Глава-предисловие. Цирк живых фриков

-Подходите, не стесняйтесь! Мадам и мсье, дамы и господа, гости всех возрастов! Откройте для себя удивительный мир самых уродливых людей нашей планеты!
Это был самый обычный день в самом обычном городе, где остановился один из самых обычных цирков.
Нет, постойте. Один из самых необычных, ведь в него нельзя было прийти простому атлету или красавице со способностью жонглировать, сидя верхом на лошади. Этот цирк был нечто большим, нечто востребованным и ужасным.
В народе его называли просто, понятно, своим языком.
«Цирк уродов».
Импресарио стоял на помосте у кассы и громко рассказывал подошедшим любопытным, почему же им так жизненно необходимо пройти под огромный ярко-красный шатёр и полюбоваться на выставленные там «экспонаты».
-Вы узрите, — кричит он, обращаясь к толпе, а в частности и к каждому по отдельности, и Вам тоже, да, — небывалую мощь самой огромной женщины в мире! Лицезреете бородатую леди и человека-скелета! Мужчина-краб поборется с вами на клешнях, а длинноволосая девочка сможет поднять атлета на прядях! Не пропустите наше следующее шоу, дамы и господа!
Он надрывает глотку уже добрую четверть часа, зрители потихоньку подходят всё ближе и ближе, а потом наконец очередь начинает просачиваться под купол. И мы вместе с ними, чтобы посмотреть на «чудеса света».

По коридору следуем за толпой, чтобы остановиться у первого стекла, за которым стоит девушка… Две девушки?
-Близнецы Джилл и Джун, которых нельзя разлучить, ведь для этого понадобится пила хирурга! — Шутит импресарио.
Зрители громко смеются, кто-то хрипло, кто-то визгливо, кто-то просто ухмыляется.
Девушки за стеклом делают реверанс, и можно заметить, что их плечи и тела срослись вместе, на них надето одно большое платье, головы периодически поворачиваются друг к другу и губы расплываются в некрасивых наигранных улыбках.
Посетители охают и ахают, они в полнейшем восторге. Импресарио, потягивая длинный закрученный ус и периодически поглаживая напомаженные чёрно-смоляные волосы, обворожительно улыбается и жестом просит идти за ним.
У следующего стекла толпа наблюдателей видит невероятно худого и хрупкого мужчину, сидящего на полу. Кости выпирают из его груди, грозясь разорвать напрочь ткани грудной клетки и вырваться наружу, на всеобщее обозрение. Его ноги можно было сравнить с лапками кузнечика, тонкие и длинные, да и руки не уступали в худобе. Он натянуто хихикает, но глаза его всё такие же беспросветные, лживые, почти убитые.
Мужчина-скелет не так сильно потрясает толпу, поэтому усатый импресарио подходит к третьей стеклянной клети, в которой стройная леди расчёсывает, нет, господа, не волосы — бороду.
-Единственная в мире бородатая леди! — Кричит усатый, взмахивая рукой и незаметно постукивая по стеклу, чтобы девушка обратила на толпу зевак какое-то внимание. Она поднимает взгляд, коротко кивает и снова возвращается к своему более интересному занятию.
Мы ходим по цирку, осматриваем живые экспонаты, пытаемся найти хоть что-что потешное в отклонениях всех этих несчастных циркачей с однообразными хмурыми лицами и неприятными улыбками, хотим отыскать в толпе лица, сочувствующие им, но вряд ли найдётся тот, кому не захочется потешаться над врождёнными аномалиями.
Импресарио мерзко хихикает, подходя к последней стеклянной стене, задрапированной старой жиденькой тканью. Чуть сгорбившись, он состраивает заговорщическую физиономию, приложив руку к лицу и шепча зрителям:
-А теперь, — его губы растягиваются в ухмылке, — вы увидите настоящее уродство. Человек, от которого сам Бог отвернулся, увидев, какую ошибку он совершил, позволив ему родиться. Человек, который больше похож на жалкое насекомое, чем на нас с вами, дамы и господа. Встречайте, примерзкий… — Он делает паузу, величественно пропуская через себя каждую фразу. Гордо приосанившись, усатый громогласно восклицает: — ЧЕЛОВЕ-Е-ЕК-ГУСЕНИЦА!
Толпа замирает.
С тихим шелестом изглоданная молью ткань драпировки падает на пол, открывая вид на то, что она так неумело прятала.
Унылые серые стены окружали человека, сидящего на стуле и читающего книгу. «Ничего удивительного» — скажете вы, но парень, совсем ещё мальчишка, держал толстый томик какого-то поэта пальцами ног. Публика медленно приближается к стеклу, рассматривая его ближе, изучая, пожирая, уничтожая взглядом. И мы тоже подойдём ближе, чтобы увидеть одну ужасающую его особенность.
Отсутствие рук.
Молодой человек перелистывал страницы ногами, без особого интереса бегал глазами по строчкам с текстами стихотворений и, кажется, пытался заучить их наизусть. Он иногда покусывал губу, старательно проговаривая слова, даже не обращая внимания на тех, кто во все глаза уставился на него.
Если мы попытаемся пройти ещё ближе к стеклу, то заметим, что вместо рук у него были жалкие недоразвитые отростки, которыми он был неспособен двигать и совершать какие-то действия.
Никто здесь так не заслуживал внимания, как он.
Но нам не дают что-либо сказать ему, потому что импресарио со всей силы ударил по стеклу, привлекая внимание молодого человека и заставляя его вздрогнуть.
-Подойди сюда! — Рычит он, поманив человека-гусеницу к себе.
Тот не двинулся с места, снова опуская взгляд в книгу. Толпа начинает скучать, им хочется покинуть цирк и выйти на свежий воздух, ведь здесь становится уже не так интересно, хотя этот экспонат при особых обстоятельствах мог бы стоить их внимания.
Усатый в ярости кривит губы, швыряет на пол кнут, который до этой поры держал в руках, и отходит от зрителей, исчезая за какой-то дверью. Через минуту оживившиеся наблюдатели видят, как он быстрым шагом заходит в комнату безрукого человека и со всей силы ударяет того кулаком сначала по лицу, а затем, подождав, пока тот упадёт со стула, наклоняется и наносит удар по спине.
Парень выгибается, прикусив губу и сдерживая болезненный крик. По его подбородку с уголка рта быстро струится кровавый ручеёк, он начинает тереться лицом об плечо, желая убрать след от удара.
Схватив его за волосы, усатый импресарио скалит зубы в ухмылке и резко отпускает парня, заставляя его удариться носом об пол. Тихий хруст едва не оглушает толпу своей неожиданностью, но никто не вступится за него.
Никто никогда не заступится за урода. И мы не можем.
Усатый покидает стеклянную клеть и выходит к шумно аплодирующим гостям, кланяясь и даря улыбки направо и налево. Вдоволь насмеявшись, все неторопливо расходятся, цирк медленно пустеет, оставив его обитателей в их отвратительных камерах, из которых они могли выйти, но не все пользовались этим, предпочитая не выносить уродства за пределы шатра.
Циркачи выходят в коридор, начинают обсуждать что-то и неестественно смеяться, даже не замечая, что одному из них, несчастному и униженному человеку без рук, отчаянно нужна помощь. Он так и остался лежать лицом в пол, глотая слёзы, сдерживая рыдания, накопившиеся от обид и унижения, душившие его, словно мерзкий ком в горле.
Не имея возможности самостоятельно подняться, он просто остался ждать чуда, может быть, надеясь превратиться из гусеницы в прекрасного лебедя. Но пока что его отростки вместо рук никуда не делись, ноги не могли помочь ему встать, поэтому парень просто притих, пытаясь поскорее заснуть и забыть сегодняшние мучения.




_______
*Название главы-изменённое название популярного в середине 19 века в США цирка уродов, который носил именование "Съезд живых фриков" ("Congress Of Living Freaks"). Информации о данном цирке в интернете нет, только фотографии, поэтому я позволил себе додумать, что же происходило за стенами его шатров