Маккус

В экспозиции музея это странное существо занимает не самое почетное место, отчасти потому, что археологи не совсем  разобрались с его происхождением и ролью. Но из предположений все же можно составить его биографию, правда, весьма приблизительную.
    Слеплен из глины и предназначен, конечно, быть богом. Но место для таких богов не за олимпийским пиршественным столом и даже не у подножия Олимпа, а где-то  подальше, в каменных пещерах или в лесных урочищах. Они  если и появлялись на пирах, то разве что в качестве развлекающих персонажей. Но они не лакеи и  с ними надо быть осторожным – в них дремлет первобытная сила природы  и человека; воплощенная в этих образах, она способна стать опасной, и смех  может легко смениться плачем...
Маккус – отголосок древнейших божеств, в них воплотился страх младенческого восприятия  опасностей. Образ карикатурный, нелепый, как и само переживание страха, с искажающей лицо гримасой...Это Вий античности. Для него нет ничего недоступного – он переступит порог любого храма, преодолеет любое заклятие. Но, как и всякое могущество оно ограниченно и не беспредельно : - Поднимите мне веки ,просит Вий, а крик петуха, вестника света , смывает все чары…
Ко времени складывания классического олимпийского пантеона он уже имел биографию, устрашающий образ его закрепился в народном сознании, в фольклоре, с ним  уже нельзя было бороться, его можно было только потеснить, слегка. Но ведь страх необходимое чувство – когда он  без образный ,безобразный- он опасен для жизни; когда ему найден образ, чаще карикатурный, вызывающий смех, с ним можно справиться.
Посмотрите, как он нелеп и смешон: большим колоколом то ли юбка, то ли туловище; трехпалые ладони длинных обезьяньих рук – в одной он держит  богиню, судя по чертам лица и украшениям, Афродиту,  на кисти другой, по-видимому, калач… А как у него оттопырены уши, будто они служат ему подстилкой и одеялом; какие у него огромные нос  и детородный орган – наверное, ими он разгоняет облака над лесом: это же очень смешно, когда части тела используются не по назначению... Подвешенный на длинной веревочке в руках кукловодов, этот предтеча будущих леших, домовых, виев, Пиноккио, Буратино, Петрушки забавлял публику...
В советские времена, зная строгие нравы нашего вышестоящего начальства,  мы демонстрировали Маккуса в инвалидном варианте – без всего, что ниже пояса. Конечно, образ не прописывался, сакральность снижалась.
Но провинциальный чиновник любого ранга – это феномен, о который  стирали до основания множество  перьев писатели и публицисты прошлых веков, а сегодня над ним седеют и лысеют социологи,  психологи вкупе с психиатрами, и может быть, к пятисотлетию «Табели о рангах»  смогут дать ясную картину.
За долгие годы общения с этим явлением я заметил  особенности, присущие всем многочисленным начальникам управлений культуры: они разбирались во всем, и обо всем у них было и есть свое особое, дозволенное свыше, суждение. Как будто вместе с должностью они приобретали автоматически и энциклопедические познания.
К счастью, название должности «начальник управления» мистически нейтрализовало их обретенные способности, но, к сожалению, оставалась форма: ну как если бы из всех томов Большой  Советской энциклопедии вытряхнуть страницы с текстами, оставив обложки...  Отсюда, наверное, попытки федеральных властей для сохранения хоть каких-то страниц менять названия этой должности – например, устойчиво-многолетнее, армейское - «начальник», сменилось на старорежимное «директор департамента», просуществовавшего всего несколько лет, затем – европейски-щеголеватое «министр культуры»...
А может быть, все дело в том, что прописная буква в названии  «Министр» больше соответствовала  провинциальным амбициям... Помнится, как на областной конференции начальник по туризму, уже вписавший в свое удостоверение заветный титул, поздравлял нашего начальника с вот-вот ожидаемым таким же, чем сорвал в аудитории долго не смолкающие аплодисменты, а у коллеги горделивую осанку и благодарную улыбку.
Не знаю как на олимпе власти, но у его областного подножия умственная и деловая энергия начальства  сосредотачивалась на обустройстве кабинета, со всей автономной инфраструктурой- туалетом, душем, кухней, помещением для приема вип-персон….И только с его оборудованием начальник обретал уверенность, снисходительность в голосе и понимание государственного порядка в вверенном ему пространстве. Порядок отождествлялся с обязательными  в кабинете атрибутами власти,  устойчивого  административного и морального облика: известные портреты без малейших признаков социального оптимизма, фотографии хозяина кабинета с вышестоящими, тяжелые девственно-чистые столы, почему-то всегда мрачноватых оттенков, тома сочинений партийных классиков – они стояли  плотно, как плиты в египетской пирамиде…
Как-то на одной из планерок  в таком кабинете мы с  коллегой обсуждали: если бы заложить в один из томов порнографические открытки, какой бы был эффект при обнаружении? Идея сразу угасла – пришли к выводу, что в ближайшее десятилетие их никто не обнаружит.
Из собственного опыта приведу одну небольшую историю. Один из начальников культуры распорядился поставить в заповеднике бюст Владимира Ильича Ленина. Не помню: то ли по случаю съезда, то ли приезда большего, чем он сам, начальства.
Я осторожно заметил, что рядом с каменными бабами, издавна  застолбившими  все монументальные места в заповеднике, вождь будет смотреться, как бы это сказать  – не очень выразительно... других слов я не нашел.
 – Тогда  поставь в выставочный зал! – нашелся и поставил точку начальник.
Идеологически совместить археологию с бюстом вождя, хоть и с натяжкой, можно было бы – удивительным образом он наговорил цитат на все случаи жизни: от интимной  (про стакан воды все знают) до мировой революции. Но дело в том, что это был даже не бюст, а огромная голова, которая заполнила бы треть маленького выставочного зала. Вообразить ее можно было бы только как иллюстрацию к пушкинской сказке. К тому же, полы в зале ходили ходуном от беспокойных школьников, и был явный риск, что голова опрокинется.  Не разобьется, конечно, но проломит ветхие полы или, не дай бог, пришибет кого... Конечно, можно было бы, вырезав часть пола, устроить  бетонный фундамент и сколотить под голову подиум из доски сороковки и обшить фанерой... В общем, непроизводительные хлопоты и , конечно же расходы...
Мои дополнительные аргументы, что в произведениях вождя я не нашел слова «археология» – его не было даже в постановлениях съездов от первого до двадцатого – вызывали у начальника настороженные воспоминания о моей беспартийности, расхлябанности и примеси нерусских кровей…
Заповедник оставался без вождя. При редких встречах начальник морщил лоб, вспоминая, наверное, о каком-то незавершенном деле, смотрел на меня с недоумением; я подозревал, что на подсознательном уровне он уже подписал не один приказ о моем увольнении. Но масштабные дела увлекали его к сияющим вершинам областного значения, и он забывал и о заповеднике, и о голове.
Время от времени кто-то из недоброжелателей заповедника, их у нас хватало через край,  напоминал ему о бесприютном вожде и неуправляемом  директоре заповедника. И начальник вновь  грозно предупреждал на планерке о «наведении порядка», т.е. об установке головы.
Но, как заметила одна умная поэтесса из пушкинского окружения, -  в России все хорошее делается по недосмотру начальства…
 На одной из областных конференций мы разговорились с директором районного клуба из областной глубинки. Хороший человек, он был рад всему, что перепадало с воза управления культуры. Вечером за бутылкой привезенного им отличного домашнего вина я рассказал ему о голове вождя. Он обрадовался: -У меня же голая сцена – знамя да трибуна довоенная.
 Мы ударили по рукам, он достал еще бутылку, припасенную для других целей, и мы ее тоже распили.
В общем, вождь был пристроен…
Вернусь к Маккусу. В советские времена секса, как известно, в стране не было. Во взаимоотношениях полов приоритетный окрас социума был классовый, а не эротический
(вспомните прекрасный и убедительный фильм «Сорок первый» по рассказу Лавренева, или рассказ «Гадюка» А.Толстого). Даже слово «любовь» чаще отождествлялось с чувством к Родине, к партии, к народу или лично к какому-нибудь из вождей... Ну, в общем, и в археологии  «Это» отсутствовало. Точнее, оно было, но в фондах, в хранилищах, в музейных описях.  А показать его в экспозиции было равносильно... ну понятно, чему...
Наверное, из-за этих самых  социальных вывихов  привился обычай среди чиновного состава, как водится, мужского, принародно целоваться взасос при встречах, привычка, заметьте, не искоренившаяся до сих пор. Хотя, судя по нравам принятым в чиновных коридорах традицию можно вести и  от известного евангельского поцелуя….
 Ну, это вопросы для психиатров. А я – музейщик.
Так вот, выдающийся экспонат  Маккус долгое время демонстрировался в экспозиции в ополовиненном виде. А с первыми лучами перестройки мы рискнули представить его в первозданном облике... Это сейчас все, что не запрещено – разрешено. А тогда, увы, был известный риск. Мы его и проверили на себе.
Приезжает в заповедник одна чиновная дама, из тех, визит которых в подведомственное учреждение обставляется как явление, сошествие, миссия… В общем, занесло ее в музей.
Как водится, туго соображая, зачем и что делают здесь музейщики, но надев для сопровождающей свиты маску всезнающей проницательности и утонченного интеллекта, вдруг останавливает она свой взор и неразвившееся в  ограниченных пространствах кабинетов любопытство на нашем шедевре. Мы замерли – перестройка-то в зачаточном состоянии, погромыхивает она еще в столице, да на страницах «Огонька»; может, вельможная дама о ней и не слыхивала, а ну как возмутится, топнет ножкой...
Я, признаться, в ту минуту пожалел, что приоритет в чтении отдаю «Огоньку», а не областной газете «Молот» и городской «Вечерке». После изучения экспоната при полном молчании свиты спрашивает дама с неудовлетворенным интересом:
 – Зачем ему третья нога?
  Воспитанный аскетически суровыми буднями, как все музейщики старой закалки, с деликатной осторожностью я обозначил интимный предмет, показавшийся даме недоразвитой  третьей ногой,  немудреным греческим словом:
 – Это фаллос, – произнес я, пытаясь перевести даму на твердую тропу…
 – Ах , да! – воскликнула она, – я же вижу, что-то очень знакомое...
Я, не готовый к такой открытой непосредственности начальства, смутился было, но все же сообразил, что озарение чиновницы скорее из области бессознательного, и поспешно повел даму и свиту к новым открытиям.
Так что экспонат остался в экспозиции – радовать узнаванием людей более осведомленных.
Вот так! Может быть, пригодятся эти воспоминания какому-нибудь будущему соискателю ученой степени по теме «Роль отечественного чиновничества в решении проблемы возрождения  секса в России конца ХХ века...».
Ну, что-то в этом роде.