Хроники одной еврейский семьи продолжение1

Г Л А В А  6
Когда папе исполнилось три года, дедушка  решил  отдать его учиться в хедер.
- Нечего ему тут клей нюхать, - сказал дедушка, - пускай премудрость жизни постигает и Тору учит. Хоть один грамотный средь нас будет.
Сначала папина мама была против такого раннего начала обучения.
- Азохэн вей! Боже милосердный! Посмотрите на этого эйфэлэ! Его же ветром сдувает. 
Надо сказать, и правда - мой папа в то время и впрямь был похож на цыпленочка. У него были светло-серые брючки и желтая курточка, которую мама перешила из старого пальто Наамы. Когда он выходил на двор  и становился на крыльце, боясь спуститься по ступенькам, так и хотелось сказать ему: ’’Цип цип цип”. Но когда Исаак взял папу на руки и тихо спросил:
- Майн эйфэле! Хочешь быть умным, как твой дедушка?
- Да, папочка! – ответил ему маленький Матвейка, и прижал свое личико к папиной щеке.  Ни с чем несравнимые ощущения захлестнули Исаака, слезы непроизвольно навернулись на глаза. Совсем еще кроха, дитя малое, обнял ручками его и посмотрел умненькими глазками и повторил:
- Хочу, папочка! 
Увидела  мама такую трогательную картину и сразу спорить прекратила.
- Бедный, бедный мой сынок! Боже милосердный, его - таки  хотят лишить детства – почти простонала мама Доба.
И не зря она так причитала, потому что хедер, скажу я вам – это не детский сад с развлечениями.  Это было место, где дети проводили большую часть всего дня.  Занятия начинались в октябре и заканчивались в конце мая. Целый день дети находились с учителем (меламедом), которого они должны были почтительно называть ребе. Лишь в пятницу, в канун благословенного дня субботы, их отпускали пораньше.  По старинным еврейским канонам детей  в хедере обучали не только грамотности. Учили, как вести себя по еврейски,  делать вещи по еврейски,  и как бы высокопарно это не звучало, учили особому еврейскому пониманию талмудического закона.
Не каждая еврейская семья в то время могла себе это позволить. Но раз дедушка Гершон что-то решил – это почти закон. Всю организацию учебного процесса он взял на себя.  Заказал у портного Зиновия новые брючки, купил на базаре небольшую сумочку и в синагоге приобрел  талмуд.  Все это завернул в красивую бумагу и отнес в комнату маленького Матвейки со словами:
- Возьми, Мотл, этот сверток! – торжественно произнес дедушка, - никогда больше не разрешай называть тебя эйфэлэ,  с этого момента ты начинаешь свой жизненный путь, который, наверно, будет не простым, как и для каждого еврея. Будь упорным и прилежным учеником и Бог воздаст тебе по заслугам.
Маленький Матвейка стоял и хлопал своими красивыми карими глазками. Я не знаю, понимал ли он тогда все, что ему говорил дедушка, ведь до этого дня с ним никто так никогда не разговаривал. Его глазки вдруг наполнились слезами,  но дедушка протянул ему сверток и повторил:
- Возьми и разверни – это подарок и плакать не смей!
И потекли непростые трудные дни обучения в хедере.
Знания, которые там  давали,   с самого первого занятия, вколачивали в голову  крепко и на всю жизнь.  В хедере учили еврейским буквам, их произношениям, учили, как связывать слоги,  потому что еврейское письмо отображает лишь согласные звуки. Каждый день дети выстраивались в круг и хором повторяли слоги алфавита. Это продолжалось изо дня в день по многу часов,  вот только ритм детского пения был в точности тот,  с которым у евреев было принято читать талмуд.
 Слог за слогом, молитву за молитвой, до хрипоты дети заучивали еврейскую премудрость.  Писать детей учили позже,  в основном применяя пропись, которую бесконечно копировали, раз за разом обводя контур, пока не получалось правильно.
Хвалить детей или раздавать комплименты в хедере было не принято. Люди глубоко набожные, евреи, крепко верили в дурной сглаз, поэтому хвалить ребенка было опасно - этим можно было навлечь злых духов творить свои козни.  Зато ругать  и наказывать позволялось от души. Это как раз и позволяло отвести злых духов.  Да и самому ребенку полезно. Ну, как можно не ругать и не наказывать.
У  меламеда – учителя была своя система наказаний, практикуемых в хедере: самым легким считался книп – щипок.  Чаще всего учителя щипали почему-то рослых учеников. Щипки бывали разными от легких, сделанных мимоходом, до очень болезненных. Учитель со всей силы захватывал щеку или ухо и выкручивал, пока ребенок орал.  Впрочем, щипок в хедере мог означать и похвалу. Бытовало там такое выражение - а книп ин бекл – ущипнуть в щечку – это-то как раз и было поощрением. Выглядело все немного странным, провинился – получай, а когда отличился, тоже получай, но уже с другим пояснением.
Дальше шел -  шнел – щелбан опять ничего удивительного, как и все еврейское, щелбан имел свои корни в талмуде. Не рожденные младенцы живут в раю и занимаются единственным правильным делом – постигают секреты Торы. Когда приходит их черед рождаться, то прилетает ангел и дает такой щелбан по губам, что они забывают все, что выучили. От этого и первый крик новорожденного. А вот учитель меламед не ангел, он дает щелбан не для того, чтобы выбить премудрость, а как раз наоборот, чтобы вбить ее обратно в голову.  Иногда доходило до смешного, когда ребенок рассказывал выученный урок, учитель незаметно подкрадывался к нему и давал щелбан в затылок, на всякий случай.  Хотя мог быть и не щелбан, а щипок тоже для профилактики.
Страсть хедер-ребе незаметно подкрасться и ущипнуть стала нарицательной. С чьей -то легкой руки пошло гулять по свету русское воровское слово щипач - вор карманник, по еврейски – книпер. Термин не смог бы прижиться, если бы его значение, без лишних объяснений, не было бы понятно многим в воровском сословии.
Шнел и книп,  хоть и болезненные, считались обычным делом, школьной рутиной. Серьезные телесные наказания начинались с пощечины, когда учитель неожиданно мог залепить оплеуху, куда попало. На идише - печ ин пуним – удар по лицу.  Это считается очень оскорбительным, но в хедере считался легким ударом, чтоб заострить внимание, освежить память. На печ даже обижаться было не принято.
Тяжелее всего был зец – удар. Сам этот термин употребляется только с дополнениями – зец ин ди крижер  арайн  - удар по почкам. По-русски бьют по лицу, на идише -  бьют в лицо. Зец был наказанием тоже средней тяжести, больнее, чем печ, но не настолько, чтобы сломать ребенка. Дальше уже следовали наказания не для воспитательной профилактики,  а за реальные проступки, плохое поведение и плохую успеваемость.  В обществе, где учение рассматривается как наибольшая моральная доблесть, плохая успеваемость считалась наихудшей провинностью. Если ребенок не понимал учебного материала, значит лентяй и тупица, значит сам виноват в своей тупости.
Считалось, что мир жесток, что еврейский народ страдает, а значит, для выживания своей семьи и своего народа, ребенок обязан  быть умным.  Пустая голова считалась преступлением, равным предательству своего народа.  Выражение’’ вбить в голову’’ еврейская педагогика воспринимала буквально.
Создатели немого кино любили ставить сцены, где лупцевали по щекам направо и налево.  Очевидно, даже в золотой стране Голден медиа, память не оставляла основателей и воротил Голливуда, получивших воспитание в хедерах Восточной Европы.
Не могу не сказать и еще об одном способе наказания, которым дети подвергались в хедере – я хочу сказать о порке. Пороли в хедерах регулярно, с удовольствием и постоянно. Опять же в хедерах  бытовала такая поговорка:  давай задницу и иди обедать.  Виноват или не виноват,  а наказание было обязательным и всеобщим. Это наказание покрывало все, что ты не только натворил, но и мог натворить за неделю. Чувство вины в еврейском ребенке культивировалось с большим усердием.
Система наказаний, как и все в еврейской жизни, была традиционной и опиралась на солидный фундамент священных текстов. Широко применяя телесные наказания, учителя всегда любили приговаривать: “  Вреда олуху не будет” -  в то же время родился и новый принцип эйн шойтэ  маргиш  - олух ничего не чувствует, а раз так, то ничего страшного, можно бить и посильней.
Во время этих, с позволения сказать, воспитательных мероприятий, учителя не молчали, а как раз наоборот,  добавляли и пояснения, наполняя эту порку определенным смыслом, и это было очень естественно, какая же педагогика,  если молча. Да и еврейский народ не из молчаливых.  Пороли, добавляя ругательства в основном на тему: какой ребенок болван и тупица. Слов для этого в еврейском языке очень много: здесь и кусок мяса с глазами – а штик флейш  мит ойгн, еще - а поц мит ойгн – поц с глазами,  поц мит капелюх – поц в шляпе и многое другое.
Конечно нельзя обвинять учителей того времени в садизме. Они наказывали не ради получения какого-то удовольствия или спортивного интереса – телесные наказания были освящены веками педагогическим принципом, призванным создать еврейского человека, сделать из него того, кого надо.
Пройдя этот очень непростой путь в  хедере и стойко перенеся все испытания, выпавшие на долю каждого ребенка,  переступив  13- летний порог, мальчик становился правомочным евреем, что в еврейском языке равнозначно человеку.  Реб ид – господин еврей -  самое почетное обращение, которым можно уважить еврея на идиш. Сказать будь человеком, дер менч – значит сказать будь евреем,  потому  что самое главное для еврея – быть человеком. 
В 13 лет еврейский мальчик из хедер-ингл превращается в бар мицве бохер. В юношу бар мицва. До 13 лет ребенок был, как бы освобожден от выполнения заповедей, но теперь просто обязан строго их соблюдать. До этого времени отец нес ответственность и подлежал наказанию за проступки ребенка,  но после 13 лет еврейский человек становился не субъектом заветов, а объектом их наказания за их нарушения.  Заставить Бог не может, поскольку сам попустил Адама и Еву вкусить от запретного плода. Зато примерно наказать вполне в его власти. Это-то и является истинным смыслом бармицвы – стать ответственным за последствия своих поступков.
                ***
В младшей группе, где учился Матвейка, было 8 детей. Была еще средняя группа и старшая.
Первый день посещения школы запомнился Матвею хорошо.  В хедер его рано утром привел отец Исаак. Надо сказать, что для него это был самый радостный и значительный день,  когда укутав трехлетнего сына в молитвенный талес, он на руках донес  его до места.
- Запомни этот день сынок, - торжественно сказал он Матвейке, - сегодня ты приступишь к изучению многих вещей, и может быть, станешь ученым или великим музыкантом.  Здесь ты получишь знания, которые научат тебя отличать самому плохое от хорошего, добро от зла.
Запомнились эти слова Матвейке. Ой, как  запомнились. Часто он вспоминал  своего отца, хоть и немного удалось им пожить вместе, а этот день он почему-то вспоминал особенно хорошо. Прав оказался отец - очень большое влияние на всю оставшуюся жизнь оказали эти занятия в хедере.
- Ты, главное, не бойся и внимательно слушай, что тебе говорит учитель, – наставлял его  Исаак. Когда захочешь кушать, вот тебе узелок,  там твоя мама испекла тебе вкусные кихелех. А после занятий я приду за тобой, так что не переживай.
Они вошли в помещение, которое представляло собой небольшую комнату.  На скамейках сидело несколько мальчиков и что-то оживленно обсуждали, увидев Матвея, уставились на него.
- Шалом! – поздоровался  Исаак сразу со всеми находящимися  в комнате.
- Шалом, шалом, - послышалось от всех присутствующих.
- Вот привел вам нового ученика, - сказал Исаак,  - он еще маленький, но очень хочет учиться,  так что не обижайте его.
- Как тебя зовут? – спросил пожилой мужчина, сидевший за столом - это и был учитель - меламед.
- Матвей – тихим голосом произнес маленький мальчик.
Ему все было интересно в этом незнакомом месте, и он поворачивался то в одну, то в другую сторону,  разглядывая и мальчишек сидевших на скамейках и школьную доску, на которой были написаны какие-то буквы.  Страшно ему не было. Очень хотелось быстрее познакомиться со всеми мальчишками и начать играть в интересную, так вначале ему казалось, игру под названием учеба.  Матвейка тогда вряд ли понимал, что ждет его в этой комнате и дальше в его непростой жизни,  но сейчас, здесь, он смотрел на всех своими карими глазенками и радовался всему, что видел.
- Ну как нравится? – Спросил Исаак, сажая Матвейку за маленький стол.
- Да, папочка! Мне очень тут нравится – нетерпеливо ответил он в ожидании начала игры.
- Тогда я пошел – сказал Исаак, - а когда учеба закончится, я снова приду за тобой.
Оглянулся у дверей Исаак, помахал рукой, одобряюще глядя на сына, и пошел по своим нескончаемым делам.
- Так – сказал учитель оставшемуся одному Матвейке, - начинаем учиться.
- Открой эту священную книгу – попросил учитель – это молитвенник, а это первая буква – алеф – видишь, как она выглядит? - Спросил он, привлекая внимание  мальчика на ее отличительные признаки.
- Да, вижу – с возрастающим  интересом  ответил Матвейка – эта игра ему определенно нравилась.
- Тогда – продолжал учитель – переверни страницу и найди эту букву в другом месте среди других букв.
Матвейка с увлечением стал разглядывать непонятные ему строчки и довольно скоро отыскал  букву  Алеф.
- Вот! Вот она! – Воскликнул Матвейка и довольно уверенно ткнул своим крохотным  пальчиком  в искомую букву.
Раздались радостные возгласы и одобрительные крики окруживших Матвейку остальных мальчиков:
- Надо же! С первого раза нашел! Не ошибся! – неслось со всех сторон. 
А учитель поцеловал Матвейку в макушку и сказал:
- Ну молодец, а еще одну букву найдешь – спросил он и показал мальчику букву гимел.
Матвейка внимательно вгляделся в написанное, затем перевернул несколько страниц и опять достаточно быстро нашел искомое.
- Вот эта буква - уверенно произнес он и поднес палец к странице.
И снова закричали мальчишки, подбадривая Матвейку.  Тот с довольным видом сидел на скамейке и радовался вместе со всеми – эта игра ему очень нравилась.
- Ой, посмотрите сюда! – Раздался возглас учителя – все посмотрели на место, которое указывал учитель.
На коленях маленького Матвейки лежала большая конфета в красивой упаковке.  Он тоже, с недоумением, взял в руку конфету, смотрел, не понимая,  как та оказалась у него на коленях.
- Это ангел прилетел и бросил тебе дар за то, что ты сразу начал прилежно учиться – сказал мальчику учитель. – Запомни Матвейка, дары эти постоянно будут сыпаться на тебя, если ты будешь послушен и прилежен.
Как счастлив в этот момент был Матвейка, не знал никто,  он прямо-таки светился от радости. Это было очень важно в этот момент, чтобы сразу настроить ребенка на позитивное отношение к учебе, потому что предметы, которые преподавались в хедере, были очень сложными, ввиду того, что они все были исключительно религиозными: молитвы,  Пятикнижие, Талмуд. Понять, о чем идет речь, маленькому ребенку, было очень сложно.
В течение всего дня Матвейка запоминал и находил в тексте различные буквы, которые ему показывал учитель. С непривычки он, конечно,  устал, да и однообразие занятия ему поднадоело, но вида он не показывал и неудовольствия не выражал. Наоборот, он просил дать ему еще и еще заданий. Конфеты и печенья, которые время от времени сыпались ему на колени, тоже служили хорошим стимулом.  Он собрал их в кучку,  но сам не ел, как не хотелось. Все ждал своего отца, чтобы показать ему, что даровал ангел за хорошую учебу.
Наконец учитель сказал Матвейке:
- Ну, вот и прошел первый  день занятий.  Мальчик ты очень способный и надеюсь, что в дальнейшем твоему отцу не придется краснеть за тебя.
С Матвеем еще никто не говорил так серьезно, как со взрослым человеком, и он немного трусил, но, увидев неподалеку стоящего отца, сразу успокоился и протянул ему горсточку конфет со словами:
- Посмотри, папочка, что ангел мне принес за хорошую учебу, и еще учитель меня тоже хвалил, - одним махом вывалил Матвейка все новости  отцу.
От переполнявших его маленькое сердце чувств, он никак не мог рассказать все толком. Лишь только, когда папа взял его на руки и понес домой, он все рассказывал и рассказывал, повторяя то одно, то другое, пока наконец не сложил маленькую головку на папино плечо и крепко заснул.  Так спящего и принес  Матвейку домой папа,  передав его матери со словами:
- Принимай обратно своего вундеркинда в целости и сохранности.
И потекли дни занятий колесом времени, оставляя в памяти Матвейки все больше и больше знаний.  Вскоре он, несмотря на то, что был самый маленький, догнал и перегнал свою младшую группу. Он стал отличником и примером для всех остальных.
В комнате, где они занимались,  было уже четырнадцать мальчишек. После Матвейки привели еще троих мальчиков.  Кому -то уже было пять лет, одному мальчику шесть, но самым младшим по-прежнему был Матвейка.
Первые три месяца  все учили алфавит.  Изо дня в день учитель вдалбливал в головы малышей 22 буквы алфавита и 10 гласных знаков. Не всем эта зубрежка скоро приносила свои плоды.  Требовалось большое внимание и огромное напряжение памяти. Но для тех мальчиков, кто не справлялся с заданием,  раздраженный учитель пускал в ход плетку, остроумно прозванную у них локшн–лапша.  Меламед-учитель тогда спрашивал:
- Никто сегодня  голодный не останется, - говорил он, - всех вкусной лапшой попотчую.
В комнате всегда шумно – учитель громко выкрикивает букву или слово  и тут же мальчишки хором его повторяют, раз за разом стараясь четко подражать услышанным  звукам. А в течение всего занятия, которое длилось каждый день по восемь часов, с часовым перерывом на  обед, учитель зорко следил за каждым учеником, постоянно обращаясь то к одному, то к другому из мальчиков, проверяя мозговой пульс. Удержать внимание несколько часов вообще трудно для детей,  да еще, если вокруг тебя столько отвлекающих моментов. И тогда в действие приходит лапша, или специальный кнут – канчик для наказания строптивых, ленивых и отвлекающихся учеников.
Матвейка хоть и был способным учеником, но и ему подчас выпадал случай отведать школьной лапши.  Тут как раз и зародилось его стремление всегда помогать людям, несмотря на то, что не только никакой выгоды он не имел с этого а, как правило, наоборот, получал одни неприятности. На протяжении всей своей жизни он стремился помочь любому, кто бы ни просил, ничего не требуя взамен.  Нет, Матвей, конечно, не был бессребреником, – когда ему кто-то что-то давал, всегда радовался и никогда не отказывался, действуя по принципу –“ дают – бери, а бьют – беги.” Вот и в хедере, когда другие  мальчишки, не выучив урок, спрашивали  у Матвейки подсказки, то он всегда и с упрямой готовностью помогал нерадивым, за что не раз  получал наказания от учителя.
- Так - так! – Восклицал учитель, в очередной раз увидев, как Матвейка дает подсказку самому взрослому из учеников Хаиму.
– Самый умный у нас тут завелся, всем советы раздает направо и налево.  Ну- ка, живо к доске – приказал ему учитель
-  Вот тебе кружка с водой. Бери ее той рукой, которой подавал подсказку и держи перед собой, пока я не скажу, хватит, а если прольешь воду, накормлю тебя лапшой досыта.
Взял Матвейка кружку – вроде не тяжелая, можно и подержать, рука-то  не отвалится, – подумал он.
Но он ошибался.  Не прошло и пяти минут, как Матвейка почувствовал, что рука наливается свинцовой тяжестью, и неумолимо клонится книзу. Заныло плечо, и рука совсем онемела.  Непроизвольно разжались пальцы и кружка выпала из руки Матвейки.  От удара об пол вода разлилась, обрызгав обе штанины. Мальчишки, внимательно наблюдавшие за Матвейкой, дружно расхохотались. А он стоял с  мокрыми штанами и моргал глазами, набухающими от слез. Самое обидное, как тогда ему показалось,  было то, что громче всех смеялся Хаим – тот мальчик, которому и хотел помочь Матвейка.  Тот и хохотал громче остальных, и рукой на него показывал,  и слова какие - то обидные выкрикивал.
Тогда в хедере, Матвейка увидел впервые, что не всегда добрые поступки или помыслы доводят до добра. Потом,  много позже, он понял, что люди делятся на три категории: первая - самая редкая категория людей, которые учатся на  ошибках других.  Вторая – тоже не очень многочисленная,  которая учится на своих ошибках. И третья,  к которой  принадлежит основное население,  никогда  ничему не учится, всегда наступает на одни и те же грабли.
И хоть понимал в дальнейшем уже взрослый Матвей, что не все добро благо – как учил его этому  умудренный дедушка Гершон,  но не мог пересилить себя,  за что и получал от жизни крепкие удары.  Много и много раз обманывали и подводили его люди,  которым помогал Матвей,  наивно рассчитывая на их ответную помощь.  Но  не мог,  не мог он заставить себя не повторять прошлых ошибок.
- Что Матвейка? – Спросил его улыбающийся учитель, и учиться ты, я вижу, любишь и наказания тоже всегда ищешь.
Он заметил эту особенность у Матвея находить неприятности на пустом месте. Конечно, учитель сразу разглядел, что Матвейка очень способный мальчик, и по-своему понимал его искренние и бескорыстные помыслы. Он и наказывал его, правда, не как остальных,  а умеренно,  но регулярно и, если и ударял, то несильно, а скорей обидно, чтобы дошло. Не раз, и не два, разговаривал учитель с отцом Матвейки Исааком, рассказывая тому, за что и почему был наказан Матвейка.
- Мотл,  сынок, - говорил ему Исаак,  посадив его на колени и гладя по курчавой голове, -  мир не так устроен, как ты его себе представляешь,  а особенно для нас евреев – Богом избранного народа. Нам всегда было и наверно будет тяжелее, чем остальным гоям, потому что приходится платить за грехи наших предков. Но жить надо надеждой и только надеждой и не забывать главного – если хочешь хорошо жить – то надо хорошо учиться,  быть лучшим. Даже если ты не станешь ученым, а станешь, например,  точить ножи и топоры, то и тогда ты должен быть лучшим, даже в этом, и твое мастерство всегда прокормит тебя. И люди оценят, и семья в достатке будет. А добро, сынок, по разному для тебя оборачиваться станет, уж так мир устроен, и ты должен все принимать безропотно, помня, что так Богу, видно, угодно, а за терпение твое и трудолюбие не оставит тебя Господь, вот увидишь.
Так говорил своему сыну Исаак, предчувствуя, какие испытания, выпадут на долю его любимого Матвейки.  А тот, как обычно, сидел у него на коленях и обнимал  обожаемого папочку своими еще не окрепшими ручками. Очень сильно любил Матвейка своего папочку. Любил вот так сидеть у него на коленях, вдыхая аромат запахов, исходящих от отца, прижиматься к нему, чувствуя себя полностью защищенным и внимательно слушать его, даже не все понимая, что он говорит, а просто слышать его голос. Для Матвейки  эти моменты были наивысшим блаженством.
А сейчас, стоя посреди всего класса, Матвейка рыдал от страха и обиды, размазывая слезы по щекам, и не было с ним в этот момент его папочки. Некому было заступиться за него, и учитель не спешил остановить класс от издевок безжалостных мальчишек, искренне полагая, что это послужит уроком для Матвейки.  Но вот, наконец, он поднял руку, и громко прикрикнул на весь класс:
- А ну! Тихо! Замолчать всем! – Что тоже захотели вместо домашнего обеда моей лапши отведать!
- На сегодня занятия окончены, - сказал учитель, - все могут идти домой, кроме Матвея.  Он будет наказан, и еще два часа будет продолжать занятия.
- А какое наказание ему будет? – Спросил кто-то из мальчишек.
- Тебе очень интересно? – Вопросом на вопрос ответил учитель.
- Конечно! – Хором ответили сразу двое пацанов.
- Очень хорошо, что вы переживаете за него, – значит, вы настоящие друзья и, поэтому вы останетесь вместе с ним, чтобы разделить с ним наказание – продолжил учитель.
- О нет! Не хотим мы оставаться! – Закричали опомнившиеся мальчишки,  но было поздно. 
Учитель схватил их обоих за шиворот и втолкнул обратно в класс, приговаривая:
- Любопытство очень хорошая привычка для продолжения занятий, да и Матвейке не скучно будет, а вам за то, что вы передумать захотели, я вдвойне наказания наложу.
Остальные ребята быстро удалялись от хедера. Ускорение им придавали доносившиеся крики мальчишек и противный свист плетки с последующим характерным звуком удара о тело.
Надо сказать, что мало чего достиг своими наказаниями учитель.  Нет, Матвейка по-прежнему был лучшим учеником в классе, но наказания получал, наравне с нерадивыми учениками, и все по одному и тому же поводу. Не мог. Ну, никак не мог, он отказать, когда его просили о помощи, не мог и все тут.
                Г Л А В А   7
Так прошел первый год, за ним второй, затем третий, в конце которого Матвейка уже довольно сносно читал тору и мог красиво написать небольшие предложения под диктовку учителя. Но вот и настал тот день, который перевернул жизнь маленького Матвейки.  День,  который даже спустя многие годы помнил и рассказывал мой папа, несмотря на то,  что тогда он был еще ребенком.
В тот вечер, когда закончились занятия, и Матвейка уже выходил из Хедера, на пороге его встретил старший брат Дов. Он был какой-то странный, с красным лицом и опухшими глазами.
- Шалом, Дов! – Воскликнул обрадованный Матвейка.  Он очень любил и обожал своего старшего брата.  Тот был для него непререкаемым авторитетом.
- Шалом, Матвей! – Ответил тот, почему-то назвав его по имени, хотя раньше так никогда не называл его.
- Слушай, что я тебе сейчас расскажу, - весело начал рассказывать Матвейка, не обратив внимания на необычное приветствие брата.
Он взахлеб стал пересказывать события минувшего дня в хедере, не понимая вначале, что брат не только не смеется, как раньше, когда он ему рассказывал про занятия, но и отчего-то хмурится и отводит в сторону глаза. Матвейка замолчал на полуслове и, пытаясь поймать взгляд брата, спросил его:
- Тебе что, не интересно слушать  про Хаима?
Вместо ответа  Дов поддел ногой упавшую листву и смотрел, как листья, подброшенные ногой, падают обратно, ложась цветным ковром на землю.
- Что-то случилось? – Спросил Матвейка настороженный поведением брата.
- Случилось Матвейка, - глухо ответил Дов.
Он все никак не мог решиться рассказать  о произошедшей трагедии. А случилось вот что. Когда Матвейка ушел  в хедер дедушка, как обычно, созвал всех и давал задания на текущий день.  Последним в комнату вошел Исаак, какой-то помятый с неестественно бледным лицом. Накануне они с работником перегружали мешки со щетиной на склад. Мешки были тяжелые, вероятно, из- за того, что щетина была не до конца просушена. Пришедший пораньше Дов слышал, как один из работников, Мендель, жаловался на то, что все поджилки у него от вчерашнего дрожат. Так вот,  когда появился Исаак, на него было больно смотреть, и дедушка Гершон сказал:
- Нам рассказал Мендель, как вы вчера работали, допоздна, и сильно устали, поэтому ты Исаак, сегодня, не будешь делать никакой серьезной и тяжелой работы.  Ты только подсчитай, сколько всего на складе у нас щетины и запиши в тетрадь, потом можешь отдохнуть, а то на тебе лица нет.
Там на складе его и нашли.  Он не пришел обедать со всеми, и Мендель решил найти и позвать его. Когда он зашел на склад, то не сразу в полумраке помещения увидел Исаака, лежащего на мешках.  Сначала Мендель подумал, что Исаак уснул, улегшись на бок на мешке со щетиной, но после поза, в какой он лежал, показалась ему не естественной, слишком прямой и вытянутой.
- Исаак – тихо позвал его Мендель и осторожно тронул  его за плечо.
Тело подалось на спину, и Мендель отпрянул, увидев широко открытые мертвые глаза.  Наклонившись к нему, он понял - Исаак мертв. Он лежал на мешке со щетиной и смотрел в вечность. Менделю  казалось, что сейчас он вдруг моргнет,  встанет и скажет какое-нибудь изречение вроде:
- Что наша жизнь, и что мы в ней делаем, и что весь наш мир со всем, что в нем происходит – суета сует, бессмыслица и ерунда!
Но молчал Исаак, плотно сомкнув свои уста, и только какая-то полуулыбка, угадывалась на его мертвенно-бледном лице.
Похоронили Исаака, как и положено, по еврейским традициям. Народу проводить в последний путь пришло неожиданно много. Пользовался уважением тот среди евреев, и хоть и не занимал высоких должностей при жизни, авторитетом большим слыл, особенно, что касалось святого писания. Иной раз и раввин, естественно не афишируя,  встречался с Исааком, чтобы, как он говорил, обсудить некоторые толкования. На самом деле, внимательно слушал, что по тому или иному вопросу думал Исаак, и запоминал умозаключения, сделанные им. А после, в своей форме, использовал знания, полученные от Исаака. Но никто из них не предъявлял друг другу претензий. Напротив, после таких бесед, оба прямо светились от счастья. И вот сейчас, читая молитву над телом Исаака,  многомудрый раввин не мог сдерживать слез, скорбя о невосполнимой потере.
Уход человека из жизни большое горе для его близких и друзей. Чем покойный был лучше, добрей, справедливей,  тем глубже скорбь живущих. Вот поэтому-то и велико было горе всех домашних.  Тяжелее всех этот удар воспринял  Гершон.  Он любил своего зятя, как родного сына, и все дело намеревался  вскорости передать ему, и тут такой удар.  Во время похорон он почувствовал, что не может стоять на ногах и, охнув,  опустился  на колени, с которых, уже после не встал. Соседи подняли его и донесли до дому.

                Г Л А В А  8
Нельзя сказать, что жизнь баловала Исаака и давала ему  возможность насладиться всеми благами,  но и совсем обездоленным он тоже не был. Всего в жизни Исаака хватало.
Родился он 1881г в семье Аарона Кукля.  По еврейской традиции семья была многодетной. Отец его был мелким торговцем скобяными изделиями.  Он ездил на повозке по трудно доступным деревням, предлагая местным крестьянам всякую всячину. В зависимости от того, насколько удачной была торговля, семья и жила.
Это время было одно из самых благоприятных для евреев, проживавших на территории Латвии.  Только что произошли реформы Александра 2  (1860-1870гг). Эти реформы и создали благоприятные условия для евреев. Они получили право приобретать собственность  в Лиепае, Риге, Даугавпилсе. До этого времени евреям разрешалось жить только в городах и поселках, чтобы предотвратить возможный переход земель в собственность к евреям. Власть старалась помочь польским завоевателям не позволять евреям приобретать землю. И поэтому евреи селились в городе,  где им трудно было найти работу, вследствие чего они постепенно беднели. Но после реформ начали развиваться фабрики и появились зачатки рыночной экономики, а раз появился спрос, то и предложения тоже подросли. Эта ситуация как раз была на руку евреям, которые и стали связующим звеном между городом и деревней. Евреи снабжали крестьянские хозяйства всем необходимым, потому что сам крестьянин в силу своей занятости не мог за каждой мелочью ехать в город.  И вот каждый день тысячи повозок сновали туда и обратно, находя своих покупателей, добираясь даже в самые отдаленные сельские районы. Благодаря этим перевозкам и торговле сельское хозяйство получило новое развитие. И отношение между торговцами евреями и крестьянами латышами улучшились, стали более тесными, добропорядочными.  Число евреев – ремесленников стремительно росло.
Вот в такое время и родился Исаак Кукля, впоследствии ставший моим дедушкой.  Так случилось, что он - единственный ребенок в семье Аарона, занимался музыкой.  А дело было так.  Дом, в котором родился Исаак, находился недалеко от молельного дома Кадиш (Поминальная молитва), расположенного в центре Даугавпилса, а тогда еще Динабурге.  Позже этот дом перестроили под синагогу. С самого детства,  когда Исаак еще был маленьким ребенком, он пел различные еврейские молитвы.  И вот однажды кантор близлежащей синагоги услышал необычное пение маленького мальчика.
- Ты, чей мальчик? – Спросил кантор маленького Исаака – кто твои родители?
В этот момент вышел из дома Аарон и, взяв Исаака на руки, спросил:
- В чем его вина уважаемый кантор?
- Как раз наоборот, нет никакой вины, а интересуюсь я им потому, что давно не слышал такого чистого и правильного пения.  Кто научил его этому?
- Если, по правде сказать, я и сам не знаю,- ответил Аарон, - но поет он славно,  мы все любим, послушать, как наш мальчик в шабат исполняет нам  праздничные молитвы.
- Послушайте, - говорит в ответ кантор, – а не хотели бы вы отдать мальчика учиться музыке. Я вижу, что он способный.
- Какое там учиться! – Воскликнул Аарон, - я один работаю, а в семье  пять ртов, так что  на покушать только-только и набираем, да еще лошаденке припас нужен. Нету средств у нас на обучения.
Не сказать, что семья их бедствовала,  но по правде, и выходило другой раз,  только на хлебушек и складывалось.  С утра еще солнце чуть заалело,  а Аарон уже на своей лошаденке версты наматывает. Волка, как говорится, ноги кормят. До полуночи загружал он повозку всякой всячиной, чтоб с утра пораньше из города выскочить. Поторапливаться надо, а то  опередят его другие,  и приедет он до места, а там уже все куплено, а что версты попусту наматывал,   так и говорится  - кто раньше встает тому и бог подает.
- Знаете что, - сказал в ответ кантор, -  у меня есть к вам деловое предложение.
Услышав такие слова, Аарон весь подобрался и превратился вслух.  Он отлично знал этого кантора, да и все в округе знали, потому что послушать, как он поет, приезжали даже из Риги.
- Так вот что, - продолжил кантор -   если ваш мальчик будет приходить ко мне в синагогу и будет там мне помогать по хозяйству, а за это я буду с ним заниматься музыкой.
- Ну! Как вам такое предложение?
Аарон стоит, и слова вымолвить не может, прямо заклинило его, напрочь. Хочет что-то сказать, но боится удачу сглазить. Это ж надо, от такого уважаемого человека услышать,  да в другой раз и заговорить с ним за честь будет,  ну а тут и вовсе прямо хоть в ноги ему кидайся. Ведь кантор синагоги это не просто человек поющий молитвы он – шалиах-ципур то есть посланец общины. У  евреев эта должность особенная.  Его обязанности в большей степени связаны с молитвой, чем с самим пением. Люди во время молитвы должны знать, какие именно слова нужно произносить в данный момент, потому что начинать и заканчивать  чтение каждого отрывка необходимо одновременно. Людям в этом помогает кантор – он ведет молитву. Но это не все, что делает кантор в синагоге, хотя и это тоже не мало.  Он отвечает за подготовку детей к  бар-мицве, учит их чтению Торы, увеселяет жениха и невесту на свадьбе,  утешает скорбящих на похоронах.
Огромное   значения кантора в просветительской, можно сказать, и в миссионерской работе – не все евреи ходят в синагогу, и только своим искусством пения  он приводит заблудившихся в храм. По сути, кантор, второй  в синагоге после раввина.   И вот такой человек заговорил с ним и не просто разговаривает, но еще,  как видно, помочь хочет.
- Боже милосердный! – воскликнул Аарон, -  и возжелал услышать меня всевышний и удостоить своею милостью. Я поверить не могу услышанному. Вы,  великий кантор, мне предложение делаете? –  Все еще не веря, спрашивает Аарон.
- Ну да! Вы не ослышались!  –  И потом  не надо преувеличивать  мои способности. – Таки что, вы согласны или нет?
-  Согласен ли я? Да! И тысячу раз да! -  Почти прокричал Аарон. – Прямо хоть сейчас забирайте его к себе, и пусть только попробует не выполнить вашего задания, я ему живо шкуру спущу.
- Нет и еще раз нет!  Я не собираюсь его наказывать,  а хочу только научить его  играть на скрипке и может даже и искусству канторского пения.( считалось, что на скрипке научиться проще,  чем исполнять канторское пение)
С этими словами кантор потрепал испуганно жавшегося  к ногам Аарона маленького Исаака и спросил его:
- Как малыш хочешь заниматься музыкой?
А тот в ответ на папу смотрит и ничего не отвечает, ждет, что папа скажет.
- Ты что! Язык что ли проглотил? – довольно грубо Аарон дернул мальчика за руку, - отвечай живо! Будешь музыкой заниматься?
Исаак с детства был мальчиком трусоватым и поэтому не спешил с ответом.  Он всегда выжидал, когда за него решат другие, не любил принимать никаких решений. Вот и сейчас, он ждал, что папа скажет, и если папа говорил, что надо заниматься музыкой,  то он сделает, как велит папа.
- Хорошо, папочка, я все сделаю, как ты скажешь, - тихо пролепетал Исаак.
-  Ну и хорошо, - кантор с улыбкой посмотрел на мальчика, – завтра приходи с утра в синагогу. 
Вот так и случилось, что Исаак стал заниматься музыкой с кантором.
Интересно было находиться Исааку в синагоге. Много нового узнал он и о евреях и об их жизни.  Не было другого места кроме синагоги, в которой ты мог узнать все о своем народе, о языке, об обычаях от рождения до смерти. В синагоге  проводятся все обряды, положенные законом для евреев:
Здесь делают обрезание – ведь каждый новорожденный еврейский мальчик обязан на восьмой день после рождения пройти этот обряд. Когда рождается девочка, принято, чтобы отец в первый день, когда читается тора пришел в синагогу и дал имя новорожденной у свитка Торы – это имя будет сопровождать девочку всю жизнь. Каждый еврейский мальчик, рожденный первым у своей матери, если он не является коэном, или леви , на тридцатый день после рождения должен быть выкуплен коэном.  Эта заповедь лежит на родителях ребенка.  В 13 лет еврейский мальчик входит в возраст заповедей.  Начиная с этого дня, он обязан во время утренней молитвы накладывать тфилин и выполнять другие заповеди, и этому тоже учат в синагоге. Мужчина и женщина, желающие создать совместно еврейский дом должны пройти обряд хупы и сразу же после этого церемонию свадьбы. В день смерти близкого человека принято произнести кадиш – зажечь поминальную свечу  и еще многое другое.
Целыми днями Исаак находился с кантором как ниточка с иголочкой и выполнял все его поручения, каких было бесчисленное множество, а вечерами, когда заканчивались все мероприятия, контор, предварительно накормив Исаака, давал ему в руки скрипку и учил его премудростям игры на инструменте. И хоть и уставал безумно Исаак, бегая  то за одним, то за другим, но заниматься на скрипке ему очень нравилось. У него сразу получалось извлекать звуки на скрипке. Трудновато только было то, что скрипка была большая, полноразмерная, а Исаак был еще ребенком и пальцы не всегда  попадали на нужные лады, но он не унывал и старательно ноту за нотой вытягивал все, что просил его сыграть кантор.  Пением они тоже занимались и тут успехи к изумлению кантора были лучше.  У Исаака была очень хорошая память,  и к концу первого года обучения он уже знал большинство основных песнопений по каждому ритуалу. Кантор был очень доволен своим учеником, который, кстати, был у него не один. Еще у кантора было  пять мальчиков. Двое постарше – уже прошедшие бар-мицву – готовились  в дальнейшем стать канторами. Они занимались уже по пять лет и иногда, когда было не сложно, сопровождали службу.  А трое младших учеников, один из которых был Исаак, учились играть на скрипке.
Больше всего Исааку нравилось разучивать и играть клейзмерскую музыку. Эти мотивы трогали душу мальчика.  Вообще же клейзмерская музыка – это разновидность не литургической музыки евреев.  Для нее характерно смешение музыкальных традиций и стилей.  Даже когда в музыке звучат мажорные ритмы у нее всегда минорная интонация. Клейзмерская музыка – это смех сквозь слезы.
Исаак много раз слышал как на свадьбах и похоронах играли эту музыку. А однажды  он услышал знаменитого  в те годы скрипача  Рувима Хейфица.
Эта свадьба запомнилась ему особенно.  Все началось, как обычно – молодые приехали домой из синагоги после обряда венчания, а около дома их встречали гости.  Та еще была свадьба!  Заиграла, запела скрипка в людном месте, а в аккомпанемент ей цимбалы вторят – это тоже музыкальный инструмент струнно-ударный, да и не просто так заиграла, но и всколыхнула еврейские души, запела псалмы о золотом Иерусалиме, о Храме, о  царе Давиде и еще о многом, волнующем стоящих вокруг людей. Никто равнодушно не пройдет мимо, еще больше людей собирается. Слушают, затаив дыхание, старики и отцы семейства, детишки и домохозяйки, кое-кто уже и слезу пустил – до чего же нужен он евреям, до чего желаем и далек  храм Отца Небесного на Масличной Горе!  Да, велика сила искусства, а особенно, когда ею большой мастер владеет. Есть такая еврейская профессия -  веселить народ наш в будни и в праздники, в дни побед и огорчений, петь псалмы Давидовы и играть веселые  и грустные мелодии.
Очень запомнился этот праздник Исааку, потому что великий музыкант делал с людьми, что хотел.  И плакали евреи, и смеялись, и в хоровод  сходились, и по одному приплясывал от одного касания смычка о скрипку. Недаром говорили, что клейзмеры -  это душа еврейского народа.   
Немного, можно сказать, очень и очень мало, помнил о своем отце мой папа,  но этот праздник и музыку, которую на нем исполнял  знаменитый скрипач,  пересказывал дедушка своему сыну не однажды и пробовал даже воспроизвести на скрипке отдельные моменты, поэтому, наверно, и запомнилось. И, по прошествии многих лет, уже мне мой папа пересказывал те ощущения и переживания, которые испытал мой дедушка Исаак на том празднике.
                Г Л А В А  9
Когда Исааку исполнилось 14 лет, и он, уже прошедший бар-мицву, почти взрослый, готовился стать музыкантом, случается несчастье с кантором синагоги, где тот все это время обучался. Не выдержало сердце уже постаревшего кантора таких эмоциональных перегрузок. Он умер сразу после очередной службы прямо в храме.  С самого утра он жаловался на плохое самочувствие и вот сразу после службы он присел в кресло передохнуть и, закрыв глаза, больше их не открывал.
Хоронили его очень торжественно. Все было исполнено строго с соблюдением всех канонов. По еврейским законам устраивать пышные похороны было запрещено.  Тем более впечатляюще произошел этот обряд погребения.  Ребе долго и проникновенно что-то говорил об усопшем, перечисляя все его дела, которые он сделал при жизни. Потом запел хор, состоящий  из учеников кантора.  Люди, которых собралось наверно несколько сотен, причитали и плакали, и шли по очереди, прощаясь с  ним. В это время близкие родственники кантора  совершили ритуал криа – это слово означает надрывание – в знак траура самые близкие надрывают свою одежду. Этот ритуал является видимым выражением горя – символом разбитого сердца. После гроб с телом  покойного двинулся к месту захоронения, которое находилось недалеко на синагогальном кладбище. Там гроб опустили в могилу и ребе прочитал кадиш – это специальная молитва, в которой говорится только  о прославлении Бога и ни единого упоминания, об умершем.  Во время молитвы большинство пришедших плакали.
Исаак тоже плакал, точнее сказать рыдал, ведь за эти годы, проведенные с кантором,  его жизнь сильно изменилась, и он тоже изменился.  Он стал ему ближе, чем отец. Все свои думы, размышления, тревоги, сомнения он нес  к кантору и посвящал его в самое сокровенное.  Ни с кем в тот момент Исаак не был так близок, и никто его не понимал больше, чем кантор.  Нет, он, конечно, любил свою семью и никогда не забывал, чей он сын и кто его родители, вот только близости такой, как с учителем,  не было.  Большой человек ушел навсегда, ушел  из его жизни и уже повзрослевший Исаак не мог не понимать, что дальнейшая его участь тоже изменится.  И это  не заставило себя долго ждать.
Огромная невосполнимая потеря для всех  близких кантору как-то сблизила людей, окружавших его. Ученики, ранее не особо ладившие между собой, стали относиться  друг к другу теплее, однако раввин, оставшийся без кантора, думал иначе. При жизни кантора его личность в синагоге была не заметна, так ему, по крайней мере, казалось. Незаурядные способности и талант кантора затмевали всю деятельность раввина, и это не могло не раздражать его.  Но,  ничего поделать с этим тот не мог – слишком велик был кантор.
Теперь, когда кантора не стало, раввин решил не повторять прошлых ошибок и пригласил на его место очень заурядного, но зато преданного ему человека.  Хотя при жизни кантора это место было обещано одному из учеников кантора, очень способного молодого человека, обладающего великолепным лирическим баритоном. Но, как я уже сказал, на одни и те же  грабли раввин наступать не желал.
И вот когда новый кантор пришел в первый день в синагогу, он просто наповал сразил сразу всех учеников старого кантора:
- Все! Хватит жировать на пожертвования верующих евреев! – Торжественно провозгласил тот. Я закрываю учебный класс. Нам необходимо строить новое помещение, и  тратить деньги и время на занятия  я не желаю. Если хотите помочь нашей синагоге, то будете таскать бревна и кирпичи.
В ответ этому, можно сказать, приговору, была гробовая тишина. Такая интересная жизнь, какая была еще совсем недавно, рушилась на глазах. Стоит Исаак, словно оглушенный, слово вымолвить не может, к горлу комок подкатывается – было одно горе, ан рядом уже и вторая беда надвигается.  Вышел Исаак на улицу, поднял голову к небу и вспомнил слова своего учителя: - Как судит Господь Бог, так тому, и быть, ибо благословен он, и не хулить надо Господа, а благословить! Вспомнил он еще раз своего учителя, оглянулся на храм, в котором он был так счастлив, повернулся и побрел прочь от этого места, а слезы из глаз ручьем текли.
Однажды, спустя несколько лет в дом, где жил Исаак, пришел молодой человек и спросил,  дома ли он.  В то время Исаак работал вместе со своим отцом, развозил по деревням различный товар, кому иглы привезет, кому подковы, кому угольники, кому скобы или крючья. Работы было много, в одном месте надо было товар взять, разложить, рассортировать - кто что заказывал, подготовить все, а наутро уж и ехать. В тот день они с отцом разгружали подводу на заднем дворе. Услышал Исаак, что кто-то зовет его,  подошел, поздоровался. Сначала не узнал он пришедшего, а чуть погодя вглядевшись, узнал в молодом человеке одного из учеников кантора.
- Шалом, Исаак! – Поздоровался тот.
- Шалом, Иегуда! – Поздоровался в ответ Исаак. -  Как поживаешь? Что нового в синагоге? – он начал засыпать вопросами пришедшего юношу.
С той поры, когда Исаак ушел из синагоги, он не знал ничего о происходящем там.  На службу они с семейством ходили теперь в другое место, и о происходящем в старой синагоге не было  никаких известий. Да, честно говоря, и не хотелось Исааку вспоминать о прожитом там  времени и не потому, что было плохо, а как раз наоборот – самый замечательный отрезок жизни и был у Исаака только там, и вспоминать  еще было очень больно.  Но сейчас, увидев своего приятеля, воспоминания вновь нахлынули на Исаака, и опять к горлу подступил комок,  глаза защипало.
- В синагоге все по-прежнему, - ответил на вопрос Иегуда – только народу на службу приходить стало меньше. Раньше из-за нашего кантора и протолкнуться другой раз возможности не было, а сейчас и вовсе в иной день пустые кресла стоят.  Злится ребе, а поделать ничего не может.  А я сейчас помощником  у кантора служу. Ничего,  нормально. Только все больше бегаю по хозяйственным делам, а петь кантор мне не дает: ’’ Рано, говорит, тебе еще’’.
-  А какое там рано, когда мне уже 22 года, – продолжил Иегуда – обидно только,  время-то идет.
-  А в другую синагогу не пытался попасть?
-  Что ты! Там  своих певцов хватает, и сами мыкаются, по очереди  службу делят. - Но я, собственно говоря, к тебе не за этим пришел. – Вот возьми, -  сказал он и протянул Исааку сверток, который до этого достал из своей сумки.
- Что это?
- Разверни и увидишь.
Исаак взял в руки протянутый Иегудой сверток, и смутные предчувствия нахлынули  на него.  И точно, развернув материю, в руку так привычно легла скрипка.  На глаза навернулись слезы, он узнал этот инструмент. От скрипки исходило какое-то  приятное тепло, а смычок белел от нанесенной на него канифоли.  Немедленно в голове зазвучала музыка. Воспоминания нахлынули на Исаака  и захватили сознание молодого человека.  Картины прошедшей жизни замелькали в его голове: занятия с кантором, и все указания, которые тот давал  во время занятий. Ну и, конечно, голос - голос, который никогда не сотрется в памяти Исаака и будет следовать за ним всю жизнь.
- Как это? Что? Зачем? – почти простонал Исаак, вопросительно глядя на Иегуду.
- Так мы все решили.  Сначала спорили долго, но после подумали, что больше всех он с тобой занимался на этом инструменте, а с нами–то  больше пением.  Память о нем все равно в наших сердцах остается, да и мы все, его ученики, поддерживаем друг друга. Только ты один остался, а мы всегда вместе.  Вот мы и решили,  что скрипка тебе должна достаться, потому что учитель любил тебя  и гордился твоими успехами.
-  Но я больше не занимаюсь музыкой, - дрожащим от волнения голосом проговорил Исаак, - с отцом целый день по деревням мотаюсь.
- Глупости, – сегодня мотаешься,  живешь в деревне, грубеешь, прости господи, а завтра  вдруг,  и не угадаешь  почему, отчего обратно все перевернется. И опять инструмент в твоих руках заиграет, потому что поселил наш учитель в твоей душе стремление утешать народ   музыкой.  Ты ведь слышал  не однажды, какое облегчение людям хорошая музыка приносит.  Как, после услышанного, людям жить легче становится?  Помнишь, как учитель говорил: ‘’Велика сила музыки, а особенно когда  большой мастер играет”. - Так что владей и береги ее, а дальше -   на то воля Бога, всех кормящего и утешающего… - сказал Иегуда, повернулся и, не прощаясь, быстрым шагом пошел прочь.
Исаак стоял и смотрел ему вслед, тоже молчал, а после привычно поднял скрипку и заиграл, увидев при этом, как спина уходящего Иегуды вздрогнула.
Когда Исааку исполнилось 28 лет, он решил жениться. Последнее время он трудился, помогая отцу. К этому времени у них с отцом была небольшая лавка скобяных товаров.  В лавке постоянно торговал уже постаревший отец, а в отдаленные места ездил Исаак один.  Торговля у них шла довольно бойко, потому что за последние 20 лет  в Латвию произошла большая миграция евреев, спасавшихся от участившихся случаев погромов,  из южных районов  России. 
За эти 20 лет население Динабурга, впоследствии Двинска, а дальше Даугавпилса - выросло от 13,3 до 70 тыс человек из которых 46% были евреи. Естественно, что при  таком количестве трудоспособного населения город стремительно менялся. Но главной причиной, определившей развитие Даугавпилса, явилось открытие  Рижско-Динабургской и  Петербурско-Варшавской железной дороги. Даугавпилс  становится одним из крупнейших в Прибалтике железнодорожных узлов и крупнейшим промышленным центром Витебской губернии. По числу жителей и по количеству производимой продукции уездный город - тогда еще Двинск - превосходил губернский Витебск.
Естественно, менялся и внешний облик города: он становится каменным, улицы мостят булыжником и освещают центр керосиновыми лампами.  В городе разбивают сады и парки, а там строят открытые  эстрады, где по выходным играет оркестр. Вот в этом оркестре иногда играл  мой дедушка Исаак. На одном из таких концертов он и познакомился со своей будущей  женой, что стало очень символично, потому что мой папа, спустя полвека, познакомился  точно так же с моей мамой, но об этом позже.
Ее звали Двора. Их семья приехала в Даугавпилс из Одессы. Ну, не то чтобы они сами по себе вдруг снялись и приехали, а просто им пришлось уехать, ну а точнее бежать от участившихся случаев нападения на евреев. Во все времена жизнь евреев сопровождают погромы: и в древней истории, и в Испании, и в России они тоже были. Тот погром, из-за которого  семья Дворы оказалась здесь, случился  Одессе в мае 1881 г. Поводом этому послужило убийство царя  Александра II.
Неравноправие еврейского населения, застарелая юдофобия послужила распространению слухов о том, что  царь был убит евреями, и что в связи с этим власти отдали негласный приказ повсеместно устраивать погромы. Но подлинными зачинщиками этого были греки, которых не устраивала сильная конкуренция в торговле и в экономике. Именно они спровоцировали  и развязали эту бойню. Плюс к этому в городе распространялись нелепые слухи, что сам царь приказал громить евреев. Тот самый царь,  которого, в свою очередь, тогдашние народовольцы называли “жидовским царем”.
Как бы там ни было, в результате этих погромов началась эмиграция евреев из России. Многие представители еврейской  интеллигенции, выступавшие ранее за ассимиляцию, коренным образом пересмотрели свои позиции и стали убежденными сторонниками национального возрождения еврейского народа на его исторической родине в – Эрец-Исраэль.  Эти погромы стали отправной точкой для исхода многих еврейских семей.  Вот так семья Дворы и оказалась в Прибалтике.
Решение о женитьбе вставало перед Исааком не однажды. Но то родителям что-то не нравилось  в избраннице, то  приданого давали мало, то уж и самому Исааку не нравилась девушка.  В общем,  с женитьбой он, мягко говоря, припозднился.
Однажды в синагоге раввин так напрямую и спросил Исаака: - Большое огорчение для твоих благочестивых родителей видеть, что их сын к таким годам не имеет ни жены, ни детей, – начал он и недовольно посмотрел на Исаака. - Как сказано в Торе,  нехорошо человеку быть одному. Пока человек один, все нехорошо,  и мир не может достичь совершенства, которое является целью его создания. Полнотой и законченностью обладает только женщина.
- Но я – промолвил в ответ Исаак, -  не могу сделать правильный выбор.
- Ты меня невнимательно слушал? –  Раввин был сильно раздражен. - Лишь одна женщина способна придать законченность мужчине и миру, – продолжил он отчитывать Исаака, – эта истина была глубоко усвоена нашими мудрецами – только с помощью женщины мужчина может стать  поистине мужчиной. Разве не учили вас хедере этим премудростям? Или что слова всевышнего для всех сказаны, кроме тебя? – «И сотворил Бог человека в образе его: мужчиной и женщиной он сотворил людей.  И благословил их Бог и сказал им Бог: - Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю и овладевайте ею!»
- Это одна из первых заповедей, данная человеку – ответил Исаак, как на выученном уроке в хедере раввину.
- Помнишь, значит - уже хорошо, - успокаиваясь, сказал раввин – нужно искать свою пару, искать с большой энергией, а не сидеть, сложа руки.
- Я ищу, ребе – извиняющимся голосом произнес Исаак, но у меня ничего не получается.
- Тогда тебе следует прибегнуть к помощи  хорошего шадхана (посредника) – посоветовал раввин, – который известен  у нас и уже сделал как минимум три шидуха (брачных союзов).
- А вы, ребе, не посоветуете мне кого-нибудь,  ведь ваши познания не соизмеримы, в сравнении, с моими.
- Хорошо, я посоветуюсь кое с кем и думаю, что  к концу этого месяца, если на то будет воля нашего господа, что-нибудь решится. - Но и самому надо тоже искать, и делать это необходимо скромно и энергично, и не впадать в отчаяние, из-за того, что долгое время не удается найти шидух. Главное соблюдай кашрут и законы семейной чистоты, – удовлетворенно закончил свою воспитательную беседу раввин.
И вот, спустя некоторое время после этого разговора с раввином, знакомство с будущей женой  наконец-то произошло. Где-то в середине августа, по-еврейским обычаям, праздновали День Любви. С древних времен этот праздник отмечала еврейская молодежь.  Именно в этот день еврейские юноши и девушки выходили за город, а в древности - в виноградники,  чтобы встретить там своего суженого или невесту. Девушки менялись нарядами, чтобы нельзя было понять, из какой она семьи - богатой или бедной, и чтобы женихи не руководствовались меркантильными  соображениями.
Вечером, после традиционных знакомств, молодежь шла в парк, где играл оркестр, и наш Исаак играл тоже.  Во время исполнения он обратил внимание на группу девушек, которые слушали, смеялись и хлопали в ладоши  в перерывах.   Но одна из них смотрела на него, не отрывая взгляда, так что Исааку  стало немного не по себе, и он однажды чуть не сбился. После очередного исполнения, в перерыве, он, смущаясь и кляня себя за свою робость, все-таки подошел к этой девушке и просто сказал:
- Меня зовут Исаак.
- А меня Двора, - тут же ответила она, - я здесь в первый раз, пришла с друзьями.
- И как,  нравится?
- Очень! – воскликнула девушка – очень нравится! И вы так замечательно играете.
- Как же вы можете отличать, я же играю не один, а в оркестре? -  отчего-то волнуясь, спросил Исаак, и уже повнимательней посмотрел на девушку. До этого он смотрел больше в пол, смущаясь поднять глаза на нее, но сейчас, не отрываясь, смотрел на нее, поражаясь тому, как она красива.
Так состоялось знакомство  моего дедушки с его первой женой, и от этого брака и были рождены: Дов а затем Наама и Дорон.
Двора в переводе означает пчела и, как говорится, девушка была из приличной семьи. Они хоть и были беженцами,  но достатком значительно выше, чем Исаак. Отец Дворы занимался поставками леса и преуспел на этом поприще.  Но вот в чем интересный парадокс:  имея значительный достаток, отец  Дворы не стремился найти зятя, равного ему по деньгам. Ложная и искаженная информация о том, что, дескать, все евреи - стяжатели,  не точно характеризует нравы евреев того времени.
Знание, потенциальным женихом Торы, ценилось у еврейских родителей выше, чем его материальная обеспеченность. А для богатого еврея заполучить  такого ученого зятя было особенно важно, ведь, несмотря на то, что он жертвовал на еврейскую общину значительные суммы,  его невежественность в Торе становилась объектом насмешек, и он почти никогда не пользовался уважением земляков. Появление же в семье выдающегося знатока Торы немедленно прибавляло авторитета всей его семье, а значит, и ему лично. Таким знатоком Торы считался Исаак, много времени уделявший чтению и изучению Торы в дороге, на пути следования от одного села до другого.
При первом знакомстве с родителями невесты Исаак так поразил отца Дворы своими знаниями Торы, что тот сам предложил  ему не откладывать со свадьбой. Вскоре после этого состоялся обряд обручения и знакомый раввин, потрепав по голове Исаака, сказал:
- На пользу видать пошла с тобой моя беседа. Смиловался  Господь, услышал мои молитвы, – продолжил он, – видишь, и без  шидуха все разрешилось. Достаточно молиться правильно и господь услышит, –  закончил он торжественно.
Ну а во время церемонии:
- …  И обручусь я с тобой навеки,  и обручусь я с тобой по правде,  по закону, по милости и милосердию и обручусь я с тобой верой – и ты познаешь Господа», – проникновенно, с чувством произнес раввин.
Обычно между сватовством и свадьбой проходит несколько месяцев, чтобы в течение этого времени молодые узнали друг друга получше. Но в нашем случае отец Дворы торопил со свадьбой.  Может, жениха упустить опасался, может еще чего, только свадьбу наметили на конец сентября.
Отмечали свадьбу широко, можно сказать, с размахом, хотя Исааку, да и Дворе тоже, не хотелось столь шумного застолья, но отец Дворы, человек состоятельный, не хотел, как он говорил, ударить в грязь лицом.
Непосредственно перед ритуалом жених, в присутствии свидетелей,  подписывает ктубу – брачный договор - текст, которого остается неизменным со времен Второго Храма. Сам факт существования подобного договора  свидетельствует о том, насколько ревностно еврейская традиция стоит на страже интересов  женщины.
Вот и наступил для Исаака и Дворы долгожданный день. Накануне невеста совершила ритуальное омовение в воде миквы – бассейн для ритуальных омовений, с целью полного очищения девушки. А еще, за день до свадьбы молодые постились, причем Двора  просила Исаака, чтобы пост продолжался три дня, но Исаак не согласился, пожалев девушку, уговорив ее на один день.
Перед началом бракосочетания Исаак и Двора  встречали  приглашенных – жених встречал своих гостей, а невеста своих – это тоже была старая традиция, которая называлась  Кабалат паним.   Гостей пришло много,  почти весь оркестр, где играл Исаак, ученики старого кантора, где Исаак учился играть,  ну и, конечно, родители, братья и сестры. А уж со стороны  невесты гостей было немыслимо много. После того, как гости собрались, Исаак,  в сопровождении родственников и друзей, отправился на женскую половину, для совершения обряда Бадекениш – закрывания фатой лица невесты. Музыканты, пришедшие на свадьбу, взяли с собой инструменты и заиграли,  поддерживая этим Исаака, - он, почему-то очень волновался, руки непривычно дрожали. Но вот он вошел в комнату своей суженой и,  взяв в руки фату, бережно укутал лицо Дворы.
Потом, взявшись за руки, они спустились во двор, где была построена своеобразная беседка – хупа,  там их уже ждал раввин, готовый начать свадебную церемонию -  кидушин.  Они были очень красивые в своих свадебных одеяниях. У невесты было ослепительно белое платье, а костюм для жениха специально сшил известный портной – это уж  отец  Дворы постарался угодить дорогому зятю, и как не отнекивался Исаак,  бесполезно было спорить с пробивным отцом Дворы.   А раввин тем временем начал произносить  слова благословение:
- Благословен ты, Господь,  Владыка мира, создавший плод виноградной лозы! Благословен ты, Господь Бог наш, Царь вселенной, освятивший нас своими заповедями и предостерегший нас  от кровосмешения, запретивший нам невест и разрешивший  их нам лишь после того, как они станут нашими женами посредством хупы  и кидушин. Благословен Ты, Господь, освящающий народ свой  Израиль  с помощью хупы и кидушин!
Последние слова  раввин произнес громко и торжественно, и подал молодым бокал вина, над которым произносил слова благословения. Исаак и Двора сделали по глотку.
- Свидетели этого  торжества, подойдите ближе и убедитесь, что сейчас будет делать жених, – попросил раввин.
Исаак достал из бархатной коробки красивое кольцо и протянул руку, чтобы показать,  что кольцо дорогое и после сказал:
- Вот ты посвящаешься мне в жены этим кольцом по закону Моше и Израэля, -  и  надел кольцо на руку  девушке.
Тут надо заметить,  что в еврейской традиции кольцо только одно у женщины.
После того, как Исаак надел кольцо, он взял в руки ктубу (свадебный договор) и громко прочел его, ну а тут и второй бокал вина наливают, и раввин произнес семь свадебных благословений, и в конце жених и невеста распивают этот бокал вина и, под одобрительные крики гостей, разбивают его вдребезги.
- Мазл тов!( Желаем счастья), – доносилось со всех сторон.
Перед тем, как сеть за стол, молодые ушли в специально отведенную комнату (хадар гаихуд) – цель такого уединения  заключалось лишь в том, чтобы окончательно узаконить брак, ведь согласно Галахе( свод еврейских законов)  еврейская женщина может оставаться в запертом помещении наедине только с одним мужчиной – своим мужем.   Это тоже дань старой еврейской традиции.
Спустя несколько минут, в комнату постучали, и уже муж и жена, выйдя из комнаты, направились к месту, где были накрыты пиршественные столы.
Здесь тесть Исаака постарался на славу – столы просто ломились от всевозможных угощений – чего только не было:
Фаршированные гусиные шейки, кисло-сладкое мясо с сухофруктами, фаршированная яблоками тушеная птица; закуски и горячие блюда из печени говяжьей, телячьей, куриной или гусиной. Хорошо наперченный гуляш из пупков, печени и крылышек. Бульон с солидным куском курицы. Вертуты с дробленой лапшой. Морковный «цимес» с фаршированной шейкой. Тертая  редька на гусином сале, ну, естественно, и  сладкое: медовые пряники,  шарики в меду, миндальные бублики, всевозможные штрудели. Ну, и традиционный праздничный торт   Цукер – лейках – просто шедевр кулинарного искусства: бисквитный торт с орехами.
Считается, что в день свадьбы над  женихом и невестой  распахиваются небеса, и любая их просьба в эти мгновения будет услышана и выполнена Господом. Потому обычно  гости  просят благословения у молодых; особенно часто звучат просьбы о благословении со стороны холостых и незамужних – чтобы женихи или невеста благословили их на такой же счастливый брак, как у них самих.
Наконец, все расселись, и началось свадебное пиршество. По традиции, раввин  прочитал благословение над праздничными хлебами – халами, и, хоть многие и бывали раньше на других свадьбах, сейчас не могли без слез слушать  семь благословений. Когда раввин закончил их, он  закричал:
- Мазал тов!  Мазал тов!
Зазвучала музыка, и вот, выпив по первому бокалу вина,  нетерпеливая молодежь пустилась в пляс,  весело и шумно. Несколько человек подхватили стулья, на которых сидели Исаак и Двора, и, высоко подняв их, закружились в танце,  а молодые смотрелись как царь с царицей  - веселые, смеющиеся, хлопающие в ладоши в такт музыке.  В целом свете не было более счастливых людей, чем Исаак и Двора. Оркестр, пришедший на свадьбу к Исааку, наяривал так, что от смычков валил  дым.  Боже, как они играли,  хочешь, не хочешь, ноги сами пускались в пляс – это было такое веселье, о котором потом много раз вспоминали люди, пришедшие на этот праздник: звучала и хава-нагила, и семь сорок, и много других известных сегодня танцев. Но произошло еще одно событие,  которое сильно потрясло всех присутствующих. Во время очередного перерыва, когда музыканты, наконец, сделали себе и всем небольшую передышку, Двора попросила Исаака исполнить что-нибудь на скрипке, специально для нее.
- Любимый, сделай приятное, мне и моим родственникам.  Мы все знаем, что ты занимался игрой на скрипке и играешь в оркестре, но как звучит твоя скрипка, мы не слышали, –  Двора  лукаво улыбнулась.
Не стал жеманиться и отнекиваться Исаак, да и скрипка была у него недалеко.  Взял он в руки инструмент, бережно огладил, поднял, оглядываясь, пока гости угомонится и наступит тишина,  и не дождавшись,  заиграл.
История происхождения скрипки до сих пор не выяснена – предшественница скрипки - виола появилась в 15 веке в Испании. Современная же скрипка  появилась в Италии в 16 веке. Вскоре, после переселения туда евреев из Испании. В последние 10 лет распространилось  мнение, что скрипка имеет не итальянское происхождение, а еврейское. Но, даже если и оспаривать эту гипотезу, все же недаром говорили, что лучшие скрипачи были евреи: Соломон Росси, Йозеф Йохим, Генрих Винявский,  Фриц Крейслер и еще многие и многие другие. Популярна еще одна легенда о том, что евреи, будучи кочевым народом, выбрали себе компактный  музыкальный инструмент.  А почему, спросите вы, не флейт?.  Таки я вам отвечу, – только скрипка может источать такую силу и страсть, только ее звуки мгновенно берут за сердце, только она может так воздействовать на человека, что он будет и плакать и смеяться.  Как и вся еврейская душа, так и вся кляйзмерская музыка – это та, о которой  говорят:  смех сквозь слезы.
                Г Л А В А 10