Степановна

НАТАЛИЯ РОДИНА - http://www.proza.ru/avtor/rodina140861 - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В 94-М ЮБИЛЕЙНОМ КОНКУРСЕ ДЛЯ НОВЫХ АВТОРОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

      Я познакомилась с Галиной Степановной  еще в 90-е годы. Они купили дачу по-соседству с нами.  Село наше на высоком берегу реки Волги славилось своими красотами. Люди ехали сюда в поисках тишины и спокойствия издалека. Они были из Мурманска, северяне.  Может быть, не получилось бы таких искренних отношений сразу, не будь с ней ее внучки Дашки. Это был просто Персонаж: маленькая, пухлая с торчащим вперед животиком и пучком пушистых светлых волос на загривке, который расчесать было весьма затруднительно. В свои 5 лет это была уже ярко выраженная непосредственность и я не могла даже предположить, что полюблю ее всем сердцем. Младшая моя дочка была одного возраста с Дашей, поэтому они быстро нашли общий язык. Дети наши кочевали из одного дома в другой на пару, так и завязалась дружба домами.
      Муж Степановны, изрядный выпивоха и добряк, в прошлом инспектор ГИБДД, тщательно скрывал свое,  скажем так, прошлое. Говорил, что плавал на корабле, за что и прозвали его в Столпино Боцман.  Весельчак и балагур, он тоже располагал к себе быстро людей, заводя все новые  знакомства.
Каждое утро на даче Степановны начиналось с просьбы Николаича:
- Дай на маленькую (250гр. водки).   
Степановна сначала ругалась, потом отступалась, и он отправлялся счастливый  в магазин. Дашка бежала будить Светку, так как вставала она раньше. Степановна готовила завтрак, возилась с огородом, а еще подлечивала стариков,  делала уколы, кто в этом нуждался. Она была опытной хирургической медсестрой, проработавшей   всю жизнь в роддоме,  могла что-то диагностировать и сама.
      Сначала я скептически относилась к Николаичу, Дашка «выносила мозг» своими бесконечными требованиями, не лучше Николаича,  но потом я уже скучала по этим двум «Персонажам», если они  долго не появлялись.
Степановну я не на шутку жалела, но чем тут поможешь. Со своим семейством она как-то справлялась, вырастив трех дочерей, поднимала и внуков. Родилась она в Узбекистане, но жизнь распорядилась по своему: жить пришлось на севере, в условиях длинной, полярной ночи и холодных ветров. Я себе это плохо представляла: как это утром не рассветет, и не взойдет солнце? Степановна говорила, что можно сойти  с ума во время полярной ночи.
      Я радовалась приходу Степановны.  Мы пили вечерами на кухне чай, иногда вино по случаю и говорили, говорили.  Дашка, бывало, и засыпала у нас, под  разговоры. Жизнь в деревне скучная, однотонная, дачники ее немного оживляли. Степановна имела завидное чувство юмора, а поток ее веселых историй не иссякал. А выносить Николаича – никакое чувство юмора уже не помогало. Трудно сказать, была ли у них когда-то любовь, но выгнать его Степановна не решалась, кормила и лечила она его исправно, понимая, что он просто погибнет без нее. Пенсию он пропивал не один, с подругами. Однажды Степановна, пришла с ночной смены, а дома -  «картина маслом»: лежит Николаич  со своей подругой на полу, а кругом пух и перья, спят  пьяные. Видно во время гульбы и подушки в ход пошли. А иногда и из дому приходилось уходить, пока деньги у него не закончатся. Сидит, бывало, голодный, а ночью у Степановны суп из кастрюли ворует, (только крышки брякают) ну как тут не посмеяться, не вытерпишь. И такая вот любовь бывает на Руси: жалость то выше любви по рангу.
       Бывало, Степановна нальет  в четвертинку воды да водкой сдобрит и подаст Николаичу, тот не просто пьет, а  еще и пьянеет от одного только убеждения. Тут уж веселились  все, да так что Николаич от детворы палкой отмахивался. Глаза уж видели плохо у него, а рюмку видел и всегда замечал:
- Краев не видишь что ли?
Так что наливать приходилось с краями. Пил Николаич, пока не упадет где-нибудь, иногда его и на хозяйственной тачке домой возили. Как то вызвался мой муж его домой доставить, повез его и пропал. Жду, пожду, нет Славки. А тот приходит и чертыхается на весь дом. Видать Николаич не хотел домой ехать: забросил в потемках очки, а Славка ползает по земле, ищет - сказал то потерял… В общем битый час искал,  и понял наконец, что Николаич просто над ним издевается. Так хотелось его иногда просто побить…
-Тт…неудобно, однако против ветра  тт….писать.- любил он заметить, имея ввиду мои противоречия с начальством. Это была у него такая манера начинать разговор. Сидит, бывало,  на табуретке в углу на кухне и ждет (в глазах мольба) нальют  рюмочку или нет. «Точит лясы», как у нас в селе говорят.  Я-то делами занимаюсь: варенье на плите варится или огурцы в банки фасую. Он смотрит из-под хитро прикрытых веками глаз, наблюдает, как я мечусь по кухне, не мешает.  Но как только я с делами закруглялась, просьба о рюмочке следовала незамедлительно.
Однажды проспал Николаич и решил не идти на работу.
- Галка, сделай больничный.
       Степановна  недолго думая пришла в больницу и говорит: у мужа расстройство, наверное, съел что-нибудь. Его решили промыть, клизму поставили и только тогда он вспомнил, что у него  выходной. Как же он чертыхался и матерился. В больнице просто  «рыдали» от смеха …
Ходил Николаич в любую погоду в вязаной лыжной розовой шапочке с маленьким помпоном на макушке и калошах, что тоже говорило о его непревзойденной комедийности.
       Однажды он отправился со Славой на рыбалку.  На Волге еще стоял лед. Пока проверяли сети, Николаич потягивал свою неизменную четвертинку.  А когда дошли до берега и начали подниматься в гору, он прикинулся совсем пьяным и пришлось, не только рыбу, а и Николаича везти на санках. Слава еле взобрался в высокую гору по рыхлому снегу, обливаясь потом, а Николаич вроде уж и трезвый, да еще сапоги по дороге  потерял. Умаял, конечно, он Славу конкретно. Больше его на рыбалку никогда не брали.
       Дашка обладала теми же повадками для «развода», да еще любила подразнить мальчишек всякими обидными словами. Я едва успевала добежать, что бы вызволить ее из какой – нибудь очередной катавасии. Как-то она очень уж разозлила деревенских мальчишек и ее бросили лицом в крапиву. Ревущая Дашка трогательно обнимала меня за шею и я прощала ей сразу все ее свинство, ругая  пацанов на чем свет стоит. Как только слезы просыхали, она сразу  забывала об опасности,  обзывая мальчишек из-за забора своего дома по новой.
       Прошли годы, и я, разглядывая похорошевшую  и повзрослевшую, какую то новую  Дашку, даже грустила и скучала о той смешной и всклокоченной девчонке, от которой никому не было никакого покоя.
Постарев, Николаич заболел гангреной, как-то сразу сдав, но и тут сумел прославиться.  Когда его готовили к операции, темная от гангрены нога вдруг порозовела и приобрела обычный вид. Доктора даже оторопели, не зная, что дальше делать. Николаич, непревзойденный мастер развода, от страха потерять ногу, смог сделать невозможное и выпросился из больницы домой. Больше он в больницу не поехал и никто не смог его уговорить на операцию. Умирал он в страшных мучениях. Уход за ним был не прост. Степановна сама едва оправилась после его смерти, долго болела. Он ей снился, просил свою шапочку с помпоном, что пришлось ее отвезти на кладбище и закопать на могиле. Весной Степановна поехала на кладбище, долго искала его могилу, наконец, выбившись из сил, огляделась по сторонам и увидела его шапочку, вытаявшую из-под снега. С тех пор она верила снам. Николаич снился всякий раз, предупреждая об опасности.
       Как то ей дали деньги на билеты на поезд ее друзья. Она, не посчитав их сунула в сумку а дома положила в шкаф. Билеты покупать было еще рано, обычно их берут за 30 дней до поездки. Ночью ей снится Николаич и говорит: посмотри деньги и на шкаф показывает. Утром Степановна развернула пакет, а там все купюры порезаны пополам. Аж обалдела, ладно хоть в банке деньги обменяли по заявлению. А друзья так и не сказали ни слова, наверное, просто не поделили деньги меж собой и кто то кому то отомстил.
       Степановна приезжала каждый год на свою крохотную дачу и ее ждали все соседи, и даже бездомные кошки. Как они узнавали день ее приезда, было непонятно, но неизменно встречали ее возле калитки дома.  Облезлую  старую кошку к концу лета было не узнать, она лоснилась. Доброта этой женщины была поистине безграничной, к ней шли все за какой-либо помощью, что мне иногда приходилось выгонять с ее двора пьяниц и бездельников. Доброе слово у Степановны находилось для каждого. Сначала мне трудно было это понять, потом   самой стало необходимо с ней общаться  ежедневно.
        Когда лето подходило к концу,  Степановна уезжала.  Я порой даже плакала, провожая  ее, и переставала ходить по улице, где была ее дача, что б хоть как то немного смирится  с ее отъездом.  Однажды после ее отъезда  возле дачи осталась кошка, которую бросили  соседи Степановны, тоже дачники   из Москвы.  Я знала, что кошку звали Машка. Когда я принесла ее домой,  поддавшись уговорам  младшей дочки,  она снова  ушла  к домику Степановны,  надеялась, что  та вернется.  Так  и кочевала, пока не привыкла  жить у нас.  Дети   радовались Машке и очень любили ее.  А весной, как только Степановна приезжала в свой домик, наша Машка ходила к ней в гости, жила на два дома.
       Я хорошо знала всех членов семьи Степановны: трех дочерей, двух зятьев, почти всех внуков и даже правнука Пашку, который так же  вырос и на моих глазах.  Это тоже был непревзойденный Персонаж  этой семьи,  большой  выдумщик и  пройдоха,  способный добиться любой поставленной цели.  Когда Степановна приезжала раньше его, то исполняла наказ внука: садила огород.  Пашка хотел непременно грядки, что б было чего поливать летом, да и урожай его интересовал не меньше.  Степановне уж  тяжело было с огородом управляться, а внуку все ж не отказывала, баловала шалопая.
       Сущим горем для Степановны оборачивалась Пашкина дружба с соседями-бездетной и пьющей семьей.  Убежит к ним утром, придет вечером, то ли ел чего, то ли нет, история умалчивает. Сколько сил  потратила Степановна, пока его от них отваживала.  И люди то вроде неплохие, но ведь пьянство любого человека опускает. Бывала у них и пьяная поножовщина,  что приходилось Степановне раны промывать и перевязывать их не раз.
Что говорить, всем она требовалась, наша Степановна, редкий день у нее бывал спокойным.  Даже я, всегда живущая своей головой, иногда советы ее принимала к сведению.  Видно позволял ей жизненный опыт видеть немного вперед за нас.
Сколько тяжелых моментов  в моей жизни помогла пережить мне Степановна  таким незаметным и таким необходимым  для меня  участием. За двадцать лет  нашей дружбы  много воды утекло, но ее  неиссякаемый оптимизм и  стойкий характер  всегда вызывал восхищение и уважение  у всей моей семьи.  Для младшей моей дочки Степановна была роднее   родных бабушек.  Она могла и поход  Светке организовать, если та просила,  уехать с ней на переправе на другой берег Волги и  гулять там по лесу  битых два часа до очередной переправы, а я уже волнуясь, бегала  везде искала своего ребенка.
Подруга Степановны Галка, тоже проработавшая в больнице всю свою жизнь, была и моей подругой.  Такой подруге мог позавидовать каждый: у нее в загашнике всегда была прикольная история из жизни, которую  Галка «поведывала» с таким серьезным  и невозмутимым видом, что все сидящие за столом давились смехом, еще  не дождавшись развязки.  А иногда мы просили Галку спеть  ее любимую песню.  Голос у нее сильный, грудной,  и я до нее  порядком не дотягивала, но все равно помогала петь:
-У тебя на ресницах серебрятся снежинки,
- Взгляд задорный и нежный говорит о любви…

Галка  потеряла сына, смерть которого могла убить и ее.  Она  пережила, не озлобляясь и не сетуя на свою нелегкую долю, всю свою любовь  щедро отдавая,  дочери и внукам.
Муж Галки, не раз  уходивший от нее, всегда возвращался домой, как ни в чем не бывало - знал, что она способна его простить. Теперь они вместе растили внуков. Была в этой привязанности, какая то особая народная мудрость: вместе доживать век все-таки легче, чем по одному.  В последнюю нашу встречу  они провожали меня, вместе выйдя ранним утром из калитки своей дачи (к тому времени я уже жила в городе).  Муж Галки опирался на палочку, ноги уже подводили.  Я была тронута этими проводами до слез, и радовалась в душе, что, не смотря ни на что, они вместе.
       Откуда эти женщины черпают  силы жить? – задавала я себе вопрос, не находя ответа.  А ведь они  просто  делали то, что должны были делать  в непростой своей жизни, окружая своих домочадцев заботой и любовью, разделяя с ними их  взлеты и падения.  Это на них, как на стальном стержне  держались их семьи, на понимании и искреннем сочувствии, на неотложной помощи и словом и делом.
Еще  много хороших слов я хотела бы сказать в адрес  Степановны и ее подруги, но все они сводятся к очень нехитрой   сути: столь бесценному дару Любви и Доброты.  Ощущают  ли  они себя счастливыми, эти женщины, думаю, что да, потому что они умеют ценить то немногое, что имеют: своих близких и просто людей, дом, хорошую погоду и даже возможность дышать. И я у них этому научилась…