Цветы воздаяния

СОБОР ВОЗНЕСЕНИЯ

СЛЕЗА В ПУСТЫНЕ

МОЖНО ЛИ ПРИМИРИТЬ
МИР И ЧЕЛОВЕКА?

ЦВЕТЫ ВОЗДАЯНИЯ





КАК ВЕЛИК И ПРЕКРАСЕН СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ – ДЕНЬ ПРЕДСТОЯНИЯ

«ДЛЯ ВАС, БРАТИЯ, ПРЕБЫВАЮ В МУКАХ РОЖДЕНИЯ. ДАБЫ В ВАС ЗАПЕЧАТЛЕЛСЯ ХРИСТОС РАСПЯТЫЙ»

В КРЕЩЕНИИ ХРИСТОВОМ ВЕСЬ МИР ПРЕОБРАЖАЕТСЯ ИЗ ЧУЖИХ ДЕТЕЙ, НЕ РОДНЫХ, И СТАНОВЯТСЯ ЧАДАМИ ЦАРСТВА И ДЕТЬМИ ОДНОГО ОТЦА!







Жизнь та, что нам известна,
Непостижима и блага.
И не от нас ее порывы и усилия,
То Господа стезя.

О, мы о камни бьемся сколько,
Те, что воссоздали собор
Для утешения святого,
И то, что принять нам любовь.

Ее невесту при цветении,
Которой потчует Бог нас,
Мы в сон прекрасный обратили
И молча ей молитву шлем сейчас.

Итак, любовь! О, сколько муки жуткой,
Чтоб докричаться до небес,
И руку принять девы хрупкой,
И в сердце досыта от ласк ее испить



То, что до времени хранимо,
А выбор пал неумолимо.
И грозный рок предельный
Отступил, пройдя лишь мимо.

И мытарь, баловень великий
Идет на песню без надежд.
И в робком голосе преданий
Мы все ж прочтем, что власть на нем.

А Бог нас в тайне видит,
Он остроту нам придает
Владеть той тайной мира истин,
Что до последнего в суе живет.

И страсть, что молча выбираем,
Которой исповедь творим:
Мы крылья правды собираем,
И песнь души звучит в выси.



Неповторимый луг духовный
И юный предстоятель в нем.
Он собирает воздух ароматный,
И лик его невесту ждет.

В прекрасных травах предстоятель:
Он жизнь свою в аккорд берет.
И слышен гимн его приятный,
Он с Богом мудрый разговор ведет.

И ветер вольный песнь его сопровождает,
И та история звучит,
Что мир извечный отступает
И в голос многих труб трубит.

Звучит ликующий Создатель,
И многих намерений радость.
В нем, молча, притупляем взор
И видим Херувимов хор.



О, сколько истин многозвучных
Пылающим дождем звучит!
И словно хор мы слышим древний,
И утаенный глас открыт.

В туманной дымке многозвучной
Гласами грез укрыт тот луг опять,
И юноша в тени извечной
Там собирает благодать.

Еще вчера был полдень, зной
И ветры дикие уснули на века,
Укрыли мир под тенью сильной,
Но вот она ушла и пройдена черта.

Еще невинен и спокоен,
Мой юноша взывал к любви, но Бог
Ее так подавая, благосклонен,
Ему открыл свой прежний рок.



О, юноша, любви достойный!
Ты обретешь ее великою ценой!
Несокрушимый замок держит
Преблагие черты ее одной.

Сырой гранит, безумства волн,
На пустырях крепчайший терн.
Все это мир, что нам так дорог.
Мы узниками в нем живем,

Но вот та истина премного бьется в дверь,
Ее, ту чашу доброты, стяжает зверь
И в сети те ловит души,
Что я берег для вас в тиши.

Ты обретешь ее, мой витязь нежный,
И не смотри, что ты так мал,
Я дам тебе венец небесный
И будешь править вышний бал.



Друг юный сильно оскорбился в мере
И впал в уныние на дни.
Но Бог дает ему сподвижника по вере
И грезы романтической любви.

И в пламень юноша уходит,
Его сжигает страсть любви.
Господь его от сна уводит,
Идя в покои с ним свои.

И юноша в нем видит бездну слова,
Что на века укрыла солнце между облаков.
И кладезь сада золотого
Укрыла юношу в лучах цветов.

Он видел солнце, окруженное цветами,
И это было море снов.
Они сияли и блистали,
И в них царила радуга-любовь.



И Бог сказал об этом другу юному святому:
«Ты можешь тоже стать звездой
И быть моим цветком на троне
И сыном быть, но не рабом.

Из многих звезд ночного хора
Ты поплывешь на серпантин
Из млечных грез и звуков грома,
В гармонию войдешь с Творцом.

И, приняв эту чашу грома,
Ты вдруг увидишь мир иным.
Ты вовсе омертвеешь словно
И будешь биться сам с самим.

Но вот, когда прочтешь науку
Той силе, что в тебе берег,
Я воскрешу твоих порывов муку,
И в жизнь войдет с тобой любовь.



Мой друг, ты эту чашу примешь в руки,
Ты будешь досыта рыдать,
Но это вот, поверь мне, муки,
Тебе пред всеми предстоять.

То немощь веры. Ты сомнения
Лишь будешь при дверях держать.
И музыка, созвездий племя,
Твой бренный разум будет услаждать.

Ты, молча, станешь храмом мира,
И души в чистом сне начнешь хранить.
Ты, пострадав за веру в правде,
Лишь птицей в клети станешь жить».

О, грезы бренной той души,
Чем искупить те силы в битве,
Что держат душу на цепи?
Но, юноша прекрасный мой,



Проживши в вере, не ища кумира,
Ты в сад войдешь, все пережив:
Тебя бичуют сети мира,
Но голос света в твоем сердце жив.

И, обретая благородные порывы,
Ты, молча, шествуешь на крест».

Я разглядел в сем мире царство,
Я разумел его черты,
Но вот ударил рок предельный
И поклонился я царю тому,
Который миром правит.
Я лучшее отдал в поклоне покаянной головы.

Мой юноша по жизни шел
И увидал однажды дивный сад.
Господь его туда от сует вел,
Сказав: «там жить ты будешь рад».



Но юноша ушел из сада.
И Бог, чтобы его вернуть туда,
Ему дал чашу золотую чуда,
Но и горька была она тогда.

И юноша изрядно скорби принял.
Но Бог возвел его в скорбях на трон.

Болея телом, мой сильный друг,
Под стать тем витязем прослыл,
Что в скорби он грехи не принял,
Ибо сам Бог его в любви берег.

Бог юного героя привел во грез жилище,
Где юноша взирал из сада
На жизнь в миру, на царство Божие
И на кромешный пламень ада.



Его молитва была к Богу светом,
Но Бога юноша о мире все молил.
Мой друг был ценен в этом.
И так порядок восприятия царил.

И вот, молясь в саду старинном,
Во отпущение скорбям
Жил в замке юноша предивном,
В саду его с молитвою гуляя.

Душою возле алтаря он был,
Как голубь к Богу возлетая.
И дух, над облаком гуляя,
Венец обыкновения молил.

То было тихое поместье,
Где в простоте сам Бог ходил.
Тот юноша был так прекрасен
Тем, что на себе Христа носил.



И вот на деле юноша тот розу принял
И в ризу тонкую вошел, что так сияла,
Из сада душу мира наполняла
И благо общее несла.

О, солнце мира, ты прекрасно!
В тебе Всевышнего видны лучи.
Так благ тот мир, что все взирают ясно,
Но тень нашла на те парчи.

И грозный мрак от кубка грома.
И вот, лучи тепла по-новому приняв,
Мы принимаем то, что нам свобода,
И Бог возносит кроткий нрав.



И в пламени той жизни, что сияет,
Крестом Господним взята на века,
Мы видим то, что снова рождены.
И скорбь, как ржавчина, ушла отныне,
И совесть больше нас не разделяет

На отчий дом и тайный мрак
Средь благостных небес.
Был юноша и грома кубок,
И, чтобы в сад Всевышнего войти,

Мы смертной тени вмиг предстанем.
Но, кубок выпив грома,
Мы тем лучам впервые будем
Из сада преданы, из дома.

И видя сад, и падая до лика,
Испросим грез, и вот, родимся снова в сад.
Но к этому мы погружались в сумрак лиха,
И перст Господень нас спасал.



Цветут черты благих порывов
И вид обыкновения сейчас.
Все, что в природе сада обитает,
То молча вылилось на нас.

Но сад прекрасен, в нем вся Божия крепость:
И ласка, и престиж того Владыки зрим,
Что ликом светел, и оставлен свет
Его на ликах наших, мы венцом Его царим.

И свет Его на наших ликах,
И перст Его в сердцах у нас.

О, милый друг, услышь мой зов!
И песню пой. И прежнего узнаешь ты меня.
Прославлен миг и чувство жизни,
Мы в радость вышли пламенного дня.

Услышь меня, мой милый вестник.
Я жду твой подвиг над вселенной.
Ты дышишь лаской в виде том,
И мир стихии сокровенной.



И я уйму твои избитые черты.
Мы видим мир, и в нас играют страсти,
Но вот, поверь, я у дверей твоих.
Миг жизни бьется нитью власти,
Там, где любовь под чарами уснула покоренно.

Кому любовь дарить?
Кому венцы стелить?
Разве ему, что чист чертами,
И море грез он выдержал страстями.

Веков порой безудержный тот гнет
С великой властью суету блюдет.
И, молча, держим правду мы в неволе.
И как отдаться правде жизни доле?

О, милый вестник, ты в преданье
Для нас спаси святой залог.
Мы, молча, правду соблюдаем.
Но где ее венец, в чем нашей боли срок?



И, если рок, оправдывая, соблюсти
Тот долгий спор о непричастности границ,
Что мы своих суждений не имеем сущности,
И в долгий суд мы немощи храним зениц.

Но если б знать, моя отрада!
Я благодарен им во век веков,
Меня они на части рвали,
Те девы, что несли любовь.

На теле их ломал печати,
Но болью ранил сердце в век:
Ты, боль моя о дивном саде,
Моли не постоянный жизни бег.

Как весел я, какая бы была удача
Хотя бы малую из цветника ту розу,
Деву, принять от мира.



Увы, та грань моя над сердцем плачет,
Что не моя душа царит.
И где любовь? Я сердце раскрываю,
Но вместо девы лишь гранит.

Из безмятежного сознания воспрянем,
Мы тень оставим, скорби час.
И в свет далеких звезд восстанем,
И разомкнется жизни вальс.

И вспыхнет свет тот упоенный,
И мы вспомянем благодать,
Что в свете дня носили память,
И мир не перестал от нас мечтать.

Нас призывают – мы не слышим,
К нам обращались – не радели мы.
Но вот, от ига доброго страдаем,
В залог даем мы часть судьбы.



И грустно капают из сердца
По капле вязью строки в кровь.
И исповедь одинокой птицы,
Что почивает у невольников царем.

Они ее от жизни ловят упоенной.
И чистый голубь в их домах не мог,
А юноша, мятежный и блаженный,
Ее, ту птицу, ласкою берег.

Ты, радость дня моя благая,
И как прекрасен ложа цвет,
Когда по утру луч крадется,
Играют кудри в облаках
На кружевах одежд ночных,
С улыбкой роза на устах.

О, рок, в нем кружимся мы в танце словно,
И под бликом светлой благодати замирая.
Чем больше к Богу мы идем с любовью,
Тем удаляемся во вспять, его не достигая.



И воинам те сферы и законы круга
Сегодня беспрепятственно видны.
Моя любовь, мы в битве с миром ходим,
Ища острот в себе забытые черты.

И с бездной черной мы вступаем в бой,
И рвем ее покровы, разумом блуждая.
И в спор с кометами идем порой.
А ангелы летят, полет наш охраняя.

И в долгий хор старейших орденов
Мы только для того лишь входим,
Чтоб отвести от сердца вечный вздох,
Что в тернии густом свет замечаем.

О, страсть, тяжел род сей познания!
И род его, поскольку без главы,
То в тело игом собирались знания,
Под стать сиянию звезды.



Мой друг, мы, тело собирая,
Идем в мир от начертанной главы.
И много бурь и весей преодолевая,
Вопя, пред жизнью дерзко разорялись мы.

Мы во свидетельстве прогресса,
Предельно просто свету жизни
Во мире, по простоте душевной
Скромно отдались одни.

И, в нас теряя предначертанные главы,
Бог крепко сети перервал.
Но и отдал нам ризы правды,
И рой из звезд сияющих подал.

Мы чашу пьем и, напоследок,
Разум свой еще храним, как в сне забвенном.
Но сон, в улыбку претворившись,
На свет вернет из сада сорванный цветок.



И в дерзком вопле умиления
Я вижу руку, что в знамении берег, сейчас.
Мой друг, бери мое прощение!
И это будет знаком для всех нас.

Тебя, моя звезда, в покое отпускаю.
Во вечной тайне я посыл беру
И верой имя наполняю,
Тебе исток земной я свой даю.

На суд тот ветер духа, отдаю сомненья,
Что величают имя пред судьбой.
Есть время раскидать каменья
И время собирать их вновь со мной.

Но время одеваться, опоясывать
Еще не то, что мир в себе собрал.
Ведь тот придет, чтобы лишь связывать
И повести туда, куда ты не хотел.



В саду великом ждет меня не то по силам,
Немало собрано и там души цветов.
Их лучшее в свету цветения милом
Без лести, фальши дар души от всех оков.

Я выбирал для себя то тело правды,
Что под долгами жизни мною собралось.
Их отраженные мечтания текли
В мой, приглушенный стоном, разговор.

И дело, может, не в пространстве,
Что тихо разрывал могучий крик.
Но, разделенною молитвой, воздух
Шел выше той вершины среди странствий,
Что крышей мира этого была в веках.

Я рвался в сад из мрака бездны
Той, что сгубила молодые сны,
Они цвели, и были образы надежды,
Любил я Лики эти – дети мира и мои цветы.



И весть доносится из мрака:
Та, что являет в сути чистоту,
О том, что в немощи страдая,
Мы видим правды простоту.

И правосудие, сокрытое в потоке лет,
А именно свидетельство о жертве,
О той ее пречистой воле след,
Что делает обычно юношу истцом.

Бог подает нам бытие осознанно,
И преблагая весть Его для нас,
От жизни круг вещей ведя сейчас,
По сути, видит все привычно.
И не догадываемся мы обычно,
Что дух сие творит для нас.

Великий миг – великое искусство
Из совокупных мелочей творить,
Верх. Выше всякой мысли и деяния,
Все вдруг идут по точному слиянию,
Вокруг меняя смысл перетворения.



И миг то плещется средой, как точное явление,
То точен как отточенный клинок,
То дух, то яростно стихии проявление,
А то и просто пламень, и судьбы глоток.

И вот мы возвращаемся, в таком потоке тлея,
К сей жизни, пламя в нашем сердце.
И то свидетельство, из млада вея,
Таит в себе пред Богом человек.

То тело, что мы ценим, являет горе нам
И чашу мира, пьющую лишь пот своих трудов,
Но труд – остаться человеком там,
Его немногие блюдут в себе остов.

И жертву с млада мы являем,
Ту, что собрала время в нас.
И воздух правды представляем:
Мы бережем судьбы лишь час.



Но если в нас судьба, иль нет,
Или же это разума игра –
Принципиальность лет.
Но только разум, тела обретая узела,

Тут же кидается мечтами управлять.
Но может ли в сад вести свой праздник дух
И игры лучшего ума создать
Из всех соцветий рая, что на земле потух?
Творить парк тот, что звезды собирать,
Потом там жертвы приносить в наказ.
Но наши жертвы – свет от мира,
Тот, что еще у наших глаз.

И мы живем и представляем холст старинный,
В котором жизни собираем лучшие черты.
Банальный ход земных поверий длинных.
Как верить в вечный круг земного солнца,



Когда его лучи так горячи?
Еще вчера алела роза, сейчас ее с травою в печь?
Так много сил и крови я лью из сердца
Во чашу предстоящей жизни с юности своей.

Но вот, истаивая с каждой каплей,
Я словно в кокон обрастал.
И разделенною молитвой
Свой грешный ум во страсти повергал.

Но Бог все видит, и мои потуги
В молитву к свету обращал.
Каков предел у земной муки,
Когда придет конец начал?

И где та грань, что дальше жизнь
Полна нетления, и я в знамениях
Во свете, и Бог дает мне княжить
Над развращенною судьбой!?



Неважно, какими нас создал Господь.
Ему неважно наше мудрование,
Но важен подвиг истину молить,
уйти во светлый град служа преданию.

Так мы вырастаем в сад, но долгое молитвы бремя.
И вот, о чудо, Бог нас тешит
По силам утонченным, рассуждениям, нежит.
И вот тогда приходит истинное время.

Мы плохо Божий глас в себе искали,
И часто мы Его считали волею своей.
Свой глас мы за Его воспринимали,
И это не тревожило сомнения теней.

Но только мы начнем Ему внимать,
Куда-то вдаль, в пустыню нас ведет Он,
Но перед этим сад показан.



И дальше мы в мучениях в сад должны
Созреть, как новый голос, во крови,
Молящий в миг заветный о спасении
Для малой, обездоленной души.

И в муках сеем исповедь обыкновения
Для мига восприятия в уме
Того дня, когда свои постылые сомнения
Пред Господом воспринимать не будем мы.

И тело духом в человеке
Бог начинает исцелять.
Душа же, видя все искусство,
Для трона в вечность начинает созревать,

Цветком на ложе вырастая дней.
И Бог то возрастающее древо
В саду премного делает мудрей.
И в девственном убранстве сада золотого



Сидит на простенькой скамье
Мой юноша любезный и рассуждает
О текущих днях и, что из многих человеков
Достойны рая все вкусить.

Но скорбь великая их делит.
И лишь немногие ту самую стезю блюдут.
Все в виде сложности сильнейшей,
И страсти сложный век кружат.

Но в остальном, когда проходят веси,
То сложный случай самой простотой
Приходит, бьет рекорды и все выси,
И с первых же позиций набирает ход.

Мир хочет искрометных и горячих черт,
Взирать на мир широкою улыбкой,
С усилием вставлять нагой потрет
На место праведной судьбы, ошибкой.



И низок ум, что жадно ищет форму мира.
И нет душе той силы, дарящей благодать.
Подавлен мир под властью глупого кумира,
А юноша идет поодаль замка в древний сад.

И нет в нем горя никакого,
Его лишь жертва, что не вянет, золотя,
Сад обняла нежнейшею рукою.
Из замка в сад старинный уходя,

Мы, молча, о себе у многих,
Печаль лишь прежде наводя,
Теперь возносим пламенно молитву.
Уже наутро голубь, над росой летя,

И, место над Голгофой освещая,
Кричит о страсти, что побил Господь.
И в древнем небе ввысь взовьется песня,
Что нет такого зла, чтоб не простил Господь.



И древний мученик, скитаясь,
Все ж вымолит пощаду и у наших ног
По просьбе ангела, услады не лишаясь,
Прославит, молча, распустившийся цветок.

И вот тот юноша блаженный,
Что долго спор до сих берег нетленный,
По просьбе ангела, метелью грез пройдя,
В садах на крест сойдет, свободу обретя.

В небе из дивных капель крови Божьей
Прижмет к себе оброненный в пыли цветок,
И он проснется юной девой,
И на одежды примет уст сияющий венок.

К тому юнцу, что в сердце рая блещет,
Придут и ангелы его, как встарь,
И, песнь поя ему, в букеты
Невесту соберут и приведут в алтарь.



Неясная зыбь пред лицом у меня
Понимаю, у раскрытых начал стою я.
Прохлада и слезы, и древняя боль,
И побитая грудь, и мягкий укол.

О, острые блики скорбей и печалей!
И ясно печать я вижу скрижалей.
У старого замка раскрыты врата,
В темницу я, может, войду навсегда.

И лики темные сойдутся надо мной,
А вместо цветов я познаю лишь боль
И страсти, и низость, и фальшь, и беда
В молчании закроют во мраке меня.

О, мой друг, мое ты и затмение,
Я скромно молил, чтоб видеть тебя,
Но глухая хозяйка: практичность,
Расчет и скупое везение
Надолго музы своей лишили меня.



О, мой ангел, гуляя в саду,
Я стал замечать: мы творили судьбу.
И много творений в ветвях дивного сада,
И грубая форма, и статуй колоннада,

И парк, и звезда, и сходили к шатру,
И малый и легкий челн поутру,
И краски заката, и нежная ночь,
И та благодать, что нельзя превозмочь.

Таятся роковые страсти
На дне раскаянной души.
И сознания голос радости
За грех прощенный изнутри,

Как птица, над оврагом пролетая,
Возьмет и взмоет в чистые пути.
На небесах жених найдется
Для просвещения души.



И в воздухе преданий хладном
Отпустит руку девы верной,
И в руки мне девица попадет,
И лишь под чувством строгим
Я для отрады тайною берег.

И враг, что похищал меня страстями,
Теперь для отповеди фразу мне отдаст
В волнующем предвкушении наитий
Я выйду в яркий солнца свет.

В простом потоке всяких слов
Я выйду из поверий юным враз.
И мой прекрасный голос вновь
Лишь о любви создаст рассказ.

Я ждал любовь при долгих муках,
Я в старцах возвращал в душе ее не раз,
Я на рассвете подымался с духом,
И был призывный трубный глас.
Я вострубил о скорби века,
И дело вышло на пути мои.



Пред ликом я стою твоим,
Рыдаю, и не в состоянии унять
То море теплое волнений,
И мягкую зыбь во дреме разгадать.

Я жив, на грудь, сомнением разбитую, взираю,
Но это не дается над страстями мне, мечтаю.
Я вдохновение ищу, но я обманут в ночь,
И это мне в грезах дается сквозь плачь.

При взгляде на камень, что жаркими днями
Пылает, на солнце подолгу горя,
Я невольно, как ангел, с вопросом повисаю
Над розою, что в пустыне цвела, как заря.

И ангел ее разглядел в пустыни пылу,
Он, молча, ей дарит живую слезу:
Она о любви, как краски рассвета,
Что пылают на хитоне из сердца света.



В груди у ангела, кровью капая,
Смотрела невинно, поднявшись стрелой
С бутона, ее взгляд пролетел, не падая,
Нежнейшим лобзанием над дикой землей.

И знамением лик наполняя своим,
Дает мне обет неземной красоты.

О, горькая ревность!
Ты смерть прежде смерти, конец у начал,
Но я тебя средь дикой пустыни как данность
Звездою упавшей у камня принял.

Ветвей земного сада соплетение,
И солнце играет дневными бликами.
От горько-сладких ласк в тени
Я вижу черты твоего лика.

Они лишь дразнят и таят среди ветвей
От грез из сада приглашение
Коснутся напрямую плоти твоей.
Но в ней мир притаился в умилении.



И ранее те мысли, похищая
Меня с тобой, предлагают для двоих
Нам муки, постичь родство, страдая,
И я рождаюсь в недрах твоих.

Я Бога ищу, вопрошаю себя,
И больше на разных людей гляжу,
Но черты драгоценного сада, любя,
Я тихо в сердце своем сложу.

Эта пальма укрыта хлопьями манны.
И свет серебра покрыл ее высь.

А я пропадаю, как дух, созерцая
Движенья твои, будто во сне оков,
Наивными красками луг устилая,
Седеющей массе я мню своих полуснов.

Ласки сердечные и милость улыбки,
И близость, что держит меня в капкане.
Но сад свят и наитием дружбы,
А ей еще предстоит прорасти на земле.



И плакал юноша во свете грез и сада, в ночи
Светился он картиною вчерашней, как серебро.
А утром он смеялся, и как разнилась песнь его
От птиц, что жили в том саду, в отличии.

То день восславив, то ночь моля,
Он разделенною молитвой рос,
Боль в самом сердце воздыхания
Была ответом на его вопрос.

Мой юноша, простор взирая, сам на крыло
Старался лечь, взирая в небеса.
Но вот молитвы прерывались голоса,
И пал он в сотый раз на грустное чело.

О, сколько раз он плакал на закате вечерами,
и ночь приняла на груди своей юнца того,
Волнуясь, вся разбитая страстями,
В слезах печальное лицо его.



О, Бог, Создатель этого Эдема!
Ты грезы сада вешнего сего возделал властью.
И жертву, принесенною в вертепе смело,
Я помяну, воздев над пламенем руку свою.

Забытой грусти малой я не помню,
Ведя все страсти по свободному пути.
Ты мудр и я, приняв твой выбор в сути,
И нищую приму, мой Бог, в тебе душу свою.

Как мне прожить в Твоем раю?
Ты здесь повсюду
А я всего соломинка во рву,
Таит душа моя отраду.

Хитон подавши Ты мне совершенный,
Уже не снимешь узы бремени сего.
И он, о, мой великий управитель,
Дороже бремени всего.



Та память о сердцах, что воедино соплетаясь,
Прошли во узкие врата одни.
И жатва, в нас от века собираясь,
Теперь снимает узы времени.

Когда мой взор, сгорая в предстоянии,
Благословляя слабости твои, пленен.
И, молча теребя все чувства и желания,
Я пред тобою без хитона обнажен.

И первая моя в тебе созрела жертва,
Я сызнова прошу тебя о том:
Одень меня в свой белотканный
С мельчайшим кружевом хитон.

Любовь моя, те тайны, о которых мы узнали,
На грани, на поверхности всегда лежали.
И в сад зайдя, мы им премного предстояли
И в правду зря мы лишнего не брали.



И вот сейчас и ныне, молча, им отдали
Мы первые рассветные лучи.
И растяжимо мы с тобой опять по-детски
От врат рассвета душ не можем отойти.

Обитель та, что души наши держит,
То сад, тепло – его любовь в саду
Во внутрь сердца нашего взирает
И, молча, терпит нашу наготу.

Твоя любовь – добро, что не померкнет никогда
Во свете ликом золотого света Божья.
И в век подаст нам воин пояса,
В них дань мы держим, обретя.

От жизни младостной всегда лишь цельным
Мы видим дело нашей правоты.
Терпение стало естеством заветным,
И жизнь ей мудрости благой прибавила черты.



Сердце – огненные чувства.
И в век открытого священства
Мы в объятиях райских поплывем
И в милый сад вдвоем войдем.

Карнавалом судеб праздник сада на осеннем лугу
Бликом нежным огненные краски принимает,
Чтоб забыться и перейти увядающую пору,
Чтоб пройти быстрей незваную беду.

Но другое дело, юноша свой праздник
Так давно уже прошел душой.
И созрели зерна, весь прославлен виноградник,
И Господь придал плодам тем жизни остроту.

Господь далек и вся Его кампания
Уже на сирые приняла те мольбы.
И юноша обрел во веки долгих предстояний
По-братски верно те немногие и рабские черты.



Братство верных из теней его постылых
В дом его уютный собрались с пути.
И быв тенью, сам стояв во свете, он прибавил
Жизни сада молодого великие черты.

День великий – день восстания,
Из уныния великие вселенские черты спешат.
Где и солнце правды веки собирает мироздания,
И пред Богом в звездном хороводе кружат

Лики те, что сад вселенский берегли
Белым светом правды в сердце пламенном,
Как грезы ангелов в своем терпении милом
Подвиг красоты и мира собрали.

Юноша один по саду ходит,
Плачет и смеется братски день моля.
И его волнующийся пламень собирает
В сердце райские черты, их все храня.



И когда вечери час настанет,
То при гласе многих труб
Гости драгоценно соберутся
И чаш великих жертвы возольют.

То благое время собирания
В тех великих образах – добро,
То, что юноша сам всю вечерю правил.
Но вот лето Божие пришло.

И великий праздник мира Богу предстояния,
То, что думы в мир сей духом стал.
Соберут сему святое воздаяние,
И царем на празднике добра.

Он к ним придет, виновник торжества,
Спасется в свете прежде гордая душа.
О, явление святое, ты доселе
Балован в саду весельем.



Но иные тени охладели,
Те лишь краски мира осветив,
Что о своей свободе о своей доселе
Не особенно то и радели.

Но Господь зажег, и миром обетован
Заветный оказался свет,
Что был пред жизнью образован,
Как девственный и малый сад.

Челн идет по водам гладко,
И в таинственных глубинах вод
Движется стихия многолико,
От нее идет кругов далеких хоровод.

Так светило просвещает блики
Те, что нам даны из сих небес во век.
Но отчетливо одно мы видим в мире,
Что может принести пред лоном Божьим человек.



Мы, словно это мир какой, снедаем,
Те свидетельства, что нам дает Господь,
Но ведь верх блаженства, что мы видим
Какой властью дышит трепетная плоть.

Мир сей дышит приходящим изменением,
И непостоянна его песня, словно ветер.
Но при многих эга дуновениях
Нам явлен голос самых высших гор.

Бог, что обитает в выси долгой,
Словно луч от утренней звезды меж гор,
Появляется на нашем ложе томном,
Ведет о соли жизни простой сердечный разговор.

И еще не стало сути больше,
Чем на устах ходить с тихоньким словом,
Слыша в нем разбег светила дольше,
Девственная кровь играет царским светом.



Великий мира управитель и печали,
И созерцатель сокровенных вех,
Путей, что в целом мир объяли,
Ведут к великому Творцу сквозь сеть помех.

Путей и царств, и истина владыки,
Что миром правит древнего венца.
Он в целом хочет мирной славы
От предстоящего в саду юнца.

То колыбель его святая
И тайна многих долгих лет.
Обыкновение, что пробуждает
Его, юнца, в мужа созреть.

То непростая суть, но важно,
В простоты сердца обратясь,
Достичь венца – не так уж ново,
Но в тишине прожить садов, борясь.



И что же здесь за слава мира?
И что за святость в браке жить?
Но истина не в чуде, не в страдании,
Не в подвиге, не в воздаянии.

А истина в простом явлении веры.
И то, что так пределы знания многих правил
Во простоте природы послужить должно.

Мой юноша во сад вошел,
Как в брачные чертоги.
И свет Божественный почил
В его природной простоте в итоге.

И должен был юнец величия
среди природы проносить.

И то в простом явлении дивном:
Юнец подобно древу был.
И Бог огонь давал ему, младому,
И плод своих суждений юноша сносил.



И вот, подобно многому творению,
Не мог мой юноша творить,
И сад был полон созерцания,
Себя пред Богом начал томно юноша любить.

И пал пред миром грез под ношей сострадания
Его нависший над землею плод, как истукан.
И прежде, сам подобен древу плодовитому,
Он перед Богом пал как многолетний великан.

Но свет от видов духа вдруг разлился,
Во множестве тонов развился,
И, пав он прежде древом мира,
Восстал во золоте его победного венца.

Вкусив от истины священный Грааль,
Тот юноша вкусил воды крещение
И сыном Божьим должен был восстать.
Он с полдня улицы был убран
И полдень сада должен созерцать.



Себя живым чрез чувство силы воли
Тот юноша свидетельством должен рождать.
И должен был тот труд свой на себе он
Во чистоте шатров садовых в истине являть.

Господь явил во истине младенца.
И был потоком света золотого он,
И голосом трубы, огня от неба сердца,
И первым истины лучом.

И был перстом, что небо отверзает,
И небо, младенца перед юношей явив,
Явило лик свой, что правды свет сияет,
Что разводило перед садом древний кров:

Из облаков туман невежества благого,
И древний искус, и нужду,
И груз суетный, и тревогу,
И даже пафос и вражду.



Являя солнце, море пьянящего света,
И зажигающего добродетель в лоно,
Как чистую звезду рассвета,
Грезы влекущею от ложа тумана золотого,

От искрометных и лучезарных фонтанов,
Фееричных сияний различных ликов,
И цветов знамений, и потоков видов,
Слов, громов и их роскошных голосов,
Как, омывающие безутешных, воды
До времени молитвы.

Мы прежде были просто дети,
Но мы не ведали родства,
И вот, приняв тлеющие тени эти,
Мы в дух вошли неведомого братства.

И, богатея нимбом сына грома,
Его пречистым и блистающим потоком
Новейшего и благостного слова
О жизни в мудрости, насытясь тем истоком,



И громовым омыли кубком
Мы члены древнего сложения тела.
Оно, расцвев, питаться стало кровью благой,
И, бывший сыном, мужем стал умело.

Отвеяв тень старинного предания,
Упав в цветы, и лик в них обретя,
Уже небесные вельможи мироздания,
Мы быстро узнаем себя.

В объятиях духов светоносных в небе,
И не имея в пламени своей любви вражды,
Идем в выси, блуждаем мы во свете
Средь звезд в сиянии праведного солнца доброты.

Оно не жжет, но согревает,
Надежда веет радостью, не умирает.
Любовь цветет и не смолкает ток,
Прекрасной мудрости от уст глоток.



И то не сон,
Но удивительный и грозный гимн, что не смолкает,
И нас не удивляет он,
А радует, не утомляет.

И праздник сей неизреченный не смолкает,
Торжественный сонм ангелов поет, играет
И сердце непрестанно услаждает.
И в том пылу язык огня пылает,
И много раз в обитель света приглашает,
И с миром тем преблаго сочетает.

И вот, быв во саду, тот юноша,
Как в благе предстоящий торжества,
В своих прекрасных сладких муках, чуть дыша,
Теперь принял и чашу сочетания родства.

С духом света сочетаясь, младенца созерцая,
В мир ангельский веселый отдался.

От истинного восхищения нового вертепа


Бог привел его ко трону Агнца,
Где сочеталась воля Бога с телом человека.
Спросил потом того юнца:

«Что так тебе преблаго?
Что ты из блага возлюбил?
Что подал тебе во чреве мира сем суетливом?
Что сбылось? Что принял ты?

И что достойного перед тобой произошло?
Но больше, ты доволен мной?
И я тебе по нраву, ведь далее ты волен
И все перед тобой!»

Да, отче, ты истинно сей царь!

И слава в том твоя, что с улицы беря дитя,
Ты чистым и исцеляющим потоком
Извел из изнуряющего суетою полудня
Непросвещенное покоем мира пустое изживание себя.



Ты ввел в долину света, и пиром солнечного дня
Наполнил душу сирую, дав досыта поплакать,
И, испытав ничтожество, дал ласке
В сердце сирое скупое капать.

Извел Ты дланью царской из страданий,
Дав помыслов блистательный восход очей!
Возвел во свет тот непомерный,
Что так манил во пламени обыденных лучей.

И он нес музыку исхода пир
От сердца незрячего и от плотского,
До боли слыша то, что ночь постигла мир,
Но свет над ним не удалился,

Не вышел вон, но сильно прослезился.
И в сад преблагий юноша пришел,
И там был сыном он во свете утра наречен,
И, быв утаен от грехов, ушел от прежнего светила.



И, грома светлого вкусив,
Родился в свет пути иного.
И вот теперь, сей свет пролив,
От утра солнечного сознает он право.

В тиши над холодом ночным
От теплого родства благоговел,
В слезах он видел день иным
И, восторгаясь, говорил:

«Владыка, был я чужд твоих светил,
Но вот, один из дней твоих увидя,
Я прославляю благо лишь Тебя,
Ты лик мне грешному явил.

И был одним из сих светил, мерцая,
Сам светом недоступным миру пребывая,
Явился, как светило дому духа моего,
Я правду исповедал касанием разума Твоего.

Как благ и как велик Твой солнечный день!



Ведь новым стою пред Тобою и наг,
Но Ты пред миром в терпении благ,
Слеза и нежность моя о Тебе,
И Ты неискусен и благ в теплоте».

Струи слез испытав о близости нашей и о тепле,
Я пред тобою в святой наготе.
И светел мне миг, и благо твое серебро,
Ведь я в упоении грею в себе святое тепло!

О, сколько тоски я должен понять,
И чтобы тебе об этом сказать,
Я в голосе малом себя понемногу
В непроглядную тайну пред тобою унять!

Рей с песнями златый и мощный Орфей!
Я познал тайну, и пред тобою отверстая дверь
Снедает тепло – мое естество,
И в млечных потугах светлой завесой
Хрустальной – девственное полотно.



Войду и поверю, но больше терплю,
А, может, случится, что мы за одно?

Но больше меня пленила та тьма,
Что из наших потуг и млечного сна
Зажгла и померкла навек в тишине,
И в отповедь мне – лишь блажь в теплоте,
Искра жизни, что пылает во тьме.

Зажгу и проверю, но век уж иной:
Я в свет получил чашу с водой.
И в бликах ее твой лик не изжить,
И жажда над нивой меня продолжает томить.

О, сколько их было, а ты в первый раз.
И тьма отступила, и свет на показ.
Но в этом и сила, что я все ищу,
Не рад я себе самому.



В состоянии ли я унять свой порыв?
И жажда все больше и велика полнота.
Но более сила, что тобою дана.

Поверь, я в ней нов, я не вижу других,
Но ты и другие – и есть лишь вид.
Ты – чаша, которой хлебнул я сполна.
И жертва моя – ты только одна.

Я много молился и много творил,
Но тебя Бог только раз мне открыл,
И что же за чудо: я мир приоткрыл,
И он мне свечою тебя посвятил.

Ты таешь в огне, ты светла, ты мне крест.
Но этот из многих и есть глас, что весть,
На теле моем не тлеет, а светит,
Живет и растет он и не горит.



И плод роковой созерцая,
Не более слезы взрастая,
Я ее замолю все грехи,
Но слово сказать поможешь лишь ты?!

Мелькаешь цветком на лоне дневном,
Витаешь на лугу сем земном,
Мерцаешь на ковре из цветов
И гаснешь меж других огоньков.

И в свете твоем я близость ловлю.
Ты манишь меня, я к тебе в объятия иду.
Ты горишь – я свечу
И в грезы огня за тобою лечу.

Лед страсти и пламя огня: все бурлит
И бьет, от волны восхитя.
Ты быль и ты свет, ты пир и курьез,
Блистающей птицей, как призрак, летя.



Ты, дерзко дразня, увлекаешь меня.
Я бы стал говорить, что в тебе уже я.
Но сам предпочту сказать это вслух,
Как только сам лишусь этих мук.

И мука изведать познать сей момент.
Ведь творец – это свет,
И для него ни в чем тайны нет.

Я – ангел, что замер над розой у камня в пыли.
Ты дышишь закатом, пред Тобой только зной.
А если познаешь того, кто уже в тиши
Сердце свое простер пред тобой?!

Ты увидишь, что солнце, которое жалит
До боли сладость твою –
Это брака хитон, что посвящает
Тебя благому вечному дню.



Оно одевает в свет робость твою,
И я, направляя тебя робкой рукой,
Хочу в сверхъединстве слиться с тобой.

И потоки тепла струями ласки нежной
Окружат тебя и, приняв мой поклон,
Ты окажешься в обители благой моей
И если бы там не было места нам.

Родившись во нежной моей доброте,
Ты будто бы сбросила камень своей пустыни.
И в чашу простого моего хрусталя
Устремила поутру уста свои младые,
И нежный букет нашего дня
Из бокала моего испила бы, ласку томя.

И ты, как младенец, в жемчуге дня
Из кружев травы и зеленого моря,
Красок палитры сада нежного в призраке лет,
Что я чудом доверил тебе аромат.



И ты, радости дня не утратив,
Под крылья мои, восстав на лету,
Лишь тенью улицы мрак отличив,
Теперь же пируешь духом в саду.

И, каменье в пустыне покинув,
Там лишь вода, как слеза о тебе,
Нежным дыханием тот камень согреет,
Что сны наваждения хранил много лет.
И двери из храма хранят только свет.