде звериного рёва или хриплого воя.
- Агапе! – крикнул он, бросаясь к бане. Дэвис ворвался в жарко натопленное помещение, увидел в полутьме распластанные белые ноги Агафьи, а между ними повитуху. Руки её были в крови, очипок сбился на бок, по лицу стекали струйки пота. Она зыркнула глазами на Дэвиса. Тотчас подскочила к нему её помощница и стала выпроваживать его к двери.
- Иди, боярин, иди, нельзя здесь. – наседала она с напускной строгостью.
- Что происходит? - спросил он побелевшими губами, подаваясь за дверь вместе с помощницей. Страшный, надрывный крик Агафьи полоснул его по сердцу, словно острым ножом.
- Ребёночек крупный, да лежит поперёк. Уж мы его и так и этак – никак не выходит. Потуги у ней уже с полудня, а разродиться не может.
У Дэвиса подогнулись ноги, ёкнуло сердце. «Вот оно, - подумал он – неизбежное.»
- Так это… резальника надо,  – сказал он, вспомнив вдруг Патрика, но сам тут же ужаснулся.
- Резальника? – удивилась женщина, - Да где ж его взять, в Москве-то? Одни коновалы, да и те сейчас Масленицу гуляют. Уж Бог даст, ребёночек повернётся, родит.
- А если нет? - Дэвис похолодел. «Масленица» пронеслось у него в голове – «Неделя о страшном суде».
- Все под богом ходим, боярин, – женщина перекрестилась и заторопила его, - Ты иди, боярин, иди, Бог даст, управимся. Не впервой.
Словно раненый зверь метался он по дому, не находя себе места. В голове стучалась мысль -  «Неделя о Страшном Суде». Вот она, возвращалась ему сторицей его скоморошья личина и его дела, которые он под этой личиной вершил. С мольбой и надеждой вглядывался в писаные лики икон. «Почему она? – вопрошал он их, - Почему не я? Почему? Почему? Это же я виноват, я рядился в монашескую одежду, каждый день вместо таинства совершая святотатство.» Лики смотрели печально  строго, святые словно говорили ему: «Это жизнь. Хочешь - бери, а хочешь – беги».
Почему сейчас нет рядом с ними его друга Патрика, а только эта глупая повитуха? Патрик бы что-нибудь придумал и сейчас бы они уже сидели все вместе, и пили вино за здоровье новорождённого. Но Патрика нет, за окном темень и вьюга, а в душной бане умирают его жена и ребёнок. И виноват в этом только он, только он один. Какую же злую шутку сыграла с ним судьба!
Невыносимо медленно тянулись часы. Из бани никто не приходил, и Дэвис снова кинулся туда. В бане было тихо. Распахнув дверь, он поскользнулся и чуть не упал. Только потом он уже сообразил, что пол был весь залит кровью. Тусклый светильник почти не давал света. Лицо лежавшей на лавке жены было неузнаваемым –  закрытые глаза запали в чёрных впадинах, губы покрыты кровавой запёкшейся коркой. Живот дыбится уродливым комом, раскинутые ноги беспомощно разбросаны по краям лавки.
- Кровь отворилась, изошла вся - сообщила повитуха упавшим голосом, - Схватывать перестало.
Агафья слабо застонала, услышав шаги Дэвиса, и открыла глаза. Он опустился рядом на колени, обнял её за плечи, прижал  себе.
- Я устала…Давидушка… - прошептала она слабым голосом, - я…посплю немного…и завтра…рожу…Хорошо?
- Хорошо. – отвечал он, прижимаясь лицом к её волосам и стараясь унять бегущие из глаз слёзы. – Ты не горюй, завтра, так завтра.
- Помнишь? Ты обещал…отвезти меня…в Спалаццу.
- Помню.
- Отвезёшь?  - она вздохнула.
- Да. Хорошо. Мы обязательно поедем в Спалаццу. Там горы и море. Там хорошо.
- Прости меня… - произнесла она еле слышно.
Повитуха ушла, оставив их вдвоём. Дэвис так и сидел, прижимая Агафью к себе. Агония была недолгой, она обмякла и словно уснула у него на плече. А он всё сидел и сидел, боясь её потревожить.
- Слышь, Коля, - позвала Кауле одна из женщин, - боярыню обмыть бы надо, остыла уж, а он всё сидит и сидит подле неё. Глаза у его чудные, боязно подходить-то, кабы с ума не спятил от горя. Иди, забери его, от греха подальше.
Кауле зашёл в остывшую баню – Дэвис всё сидел на коленях возле лавки, прижимая к себе тело Агафьи.
Он постоял, посмотрел на него, потом тихо произнёс.
- Пойдём, отнесём её в дом, а то здесь холодно. Замёрзнет ещё.
Дэвис, глянул на него мутным, невидящим взглядом, осторожно подхватил тело жены на руки и отнёс в опочивальню. Там положил на кровати, а сам уселся у стены на скамье, опустив глаза в пол.
Дом его теперь наполнился плачем и причитаниями. Приходили люди, что-то говорили ему. Он не слышал их. Женщины сновали туда-сюда. Пришёл Михаил, рыдая, безутешно, как ребёнок. Его притихшая Даша, дрожала от испуга – она только-только почувствовала, что носит в себе новую жизнь и смерть Агафьи казалась ей дурным предзнаменованием. Появился Вельямин, молча ходил, удручённо протирая свою лысину, бросая на Дэвиса косые тревожные взгляды.
Дэвис словно никого не видел, не слышал, ни на кого не обращал внимания, сидя у тела жены, которую обмыли, обрядили и положили в гроб.
- Хоть бы поплакал, полегче бы стало, - сокрушалась Наталья, вскидывая руки.  – Не ровен час, умом тронется.
Церковь, в которой отпевали Агафью, была настолько тесной, что народ еле-еле в ней помещался. Густо стоял запах ладана. Опять приехали все серпоховские вдобавок к тем, что не успели уехать со свадьбы. Явился и сам князь Даниил с супругой. Не успели только известить Димитрия, но гонца в Чернигов послали.
Дэвис стоял у гроба, глядя на усопшую, и думал о том, что это мёртвое тело не имеет ничего общего с той сероглазой девушкой, которую он когда-то повстречал на мосальском погосте. Огоньки свечей закружились в хороводе, и спасительный обоморок накрыл его, точно епитрахилью. Его успели подхватить, вытащили из церкви на воздух, привели в чувство и посадили на ступенях крыльца и оставили до конца отпевания. Когда гроб вынесли из церкви, Дэвиса на ступеньках уже не было.

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/02/10/2001