Стихотворное уродство

Иногда случается такая грусть, что вы на секунду жалеете, что не можете писать стихи. Мелодично и кратко воспевать страдания, укладывать их по формам и полочкам, бережно гладить и отсекать чрезмерные. Выстраивать из них гимны или дифирамбы тоске и огорчениям, непростой жизни или обычной ностальгии, указывая формой стихосложения на ее ласковый, золотистый оттенок. Вам становится еще печальнее оттого, что эта самая печаль не может быть увековечена в лире, что, возможно, из-за вашей бесталанности в пучине обыденности гибнут талантливые мысли. Вы восклицаете, раз за разом перечитывая стихи вашего любимого автора: «Ах, ну разве я страдаю менее поэтично?!».

И вот, осознавая, что вы больше не в силах терпеть свое стихотворное уродство, это поэтическое несовершенство (будем доброжелательны к хрупким натурам), вы решаете низвергнуть слова в нелепую, словно стена посреди пустыни, отчего-то поросшая сочным зеленым плющом, ломкую прозу. В эти убогие предложеньица без ритма и слога. Кошмар!

Вы пишете.

Слова, слова, сложные мысли и обороты, абзацы и страницы, целые сборники, хотя, кто бы мог подумать, ваши мысли, однажды не обретшие хорея были до безобразия просты:
«Мне плохо. Плохо мне. Плохо и грустно, а еще хочется сладкого и кататься на самокате».

В прозе, этом литературном аппендиксе, этом големе или гомункуле уже названной выше богини, ваши ясные, простые, а потому и близкие каждому потенциальному читателю мысли почему-то обретают совершенно иной оттенок. Не имея сил бросить, словно хороший игрок в покер своему сопернику карты на стол, в лицо читателю заключенную в чередующихся окончаниях истину, вы понемногу, словно кормящая мамаша, с ложечки (причем в час по чайной) подсовываете ему жеваные, несуразные, кривоватые идеи. Преабула, фабула, за маму и папу, ну-ка не плюйся, эпилог. И вы, и читатель чувствуете себя обманутыми. Вы – потому что за время написания даже единственной страницы, русло ваших мыслей успело перетечь в совершенно иные берега, а может и вовсе иссохло, потому что вы не овладели последовательностью и краткостью, потому что вы неправильно расставляете запятые, ну, и, в конце концов, возможно просто потому, что вы неудачник. Читатель – потому что ему скормили совершенно неаппетитные и ничем не приукрашенные мемуары о чужих ошибках. Что же, у него, думаете, своих что ли нет? На бытовуху мы и дома посмотрим!

На том вы оба и останавливаетесь. Автор жжет рукописи, читает Есенина и кусает по ночам подушку, когда в то же время за бока и прочие причинные места его, в свою очередь, кусают толковые мысли, а читатель завтракает хлопьями, смотрит телевизор и подпирает комод «Тихим Доном».
 
И все же… И все же иногда вы изредка что-то пишете. Коротенькое, конечно, не больше странички, чтобы не нагружать. Исключительно простенько, без реверансов. Иногда публикуете. Никогда не перечитываете. Радуетесь, когда кто-то дает оценки, но пытаетесь забыть о том, что перед оценкой он ваше творчество еще и изучал. В общем, на корочку хлеба себе зарабатываете.

И все же… И все же иногда вы читаете. Недолго, где-нибудь в метро или в автобусе, не дай Бог дома, что же у вас, дел что ли нет? Конечно, не Ницше, но тем не менее, буквы не забудете. Предпочитаете ироничное и правдивое, но не сильно, в первом случае несложно и запутаться, а во втором тем паче. В общем, потихоньку прогрессируете.

А где-то далеко-далеко идут богемные поэтические вечера. Жаль, на них только поэты и собираются.