Выставка 2, или еврейский вопрос. Быль, отрывок

   Глава 1
   Москва, осень, 2008 год, где-то в центре Москвы… я сижу в ресторане, кушаю борщ стоимостью в 1200 рублей… что за такой золотой борщ, в толк взять не могу, моя старшая сестра и то вкуснее борщ готовит. Вокруг меня компания, человек  пять, шесть, никто не кушает, видимо сытые, кушаю я один, мне прислуживают две официанта, девушки. Одна миловидная, симпатичная, улыбчивая такая, вторая постарше и строгая, даже сердитая где-то. К борщу прилагались разномастные плошки. В плошках; сметана, майонез трёх видов, сливочное масло. Сливочное масло было разного калибра, оранжевоё, зеленоватое и желтоватое. Я взял плошку с жёлтым маслом понюхал, - точно чистое, вологодское масло, - удивился про себя и пихну всё, что было в плошке в дымящийся борщ, так и кушал. А ещё я сложил в большую дымящую тарелку с борщом  все сорта мяса, которые девушки официанты принесли на огромном подносе, расписанном под хохлому. 
… так и кушал, все на меня смотрели, а я кушал.

   Чуть ранее, в этом же ресторане. В ресторане пусто, времени где-то между ранним утром и полуднем, нас  трое; я художник, тогда еще не поэт и не литератор Кандинский-ДАЕ, Володя Носков, человек который оплатил поездку в Москву, и он же оплатил выставку в «Гостином Дворе», третий персонаж: Дмитрий Балаш, личность совершенно тёмная, и для меня художника не очень понятная.
   Я стою у окна, наблюдаю за сутолокой московской улицы. К ресторану подъезжают друг за дружкой три навороченных машины, два чёрных, блестящих джипа, для меня человека не умевшего водить авто транспорт как бы на одно лицо. Третья машина «Бентли» - красивая и солидная авто.
Из машин выходят три гражданина. Больше всего меня привлек их затрапезный вид, а больше всего то, что дверцу пассажира «Бентли» открыл шофёр. Шофёр был в конкретной амуниции, шофер был девушка, яркая брюнетка, я брюнеток, если честно, не того, не люблю, как впрочем, и блондинок. По мне так лучше русых нет, - это как бы золотая средина.
   Трое граждан прошли в помещение ресторана, извинились за свой вид, сказав что прямо с работы, приехали мол специально познакомится со мной.
   Когда всё расселись, а я кушал свой оплаченный Дмитрием Балашом супец, я между едой, втихую разглядывал вновь прибывших. Кушать прибывшие отказались.
   Трое прибывших на первый взгляд казались простецкими парнями средних лет. Особое моё внимание привлёк «татарин»… ну всяко не татарин,  а еврей… двое других тоже были евреи… но не той «чистокровной» еврейской породы, а совсем другой, хорошо законспектированной, и фамилии, думаю у них были не еврейские… короче загадошные ребята.
   Разговор вёлся о том, о сём, ничего значительного, но вот в конце, «татарин» спросил: «Как вы Александр относитесь к евреям?»
   Данный вопрос поставил меня в тупик, но виду я не подал, я доел борщ и с усердием обгладывал косточку, мясцо на косточке было вкусное, сладкое…
   Дмитрий поспешил встрять, и ответил за меня, сказав, что, мол я человек мира, и мне нет разницы кто и что, главное чтоб человек хороший был.
   Троица встала, прощаясь со мной, вручили мне ключи от московской квартиры на Чистых прудах.

   Глава 2
   Этот же день, вечер, Гостиный Двор… подъезд  №17,  мы сидим в закутке, пируем, празднуем открытие выставки. Пируем; я, художник, Дмитрий-Митрий, две девушки, - хорошие, молоденькие. На часах, у дверей по стойке смирно Володенька. Владимир Носков, бывший гэбэшник, по договорённости, он обязан изображать из себя моего личного телохранителя, - сие придумано чисто ради форсу, и для прикола тоже.
   Рядом, в кабинете за министерским столом, вся в лайковой коже с ног до головы чемпионка олимпийских игр по синхронному плаванью Киселёва Валентина…
   …её секретарь зашла к нам на мини пирушку, и просит меня пройти в кабинет к учредителю выставки «Осенние мотивы». Я прошёл, мне не трудно, Володенька как хвостик за мной. Вид у бывшего гэбэшника Носкова невозмутимо-сосредоточенный.
   …заходим… меня приглашают присесть, голос у Валентины Киселёвой как из бочки, то есть конкретный мужеской бас, мне подумалось: «Это ж сколько, и с какого возраста, нужно мужеских гормонов вкачать, что бы конкретно в мужика даме превратится…», …дама средних лет, басам спрашивает: «Вы настоящий Кандинский, или однофамилец…»… я ясен пень лукавить не стал, и заявил, уверенно так заявил, что мол, настоящий, всамоделишний, живой и художник тоже.
   Дама курила сигаретку, и пускала клубы дыма прямо в меня. Секретарша , красивая, с певучим голосом принесла поднос. На подносе; две чашки чёрного кофе, коньяк, сливки, и всякие конфетки, и печенюшки тоже, … видимо разговор должен быть доверительный. Володеньку, липового охранника я выставил за дверь.

   Киселёва сидела пила кофий, курила и сетовала на жизнь: мол, как тяжело стало нынче на Москве жить, …всё тяжелея, и тяжелея, … при этом она не спускала с моей физиономии своих черных, маленьких, цепких глаз.
   Я слегка про себя поёживался. Разговор в основном крутился вокруг дедушкиных работ, и русского архива семейства Кандинских, который в двадцатых годах прошлого столетия канул как в омут.
   Я, ясное дело отнекивался, мол, не знаю, не ведаю, и вообще с фамилией пошутил, и не родственник мол, никакой, а так с боку припёка.
   Дама в коже ещё чуток меня попытала, и отпустила праздновать открытие выставки.

   Нужно было с питиём закругляться, так как, через час Московскоё метро должно было закрыться, и тогда нам всем пришлось бы ночевать в данном закутке дома «Гостиный Двор».  А это не входило в мои планы, в планах был ночлег в моих новых апартаментах на Чистых прудах. Ну, согласитесь, не каждому художнику выпадает такой шанс: с дурру хапнуть в центре Москвы девушку, да ещё в сталинском доме, да ещё на третьем, еврейском этаже, где есть ванная комната, да ещё и потолки три метра, двадцать пять сантиметров, -короче, живи не хочу!
   
   Я поглядываю на Володеньку с нескрываемым интересом. Носков стоит у входных дверей, почти по стойке смирно, … и не спускает взгляда с бутылки вина, как будто бы бутылка его заколдовала… вдруг он резко подскакивает к столу, хватает эту бутылку, наливает по шустрому полный стакан до краёв, и жадно, жадно выпивает, … и также, ни слова ни говоря встаёт на своё место у входной двери, … смотрю, девчонки такого не видали, рты от удивления раскрыли.


  Глава 3
  Этот же день. Раннее утро, 5 30. Мы с Носковым прибываем, если не изменяет мне память, на Ярославский вокзал.  Времени до открытья выставки в гостином дворе, вагон и маленькая тележка. Открытье в 16 00.
   На руках у нас ещё четыре моих работы, кои надлежит сдать приёмщице с рук на руку под расписку. Поэтому, я решил прогулять Володиньку до красной площади пешком.
   Носков тащит два пакете с картинками.  Шествую сзади, и покрикиваю на носильщика, а что, правильно, если не художник, то пускай и несёт.
   Вот мы проходим мимо здоровенного, каменного, тёмно-серого здания. Мой носильщик, он же охранник, он же спонсор просит, молит остановится, передохнуть.  Я сен пень добёр-бобер разрешил.
   Носков, поставил пакеты с картинками на тротуар, отдыхает, … тут смотрю, он, мой, личный носильщик, начал разглагольствовать… машет руками и кричит: «… я тут буду заседать, законы издавать, что бы вам, художникам жилось хорошо…» …
   … я послушал, послушал, и говорю: «Давай хватай и неси заседатель хренов…», а он нет мол, не понесу, здесь останусь, жить стану… ну я не долго думая, подскочил к заседателю, и отвесил пару пендалей… - ток сбухало...
   … далее гляжу, дверь Государственной Думы открылась, и на крыльцо вышла парочка горил в костюмцах… что говорят вы тут шумите…  я им в ответ, мол, тут к вам человек просится, заседать хочет… смотрю, мой заседатель  схватил пакеты и припустил… еле догнал недоделыша.
   Примерно за час мы дотопали до Красной площади.
   Притулились в ближайшем кафе. Цены в нем о-го-го какие, …  я, Володеньке, давай купи по булочке с колбасой и чаю, по стакану… Носков не хочет…  я спустя пять минут опять за своё: жрать, говорю, хочу, в желудке кто будто в кованных сапогах шастает… ты же спонсор, корми…
   … ладно, говорит Носков, пойду куплю. Возвращается, несёт в руках один стакан с чаем, и один пустой стакан.  Сел, поставил на стол оба стакана, потёр ладошки, и говорит: «Больно у них всё тут кусачее, вот стакан чаю, без сахара 120 рублей стоит».
   Сказав сию незатейливую фразу, Володенька разлил по стаканам чай, - один стакан пододвинул ко мне. На, говорит, пей, чай от голода спасает.

   Глава 4

    


На фото: тот самый ресторан, те самые официантки, ... тот самый Володя Носков, ныне покойный.