А то был конец марта... продолжение

     Деревья в парке уже дышали, вокруг их веточек как будто бы пар стоял. Ну, не пар, дымка такая. Вплотную не видно, а когда отойдёшь и посмотришь с расстояния - да, дышат... Вокруг стволов образовались такие, как бы оттаявшие, круги. Как будто от них тепло шло по радиусу...
     А потом, когда солнышко стало пригревать, снег отпотел, и сугробы стали сочиться ручейками.. ручьями...Земля показалась, лужи заблестели мятыми серебряшками; в городе вообще уже везде асфальт...
     Я торопила Кирилла: "Ну, когда же, когда?.." - А он отвечал: "Не спеши! Всему своё время. В лесу-то ещё совсем зима!"
     Я не верила...
     В конце марта было дело. Я даже дату запомнила: двадцать пятое марта, 1969 год... Если бы не торопила, Кирилл бы ещё время тянул. Но у меня-то терпение уже лопнуло!
     Рюкзаки мы собрали с вечера. У меня был обычный, "пионерский", рюкзачок, а у Кирилла видавший виды, полинялый его "сидор". Мы взяли большой кусок полиэтилена, спичек несколько коробков распихали по разным местам. У нас были большие ножи (Кириллова работа)в ножнах (но сначала, до леса, мы их прятали в рюкзаках). Было два котелка: Один плоский, солдатский, с крышкой, а второй - из маленькой кастрюльки с проволочной ручкой, для каши или, там, супа. Взяли гороховый концентрат, гречневый, шмат сала, лук, чай, сахар рафинад. Кирилл научил меня наматывать портянки. В детстве, когда мы жили на Севере, я это умела, но потом разучилась. А теперь научилась опять.
     Кирилл набил потроны, смазал свою "ижевку". И вот мы готовы, надо только дожить до утра...
     И до утра дожили. И вот мы едем в лес!
     Народ с нами в электричке, который тоже за город едет, всё с лыжами. Мы не ходим на лыжах. Зато у нас ружьё  - и всё, что нужно для ночлега в лесу. А они что? Покатаются - и домой.
     Едва электричка выбежала за город, я поняла, что Кирилл прав: в лесу ещё зима. Сугробы ещё... но вид у деревьев совершенно счастливый уже, совершенно весенний. И солнца много-много-много! И воздух синий-синий-синий! И ветки прикасаются к этой синеве, как будто девочка босой ножкой холодную воду пробует, пока никто не видит. И я это чувствую, будто сама воду пробую босой ногой... И всё на солнце блестит - оливковые осины; атласные, розоватые местами, берёзы; медные сосны; приподнятые, как для танца, еловые лапы с шишечками на весу... А у меня аж в горле щекотно. И даже у Кирилла глаза посветлели, улыбаются. Я сижу, с мешками на руках, а он стоит: места нет, народу много. А я всё время на него поглядываю, снизу вверх в глаза заглядываю - как он? Радуется вместе со мной или нет?..
     Понемногу народ начал выходить. Перед Мгой вообще мало кто остался, и мы сидели рядышком. Я - у окна. А во Мге вышли - я ослепла от солнца! Кирилл говорит: "Нам ещё час - да больше! - подкидыша ждать, на перроне скучно... и холодно! Пойдём в сторонку, чайку вскипятим."
     Мы сошли с перрона, прошли по тропочке в лес. Набрали немного мелких сухих веточек с ёлок, потом палочек каких-то. Кира костерок развёл, достал котелок. Мы набили котелок снегом, поставили посередине костерка. Котелок сначала наполнился дымом, потом снег потемнел, осел и растаял. И воды оказалось совсем немного. Пришлось снега ещё докладывать. И костерок надо было поддерживать. Так что время летело быстро; а по сторонам мне было некогда смотреть. И об этой нашей остановке в ожидании подкидыша до Будогощи (а нам в Турышкино выходить)- я и рассказать ничего не могу. Только, что чаю мы напились; и он был крепкий, вкусный, с дымком; и с сахарком вприкуску.

     И вот подошёл подкидыш. Это оказался дизелёк, не электричка. Вагоны были похожи на те, в каких я маленькой ездила с нашей семьёй в пятидесятые годы - всё деревянной, трёхъярусные полки; если кто едет далеко, можно на всех трёх ярусах спать... но нам было только до Турышкино.
     Народу мало было в тот день: не грибной период, не дачный. Весна. Ранняя...

                (продолжение следует)