Маньяк

«А когда ты шагаешь по лесу с мандатом партийным,
 Лес защищая, то ты не егерь, а просто бл#…»


     В небольшом зале, стилизованном по «актовый», шло совещание. Собравшиеся обсуждали сохранность окружающей среды во всём мире, и в их стране, в частности. Экологические проблемы давно обрушились на одну из планет космического галактического пространства, и чтобы выжить, надо было что-то решать.

     Уничтожение экологии на планете Земля могло привести к глобальной катастрофе, при которой население земного шара просто может исчезнуть, как и самой планеты больше не будет. Короче, как только не станет деревьев, которые сейчас массово вырубаются, исчезнут   те природные ресурсы,  которые человек,  успешно со дня своего появления в этом мире,  выкачивает из недр этой земли, иссохнут реки,  моря и океаны, изгаженные  отходами жизнедеятельности  людей, переведутся птички и зверушки – хищные  и травоядные,  на которых люди устраивают одно сплошное сафари, нарушая во всём абсолютно природный баланс,  то есть,  ведя отстрел тех самых, что дают нам пить и есть и даже одеваться…  Всё…  На этом моменте настанет глухая мёртвая тишина.

         И потому, не удивительно, что в самой середине этого помещения, стилизованном под актовый зал, на деревянном стуле, словно на последней еловой ветке, и будто случайно выжившая, последняя в этом лесу сова, раскачивался поэт по фамилии Меньженицкий и громко во весь голос завывал, напоминая при этом всем своим видом ухающего филина, периодически вскрикивая, пафосно хватаясь за голову двумя руками, и крича не «Пожар, люди, горим! », а «Только  не серый гравий, только не серый  гравий… » и снова продолжал свои качания на стуле, туда и обратно, горестного, отвергнутого, всеми поэта-отшельника.

      Его переживания по поводу сохранности лесополосы этого парка, что находился в черте города, а надо сказать, что был поэт озабочен больше всех, и это сильно заметно бросалось в глаза, вызваны были тем, что жил он почти, что рядом с ним, почти с самого своего рождения, и его детские воспоминания походов в этот заповедник, называемый ласково так, по домашнему, «Сер Бор», всё не давали поэту покоя , но зато служили поводом для таких стенаний на тему серого  гравия.

       Эти его завывания выглядели сродни тем умельцам, кто сам и писал свои поэмы, и сам же их и читал, правда не известно, так же плакал ли Пушкин, и плакал ли так Лермонтов во время чтения своих произведений, история об этом умалчивает, зато хорошо известно, как поэтесса нашей современности Белла Ахмадулина, выходя на сцену, только  произносила  слово «ель», с желанием продекламировать свой очередной опус, и всё, дальше тебе слышалось только сплошное  глухое завывание  ветра, качающейся ели, о которой написала поэтесса в своём стихотворении, и ты  не узнавал ничего путного, помимо той ели, что была  покрыта густой  зелёной хвоей…

      Так и Меньженицкий, полностью подражая Белле Ахмадулиной, почти напевал псалмы на тему его любимого лесопарка, высокопарно произнося одну и ту же фразу, замучившую присутствующих в зале до боли в ушах -  « Только не серый гравий, только не серый гравий..» что созвучно было с «Только не в терновый куст…» а следом, слышалось трагичное, победоносное  сморкание в вынутый из кармана носовой платок, отчего прибавлялось ещё больше шума от этого маленького человечка, бессловесного поэта, по фамилии Меньженицкий.


                ***

    На самом же деле он не был таким уж бессловесным, этот поэт по фамилии Меньженицкий… Говорил Сергей Александрович часто и по делу, обращаясь исключительно к тому, кто имел непосредственное отношение к окружающей среде. Ну, к примеру, к тем людям, что не были коллегами поэта по работе с экологией, но зато тоже любили родной лесопарк Сергея Александровича и так сильно, так самозабвенно, что считали своим долгом, не только в  выходные, но и в будни,  расположиться на траве в центре этой лесополосы с одеялами и бутербродами и даже с шашлыками, смачно дезорируя окружающую среду запахом жарящегося мяса. И вот тут-то, снабжённый какой-то бумажкой, слабо напоминающей удостоверение егеря-общественника, и возникал за их спинами господин Меньженицкий с желанием поговорить с этими любителями природы на тему защиты окружающей среды. А так как такие возникновения из ниоткуда он практиковал довольно часто, всё же -  его детский парк, его детские мечты и взрослые заботы, то и смотрелся он уже больше как маньяк, озабоченный своими проблемами, а не теми, которыми афишировал, громко крича на собрании одно и то же слово «гравий» …

    А настоящая забота заключалась в том, что поэт Меньженицкий совмещал свою поэтическую деятельность и заботу об окружающей среде с членством в политической партии, имея за плечами высшее профессиональное образование и основное место работы и службы в нынешние, уже состоявшиеся времена, как он сам о себе говорил:
 
             – Являюсь домохозяином…

      Что под этим подразумевал сам хозяин этого термина, не до конца было понятно, потому что возраста, когда после трудовой деятельности остаются на повестке только заботы действительно   о доме, ещё о детях и внуках, если таковые имеются, он ещё не достиг. Но, тем не менее, твёрдо стоял на своём, домохозяин и всё тут. Ну, что поделаешь, раз так хотелось этому человеку, которому до пенсии было ещё трубить и трубить, лет так-надцать, значит, так надо…

      
          Короче, партию для своих благих, общественных дел подобрал Сергей Александрович с названием, что ближе было к природе и его чаяниям о сохранении окружающей среды, и называлась она, как-то очень хитро, по начальным буквам фамилий её предводителей, что выглядело, как «ГРУ-ша…». Короче, груша, и всё, что тут говорить, природа, она и есть природа в любых её проявлениях.

       До конца не известно было, запал ли поэт только на это фруктовое, почти мичуринское селекционное название, в этом всё же, что-то было, или всё же проникся идеологией этой партийной ячейки, но как бы там ни было, членом их организации он стал, и продолжил громко плакать и сморкаться  на темы своих проблем, не замечая, чем, в то же время, озабочены были его сопартийцы.


     А те, не долго думая, впервые, в истории России включили  права ЛГБТ (в том числе признание однополых семей) в свою официальную предвыборную программу, предложив программу своей партии, в которой ратовали вовсе не за сохранение той лесополосы, около которой родился и вырос товарищ Меньженицкий, они предлагали гендерное равенство, но в том плане, чтобы не ущемлялись  права геев и лесбиянок, чтобы те могли в открытую демонстрировать свою несколько оригинальную любовь к себе подобным, которая по большей части является, просто продажной, но и только на этом не останавливаться, а начинать усыновлять и удочерять чужих детей, принимая их в свою общину ЛГБТ, где уже смогут в открытую беспрепятственно сделать из них ещё одних гомосексуалистов и таких же подобий женского пола. То, что при таком раскладе, произойдёт тоже, что при уничтожении природной среды, то есть человечество перестанет существовать, поэт Меньженицкий, видно не знал и даже не догадывался, и потому продолжал вместе со всеми членами этой партии «ГРУша» и дальше пытаться воплотить свои идеи в жизнь под общей эгидой, названной «Уважение к человеку»,  звучащей, как-то двусмысленно, учитывая реальное содержание этих партийных агиток.

       В общем, речи о гендерном равенстве, как о равных правах женщин и мужчин тут практически не шло.

      Поэтому, в году так 2000-м к выборам в президенты этой страны, подогнали члены партии «ГРУша» своего кандидата, который полностью соответствовал их планам на жизнь…

       Этот бывший советский  диссидент был выперт из Советского Союза, и с почётом препровождён на Запад, где возмущённо, на весь мир, раскричался о том, что за подрывную деятельность, проводимую им против устоев государственного строя, его признали невменяемым и заставили лечиться в соответствующих заведениях, открыв, опять  всему  миру тайну о карательной психиатрии, которая стартанула, вообще-то, ещё во времена Викторианской Англии и  успешно прошествовала через века и столетия, не делая исключения ни одному  государственному строю, уж очень убедительными показались верховной элите, держащейся за власть, такие методы изъятия из общества неугодных им, его членов. Вот и советский диссидент не стал исключением из этого общепринятого порядка, отправившись потом ещё и в места не столь отдалённые для отбывания дальнейшего наказания, когда не долечился, оказавшись столь непонятливым.

       Ну, а пребывая уже в том Западном мире, на который всё уповал, находясь ещё у себя на Родине, и вовсе проникся их идеологией, что пришла на российские просторы гораздо позже, и занялся иными делами. Так как подрывать было больше нечего, вроде, те государственные устои его полностью устраивали, то стал он якобы для контроля над безопасностью порно сайтов, нещадно посещать их, выбирая исключительно детскую секс индустрию. Короче, пояснял потом старый жучилово, наличие у себя в доме, кучи записей, скачанных с этих нелегальных сайтов, тем, что проводил он анализ и следил за тем, чтобы кому не дозволено, не посещали…  А уже позже, будучи пойманным местными спецслужбами и вовсе за руку, бывший советский диссидент дал иное пояснение — оказывается, это у него хобби такое, собирательство кассет с детской порнографией, правда, называемое ещё просто педофилией.

       В общем, кандидатура этого любителя-педофила и была выдвинута на пост главы Российской Федерации и поддержана членами уже сформировавшейся к тому периоду    фракции Зелёных, куда входил и поэтичный защитник-лирик природы товарищ Меньженицкий.

      Но на беду шанс заполучить такого отличного президента в нашей стране, любителя детской порнографии, неожиданно пресёк Центризбирком, не пропустив кандидатуру бывшего махрового диссидента, который ещё мог и выиграть на выборах, если бы постаралась «ГРУша»  и ей подобные…

       Так что, ещё не известно, на кого бы пал выбор большинства при голосовании — на педофила, который ко всему прочему, страдал ещё, как и многие политики, желающие подмять под себя всё, дешёвым популизмом, или уже на сегодняшнего, действующего руководителя страны, что хоть против засилья гомосексуальной пропаганды выступает.

       Тем не менее Сергей Александрович, если ни в голосовании, но свой выбор сделал, поэтично и самозабвенно страдая из-за разрушения экологии, и в частности, того парка, где нельзя было класть серый гравий, вступив в партию «ГРУша», соблазнившись её названием, в котором от зелени, кустов и деревьев только-то и было, что три заглавные буквы от фамилий её предводителей.

      А те предводители в действительности ратовали  за равенство и братство в однополых партнёрских отношениях, выступая за проведение гей-парадов и гендерной уравниловки, причём на столько мощно, что весь интернет пестрел заголовками СМИ, похожими друг на друга, как братья –близнецы: Партия «ГРУша» неоднократно выступала за права ЛГБТ, «Молодежная ГРУша» провела пикет в защиту прав тех же, лесбиянок и гомосексуалистов,  потом  против каминг-аута активисты московской  «Молодежной ГРУшы»  провели серию ... В интервью «НГ» основатель партии «ГРУша», тот самый с заглавной буквой «Г» своей фамилии, объяснил, для чего он… Ну и всё в том же духе.

      Так, может, и правильно делали правители некоторых государств, когда неугодных их режиму граждан объявляли слабоумными, потому что только не вполне нормальный человек может согласиться с тем, чтобы полностью исчезнуть с лица земли, только, не как мамонты, не замёрзнуть, а просто взять и самоликвидироваться, потому что жизнь зарождается всё же от слияния двух клеток — мужской и женской, а не от мужчины и мужчины или от женщины и женщины. А так, человечество хоть, как-то худо-бедно, но до 21 века дотянуло.

 
                ***

         Правда, все эти вещи не сильно волновали поэта Меньженицкого, ему важно было, чтобы серый гравий не положили на дорожках его любимого лесопарка, с душевным детским названием «Сер Бор»

     И потому он, в прежнем ритме, сидя уже на другом заседании, ничем не отличающимся ото всех предыдущих, ну только, если статусными личностями, посетившими эту очередную экологическую сходку, раскачивался на своём неизменном стуле, сидя в неизменной позе последней, чудом   выжившей совы, с уханьем филина, всё держась за голову и напевая, как в оперном спектакле, про то, что не надо сыпать серый гравий.

     А на заднем фоне, и в самом деле, всё происходило, в стиле оперных песнопений…

          Титулованные дамы-депутатши местного разлива, почему-то не желая ничего знать о  гравии, вдруг заметив, что подоконники в этом зале, стилизованном под актовый,  украшают многочисленные  цветы в горшках-суккуленты, в народе называемые просто кактусами, бойко  подхватились с места, тут  же, где-то, раздобыли лейки и со словами  «Цветочки же надо поливать…» кинулись к растениям, не терпящим влаги, обдавать их водой, словно слона из душа, оставляя на тарелочках огромные лужи, дабы обеспечить влагой землю в цветочных горшках на будущее, уже до следующего их появления на ещё одном собрании с той же повесткой, защиты окружающей среды.

             Здесь же рядом, надрывался ещё один радетель этого лесопарка, принадлежащего по праву, только поэту и только ему, но на другую тему… Исполняя свою партию, он периодически визгливо между словами про гравий, вставлял «О, Боже, Боже, ну, зачем нам эти конюшни…»   имея ввиду пару лошадок, на которых катали детишек по Сер Бору, и возила свой зад, какая-то парковая охрана. Но, не смотря на защиту зелёных территорий от туристов–хулиганов, не только же егерю- Меньженицкому выполнять сии обязанности, изображать маньяка, радетель всё разорялся, и громко в голос, всё повторял, как заученный урок: «Уберите немедленно этот ипподром…». И тоже, как сова-Меньженицкий раскачивался туда и обратно, в такт своим словам…

       А тот, что всё изображал маньяка, вышедшего на тропу войны с нарушителями порядка в лесополосе, пугая их своим депутатским удостоверением, тоже не отставал от остальных участников этого оперного спектакля, и выл пуще прежнего, пытаясь перекричать «лошадника», всё делая упор на красках:
 
                — Сколько, сколько можно, — уже почти рыдал он, — тащить эту урбанистическую серость в наш Сер Бор, цвета нашего Бора, — при этих словах, опять двумя руками, помогая уже при этом себе ещё и правой ногой, поэт попытался навсегда покончить с растительностью на своей голове, и вырвать с корнем всё то, что там выросло с детства.

                — Ведь цвета нашего бора совсем другие. – Уже не пел, а яростно всхлипывал он. — Гравий должен быть красный, он должен соответствовать цветам нашего Бора…— с нажимом, наконец, закончил он и тут же, находясь в полном в экстазе, почти упал на пол. Так полагалось по либретто, написанному им же самим.

       Но в этот момент, в хоровое пение, больше напоминающее крик ненормальных, обездоленных пациентов, случайно оставшихся без помощи врача, вступила ещё одна фигура, та самая, посетившая их собрание солидность — сотрудник по благоустройству территории этого паркового объекта, на самом деле, просто уже не выдержавший истерических воплей Меньженицкого на одну и ту же тему серого гравия, который сухо и скептично, угрожающе чеканя каждое слово, произнёс и словно резюмировал:

            — 50 оттенков серого…

        Щегольнув в этот момент цветом жёлтой желчи, потому что, сказав про 50 оттенков серого, «статусный» имел ввиду, прогремевший на весь мир, порнографический фильм, показ которого даже запретили в странах с исламских вероисповеданием, и которому уже было плевать и на гравий, и на все его бесконечные цвета, и даже на странноватую идею Меньженицкого украсить дорожки в лесной зоне совершенно не естественным окрасом… На секунду он даже с удивлением подумал, где это поэт видел, в каком лесу, тропинки красного цвета, но потом плюнул и на это, ему просто очень хотелось свалить побыстрее домой, подальше ото всех этих неизменных обитателей сумасшедшего дома, с их незыблемыми устоями, стены которого, конечно же, ничем не отличались от общепринятых цветов такого рода заведений.

                ***


             Но, будучи членом «ГРУши», Серей Александрович вовсе не желал останавливаться на достигнутом, он хотел расти и эволюционировать и потому, он не только ревностно охранял деревья и кустарники своего родного лесопарка, он шагнул гораздо дальше и вместе с лидером молодёжной фракции под тем же фруктово-селекционным названием, устроил акцию протеста, но уже на Черноморском побережье, в Краснодарском крае, а не у себя дома.
 
            Тут он уже протестовал не против неприглядного, не подходящего, на его взгляд, цвета гравия, а против незаконных построек великих мира сего, и потому, в рамках этой акции планировался   проход мимо их поместий и виноградников, уточняя, мимо охраняемых силовиками территорий.   За что, разумеется, все  члены молодёжного звена партии «ГРУша», и были арестованы, и не только, судья наложил на только что  протестовавших против незаконно построенных на Черноморском побережье дач VIP-персон, денежный штраф, а следом он же, мировой судья,   вынес  решение об аресте поэта Меньженицкого и предводителя молодых Зелёных на пять суток за то, что они, ко всему прочему, к своему походу туда и обратно, вдоль охраняемой силовиками территории, ещё и не подчинялись законным требованиям сотрудников милиции.
 
           И всё это даже без учёта, что годом ранее эти активисты устроили пикник с костерком и теми самыми шашлычками, за которые ругал маньяк Меньжениций в родном лесопарке местных туристов, в противовес которым борцы за правое дело расположились не посреди леса, а прямо рядом с дачей какого-то высокопоставленного лица.  Ну, и как следствие, после своей акционной прогулки   по «украденному побережью» мимо палисадников, виноградников и прочих поместий vip-персон, эта четвёрка была     арестована уже на длительные сроки.
Чего, конечно же, не выдержало страдальческое трепетное сердце поэта, и он, будучи в прошлом студентом литературного вуза, это сейчас он являлся лесозащитником и домохозяином, он самолично отписался в какой-то газетёнке, зелёного окраса, конечно же, на тему своей несправедливой посадки.

          Писал поэт о правовом беспределе, царящем в южных краях, в своём стиле, ухающей, удивительным образом выжившей совы, плача  и рыдая над каждым своим выпестованным словом в печати, говоря о репрессивных воздействиях  на арестованных, почти, как тот бывший советский диссидент-педофил, чуть не ставший президентом нашей страны, намекая на то, что всё это делается, с одной целью, отбить у активистов, и у него, товарища и егеря  Меньженицкого, в первую очередь, желание и в дальнейшем бороться с «дачным»  беспределом.

           Совсем позабыв, что не на отдых, вообще-то он прибыл вместе со своими сотоварищами на Черноморское побережье и не в санатории отдохнуть, всё сетовал Сергей Александрович на невыносимые условия содержания их под арестом.

           Что-то рассказывал там, о том, как сначала провели они пять часов, стоя на ногах в отделении милиции, а хотелось, наверное, присесть, и не на стул или на табурет, а сразу упасть в мягкое кресло, ведь столько ходили они колонной  туда и обратно, почти как на советской демонстрации  в честь праздника труда, первого мая, только не мимо трибун с членами правительства, а мимо дач тех же, хоть и нынешних, но высокопоставленных лиц, а ножки их страшно устали, и очень хотелось отдохнуть, а тут, такая несправедливость, их  заставили стоять и ещё пять часов кряду…

        А потом уже в местном УВД они опять стояли «на ногах» (а как хотели, на руках...?)  в   так называемом «обезьяннике», целых 14 часов, — продолжал плакать и стенать товарищ Меньженицкий, в своей статье, будто та последняя сова, на последней ветке, в том единственном лесу, но в Краснодарском крае.

           А камера- то, по его словам, рассчитана была, ай-яй-яй,  на 4 -х человек, а набили в неё, ай-яй-яй, аж, 19 задержанных. И вентиляции не было, а это же просто невыносимо в условиях духоты и высокой влажности, того южного климата, и царила там, ко всему прочему, вопиющая антисанитария.
 
          А уже в постоянном месте их заключения, куда их определили на целых пять дней, назначенных судом, им даже не выдали постельных принадлежностей, будто они все скопом находились ни в купе спального вагона, а в плацкарте, пригремев поездом на этот морской южный курорт.  И вообще, из-за переполненности камеры спать им приходилось по очереди, в камере снова отсутствовала вентиляция и царила невыносимая духота и смрад, и это опять, ай-яй-яй, в таком жутком климате. Просто недопустимо! Просто вопиющая несправедливость, что в КПЗ, но не в отеле же высшего разряда, ещё и в обилии водились так знакомые всем, почти домашние и даже ручные уже тараканы.

           Тонкая, интеллигентная натура поэта – эколога, оказавшегося почти что в «Матросской Тишине», почему-то возмущалась против того, что арестованные, и он товарищ Меньженицкий, находящийся в их числе, вынужден был хранить свои столовые принадлежности и продукты питания возле унитаза, так как больше просто негде было их положить, там, вдоль каменной сырой стены не стояла привычно, коричневая матовая секция «Астор»…

            А в камере не просто не было ванны с джакузи, как ему мечталось, когда он гордо вместе со своими соратниками-революционерами вышагивал по морскому побережью, и пытался заглянуть за «нелегальной» постройки, высокий забор, тут отсутствовал даже кран с водой, и поэтому для умывания арестованные использовали смывное устройство унитаза. Ай-яй-яй…

              Ну, и как в конце своего трагедийного опуса-повествования поэт-песенник и лесник написал: «Никто из арестованных даже не проходил предварительного медосмотра, поэтому вместе со здоровыми людьми в камеру помещали больных, в том числе с явными признаками туберкулеза и других инфекционных заболеваний, что создавало угрозу заражения всех содержавшихся в одном месте»

          Что выглядело, не смотря ни на что, как заказушная, профессионально состряпанная статья, в которой банально были притянуты за уши те факты, которых и быть не могло.

          То, что всё это делалось намеренно, а именно, превращение содержания людей, ни в курортные условия, как полагалось, коли уж прибыли на юга, а в невыносимые, товарищ Меньженицкий был уверен просто на все сто. Он даже объявил голодовку против такого произвола правоохранительных органов, за что сходу с почётом был препровождён в одиночную камеру, где и продолжил голодать. В то время, как его друг, тот предводитель молодёжного звена, правой рукой которого был изолируемый теперь арестант от нормальных зеков, раньше срока вышел на свободу, подав апелляционную жалобу, и предоставив возможность поэту и дальше наслаждаться невыносимыми условиями, но уже в одиночестве.

            Отмотав весь назначенный срок, пять дней, на полную катушку, тот вернулся обратно, к своему родному лесопарку, с милым, уютным, почти домашним, названием Сер Бор, где точно так же продолжил свою революционную деятельность. А,  учитывая его род занятий, домохозяйство, и то, что практически поголовно, все революционеры и во все века,  точно так же были безработными, товарищ  Меньженицкий, их идейный соратник, просто  чуть отошёл от общего правила, всё же работал, но только по дому, и потому, даже при таком раскладе, его голова всё равно оставалась свободна, что давало, и будет давать бесконечные поводы для его всё новых и новых революционных идей.


                ***

         Хотя, чтобы быть защитником окружающей среды, для этого совсем не обязательно и в партию то вступать. Так что, что на самом деле руководило Сергеем Александровичем, так до конца и останется не известным. Да и те люди, которых поэт Меньженицкий притаскивал на свои митинги, собирая их из окрестных домов-многоэтажек, не состояли вместе с ним в «ГРУше». Собственно, вот об этих людях и можно было подумать, как о реальных радетелях Сер Бора, даже обвинив их в бескорыстии.

         А, когда ты шагаешь по лесу с мандатом партийным и говоришь, что защищаешь, это странно смотрится, лесник, егерь, бл#… и ещё поэт и борец-одиночка, за спиной которого целый грушевый кагал. Потому и плачет Меньженицкий на собраниях, как заправский плакальщик на похоронах у своего почившего близкого родственника… Им же, плакальщикам, это свойственно, поплакать на людях, сморкнуться, удариться головой о стенку и пойти с улыбкой, даже не утирая слёз, дальше, с осознанием в душе, что всё, как надо…  Работа у них такая, плакать…

         Но, правда, не далеко уходил егерь и лесник, он привычно обращался только к тем людям, которые имели непосредственное отношение к его роду деятельности. Нет, ни к ведению домохозяйства, тут он и сам неплохо справлялся, а к тем, кто охранял, лелеял и пестовал его родной Сер Бор, и не к тем, кто классно, под пиво отдыхал   на его зелёных, не испорченных ещё серым гравием, лужайках.

          Остальных же в расчёт поэт не брал, что значит, просто игнорировал…  Будучи интеллигентом по натуре, Сергей Александрович не считал нужным отвечать на какие-то вопросы, что не   касались   его очень важной общественной деятельности, даже вежливо заданные вопросы о погоде, от незнакомых людей, он по возможности, обходил стороной, ежели только речь не шла   о погодных условиях в его любимом Сер Боре, будто весь метеорологический прогноз сосредоточился только там.
Вот в такие значимые для него отрезки времени, Меньженицкий с боевой готовностью, мог с кем угодно, долго и нудно распинаться на темы знакомого уже серого гравия, вырубки лесов и незаконных разведений костров, совсем позабыв, о том, как совсем недавно и сам жарил шашлыки в неположенном месте.

           В общем, называя вещи своими именами, плевал товарищ Меньженицкий на всех, как на знакомых людей, так и на незнакомых ему людей, обеспокоенный только серым гравием и кустами с елями и берёзками, совершенно не понимая, что игнорируя людей, он может запросто остаться и без деревьев. А, тем более, игнорируя незнакомых людей, ибо никогда не знаешь, чего от них ждать, гадости или всё же помощи.

           И всё же для многих, так же разделяющих озабоченность Сергея Александровича уничтожением окружающей среды, люди оставались всё же предпочтительнее деревьев, за которыми многое можно не увидеть, и человека, в первую очередь…
 
            А вот, что это может оказаться за человек, это уже совсем другой вопрос, это уже зависит от самого себя, что ты проглядел, или что не доглядел, и не сядешь ли вместе с кем-то на одну скамью, разделив одну камеру и одну участь, из-за своей недалёкости, потому что в голове на тот момент была только одна мысль, раздражающая своей неизменной устойчивостью «Ой, только не надо эту урбанистическую серость тащить в Сер Бор…»  даже не зная, что есть ещё целых 50 оттенков серого, не говоря уже обо  всех существующих бесконечных красках природы, что даровала нам всем жизнь, и которую, конечно же, надо беречь, чтобы и самим оставаться живыми и здоровыми, вдыхая полной грудью чистый, а не загаженный, воздух окружающей среды, источающей ароматы первозданности, не дезорируемые  запахами жарящего шашлыка,  а то, глядишь, и  за твоей  спиной неожиданно  появится очередной маньяк и предъявит  тебе  свой  партийный мандат, где будет написано, что ни егерь, он и не лесник, а просто бл#… маньяк он… Вот, он кто…