Фантомас в сельском клубе

Родная деревня. Сколько воспоминаний связано с ней. Всё детство прошло там. Лето - счастливое время. Мы целыми днями пропадали на речке или в степи. На реке можно пробыть с утра до вечера незаметно для себя. Если только не сгоришь от солнца. А степь это второй дом. Непосвященному человеку не понять, чем можно заниматься детям в степи, да еще целый день. А мы знали, чем себя занять. Мы ходили на пруд. Там можно ловить рыбу.  Небольших сазанчиков ловили руками в ямах ручья, который вытекал из пруда. Можно купаться. На полях много росло сельскохозяйственных культур, которыми можно полакомиться. Подсолнухи, кукуруза, пока она молодая, горох. Колхозные поля с помидорами, огурцами. Кто ел молодой горох в стручках, пока он еще цветом зеленый, на вкус сладкий, тот меня поймет. А бахча с арбузами и дынями! Потом сад с яблоками, грушами, вишнями, черешнями и т.д.  Во время этих путешествий встретим не один раз молодых зайчат, птенцов. Ну конечно и суслики. Этих мы ловили. И даже жарили и кушали их там же в поле. Если говорить о сусликах, то это деликатес. Только внутренности употреблять нельзя. Можно заразиться какой-либо болезнью. Но мы это знали. Главное, чтобы с собой были спички, хлеб и соль. Питьевая вода всегда есть. Там криница, там родник. В общем, с голоду не пропадем. Иногда находили занятие и в деревне. Вечером футбол, игры разные. Лапта, казаки-разбойники. В клубе по выходным и праздникам демонстрировали дневные сеансы для детей. Тогда был еще клуб старенький. Кино крутили от бензинового движка. Со светом были проблемы. А может быть, его еще вообще в деревне не было. Я помню, что за керосином в магазин ходил регулярно. Вообще в старое здание  клуба вход был свободен, даже если он был на замке. Мы знали, где находится ключ от выходной двери. А зачем нам входная парадная дверь? Главное войти. А там уж можно было поиграть в домино, теннис, просто посидеть в дождливую погоду. Потом мы подросли. Однажды после окончания такого сеанса мы втроем с соседскими ребятами стали кататься по клубу на велосипедах. Ваня, я и Юра. Иван был на два года старше меня, Юра моложе меня на год. Между креслами деревянными были проходы, которые мы использовали в качестве дорожек. Не все было так, как хотелось. Пару раз велосипеды цеплялись за кресла, мы падали и это закончилось тем, что в двух или трех креслах сломали в спинках рейки. В спинках кресел вертикально устроены по три рейки. Теперь осталось по две. Успешно закончив катание, мы разъехались по домам. Мы жили на одной улице. Кто-то из взрослых заметил, как мы выезжали из клуба.
Оказалось, что в ту ночь, после нашего заезда по клубу там кто-то сломал замок на двери радиоузла, находившегося в этом же здании. Сломал какие-то детали, в результате чего радио перестало вещать. На крыше клуба был установлен мощный репродуктор. Его заведующий клубом включал в шесть часов утра. Трансляцию было слышно во всей деревне. Еще на стенах написали модное тогда слово «фантомас». Это уже было хулиганство. Но мы пока об этом не знали и большого волнения я не испытывал. Поругают, пожурят, непременно скажут родителям. Это хуже, но не настолько, чтобы сильно волноваться.

Наутро к нам домой пришел представитель местного самоуправления, как теперь бы сказали. Поговорил о вчерашнем нашем катании. Затем приехал участковый милиционер старший лейтенант В.И. Витковский и нас двоих старших увез аж в село Красный Десант. Это за 20 километров. Там находилось узловое отделение милиции. Юра, как самый маленький участник был сразу отпущен. Юра жил в доме напротив. С детства мы дружили. Всегда были вместе. Юра был добродушный, тихий мальчик небольшого роста. Если случалось повздорить с пацанами из других улиц, я всегда его защищал. Его никуда не возили. Видимо, решили, что хватит и двоих нарушителей для наказания. Наказание должно было вылиться в составление административного протокола и выплате родителями штрафа. А нас долго держали.

Допрашивал нас наш же участковый. Здоровый такой дяденька Витковский Василий Иванович. Проживал он и имел служебный кабинет в центральном населенном пункте. Там находился и сельский совет, в общем, все руководство нашего хозяйства из восьми деревень. Высокий, стройный, симпатичный милиционер. Любил водку. Большим умом не отличался. Но этого и не требовалось. Он мог выстрелить из пистолета рядом с ухом какого-нибудь пьяницы, чтобы тот протрезвел. Неизвестно, помогло ли тому это действие, но слышать он стал хуже. Через несколько лет после описываемого случая мы с моим старшим другом Виктором Бабенко помогали ему убирать картофель на одном из колхозных полей. Виктор с ним был в хороших отношениях. Однажды Василий Иванович завез нас в рыбный цех на берегу Азовского моря. Нас угостили малосольной азовской селедкой. Такой вкусной селедки я до того еще не пробовал. Позже снимет у меня номер от мотоцикла за то, что я выше пояса не имел одежды. Он меня прекрасно помнил. Все это было сделано с целью получения магарыча с моего отца. Но это будет потом, в будущем. А сейчас мы – трое соседских ребят с одной улицы попали в неприятное положение.

 Иван был взрослее. Он был смелее, крупнее, выше меня. Парень без комплексов. Лицо всегда смуглое, загорелое, независимо от времени года. Его мало что в этой жизни смущало. О чем они говорили с милиционером, я не знал. Но видимо он сразу каким-то образом дал понять, что не виноват в том, что ему пытаются навесить. Его одели в дырявый костюм с очень длинными рукавами и стали на нем тренировать овчарку. Я издали в окно успел заметить, когда меня вели по коридору, что из рваных дыр этого костюма клочьями висела вата. Травили собаку на него, и она, значит, училась работать как по преступнику. А меня Василий Иванович сначала поспрашивал о вчерашнем дне. У него и здесь был служебный стол в отделе. Потом посадил в КПЗ. Это камера предварительного заключения. Помню «сидел» я там с каким-то мужиком. Было боязливо и неприятно. Этот человек был не брит, немного пьян. Все время звал дежурного, тот на него кричал, он отвечал руганью. Это причиняло мне грусть и боль в душе. Через некоторое время, поскольку, наверное, выяснилось, что виноватых все же нужно искать среди нас, меня опять привели к участковому. Тут уж он не стал церемониться. Время идет, а преступника всё нет. Взял меня за «рожу», как он сам выразился, и так покрутил, подавил, повертел из стороны в сторону выражаясь при этом нецензурно и громко, что мне стало совсем нехорошо. Мое лицо помещалось у него в ладони. Тошнота, слабость. Я под его диктовку со слезами, которые капали прямо на бумагу, стал писать о том, что вчера сначала катался в клубе на велосипеде. Сломал замок на дверях радиоузла, «искалечил» оборудование, написал на стенах слово «фантомас» и так далее и тому подобное. Закончив «допрос», он отправил меня опять в КПЗ. Там находился все тот же мужик. Мне теперь стало гораздо приятнее его общество. Тем более что он уже не ругался и сидел спокойно. Только в туалет часто хотелось. Видимо от стресса. Я сидел на топчане и думал свою горькую думу. Руки дрожали, голова болела. Коленки подламывались. Нервный тик на лице – правое веко дергалось. И еще на спине почему-то дергалась кожа. В общем, мое существо было подавлено, растоптано и унижено. И самое главное, никакого просвета в перспективе. Что теперь будет, меня оставят здесь на ночь или куда-то увезут.…  Вот опять за мной пришли. На деревянных ногах я поплелся за сержантом. Но повел он меня не к участковому, а в другой кабинет. Когда вошли, я понял, что это кабинет начальника отделения милиции.
- Это ты написал? -  спросил он, глядя в листок бумаги, исписанный мной под диктовку. Почему-то взгляд его мне не показался строгим. Видимо по моему виду он понял, что я в тот момент чувствовал. Я ведь ожидал продолжения допроса. Голос мой я не узнал, он был тихий, хриплый, дрожащий. Но говорил это я. Не знаю, как у меня хватило смелости это сказать:
-  Да…, но я этого не делал…, - он посмотрел на меня, потом опять на бумагу. Что-то сказал сержанту. Я не слышал. Меня опять увели. Когда шли по коридору, я к великому удивлению увидел нашего школьного учителя по физкультуре. Мы встретились глазами и поприветствовали друг друга. Уж как я отреагировал на его приветствие в таком подавленном состоянии, одному Богу известно. Я в школе был лучшим по легкой атлетике и меня он хорошо помнил. Не знаю, зачем он тут оказался. О моем деле он знать не мог, так как мы жили в разных населенных пунктах. Заходил ли он к начальнику милиции, не известно. Но спасибо ему за то, что никто кроме нас двоих об этом в школе никогда не узнал.
Теперь осталось ждать. «Куда, куда меня пошлют работать за бесплатно», - так бы я подумал тогда, если бы к тому времени В.С. Высоцкий уже написал эти слова. Было о чем подумать. Прошел еще час. Уже часов шесть я здесь. С утра ничего не ел. И кушать не хочется. Небольшое нервное потрясение. Невиновен я, но ведь дыма без огня не бывает. Дали повод для подозрений, покатались на велосипедах в государственном учреждении. Не могу представить, о чем я тогда думал. Но винить себя было за что. За окошком темнеет. На душе скверно. Вся грудь, кажется, дрожит от нехорошего предчувствия. Перед глазами проносятся кадры из вчерашнего дня. Праздничные первомайские дни. Купались в реке. Открытие купального сезона у нас происходило всегда первого мая. Кино, Игра в футбол. Затем поехали кататься на велосипедах. И занес же нас чёрт в этот клуб! Кажется, дождь начинал моросить, вот она причина. И тут откуда только! – открывается дверь и в проеме стоит мой отец. Меня отпустили с ним, и мы уехали на мотоцикле домой. Дома я рассказал, как все было. Мне конечно поверили. Но виновника так и не нашли. Время шло, потихоньку этот случай отошел на задний план.

Однажды спустя полгода я с гитарой стою возле этого самого клуба. Подходит Ваня Кондрат. Уж не помню, прозвище это было от фамилии его или что еще… Моложе от меня года на два. Такой он – глядя на его физиономию можно было представить всю его сущность. Неприятный человечек. Неопрятный, нагловато-хамоватый, но слабый, худой, даже невзрачный.   
- Витек, ты знаешь, я все время хочу тебе рассказать, но не получается. Это я тогда тут в клубе понаделал делов.
- Ах ты сволочь, что ж ты не сказал!
- Побоялся. – Я сжал крепче гриф и уже приготовился разбить гитару о его голову. Именно разбить. Не так уж больно было бы ему. Но гитара бы вдребезги. Потом все бы узнали, кто здесь набедокурил. Но в последний момент стало жалко. Эта гитара прошла со мной столько дорог. Столько спето, сыграно. Жалко её. А бить по физиономии кулаком - было противно прикасаться к этому чучелу.
На другой же день я рассказал об этом Юрику, другу своему. Это ведь с ним мы катались на велосипедах. 
- А я знаю об этом, он мне давно рассказал, - ответил он. – Тут я уж совсем опешил. Что же это за невезение такое?! И это мой друг детства. Стало вдвойне обидно. Как же так!? Почему мне не сообщил? Да. Иногда так бывает, что приходится врагам прощать за их проделки, а друзьям – за их молчанки.
А что же Иван. Его потравили псами и отпустили так же вечером. Вот так закончилась эта история. Долго еще дергалась кожа на спине. Уж я её и растирал и щипал. И иглой колол. Сама потом незаметно успокоилась. А ещё вот что интересно: спустя некоторое время после этого случая волосы с головы на подушке каждое утро обнаруживал. Много. Видимо нервный стресс все же имел место.