Нашла себе хмыря - и дуй к нему

«Нашла себе хмыря - и дуй к нему»
Непримиримо и грубо сказал Димка матери.

Покоя Татьяне не было ни днём ни ночью. Особенно тяжело приходилось, если под утро просыпалась, словно кто-то вдруг грубо толкнул в бок, и уже не могла уснуть. Ходила потом вялая, забывая умыться, без вкуса завтракала чем попало, задрёмывала в кресле и, вздрогнув, открывала глаза, с тоской оглядывала комнату: зачем мне теперь всё это? Во «всё» она вкладывала гораздо больше, чем стол, стулья, диван, шкаф, хотя тут же в панике гнала нехорошие мысли.

Иногда становилось совсем невмоготу. И Татьяна с трудом удерживала себя дома. А так хотелось поехать на кладбище, бухнуться на колени у могилы Димы и просить прощения до тех пор, пока... Что «пока»? Её мальчик не встанет из неё и не скажет: «Да ладно, мам, брось ты...» Она оставалась дома, тупо лежала на диване, вдавив голову в подушку и укрывшись одеялом, которые ей выдала напрокат добросердечная соседка Оля, и ждала неизвестно чего. Хотя, конечно же, знала, что дождётся лишь неизменного и кажущегося оглушительным звонка в дверь. И Оля в очередной раз с лёгкой укоризной поцокает языком: «Опять валяешься? Причешись-ка! И пошли ко мне щи хлебать. Свеженькие - не оторвёшься». Сил не было, казалось, даже просто отмахнуться, пробормотав хоть словечко благодарности в ответ. Да она и не отстанет.

Татьяна плелась за ней, механически таскала ложку от тарелки ко рту, заставляла себя глотать. На Олю и глаз почти не поднимала. А ведь та даже не сказала и не скажет ни единого упрёка, не припрёт к стенке: «Ну, вот, я же тебе говорила!». Оля, при всей её простоватости, а порой и бесцеремонности всё-таки понимает, где надо затормозить. Может быть, в память о старой и довольно долгой дружбе.

Они жили на одной площадке второго этажа со дня заселения тогда ещё современного новенького дома. Почти ровесницы, сразу познакомились и стали часто забегать друг к другу. Обе разведёнки - бывают же такие совпадения. Только Татьяна куковала с пятилетним Димкой, а Оля одна. Таня искренне поражалась, наблюдая, как соседка неутомимо наводит чистоту в квартире, готовит всякую вкуснятину - и всё это под, кажется, ни на минуту не умолкающую музыку с обязательным подпеванием и пританцовыванием. Никаких бабских причитаний о «разбитой судьбе» и «поганом» бывшем муже, слезливых страданий по поводу одиночества и «холодной постели» она не допускала. Разве что иногда, в выходной, когда подружки брали бутылочку вина и чинно выпивали, усадив Димку в кресло с кучей книжек и журналов, Оля вдруг вставала, подходила к зеркалу и, поправив пышные волосы до лопаток, всматривалась в себя и говорила: «Идиот же ты, Саня, идиот - такую женщину потерял, бездарь!».

- Расскажи, почему у тебя с Саней твоим не сложилось, - попросила однажды Татьяна.

- Скукота, - скривилась Оля. - Даже вспоминать и то неохота.

Было видно, что неудачный брак она не расценивала как крушение всех надежд на некое придуманное в девичестве блистательное будущее. Ответила чуть погодя:

- Значит, по судьбе мне пережить и это. Переживу. Печалька прямо, ага...

Не задавала она вопросов о прошлом и новой подруге, видимо, полагая, раз хризантемы отцвели, а поезд ушёл, что теперь толковать и мусолить. Впрочем, если бы и поинтересовалась из той же вежливости, никакой душераздирающей истории не услышала: Татьяна рассталась с супругом без особых сожалений. Так уж получилось. И бесконечно думать об этом, анализировать каждую мелочь, пытаясь понять, когда они отдалились друг от друга до почти равнодушного «прощай - прощай», смысла - ровно ноль. Но Оля удивила, спросив как-то вроде невзначай:

- Ты, поди, мечтаешь о хорошем мужичке? Честно?

Татьяна неопределённо хмыкнула.

- И правильно делаешь, что мечтаешь, - сама решительно сделала вывод Оля. - Димке папа нужен.

Нормальный, а не который приходит раз в год по обещанию. Я права, а?

Кто бы спорил? Вот он, сыночек, со светленькой чёлочкой, худенький, его вечно кто-нибудь обижал в детском саду. Сердце у Татьяны сжималось от нежности и жалости. Нет, конечно, она не искала ему отца специально и целеустремлённо, да и времени особо не было. Очень любила свою работу и молча поражалась коллегам, которые с искренней злостью ворчали, если их просили подзадержаться или потрудиться в выходной день, всякое же бывает. А Татьяна заводила Димку к Оле и со спокойной душой отправлялась на службу в субботу на пару-тройку часов. Оля даже радовалась, когда соседка просила её посидеть с мальчиком.

- Что такое «посидеть»? - возмущалась притворно. - Не будем мы париться дома. - Это она Тане. - Мы в парк поедем, да? - Это уже Димке.

И Дима с восторгом соглашался, а после целый вечер рассказывал, как тётя Оля каталась с ним на машинке, купила мороженое и леденец. И ещё они сфотографировались с огромным красным попугаем. Татьяна неловко пыталась возместить расходы, Оля сердито говорила:

- Ещё раз деньги совать будешь, поведёшь парня с собой в контору.

Но детский сад кончился, началась школа. Надо было бы сразу побольше заниматься с сыном. Как нарочно, Татьяну назначили начальником отдела, пришлось детальнее вникать в дела, чтобы соответствовать. Теперь она и дома допоздна общалась с компьютером. В тетради Димки тоже заглядывала, если он уж очень настаивал, довольно рассеянно выслушивала выученное наизусть стихотворение, а думала о другом. И не замечала бы, как он рос, если бы не становились вдруг коротковаты джинсы или малы ботинки. Наскоро бежали в магазин, покупали что нужно, и Татьяна облегчённо вздыхала: проблема снята. Постепенно жизнь Димки из квартиры, где вечно пялится в монитор мать, которую лучше не трогать, переместилась на улицу, к весёлым бесшабашным пацанам. Бывало, посмотрев на тёмное уже окно, Татьяна тревожилась: где сынуля носится? Да придёт, никуда не денется. И он приходил. Но ничего не рассказывал, умывался, по-детски прятал под ванну рубашку с разорванным рукавом, натягивал чистую футболку. коротко бросал «ага» на материно из комнаты: «Ужин на столе под полотенцем». Она считала, что достаточно позаботилась о мальчике, если есть что есть, одеть и обуть, спрашивала, всё ли в порядке в школе и довольствовалась ответным бурканьем. С Олей тоже встречались реже, былые дружеские посиделки случались, только если той удавалось заманить соседку на какой-нибудь праздник. Татьяна лишь дёрнула плечами, когда Оля сказала ей, столкнувшись на лестничной площадке:

- Ты бы за Димкой присмотрела, а то я видела его во дворе с очень подозрительными парнями.

- Ты-то с чего взяла, что они подозрительные?

- Глаза разуй! Оторвись от дел своих чёртовых! - Оля начала сердиться. - Кругом такое творится... Вот кто у него друзья?

- Это его личное дело.

Они почти поссорились. Вечером Татьяна строго спросила у сына:

- Где ты был? С кем?

- Допрос, что ли? - удивился Дима. - Я же не спрашиваю, где ты бываешь.

атьяна похолодела: между ними стена. Все попытки хоть как-то пошатнуть её вызвали мощное сопротивление. И она отступила. Или, как думала, взяла тайм-аут, понадеявшись, что со временем ситуация изменится. Дима повзрослеет, поймёт, что мать у него одна, перестанет быть чужим.

Ситуация и впрямь изменилась, когда сын заканчивал выпускной класс. Точнее, она обострилась, потому что Татьяна до потери головы влюбилась в москвича Михаила Гулина, прибывшего на заключение сделки с её фирмой. Михаил был старше. Бездетный вдовец. Вернувшись в столицу, он звонил Татьяне каждый день, звал к себе. А как она поедет? Сердцем рвалась, но надо было что-то решить с сыном. Она усадила его напротив уже после получения аттестата, откровенно рассказала, что хочет выйти замуж, что они переедут в Москву. Реакция Димы расстроила чуть не до слёз:

- Никуда я не поеду. Мне и здесь хорошо. Ты нашла себе какого-то хмыря - и дуй к нему. Мне он никто и звать никак.

А Михаил настаивал: мол, Димке твоему без пяти восемнадцать, мы раньше из дома уезжали - и ничего. Убедил. Оля на дорожку всплакнула, просила не забывать. На вокзале сын томился, пришлось отпустить его, чтобы не мучился. Он уже подал документы в техникум и открыто радовался полной свободе.

В столице всё устроилось как нельзя лучше. И квартира хорошая, и заявление в ЗАГС подали, и Миша такой добрый и ласковый. Счастье оборвалось внезапно. Где-то через месяц позвонила Оля, криком закричала:

- Нет больше Димы! Драка была. Ножом его кто-то... Срочно прилетай!

В самолёте Михаил всю дорогу не выпускал руку Татьяны. Она плохо видела - перед глазами стояла пелена. На такси доехали до дома. А там пусто и холодно. Грязный пол, залитая чем-то плита, на подоконнике неоплаченные счета. Татьяна как упала в кресло, так и застыла.

Диму хоронили из морга. Все хлопоты взял на себя Гулин. Спустя неделю он уехал в Москву: работа. Татьяна была благодарна ему, что поддержал во всех смыслах: если бы не подхватил, рухнула бы у гроба. Идёт следствие, но ей почти безразлично, чем оно закончится: сына не вернёшь. Она всё прислушивается, не звякнет ли ключ в замочной скважине. Телефон! Миша.

- Танечка, как ты там? - и смешался от своего же вопроса. - Вот чего... Выставляй квартиру на продажу и приезжай ко мне. Вдвоём будет легче, поверь.

- Не могу пока, не могу.

- Понимаю. Знай: я буду ждать тебя.