Церковь Златой Софии 30

ХХХ

Когда не спалось ночами, Ворон сперва читал старозаветные Псалмы Давида, но если сон так и не стучался в дверь, тогда гасил свечу, садился у окна своего гостиничного номера и долго смотрел на монастырские ночные фонари, освобождая мысли свои и позволяя им самим играться... Забавно в другой раз бывало наблюдать, как его неугомонный ум человеческий пытался находить себе забаву, предлагая рассредоточенному взору разнообразнейшие мысленные фантомы когда-то виденных и позабытых природных и городских пейзажей, людских лиц…

* * *

С каждым днём пребывания в монастыре Ворон стал замечать за собой разочарование, ибо постепенно терял интерес к суетной жизни обители, кроме «служб» в храмах, правда.
Его уже основательно тяготило общение не только с насельниками и паломниками, но даже с монахами и иереями монастыря, как с обычными людьми, видя которых абсолютно мирские интересы, заботы и даже страхи перед неминуемой смертью телесной, всё меньше и меньше их уважал. Даже не смотря на то, что само по себе монашество и даже отдельных монахов он продолжал любить! Но грань эту, между любовью и уважением, как и между людьми лишь формально постриженными в монахами и истинным монашеством, порой трудно было ему нащупать в измотанной Душе своей.

Вновь и вновь, якобы подчиняясь Воле Провидения, он пытался представить себя в роли монаха или даже Рукоположенного иерея именно в монастыре. Но как только осознавал, что, в таком случае, придётся ему подчиняться не столько монастырским правилам, сколь смиренно переносить невежественный фанатизм окружающих, слыша их глупые рассуждения о других религиях и «язычниках», особенно про «плохих» католиков, но при этом, как ему придётся скрывать собственное мнение, что все мировые религии вместе с верованиями Народов - по СУТИ одинаковы, как спектральные Цвета Света Белого, то Душа его тут же начинала закипать очень «несмиренным» негодованием.

С другой стороны, он уже болезненно чувствовал и злился, хотя и пытался сам себе не признаваться, что не только в миру, к которому испытывал всё большее неприятие и отвращение, особенно к городскому, но уже не сможет существовать даже лесным отшельничеством, которое не избавит его, пусть и от минимальной, но всё же необходимой мирской зависимости!

Более того, единственное, чем он ещё мог бы, и, казалось, даже желал всё-таки заниматься, к собственному же удивлению, так это… пусть и «служить», но всё-таки уже постоянно находясь в мирском храме, небольшом каком-нибудь, захолустном, с немногочисленным приходом, но с так любимым Благоуханием Ладана в нём, со свечами и лампадами, с Ликами Святых, с Царскими Вратами и Престолом…
Всё чаще и чаще такая, как бы и не его Мысль, но она навязчиво крутилась в голове Ворона, а Сердце пронизывало столь сильной Благодатью, что от возбуждения даже трудно становилось дышать, чувствуя в такой момент и даже созерцая себя именно в Храме, как в единственном и возможном СВОЁМ ДОМЕ!..

Быть может, именно потому он уже не мог не читать Псалмы Искупителя грехов людских Давида, как не мог и не молиться своими собственными Молитвами, обращаясь к тем Святым Угодникам во Христе любых Народов и вероисповеданий, которые не раз ЯВЛЯЛИСЬ ему, которые ИСЦЕЛЯЛИ его в последний момент даже перед смертью телесной, которым он ДОВЕРЯЛ всей Душою своею!..
Да и читал-молился он в голос про себя, но будто «служил», пусть и не в рукотворном храме, но всё же - перед Святой Троицей Небесной, перед Воинством Её Небесным – Архангелами и Ангелами, которых также приходилось не только созерцать, но и получать от них ИСЦЕЛЕНИЕ и ЗАЩИТУ; да перед Праведными Сущими всех Народов всех известных и неизвестных ему религий-верований, но такими восторженно прекрасными Существами, когда и самому получалось восхититься трепещущей Душою на Небеса!..

И уже ТАМ он, чаще всего участвуя в разнообразнейших и неизменно молитвенных Праздниках и не только христианских, ощущая и видя на себе иерейские облачения того или иного Народа и религиозной Традиции, то воистину отдавался Восторженному Благоговению, чувствуя себя именно СВЯЩЕННИКОМ и именно ХРИСТА РАДИ, что признавали и все присутствовавшие Обитатели тех удивительно Прекрасных Небесных Миров!
Но… Но Священником признавал себя Ворон только – СВОБОДНЫМ от глупостей фанатиков!

Быть может, именно потому Владыка Кармы как-то назвал его «настоящим творцом», что «творил» Ворон и во плоти земной пребывая уже всегда и очень серьёзно-ответственно не только крайне СОСРЕДОТОЧЕННОЙ, но и ОЧУВСТВОВАННОЙ или СЕРДЕЧНОЙ Молитвою и чтением Псалмов, порой со слезами на глазах, ибо прекрасно осознавал СИЛУ ЭКЗАЛЬТИРОВАННОЙ Мысли – ПРОИЗВОДЯЩЕЙ элементарные частицы мгновенно, стало быть, и Формы материальной Жизни тоже, но уже во Времени!
Однако, созерцая мгновенное Преображение Душ в Мирах Небесного Бытия, он всё же отчаянно тяготился продолжительностью Времени преобразованием Жизни, пребывая во плоти трёхмерного или привычного людям Пространства… Его всё чаще и с каждым разом всё сильнее раздражало необходимость торчать во плоти земной даже собственным телом, которое воспринимал лишь, пусть Богу пока и необходимым сосудом для Души его, в котором только и возможно обладать Свободной Волей Выбора Пути Спасения человеку Вечности ради, но ведь со всей той паршивостью скотских потребностей телесных и гниющих нечистот!..

Возвращаясь из Просторов Созерцания, после того, как избавлялся от земного тела с, от него же, болезненными ощущениями, то Ворону, подобно какому-нибудь Отшельнику в гималайской пещере, также долго приходилось опять привыкать к собственному онемевшему - словно мумия! - телу, испытывая неприятнейшие боли, подобные, когда отсиживал ногу. Но в отличие от отсиженной ноги, онемение и колющие боли по всему телу его, после Крещения Огнём и - незримого простым телесным глазом – Распятия и Ран, уже не проходили.
Потому, каждый раз после Созерцания или даже обычного сна, нужно было некоторое время, чтобы опять хотя бы смириться в собственном теле-мумии ТЕРПЕТЬ те самые боли любимого, но так жестоко казнённого Учителя Небесного, которые в Книгах-Откровениях Е.Рерих названы «священными». И отрадой было лишь, что каждый раз, пока терпеливо приходил в себя, попутно любовался всполохами ЗОЛОТИСТОГО Пламени Ауры вокруг себя, уже довольно странно не воспринимая себя… человеком земным!
Тем не менее, никто в монастыре даже не подозревал, каких усилий стоило Ворону носить грубую одежду и уже трудно управляемым телом-мумией двигаться и работать или «жить» так, как и все остальные люди.

* * *

…Но тёмная пора летней ночи коротка и Ворон в очередной раз очнулся от без-мыслия как раз в тот момент, когда охранники выключили фонари.
Спать так и не хотелось, и он продолжал сидя смотреть в окно. За фонарями в утренних сумерках уже можно было различить двухэтажный жилой корпус, в котором жили и в тот час, видимо, ещё спали немногочисленные монахи на втором этаже, а под ними на первом этаже в отдельных кельях – «бугор» трудников и тот самый неприятный инвалид.

Долгим немигающим взглядом смотря на тёмные окна корпуса, Ворон и не заметил - или будто так и надо было! - как приблизился к ним, словно одними только глазами, а потом вдруг сквозь стену просочился и оказался в мрачном коридоре второго этажа, где никогда раньше не бывал!.. Некоторое время прислушиваясь к своим впечатлениям, он констатировал, что, не смотря на уже светлую утреннюю пору, очень даже неприятно было там находиться во мраке, ибо напоминало времена, когда ему с чувством ужаса и омерзения всё же часто приходилось посещать такие же мрачные лабиринты бесконечных подземных тоннелей, кишащих мерзкими и опасными бесами, чтобы оттуда вытаскивать, отмолить-искупить и спасти очередную, но БЫЛУЮ Душу из СВОЕГО Ожерелья Воплощений … И всё же, преодолевая себя, подошёл к ближайшей двери кельи и, осторожно приоткрыв её, заглянул внутрь… В тёмном сводчатом помещении послышался ритмичный храп спящего человека, Ворон просочился внутрь и пригляделся… На широкой кровати в ещё более затемнённом углу одетыми в подрясники лежали и спали двое монахов и он узнал их – храпевшего большого отца С. и духовника монастырского отца П. … Но присмотревшись внимательнее Ворон вдруг отпрянул, увидев вместо лица отца С. – словно лопатой приплюснутую тёмную личину ящера!.. Духовника же, лежавшего на боку и спиной к Ворону, невозможно лица было разглядеть, да и не было желания лицезреть, видимо, тоже нечто омерзительно-ужасное… Сообразив, что, скорее всего, оба эти существа в монашеских подрясниках, находились в разных кельях, а только их кровати стояли у одной стены, через которую уже многомерным Зрением Ворон и мог созерцал как бы сквозь стену… Важнее для его было то, что оба те монастырские иереи, стало быть, соответствовали друг другу и резонировали именно ЭГОЦЕНТРИЧНЫМИ Качествами Душ своих, что и выражается в ПОДЗЕМНОМ Бытии корыстно-развитым Умом представителей небезызвестных РЕПТИЛОЙДОВ!.. И Ворон поспешил удалиться оттуда… Но, оказавшись опять в коридоре, он будто провалился-просочился под пол и оказался на первом этаже здания!.. И замер, чтобы, как к непрошеному гостю, не привлечь к себе внимания, так как в тот же момент заметил, как открылась дверь одной их келий и оттуда вышли двое неизвестные ему и очень худые на вид монахи в подрясниках... Но в открытую дверь он всё же спел заметить, что это была келья инвалида, который не спал, но, неизменно в обнимку со своим «смартфоном» беседовал со какими-то очень неприятными на вид женщинами… А так как чувствовалось оттуда нечто агрессивно-порочное, то Ворон волевым усилием поспешил покинуть чужой коридор…

Столь неожиданное Видение того неприятного, что скрыто от остальных людей и от наивных паломников в монастыре, озадачило Ворона и дополнило его душевную копилку сомнений и желание бежать куда глаза глядят от грязи всей той лицемерной религиозности то ли бесо-ящеров, то ли ящеро-демонов в человеческих обличиях и в подрясниках, и даже рукоположенных в иереи!..

* * *

Паломницу «аж из Америки» Ворон ещё в субботу вечером заметил в соборе, и сразу же ему показалась немного «не от мира сего». Она вела себя в храме не так, как обычные российские паломницы, всезнающие с религиозно-кислыми выражениями на лицах, одеты по православному «имиджу». Она не носилась по храму и не лезла к Иконам. Она просто слушала «службу» и упивалась действительно прекрасным пением местных мирских женщин, за плату подрабатывавших на клиросе.
Но Ворон и не подозревал тогда, что придётся со странной паломницей «аж из Америки» пообщаться поближе...

Однако, «американка» русских кровей оказалась женщиной не только приятно общительной, образованной и дипломированным психологом, но и – к восторгу Ворона! – неслабой Ясновидящей, зато монастырских насельников удивлявшей своей какой-то крайней наивностью, граничившей с детской непосредственностью, и душевной ранимостью.
В воскресный же день после Литургии, они долго прогуливались по монастырю и вокруг него, увлечённо беседуя, к неудачно кисловатой улыбкой прикрытому неудовольствию всегда подозрительной Матушки И., встретившейся им на пути.

Детская восприимчивость всего вокруг и манера «американки» говорить, заставляли Ворона улыбаться, но, в то же время, серьёзные мысли и замечания её о поведении людей и о местной монастырской негативной действительности, которая ведома была только ему, приятно поражали точностью определений!

Во время ужина в трапезной, «американку» Ворон посадил всё же рядом с собой, опасаясь каких-нибудь несуразностей в отношениях её с матёрыми, парой нагловатыми насельниками. И всё поначалу вроде было нормально, но только, пока не появился отец. С., словно тупоносый пароход выплывший в зал и пристально-тяжёлым взглядом исподлобья оглядевший всех присутствовавших на ужине.
До того момента «американка», что-то радостно шептавшая Ворону на ухо, вдруг притихла и, глядя широко раскрытыми глазами на огромного иерея, словно обмерла, потом вся скукожилась и, не дожидаясь окончания ужина, спешно вышла из трапезной.

Когда Ворон нашёл её потом около гостиничного корпуса для паломниц, то на немой его вопрос, она шёпотом сказала:
- Извините меня, пожалуйста, но я никак не могла, ну никак не могла остаться до конца ужина… Он ужасный! Какой он ужа-асный!..
- Ужин? – слукавил вопросом Ворон.
- Да не-ет, не ужин, - осторожно оглядываясь на хозяйственный корпус, возбуждёно шептала она. – Но он так ужасен… этом монах… Так ужасен!..

Ворон, жалея столь неадекватную женщину, посчитал излишним уточнять, каким именно созерцала ясновидящая «американка» отца С.. Только сожалел, что она быстро собралась и с первой же оказией уехала из монастыря.