Исповедь украинца, ставшего Цэевропейцем

– И для чого мы з тобой, два дурака, в цю Нимэччину прыпёрлись, Васыль, по выходным я глохну от йих тишины.
– Не-е-е, Мыкола, нихто нас тут на чужбине не поймёт. Ни-и-и-кахда! Кому мы, прыблудные кобели, нужны? Ни-ка-му!"
                /Из диалога бывших украинцев/.

                1

–– Как я рад Мыкола, шо ты вже дома! Этой ночью ты мне снился. Под утро решил пойти в больницу проведать. Взял в «Нэтто» две маленькие,  наклейки ободрал, бесшумные пластиковые стаканчики прихватил для конспирации. Припёрся в хирургию, а мне говорят: «Цу хаузе он». «Ага, – думаю, – выписался», и пулей –  к тебе на хату. Та ты не беспокойся, отдыхай, я сам обслужу. У меня ж всё в комплекте: апельсинчик, огурчик, помидорчик. Селёдочка тебе для аппетита. Давай, по капочке. За твоё здоровьице, Мыкола! Шоб ты больше не спотыкался, не падал, руки, ноги, рёбра не ломал!
–– Мне ж, Васыль, нельзя. Прынимаю антибиотики. Ну разве, шо по капочке.
–– Я вот сёдня в тры часа ночи проснулся. Думки, думки всякие пошли. И для чого мы з тобой, два дурака, в цю Нимэччину прыпёрлись? Задницы рвали, шоб сюда попасть: под евреев косили, фиктивные браки бэцалили (оплачивали). На халяву всё получили, брюхи набиваем, а для души – ни-и-ичего…

   Выйдешь в выходные во двор. Вокруг люди стоят, говорят, смеются. Ты их не знаешь и они тебя знать не хотят. Чистые немцы, в смысле, местные, в группах путешественников в коротких подштаниках с палками или на великах. Русские немцы в дорогие тачки, в кредит взятые, прыгают, спешат родню проведать. Короче,  не на твоей улице праздник. Остаются наши евреи. После обеда едут автобусом или трамваем в культурные центры от синагог. Чтоб себя показать, нафталин проветрить, а вечером опять по своим норам под телевизоры.

   Был я там позавчера в библиотеке, рисуют акварелью картинки. Всем за семьдесят. Художники, блин! Обложились красками,  как в  детсаду. Дом пионеров… Умные морды состроили, как в психушке, только что не в пижамах. Кружок для лиц страдающих забывчивостью. Сохраняют ясный ум, «бег от деменца» называется. Тренировки памяти. А шо им запоминать? Немецкий всё равно не идёт в голову, а то, шо раньше было, они и так помнят, не в силах забыть. Руководители не за спасибо там работают. Набирают списки баранов, закупают копеечные краски, кисточки, бумагу. А дома рассказывают об этих дурачках-художниках. Ха-ха-ха! Давай, за нас! Шоб йилось и пылось и ничого нэ забулось! Эх, хорошо пошла беленькая… Как к себе домой.
–– А куда ей деваться?

–– Не-е-е, Мыкола, нихто нас тут на чужбине не поймёт. Ни-и-икогда! Мы ж по натуре – эстремалы. У нас везде непредвиденные обстоятельства. За пять минут жизнь переворачивается кверху дном. Я вот, например, как жил там, так и здесь стараюсь жить по своей жизни. Люблю крутить биографию. Главное – работать! Организовать дело! Нет на свете профессии, какую б я не освоил. Я и менеджер, например, театр могу организовать. Элементарно! Всё в моих силах. Раз Львовский на один вечер снял за пийсят штук зелёными нужным людям. В прогаре не остался.
–– Васыль, ты шо взбрендил? Какой тебе здесь театр? Какой менеджер?
–– Поверь, Мыкола, я усэ можу! У меня было всё в доме: и холодное и горячее. Вси-и-гда! Люблю «маны полные карманы». Это жизнь моя! Сидеть в окно выглядать, когда ж стемнеет, это не моё. Я купи-продай. Мозги запудрить могу любому. Элементарно! Хочешь покажу тебе пятёрку, а дашь мне сдачу с сотни? Не? Особенно цыган любил надурыть. Раз золото у них брал, так цыганка потом голову разбила об мои колени. Кричала мужу: «Коля, он же ж аферист! Держи его!» Правда, в Стамбуле турки тоже меня кинули на пять штук зеленью.

                2

   Но страсть моя, Мыкола, антиквариат. Сам знаешь, у меня в хате  негде прытулытыся. Скупаю старьё по объявлениям, считай, за так. Тут его хоть лопатой загребай. Германия ж, как и вся дряхлая Европа – Дом престарелых. Вымирает ускоренными темпами, а их пожитки – на улицу. Кто успеет подобрать, несёт это добро на блошиный базар. У меня чётко бъют по времени все старинные часики. Я с ними разговариваю, потому, шо не с кем. Пыль не сдуваю, а аккуратно – щёточкой с колоколов, биноклей, ступок, заржавевших утюгов, весов тарелочных. Порцелановые блюда, уточки, слоники, лошадки, лебедята – всё моё! С детства начал, с шести лет коллекционирую. Сначала картинки от конвертов, марки, потом ключи, замки с кладбищенских оград.
–– Чем их открывал?
–– Та считай, шо пальцем. А ключи у меня на шо? Повешу, бывало, гирлянду замков на шею и иду с кладбища счастливый. Короче, всё я успевал элементарно в той жизни… Крутился, как заводной. А тут с этими чукчами сонными я не вписываюсь…
–– Какими чукчами?
–– Та это я, Мыколка, немцев так величаю. Не соображенье, а позднее зажигание. Бывает, шо, вообще, не врубаются в тему. Тут недавно меня земляк, профессор истории, с Киева рассмешил.
–– Здоровый, толстый?
–– Не-е-е, ты его не знаешь.
–– Как мы, еврей по паспорту?
–– Не-е-е, не подделанный, настоящий! Он по нашим культурным центрам не шляется. Тоже с кладбища, но другой. Не гартнэр (садовник), не копатель могил. Ему крупно повезло, на интеллигентной работе. Знает иврит, идиш, русский, немецкий, буквы подрисовывает на старых еврейских памятниках. Так шо я хочу рассказать… Слухай. Он мне цитату Антон-Палыча Чехова показал: «Из ста немцев один гений и 99 идиотов». Ага… я тоже кишки порвал от смеха. Наливай по полной, дорогой мой белобрысенький «еврей» в бескозырочке и полосатом тельнике. Выпьем за великого классика!
–– Разве шо капочку за классика… Царство ему небесное!

–– Недавно выступал у нас в Дюссельдорфе Познер. Приезжал к родной доце и заодно свою квартиру в Берлине проветрил. Синагога мне по культпрограмме билет всучила. Он тоже здесь ни разу не видел, чтоб кто-нибудь спешил. Стоят тупари ночью на пустой дороге и ждут зелёный светофор. Он охолоУмел от йихней медлительности. На эскалаторах местные боятся шелохнуться. Не то, чтобы пройтись или, как мы, пробежаться. Упаси Бог! Инструкция запрещает. Я вчера взял разгон, взлетел вверх по лестнице- чудеснице. Чувствую: на поезд S-1 успеваю. Слышу, двери уже свистят, секунда и закроются. А тут, как назло, парочка-одуванчики. Вцепились друг в друга, тают от любви уже лет 60. Да ё-моё! Чуть с ног их не сбил, но успел. Дверь для них же придерживаю, они вошли и вместо спасибо – убийственные взгляды в мою сторону. Ах, вы ж недотёпы недоделанные! Гордятся своим порядком и могильной тишиной. Та можэ, я Мыколка, и выпываты начАв от трезвости этой жизни.
–– По выходным я глохну от йих тишины.
–– А шо по будням лучше? Шаг влево, шаг вправо – расстрел! Ветка на мою антенну в окно лезет –  спилить нельзя без документа. Грозит штраф, а если не заплатишь – тюрьма. Воздух нельзя спортить без печати… Ни посмеяться, ни поплакать. На днях рождения, как на похоронах. Скупаться на рассвете в Рейне не дают. Дома я круглый год в Днипре купался. Даже в проруби. Элементарно! А про рыбалку здесь, вообще, забудь. Нам с тобой не по карману.

   Для разнообразия жизни, прынял решительные меры. Поздно вечером пошёл я к мебельному «Икеа». Спёр там здоровую, ты целиком в ней поместишься, железную коляску. Теперь по выходным с утра пораньше гремлю по брусчатке на базар. Соседи возбухают; спать я им мешаю. «Та отоспитеся на том свете, мать вашу…, – отвечаю всем подряд. Слава Богу, не понимают, а то б давно оформили за оскорбление их личностей. Правду сказать, торговля здесь не та, не того калибра. Шо на антике, шо на блошинке. Никакого шпаса (удовольствия)… Сам понимаешь, Мыкола, шоб мозги запудрить, нужно ж шпрэхать. А неохота голову ломать.

   Недавно был на проводах; сосед Колян назад в Сибирь собрался. Отметили само собой. Но не так, как надо. Опять же ж ни поговорить на всю громкость, ни заспивать. Включишь музыку, сквозняк хлопнет дверью, на сковороде сало подгорит – через пять минут: «Здрасьте, я ваша тётя». - На пороге полицаи и пожарники. Опять за мной. Опять виноват. Местные немцы соседи, все, как один профессионалы-стукачи.

     Только африканцам и арабам здесь раздолье. Слышал, по радио? Каждые две минуты в Дюссельдорфе взлом квартиры или дома. Я пришёл с фломаркта, вставляю ключ; не проворачивается. Потом кое-как справился с замком, открываю холодильник, а там: гуляй, Вася… Смотрю с балкона, (напротив  лагерь беженцев) сидят за раскладным столом и лопают мои продукты двухметровые, кучерявые лоботрясы. Та щще й зубы свои белей, чем унитаз, мне скалят...
–– Я не понял, Василь, твой сосед на полном серьёзе решил отчалить в Омск? Почему?
–– Отвечаю: всё по этому. Ремонтировал он своего «Опелька» во дворе. Пролил на асфальт тосол. Не успел тряпкой вытереть, как приехала служба дорожных работ и свидетели-полицаи. Шесть амбалов, разодетых в лимонные формы, аж глаза режет, вырубили кусок асфальта элементарно! Накатали новый, а ему накатали счёт. Таких денег он сроду в руках не держал. Перелякался! С тех пор, бедный, заикаться начал, и решил тикать домой пока не поздно. Хорошо, что родная тётя, сильно верующая, заплатила штраф из своих гробовых. А то б его не выпустили. На прощанье сказал: «Поеду туда, где пахари живут». Газопровод «Сила Сибири» хочет строить. Обнялись мы по братски, слезу уронили. Даже завидно стало; решительный мужик! Хотя по предкам – немец.
 
   Оно понятно, Мыколка, шо нихто нас тут не держит, но стало боязно на Украину вертаться. Прошьют от нечего делать с автомата головорезы-недоноски с фашистскими свастиками, как предателя Родины. Теперь мы с тобой в мышеловке – и ни туды и ни сюды… Эх, где ж ты жизнь моя весёлая? Когда, бывало, под настроение горы свернёшь. На раз – задумал, на два – сделал! Всё было элементарно!

                3
 
–– Я тебе столько из своей жизни могу порассказать, в четыре тома не вместится. Лев Толстой бы заслушался… Я не хвалюсь, это всё со мной было. Я всё могу! Я и адвокат неплохой, и спортсмен, я и ворованное серебро спрятал под куполом люстры в техникуме советской торговли. Чего ржёшь? Элементарно! Тем более, у нас там в городе, в Кыйиви, та-а-акие люди есть! С ними я уже культурнее разговариваю, без матов и  нецензурных намёков.

   Раз в лифте гостиницы сам генерал милиции Осипов Пэтро Грыгоровыч в кителе синем, спрашивает меня:
–– У Вас такое знакомое лицо, я Вас где-то видел?
–– В ЦСКА. В запасном составе, – отвечаю не моргнув глазом, без запинки!

   Сняли мы с ним шикарный номер один на двоих. Шоб дешевле и не скучно было. Пошли вместе в бар. Выпили горилки по пийсят грамм. Тут его люди подошли. Я мозги свои не хотел сильно парить, пошёл спать. А я, если засну, то пушками меня не разбудишь. Под утро слышу: дверь с петель снимают. Генерал удивляется: « Во спит! Во спит! Видать, человек крепкий. Сказано – спортсмен!». Потом в обед на «ЗИЛах» и «Чайках» разъехались.

   Да, дружок Мыколка, ей Богу, нэ брэшу. Там всё у меня получалось элементарно! Там жи-и-знь была другая. Там я зажигался! В компании – самый заводной. А если трошки лишнего с друзьями выпью, тогда я всё могу! Шо там министры, главврачи, прокуроры? Да я таки-и-их женщин охмурял! Фотомодели! Мировые стандарты! Элементарно! А шо тут хорошего? Кому мы, прыблудные кобели, нужны? Никто нас не ждёт и не поймёт. Как же ж надоело одному в чужой стране… Вдвоём, с женским полом, ну совсем другое дело; взять, хотя бы, картошки сковороду на сале поджарить и вдвоём з бабой зъйисты.

Фото автора.