Проклятие сихиртей

      2. ТРАКТАТ КУДЕСНИКА

                1.

Поведав читателю историю «Бесогона» и его автора, я опустил целый ряд важных моментов, принеся их в жертву основной сюжетной линии. Между тем история других списков «Бесогона Поморского», вышедших из-под пера Евстратия Лодемского (он же Парфений Бежецкий), весьма любопытна. Доселе неизвестно, сколько именно экземпляров трактата, писаных самим Евстратием, имело хождение по России и за ее пределами. О книге, добытой и уничтоженной затем незадачливым искателем старообрядческих реликвий Дмитрием Вагановым, мы уже повествовали. Копия, хранившаяся в частном собрании сибирского купца Кольцова, достигла Америки. О том, как она угодила туда, наш следующий рассказ.

Виталий Алексеевич Чердынцев был фигурой, приметной в кругах тобольской интеллигенции. Известно было, что он вел переписку с самим «патриархом» областнического движения Григорием Потаниным и многими его соратниками. В юные годы, говорят, был лично знаком с Николаем Ядринцевым, закончившим дни свои в Барнауле. Там же, спустя ряд лет после смерти сибирского патриота, его молодой последователь близко познакомился с купцом-старовером Нафанаилом Кольцовым.

Вообще отношения Чердынцева с торговым сословием складывались неважно. Дело в том, что молодой областник часто выступал в прессе против спаивания тундровых инородцев местными коммерсантами. Против Чердынцева возбуждались дела о клевете, газеты, в которых он выступал с разоблачениями, штрафовались и даже закрывались властями, однако молодой патриот Сибири был непреклонен. Тогда водочные торговцы и скупщики за бесценок пушнины объявили ему настоящую войну. Дважды на темной улице тобольской окраины его подстерегала и жестоко колотила местная шантрапа, приговаривая: «Сам знаешь, за что». Однажды ночью под дверь его жилища подложили просмоленную паклю и подожгли. Огонь проник в сени, пожар чудом удалось загасить.

Венцом злоключений Виталия стало покушение на его жизнь. Бывший каторжник стрелял с чердака соседнего дома. Виталий остался жив, но левая рука была серьезно повреждена и с тех пор не действовала. И в те времена для устранения неугодных прибегали к услугам киллеров. Правда, в отличие от наших дней, злодея поймали сразу по совершении преступления. Его признали невменяемым и отправили в больницу для душевнобольных.

А Виталий Чердынцев вынужден был покинуть родной город, и несколько лет провел в Барнауле, где еще юношей общался с самим Ядринцевым. Здесь он познакомился с совсем другим торговым людом. Купцы-старообрядцы поначалу недоверчиво восприняли его, но вскоре он стал частым гостем в доме Нафанаила Кольцова, державшего магазин готового платья, скобяные лавки и еще целый ряд торговых заведений. У него Виталий пристрастился к чтению старопечатных книг, которые имелись у купца в великом множестве. Однажды на глаза ему почти случайно попался «Бесогон Поморский». Купец наотрез отказался расстаться с раритетом, однако позволил молодому другу сделать из книги кое-какие выписки. Здесь же, в Барнауле, в 1906 году 33-летний Виталий Чердынцев сколотил из учащейся молодежи и политссыльных кружок, занимавшийся распространением прокламаций среди барнаульских обывателей. Листовки подписывались двумя буквами «СС». Разумеется, никакого отношения к национал-социализму (дело-то было в России в 1906 году!) аббревиатура не имела. «Свободная Сибирь» - так расшифровывалось название кружка. Проштудировавший конституции Северо-Американских Штатов и Швейцарской Конфедерации областник возмечтал о преобразовании России революционным путем в свободную федерацию. Спонсором федералистов был все тот же купец Кольцов. Однажды распространявшего прокламации учащегося-реалиста полиция поймала за руку. Под угрозой быть сосланным «на верную погибель, в тундру, куда Макар телят не гонял – там только олени бродят» он выдал Чердынцева и еще десяток его единомышленников. На допросе следователь хихикал:

- Значится, хотите-с Сибирь япошкам под протекторат отдать? Недурно, молодой человек.

Война с Японией год как закончилась, и в молодых областниках жандармам мерещились японские шпионы.

- При чем тут Япония? – негодовал Чердынцев. – По мне так петербургская бюрократия и ее местные сатрапы для народа будут похуже самураев.

- Э, да что с вами спорить! - устало махнул рукой следователь. – В Вологодскую губернию этапом прогуляться не изволите ли? Отдохнете пару годочков от революционных  трудов.

Два года провел Чердынцев в уездном городке Вельске. Времени он даром не терял, посещал старообрядческие селения и скиты, узнал массу интересных вещей.

Однажды прослышал о том, что некогда в Лодемском скиту (это севернее, в Архангельской губернии) каялся в грехах сбежавший из монастырского заточения бывший аристократ, при перекрещении в старую веру нареченный Евстратием. И будто бы всю оставшуюся жизнь писал сей муж некую таинственную книгу, которая затем пропала. Якобы хранится она и поныне в том самом скиту, надежно скрытая от глаз мирских. Сразу после отбытия срока ссылки направился Виталий не в Тобольск и не  в Барнаул, а в Лодемский скит. Там «политика» приняли недоверчиво: «Ни о какой книге знать не знаем и ведать не ведаем. С никониянцами дел иметь не желаем. Уходи прочь!»

По возвращении Чердынцева в Барнаул купец Кольцов отказал ему от дома. По мнению одних, уездный бизнесмен не желал более иметь дел с «политическими». По другой версии, незадолго до ареста Виталий будто бы согрешил с его дочкой Прасковьей, которую папенька, прознавший о том, немедля отправил в женский скит на реке Бие – отмаливать грех прелюбодеяния. А иные утверждали, что какие-то темные личности стали упорно интересоваться книгой, предлагали за нее золото, украденное на приисках. О «Бесогоне» им якобы разболтал в пересыльной тюрьме молодой друг купца.       
 
Чердынцев вернулся в Тобольск, где вчерашние недруги потешались над незадачливым возмутителем спокойствия, мечтавшим из Сибири сделать американские Штаты и пытавшимся будто бы похитить у знакомого купца старинную книгу, а похитившим в итоге честь его дочери. Виталий переехал в Тюмень, где застала его революция. После прихода большевиков он, было, «взялся за старое» - стал распространять прокламации, обличавшие «московскую диктатуру» и ее комиссаров, «которые много страшнее былых царских сатрапов». Был издан приказ об аресте областника. Он скрывался в таежном скиту, а по приходе белых перебрался в Тобольск. Оказалось, что прежних гонителей расстреляли большевики, и теперь едва ли кто мог подослать наемного убивца: белая власть относилась к нему снисходительно, иные из его товарищей были в фаворе у самого Колчака. Чердынцев вел переписку со старым знакомым Адриановым,  повествуя, между прочим, о своем знакомстве с  «Бесогоном Поморским». О дальнейшей судьбе Виталия мы вкратце поведали читателям.  Глеб Бокий ничего не смог выведать о местонахождении страшной книги. Чекистская пуля оборвала жизненный путь Чердынцева. Его архив был изъят людьми Бокия и пропал в тридцатых.

           2.

К предпринимателю Нафанаилу Кольцову в 1919 году наведались экспроприаторы-анархисты. Купца и его старшего сына порешили тут же, в гостиной. Забрали все ценное.

Вместе с золотом и камушками прихватили и старинные книги. Хотели при случае продать какому-нибудь знатоку-коллекционеру, собиравшемуся эмигрировать не с пустыми руками. Но сбыть фолиант им не удалось: однажды отряд «Вольной Бийской коммуны памяти товарища Бакунина» попал в устроенную белыми засаду. «Главарей шайки анархистов как прямых союзников и пособников большевиков – расстрелять!» - распорядился человек в пенсне и с черной эспаньолкой. Его самого легко было принять за красного комиссара, если бы он не был облачен в форму белогвардейского поручика.

Анархистов отвели в туманный распадок, где вскоре прострекотал пулемет. Белым досталось в качестве трофеев награбленное «р-революционерами» золотишко и старая книга, которую немедленно положил в походную сумку поручик.

Яков Леверович был сыном золотых и серебряных дел мастера Исаака Леверовича, бердичевского мещанина, обосновавшегося в Сибири. Большевики отправили его отца в расход как «заложника из числа представителей имущего класса в качестве меры революционного возмездия за расстрел колчаковцами двух наших товарищей-пропагандистов». На самом деле, старого Исаака убили без суда не за «буржуйское» происхождение, а за то, что не желал сказать чекистам, где спрятал драгоценности. Сын люто возненавидел «власть трудящихся» и подался к белым, не смущаясь тем фактом, что среди них попадается немало антисемитов. Скоро Яша дослужился до поручика. Взятых в плен комиссаров он, бывало, расстреливал самолично. В сумке Яков носил добро, чудом спасенное из разоренного большевиками отцовского дома: золотые часы с цепочкой, браслеты папиной работы, николаевские червонцы да еще пару редчайших изданий «Талмуда», аккуратно завернутых в коммунистическую газету, изъятую при обыске у какого-то партизана. Любовь к старинным книгам он унаследовал от расстрелянного отца.

Неслучайно и  толстенный «Бесогон» сразу же перекочевал в походную «сокровищницу».

Вихри Гражданской войны занесли Яшу в Ургу. Здесь он на беду свою предстал пред очи грозного генерала Унгерна фон Штернберга. «Почему этот жид щеголяет в форме русского офицера?» - взвизгнул некоронованный властитель Монголии. Неминуемая смерть грозила Яше. Поговаривали, что барон Унгерн не всегда приказывает расстреливать или вешать. Иногда его монгольские подручные привязывают жертву за ноги к двум скакунам и… И тут Яков, уже мысленно попрощавшийся с жизнью, достал из заветной сумки золотые украшения и толстую книгу. «Это что? - барон ткнул пальцем в старинное сочинение. – Хочешь перед смертью подарить мне иудейский «Талмуд»?»

Окружавшие генерала русские и монголы дружно заржали. «Это старообрядческое сочинение, - отвечал Яша дрожащим голосом, -  в Сибири я показывал его кержакам. Эта вещь уникальна и бесценна». «Ее цена – твоя жизнь, - произнес после недолгого молчания барон, - если жид спас православное сочинение от большевистских варваров-безбожников, он больше не жид, а мой соратник. Дай сюда книгу». Яков Леверович был с почестями принят в шатре Унгерна. Генерал призвал семейского старовера Ипатия:

- Почитаешь мне на досуге книгу. Надоели эти сутры – русской святости хочу!

Хорунжий Забайкальского казачьего войска старовер Ипатий по вечерам читал барону выбранные тем места из книги:  генерал с трудом разбирал допетровскую грамоту. Однажды бывалый казак побледнел: «Господин генерал! Этого я прочесть не могу, хоть вешайте меня! Тут сатанинское заклятие. Можно ненароком беса вызвать себе на беду».

- Пошел прочь! – гаркнул Унгерн. Позвал ординарца: - Немедленно доставь ко мне Оссендовского. Скажи, что хочу прояснить для себя темные места в одной старой книге.

Описатель унгерновских походов Фердинанд Оссендовский не без трепета прочел текст.

… В ненастную ночь, когда ветер воет в степи как тыща гобийских волков, в небольшое урочище на берегу Керулена приехал генерал Унгерн под охраной полсотни всадников. С ним были Фердинанд Оссендовский, обер-палач полковник Сипайлов и знатные монголы. Под старой лиственницей уже стоял человек, приговоренный к смерти. Это был простой русский парень, лет 25 от роду, усатый и белобрысый. Его заподозрили в связях с большевистской агентурой и должны были казнить по одному лишь подозрению.

К лиственнице монгольские всадники подогнали двух связанных ремнями китайцев. К ним подошел человек в расшитом золотом черном халате, с двумя ожерельями из золотых черепов. Говорили, что это лама из какой-то загадочной секты, которого сторонились правоверные буддисты, а православные воины Унгерна вполголоса звали «чертов слуга».

Сперва в унисон степному вихрю завыл страшный лама. Когда он закончил, Унгерн спешился, извлек из ножен кинжал. Оссендовский достал из мешка массивную книгу, открыл заложенное пером ворона место и стал читать. Монголы подтолкнули китайцев к дереву. В зарослях колючего кустарника заклубился серый дым. Через какое-то время темное облачко превратилось в бородатое и косматое человеческое лицо. Злобная гримаса перекосила его: «Уберите чужого! Он не нужен! Не нужен!!» - зазвучало в головах собравшихся. Пронзительные глаза уставились на бормотавшего что-то ламу. Монголы возроптали: «Без ламы нельзя! Совсем нельзя…» Унгерн подошел к мрачному жрецу:

- Спасибо тебе, мудрый хранитель древнего знания. А теперь я попрошу тебя: покинь нас.

Недовольные монголы подсадили жреца на коня. Обернувшись к Унгерну, он зло прошипел: «Знай, кому служишь, белый батыр. Не быть тебе нашим Бурханом. Не тот путь избрал. Продадут тебя и погубят!» - с этими словами разгневанный лама ускакал.

Неколебимое ветром лицо, казалось, хищно улыбнулось. «Не живут два медведя в одной берлоге», - еле слышно сказал Унгерн Оссендовскому и крикнул палачам: - Приступайте!

… Перед своим последним походом Унгерн вернул книгу  Якову: «Может быть, я не вернусь из похода живым. Сбереги ее. Здесь сокрыта страшная тайна». О том, как генерал был предан, схвачен большевиками и казнен, описано во многих сочинениях. А вот судьба владельца книги Якова Леверовича сокрыта туманом. Он бежал из красной Монголии в Манчжурию, где прожил в Харбине до апреля 1939 года, когда молодчики лидера «русских фашистов» Родзаевского, грабившие богатых евреев, проникли в его квартиру, убили хозяина, похитили золото, к которому не прикоснулся Унгерн, и некую старую книгу. А десятью годами раньше, в дни конфликта на КВЖД, к Леверовичу наведывались агенты Глеба Бокия.  Якова не было дома. Они перерыли в квартире все, но, видно, что-то их спугнуло. Чекисты ушли ни с чем. Но и «русские фашисты» владели книгой недолго. В 1940 году полиция Манчжоу-Го арестовала эмигранта  Петра Ефимова, промышлявшего в Харбине рэкетом и грабежами. У него нашли редкие книги…   
              3.

Здесь нить повествования придется временно оборвать, и перенестись в 1945 год.

Полковник императорской армии Ямасита был ценителем заморских древностей. Он таскал с собой священные тексты тибетской религии бон-по, испещренные старинными иероглифами листы, якобы представлявшие собой копии неизвестных поучений Лао Цзы, какие-то рукописи, вывезенные из Индокитая. Была в этом собрании и русская книга, проданная ему в Хэйхэ одним маньчжурским чиновником. Все это добро Ямасита притащил с собой на Окинаву, которую храбрые самураи обороняли от наседающих янки.

Когда дом,  котором находился Ямасита, окружили американские солдаты, он отказался сдаваться в плен, а поступил, как подобает потомку гордых самураев. Достал из ножен меч, прочел, обратившись лицом к солнцу, последнюю танку (он любил слагать стихи)…

Капитан Крис Джефрис обнаружил уже бездыханное тело в луже крови посреди  полуразрушенного дома. Какой-то мешок в углу привлек его внимание. Он развязал ремешок. «Ого! Да здесь кладези восточной мудрости! А одна книга, кажется, русская». До войны он учился в университете и понимал ценность находки. Однако подарить или продать ее какому-нибудь музею восточных древностей отнюдь не собирался. Долгие годы все это богатство хранилось на его вилле близ Сакраменто. Дом и все, что хранилось в нем, унаследовал внук героя Второй Мировой Джеральд Джефрис. Наше повествование завершилось в тот момент, когда калифорнийские копы штурмовали особняк, где обосновалась секта человекоубийц. Произошло это, по странному стечению обстоятельств, в тот же день – за вычетом разницы в часовых поясах, - когда двое лодемских забулдыг и расхитителей металла наши в избушке тело Дмитрия Ваганова.       

Осталось прояснить судьбу других копий роковой книги. Глеб Бокий, несомненно, владел, по крайней мере, одной из них. Соратник Бокия под пытками признался ежовцам, что незадолго до своего ареста он и еще двое сотрудников НКВД захоронили в небольшом лесном озере под Москвой какой-то ящик. «Сохраните бесценное», - запомнил он наказ своего шефа. Арестованный офицер НКВД полагал, что речь идет о папках с документами, компрометирующими лиц из кремлевского руководства. От него требовали координаты озера, угрожая в противном случае не только расстрелять его, но и превратить в лагерную пыль ближайших родственников. Однако от страха, бессонных ночей и побоев память явно изменила арестанту. Три дня «черные воронки» НКВД колесили по Подмосковью. В конце концов, подручного Бокия избили до полусмерти, а через два дня, едва живого, притащили на заседание «тройки», приговорили и расстреляли. Из двух других участников затопления книг, один застрелился в момент, когда в дверь его квартиры позвонили. Он принял почтальона за сотрудников госбезопасности, пришедших арестовывать (арестовать же его должны были только на следующий день). Другой и вовсе как в воду канул вслед за канувшей в озерные воды черной книгой.

Возможно, за прошедшие столетия с этих двух сотворенных рукою Евстратия копий были сделаны дополнительные списки. Наверняка с вольными или невольными искажениями, отсебятиной… Может быть, к числу таких списков относился и тот, что сгорел в 1910 году на квартире московского теософа Михаила Немирова? Вся его библиотека выгорела дотла; среди рухнувших стеллажей был найден труп хозяина квартиры. Пожарные и полиция предположили, что причиной возгорания могла стать упавшая на ковер свеча.

Странным во всей этой истории показалось то, что обугленный труп мистика был облачен в выгоревшие пальто и шарф, ноги обуты в ботинки. Несчастный лежал на широкой кровати. Видимо, он задохнулся в дыму. Газеты освещали это событие в хронике несчастных случаев. Но куда больше писалось в те дни о случившемся  в ночь пожара, в трех кварталах от места трагедии жутком убийстве. Разбитная девица Танька Конопатая была найдена в глухом дворике, в яме среди нечистот. Неизвестный убийца разбил ей голову, вскрыл грудную клетку и, вдобавок, устроил жертве настоящее харакири.

… А что же портрет неизвестного работы Парфения Бежецкого? Достоверно известно, что один из представителей этой дворянской династии покинул Россию сразу после революции, увозя собою все, что смог захватить из родового гнезда. Часть вывезенного нуждающийся в деньгах Афанасий Бежецкий распродал во Франции, ставшей для него, как и десятков тысяч русских, второй родиной. Лишь несколько старинных портретов хранил в своей скромной парижской квартирке.  Об Афанасии следует сказать особо. Он стал одним из родоначальников движения Сопротивления еще до того, как это русское слово превратилось во французское «резистанс». Первые вылазки группы Бежецкого относились к лету 1941 года.  Родовитый аристократ решил: честные русские патриоты сначала должны уничтожать «коричневых», а уж потом разобраться с «красными». Его соратники  распечатывали сводки Совинформбюро и расклеивали листовки сперва в Париже, а потом, когда это стало небезопасно, перебрались в провинцию. Скоро вошли в контакт с французскими единомышленниками. К тому времени Афанасий поселился в Пикардии, на квартире одного из своих старых друзей. Среди перевезенных им на новое место жительства вещей был портрет старика с пугающе-зловещим выражением лица.

Товарищи не любили эту картину, а один как-то обмолвился, что столь страшное лицо однажды принесет им несчастье. За месяц до высадки союзников их группу арестовали по доносу провокатора. Афанасия отделили от его товарищей и отвезли в старый замок, где обосновалось гестапо. Когда в его камеру вошли двое немецких офицеров, он полагал, что это обычные нацистские костоломы. Однако они оказались на редкость вежливыми, неплохо владели русским языком.

- Герр Бешшецки, - с трудом выговаривая фамилию, произнес один из них, – мы с вами культурные люди. Давайте поговорим о книгах. Точнее сказать, об одной книге.

Двое сотрудников «Аненербе», откомандированных лично Вольфрамом Зиверсом, битый час допытывались у Афанасия о некоем «Поморен Бесогоне». Но Афанасий ничего не знал о местонахождении какой-то колдовской книжонки, о которой в юности говорил его отец. Будто бы один из представителей их рода был кудесником, чернокнижником, сбежал к староверам и там сочинил трактат… Сказки все это! Хотя, если бы он и знал что-то об этой книге, ничего не сказал бы гнусным нацистам. Он вообще ничего им не скажет! Посланцы Зиверса ушли, несолоно хлебавши. За дело взялись простые костоломы из гестапо. Афанасий молчал. В 1944-м он погиб в Дахау. Зиверсу в дар доставили портрет какого-то старика. Произведение искусства оценили антропологи из «Аненербе»: «Портрет человека, сочетающего в лице черты альпийской и уральской рас, с небольшой примесью нордической крови». Зиверса потом казнили как нацистского преступника.

…Весной 1945-го американский капеллан Ричард Джонсон вывез из Германии странный портрет. Если б знал преподобный, что его внучка выйдет замуж за сектанта-сатаниста!          

В 200…году искатель древностей Андрей Печников снарядил экспедицию к одному из озер Нарофоминского района, где в тридцатые годы НКВД предположительно захоронило ящик с книгами. Спонсором экспедиции стали француз Клод Анри Бежьески и депутат Госдумы Сергей Кольцов.