Розовый джинн из синей бутылки. Глава 26

Глава 26. Встреча Марины с отцом Афанасием

      После того как сгорел Репинский детский дом, и Алеша исчез, Марина обзвонила все районные отделы полиции. Мальчик как в воду канул. Правда, один раз ей сказали, что видели похожего мальчугана в электричке на Лысогорск, но он успел убежать до того, как подошел патруль полиции. «Значит, Алеша ищет маму в Лысогорске, - поняла Марина, - на Крапивном пустыре».  Еще раз позвонила в полицию Лысогорска. Только отложила мобильник, как он запиликал снова.
      - Вам с местным батюшкой поговорить надо, с отцом Афанасием, он только что подошел по поводу похожего ребенка. Бог, как говорится, послал. Передаю ему трубку,  - сказал дежурный.
      - Да, я слушаю, - вздрогнула Марина.
      - Марина, доброздравия, я отец Афанасий. Алеша от меня ушел, я думаю, маму искать. Помочь мальчику надо. Вряд ли он ее найдет. Если приедете в Лысогорск, позвоните и заходите в церковь. Поговорим. Может, что-нибудь подумаем вместе.
      - Да-да, отец Афанасий, спасибо вам! Я завтра утром приеду, говорите адрес…

      Церковь на окраине Лысогорска в половине одноэтажного деревянного дома с покосившейся крохотной маковкой и березкой на крыше показалась Марине забавной. Не вязалась она с общепринятым понятием церкви. Марина повязала платок, взятый в церковной лавке, и зашла. В тесном  зальчике, размером с большую классную комнату, шла служба. Два бомжа на коленях стояли почти у входа, кланяясь и крестясь. Было душно от большого количества прихожан. «Значит, любят и регулярно посещают службу», - подумала Марина, перекрестившись.

      Строгий батюшка, в очках, с пегой бородой, торжественно закончил богослужение. Прихожанки окружили его тесным кольцом, он благословлял их, с кем-то говорил, отвечал на вопросы. Марина, наблюдая одним глазом, купила свечек, чтобы поставить за здравие и за упокой. К отцу Афанасию подошел плотный молодой мужчина с очень громким голосом. Батюшка взял его за рукав и увел в отдельную комнату, чтобы не смущал прихожанок.   

     Марина, в ожидании ходила от иконы к иконе, разглядывала их, молилась, крестя лоб. Она не чувствовала себя особо богомольной, церковная обрядность не будила в ней желания примкнуть к рядам постоянных прихожанок. Но считала себя верующей.  В церковь ходила, когда просила душа, испытывая в такие минуты особую потребность постоять перед ликами святых, зажечь свечи и исповедоваться не перед священником - перед Богом, чтобы потом с чувством умиротворения покинуть стены храма.

      Молодой мужчины долго не выходил от отца Афанасия, видно, исповедовался.  Церковь опустела. Вдруг дверь стремительно распахнулась, быстро вышел сухонький Афанасий с сердитым лицом, за ним, почти упираясь носом в спину, детина, который, никого не замечая, продолжая громко говорить. «Видимо, исповедь переросла в диспут», - с иронией подумала Марина.
      - А новые русские? – вопрошал детина.
      - Какие они новые?! Разве их не здесь рожали? – усмехнулся отец Афанасий.    -  Новые-то новые, а дырки-то старые. Сквозь них ветер сквозит. Это и есть – русская душа. Сквозит, даже когда все есть, всего хватает, не загородишься. Вы ведь все только внешне очень хотите денег, как тамошние, заграничные люди, из-за них вокруг стреляют и грабят. А на самом деле и с деньгами жить тошно, когда душа не на месте.
      - А бывает она на месте? – спрашивал мужчина.
      - Бывает, это - главное, - строго ответил Афанасий.
      - А я все равно денег хочу, батюшка Афанасий! Истинно хочу одних денег! Чтоб не давили меня новые капиталисты: величиной с вошь, а закусать хотят до смерти, не хочу от копейки до копейки у станка чахнуть. Перед вами лицемерить не хочу. До боли душевной я только денег и хочу!..
      - Так вот пол-России ревет, - печально покачал головой Афанасий. - Понимаю я тебя, Сергей Иванович! Мои слова труха, когда соблазнов много. Всё сейчас китайским дерьмом унавожено, прости меня, Господи, за слово скверное. Да и покушать все есть, и выпить. Молодцы китайцы! На весь мир штаны шьют. Только не душа это, а живот! Ты, милушко, между животом и душой разберись. Вот тогда жизнь наладится. Ведь и деньги не грех. Богатый-то слово к слову Бог ближе, чем бедный, по-русски. А бедный и беда с одного корня растут.

      Главное - не купленной свечкой, а вот этой дырой в душе к Богу прижмись! Все не без греха. Как мне тебя не понять. Иди с Богом! А к нам приходи, не забывай. Не ко мне, я тебе тоже скажу, как сегодня и в среду прошлую! Подумать приходи. У нас, даже если людно, тишина у каждого своя. Видишь, лампадка перед иконой горит. Икона древняя. Больше ста лет Богородица Матерь Божия, чистыми глазами на грешников смотрит. Ты не ко мне, к ней приходи, с ней поговори, подумай, может благодать снизойдет, с жизнью помиришься. А сейчас иди, иди с Богом, Сергей Иваныч, да матушке поклон передавай, давно я ее не видел в храме-то! – Мужчина, наконец, понял, что разговор исчерпан, в пояс поклонился отцу Афанасию и вышел.
      Батюшка перекрестил его вслед и с серым от усталости лицом, сутулясь и покашливая, развернулся обратно к своей келье.
Марина подошла.
      - Здравствуйте, отец Афанасий, я – Марина, по поводу Алеши приехала.
      - Здравствуйте, Мариночка, пойдемте. Поговорим. Устал я сегодня, - отец Афанасий привел ее в небольшую комнату, сел за стол, предложил стул напротив.
      - Здорово вы его отчитали, - смущенно улыбнулась она.
      - Не первый и не последний раз, - устало махнул он  рукой. – Сергей Иваныч к Богу идет, а поклоны рублю гнет.  Расскажите, что с мальчиком случилось? Необычный он...
     - Необычный. У Алеши с приемной родительницей конфликты были. Эмма Станиславовна, я думаю, искренне хотела воспитать его и сделать отличником, но они были очень разные. В последнее время она увлеклась оккультными науками, психотехниками и магией. Алеша подглядывал, как все любопытные дети, подражал ее мистическим манипуляциям. В момент острого конфликта что-то произошло, и она сгорела при весьма странных обстоятельствах. Это самое темное место в истории с Алешей. Пожара как такового не произошло, прогорело только место, где находилась женщина. Мальчик считает, что он сжег ее своим взглядом, хотя одновременно со страхом и испугом это отрицает. А мы не можем на сто процентов доказать обратное. Возможно, действительно произошел один из редких и очень непонятных случаев самовозгорания человека, которые наука пока не может объяснить. Мне поручили определить Алешу в детский дом, я его туда отвезла. Прожил он там чуть больше месяца. Ночью видел вещий сон, что в детдоме будет пожар, рассказал об этом. Ему не поверили.  Когда произошел пожар, воспитательница решила, что он назло всем сделал поджог. Теперь ему грозит колония для несовершеннолетних. Надо его выпутать из этой истории.
      - Вот как… - сочувственно покачал головой отец Афанасий.
      - Очень меня смущают сверхъестественные способности Алеши… Я уверена, они у него есть. Он события предсказывать может. Сама в этом убедилась, - смутилась Марина.
      -  Что бог дал, то дал, - тяжело вздохнул отец Афанасий. - Сиротская душа, когда в теле мается и страдает,  вопросы Богу напрямую шлет, и он ее, нагую, слышит и воздает  по невинности. Алеша хоть ребенок, но мир по-взрослому глубоко чувствует. Но ребенок он и есть ребенок, что ему дано, не сознает, себя всего еще не знает и не чувствует. Ведь детство с родителями как одеяло для души, а он гол как сокол, без одежды рос. Алеша – колодец глубокий. Беречь его надо, Мариночка, пока внутри вода чистая плещется и звезды видать. Ведь и глубокий колодец загадить можно, и родник затоптать. А что Богом дано, того не отнимешь, - отец Афанасий замолчал и задумался.
      Потом продолжил:
      - Многие вещи мы не воспринимаем не потому, что их нет, а потому что не видим за внешним благополучием собственной жизни. Мы искренне верим, что их нет, потому что они за пределами нашего бытия. Но в другой душе они наполнены значимостью и глубоким существованием. И там – в чужой душе открываются свои звезды и миры. Бывает, такие люди внешне растут уродливо, сучковато и коряво. Удаление от нормы всегда болезнь, но Бог дал им вещее страдание - то, что не дает другим. Душа, живущая в тоске по отнятому детству, испытывает  глубокие муки роста и острую боль выживания на грани бытия. Эта боль мудра, сквозь нее открываются в нашем мире слепые пятна, недоступные обыденному пониманию... 
       - Я всё понимаю, отец Афанасий! И мне больно за него! Может, потому, что он чем-то похож на меня в детстве… Я иногда думаю, многие дети приходят в этот мир наделенными необыкновенными способностями изменять мир к лучшему. Но мы, взрослые, инстинктивно боимся этой непохожести на нас. Для родителей, учителей и вообще для взрослых главное – чтобы ребенок приспособился к жизни, стал таким, как все. Для его же блага, ведь жизнь жестока! И всё из ряда вон выходящее проходит выбраковку… Главное, думаем мы, – вернуть джинна в бутылку. И возвращаем, превращая темную пустую бутылку в темницу его души…
      - Всё так, Мариночка! Хотя не всё так просто!.. Я, помню, исповедовал одну пожилую женщину, талантливую поэтессу с большим и трагическим даром любви. Таких сейчас мало. Она творила добро, ничего не требуя взамен, большой душевной доброты и красоты был человек. С редкой силой характера. Боль чужого страдания она воспринимала как свою. Искренне влюблялась в людей, стараясь каждому помочь, даже если он не был того достоин. Под знаком сострадания к ближнему прошла вся ее жизнь. Но свою судьбу она развалила. И умирала горько, в больших муках, на развалинах семьи. С мужем разошлась, один сын спился, другой ни то, ни сё… Почему? Ведь она была достойна лучшего? - искренне спросил я Господа в душе своей.
     И он мне ответил. Всю жизнь физические и душевные страдания, которые причинил ей в детстве отчим, не заживали в ее сердце. Они сделали ее большим и мудрым человеком, научили принимать удары судьбы, развили поэтический дар. Но она не смогла ни простить, ни отпустить эту детскую боль, чтобы освободиться. Воспоминания о ней она пронесла сквозь всю жизнь.
     Плохо, Мариночка, когда люди привыкают к страданию и не могут без него жить! Оно становится струной, на которой играет сердце, и определяет судьбу глубоко несчастную и трагическую, потому что человек инстинктивно ищет то, что причиняет ему боль. И только тогда ждет откровения от Господа и получает. Полюбить свои страдания нельзя, от них нужно освобождаться прощением и освобождать других. Прощение выше справедливости!
     Ты бы, Мариночка, приголубила Алешу. Он к тебе  тянется, и притулился бы. Жизнь она как повалуша. Как бы день не бегали, а к ночи и старости  все вповалушку спим. Тем дом родной и хорош, что рядом родные люди сопят под одеялами. Родных людей множить надо и беречь.
      - Спасибо, отец Афанасий, я сама много об этом думала!
      - И с Богом. Не одиночься, ты душой теплая. И тебе, и ребенку хорошо будет, если вместе будете, ведь ты к нему тянешься неспроста. Все по воле Божьей случается.
      - Чтобы усыновить Алешу, мне придется с работы уйти и возвратиться домой. В Междуречинске я живу на квартире. Это обстоятельство при усыновлении отрицательное. А дома мама одна. Она меня не поймет, запилит, представляю, как она воспримет все эти обстоятельства…
      - Не главное, Марина, это всё! Суета одна, хоть и обстоятельства. Бог даст, всё разрешится. Главное – Лешино страданье. Его утолить надо. Я помогу, чем могу, с матерью твоей поговорю, если надо, - он закашлялся. – Господь с тобой!
      - Спасибо, отец Афанасий. Я всё поняла. Берегите себя.
      - Приходи, Мариночка, к нам. С Алешей приходи. Бог даст, все хорошо будет.

(Продолжение глава 27)