По щелчку пальцев

Лучи солнца, что так неохотно просачиваются сквозь старые выцветшие шторы, покрытые пятнами, слепят мне глаза, но я продолжаю улыбаться из-за побрякушек, что так яростно суют мне под руки. Звуки ломающегося конструктора, что проседает под весом моей первой кошки, мелодия любимой маминой группы, что так яростно и плавно растекается по стенам моего большого, как мне тогда казалось, дома и папин голос, полный задора и любви, не перестают всплывать в моей голове уже много  лет. Я оглядываюсь по сторонам и вижу как передо мной возвышается мой отец и что-то кричит на кухню, где прямо сейчас готовит ужин моя мама, а потом снова возвращает свой взгляд на меня и произносит:
- что, солнце светит?
Не дождавшись ответа, он легонько привстаёт с дивана и садится обратно, но уже напротив меня, загородив окно. Тогда я не осознавала, зачем он это сделал, но каждое его действие не могло не радовать меня. Одно его присутствие делало трехгодовалую меня самым счастливым человеком. Он постоянно смеялся, говорил со мной, как со взрослой, заставлял  расплываться в улыбке мою маму. Казалось, он не знал, что такое грусть и даже не подозревал о таком чувстве. Мама тихонько трогает его плечо, дабы не прерывать нашу светскую беседу о том, какое мороженое самое вкусное, и сообщает, что ужин готов. В моем подсознании навсегда отложилась эта картина в замедленной съемке: он кратко улыбается мне перед тем, как поднять меня на руки, прижать к груди, помяв свою белоснежную рубашку и сдвинув галстук влево, а затем нежно чмокнув хозяйку этого дома, рассмеяться от чего-то, что я уже давно не помню и пойти ужинать. Самая настоящая Американская мечта: чистый дом, долгожданный ребенок, любящие партнеры, соблюдавшие все идеалы жизни.

А потом, щелчок пальцев, слабый проблеск света во тьме и я уже не в своей комнате. Здесь холодно и пахнет сыростью. Я знаю это место, я здесь не в первый раз, но мне по-прежнему неуютно. Громко играет музыка, много незнакомых мне людей слоняются вокруг по деревянному полу, создавая вибрацию, которая ежеминутно проносится по моему телу. Но я продолжаю играть с совершенно незнакомой мне женщиной. Мой мозг начинает додумывать, что от нее пахло дешевыми духами вперемешку с алкоголем и сигаретами. По цвету ее волосы были чуть бледнее лимона, она что-то мне говорила, что обычно взрослые говорят детям, чтобы те не ревели от того, что им не хватает внимания и не тянулись к пустым бутылкам, которых тогда  было просто вагон и одна тележка. А чуть дальше от меня, являясь главной частью декора, стоял старый диван. Меня всегда тянуло к той стороне комнаты. Поближе к отцу. Он расположился на нём весьма удобным образом: разбросав ноги, куда ему хочется и подложив под бок пачку сигарет, а на его коленях сладко распласталась еще одна особа, которую я, к сожалению, а может, к счастью, не запомнила. Каждый раз, когда моя нянька отвлекалась от меня, например, очередной стопкой, я аккуратно поглядывала в его сторону, надеясь поймать его взгляд и встретиться с его лучезарной ухмылкой, но он так и не смог оторваться от чистки полости рта своей любовницы. Я не знаю, как долго это длилось. Час, два, пять? Казалось, что в тех трущобах время останавливалось и на ее место приходили зависимость, бесконечное "взрослое" веселье, разврат и себялюбие. Через некоторое время, режущий слух, скрип двери, стал для меня сигналом спасения. Меня быстро схватили под подмышки и обвили свои руки вокруг моего маленького тельца. На этот раз это не был чужой мне человек. От мамы тоже пахло сигаретами, ее глаза были красными, а руки дрожащими. Её крики напугали меня и я расплакалась и после уже не слышала ничего кроме собственных воплей. То ли я плакала так много, то ли дым табака заполонил мой разум, но в том момент всё вокруг начало превращаться в невнятную кучу расплывчатых картинок и шумов, от которых хотелось забиться в угол и больше никогда не сталкиваться с ними.  Мы начали двигаться к двери, почти пересекли порог в то время, когда я повернула свою голову через плечо матери и увидела, что отца это всё никак не взбудоражило. Точно бы мы - невидимки. Он всё так же продолжал сидеть на этом вонючем диване, словно ничего сейчас не было, поглаживая по бедру местную потаскуху и вводя себе небольшой шприц в вену. Словив волну кайфа, он откинулся назад и притупленными глазами посмотрел на всё больше и больше удаляющуюся меня.
 хлопок
Дверь закрылась и начался отсчет до его смерти.