Четверо. Шарлотка с яблоками

      Я не силен по части поиска причин, заставивших меня принять участие в приготовлении пирога с яблоками. Но коллективный долг, именуемый дружеским, обязывает идти на унижения и трату времени ради укрепления отношений. Это естественно, а что естественно, то не должно порождать сомнения. Разумеется, удовольствия в этом мало, когда весомая часть тебя находится в чьей-то власти, и она – именно она! – вольна распоряжаться ею по своему усмотрению.
      Вот только есть загвоздка – я не препятствую манипулированию собой. Мне нравится, как она это делает.
      Физалис подступает ко мне, волнение лучится из ее прекрасных зеленых глаз, а нелепый, но вместе с тем чудесный хохолок прижимается к голове, выставляя владелицу страждущей по вербальному общению. Ее нос находится от моего на расстоянии толщины когтя, а свет, преломляясь на кончиках ее ушей, выставляет чешуйки за лепестки сирени. Я смотрю на это удивительное создание и не понимаю, что со мной происходит.
      – Разве ты не позаботился о качестве муки? – мурлычет она. – Для шарлотки с яблоками нам потребуется только самая лучшая!
      Когда-нибудь я привыкну к ее природному магнетизму, но только не сейчас. Мое дыхание нарушено ее близостью. Я, плененный, смотрю на Физалис и затягиваю с очевидным ответом. Сконцентрироваться мне помогает неряшливая обстановка нашего каменного домика с садом, что затерялся в одной из далеких деревушек Равнинных Земель. За ухом спутницы я созерцаю облагороженный красками холст, перекосившийся на старой неустойчивой треноге. На нем изображена заброшенная мельница, окруженная кустами диких роз.
      – Физалис, а ты уверена, что…
      Физалис сосредоточенно усаживается на хвост, не сводя с меня испытующего взгляда. Но вдруг ее тонкие очертания надбровий разглаживаются. Она удивлена, что я сомневаюсь в способностях окружающих. Затем моя подруга поднимает лапу, держа ее тыльной стороной к полу, и рассматривает когти на предмет их целостности.
      – Автор уверен, что многое делает правильно, когда речь заходит о нас. Идиллия складывается из ряда противоречащих составляющих, но твой пытливый скептицизм нынче не уместен. – Она опускает лапу и подбадривает меня искренней улыбкой. – Милый мой Лавер, ты навсегда запомнишь вкус сегодняшнего пирога. Он покажется тебе слаще самой жизни, которая существует благодаря царапанию неровных строчек на бумаге, а начинка из яблок придаст устойчивости незримому перу.
      После этих слов я чувствую себя несколько уверенней. Меня не смущает разговор об авторе. В конце концов, мы вполне оправданно используем его, играем с его чувствами, вносим дисбаланс в запланированный им досуг, приближаем его к собственной точке, конечному пункту его исканий. Он это знает, и это знаем мы.
      Эта мысль так подбадривает меня, что я, поправив забинтованное крыло, делаю шаг по направлению к Физалис. Мне хочется ощутить через прикосновение теплоту ее плеча, но своеобразное уважение к личному пространству останавливает меня.
      – Пирог… – многозначительно произношу я. – Совершенный символизм. Ты нашла его.
      Физалис одобрительно кивает.
      – О да! Мы еще не приступили к приготовлению теста, а ты уже почувствовал вкус шарлотки с яблоками. Это еще раз доказывает, что мы неспроста находимся напротив друг друга.
      Меня задевает странный вопрос из глубин сознания. Я смотрю на распахнутое окно, через которое льется мягкая тень ссутулившейся от тяжести яблони.
      – Думаешь, – спрашиваю я, – наши отношения неподконтрольны автору?
      Физалис пожимает плечами.
      – А зачем ему их контролировать? Теперь-то зачем?
      Мне остается поспешно признать, что она права. Когда начало положено, то конец зачастую не зависит от создателя. Течение сюжета таково, что автор изначально создает горный поток из ничего, а затем плывет по нему, так как от него теперь завит только одно – место, где он решит причалить к берегу на своем плоту. А речушка продолжит пробивать себе путь, разобьется на десятки других, а они в свою очередь образуют озера или впадут в море. Множество переплетений – как сюжетных, так и судьбоносных – продолжат существовать вне реальности, вне рамок нашего сознания и – что более будоражит воображение! – без содействия автора. Брошенные миры кажутся обреченными на исчезновения, но без создателей входят в совершенную фазу цветения. Вот только жаль, что запахи им не суждено различить. Они сами отказываются от остроты обоняния.
      Я вспоминаю о пироге. Время близится к полудню, в открытые окна проникали буйные ароматы плодоношения и садовых цветов. Я потерял счет сезонам, но сейчас это не имеет значения, насколько я ощущаю себя сформированным.
      Физалис права. Шарлотка с яблоками совершенна в этот день ровно настолько, насколько совершенны мы. И каждый следующий пирог будет становиться только вкуснее и сытнее.
      – Тебе придется направлять меня, – говорю я, обращая к ней голову полубоком так, чтобы подыграть ее манере подкреплять каждое второе слово движением тела. – Не так просто сунуть лапы в муку, не зная, с чего конкретно начать. Ты прекрасно знаешь, что я не силен в кулинарном искусстве, но сегодня готов помочь. Потенциальный результат пробудил во мне особый интерес.
      Физалис приходится по душе мое рвение, а потому она стремительно хватается зубами за мое нетронутое повязкой крыло и настойчиво тащит меня к столу. В этом вся она. У меня и в мыслях не возникает желания воспротивиться ее фамильярному поведению. Напротив, я разражаюсь смехом, потому что среди всего бардака в нашем доме особенным образом ценится коллекция драконьих фигурок Физалис, которые она, как я полагаю, начала собирать с первой строчки континентального сюжета. И последней, недавно приобретенной фигуркой была едва ли не точная копия Физалис, ее немногочисленного вида, выполненная резчиком по дереву в этаком брутальном мужественном варианте, с нагрудником и наручами, с рельефными мышцами, суровыми угловатыми скулами, лопоухой головой и одним огромным крылом с парочкой жутковатых дыр, полученных в кровавых поединках. Девять с половиной дюймов насмехательств над моей спутницей красовались на камине и не могли не дать уловить в одной только позе фигурки красноречивый ответ ее настойчивому характеру.
      Физалис ловит мой взвеселенный взгляд и тянет за крыло сильнее. Ее легкий длинный хвост сгибается в дугу от напряжения.
      – Осторожней!
      Она отпускает меня только тогда, когда я бьюсь лапой об ножку стола.
      – Всегда пожалуйста! – Физалис усаживается, мгновенно меняется в лице, становясь задумчивой, и прикладывает пальцы к подбородку. – Никогда не замечала, насколько быстро отрастают твои перья. Полагаю, мое упущение продиктовано душевной слабостью к их владельцу.
      Я знаю, к чему она клонит. С опаской я преднамеренно бросаю косой взгляд в ее сторону и складываю крыло.
      – В этом, несомненно, есть плюсы. Никогда не знаешь, что быстрее разонравится – душа или тело.
      Она взволнованно касается моей лапы, скользит по ней вверх, после чего прикладывает ее к моей груди, пытаясь уловить сердцебиение.
      – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает она. – Ничего не болит?
      – Физалис, прекрати, – прошу я. – Сейчас не время для вымышленных симптомов.
      Она начинает быстро дышать. Ее хохолок боязливо клонится к голове.
      – Лоб не горячий? Слабость? Кашель?
      – Физалис!
      Она стремительно привстает, положив передние лапы мне на плечи, и касается губами моего лба. – Странно, – заключает она. – Лоб как лоб. Но… – Она спускается, ее глаза вновь оказываются на одном уровне с моими. – Не понимаю, как ты можешь чувствовать себя хорошо, но при этом терять столько перьев? Только за сегодняшний день я подобрала за тобой четыре!
      Это один из тех противоречивых случаев, невольно вводивших меня в легкий ступор. Я не всегда понимаю грань между наигранностью эмоций Физалис и их подлинностью. Она балансирует между ними, ловко лавирует, жонглирует, но при этом чувствует в себе это на уровне природного обыкновения. Я в свою очередь пытаюсь подсознательно вычленить то одно, то другое, забывая, что это никак нельзя отрывать друг от друга. Нет, только не в ней! Ее полноценность зависит от того, насколько крепки лапы, а не канат, натянутый над пропастью.
      Автор меня огорчает, размышляя о том, что я не раз говорил об этом. Неужели ему – в отличие от меня – это окончательно приелось?
      Я направляю ее взгляд на стол легким отвлекающим жестом, и Физалис вспоминает про шарлотку с яблоками. Время спешно течет, а мы до сих пор и пальцем не пытаемся пошевелить.
      – Да, да, это будет наивкуснейший пирог! – Она не отказывает себе в удовольствии выразительно облизнуться. Ее розовый раздвоенный язычок, увлажнивший нос, исчезает так же быстро, как и появился. – И начнем мы с приготовления теста. – Она поднимает взгляд с миски на меня, в мгновение ока сменившийся взволнованным выражением лица. – Ох, придется взбить дюжины две яиц, чтобы каждому хватило хотя бы по небольшому кусочку! Разве они у нас есть? Ты помнишь, что там у нас есть?
      Я наспех перебираю в голове скудное содержимое наших кладовых запасов, не сомневаясь, что куриных яиц среди них никогда не было. И вдруг я озаряюсь надеждой. Я помню, что перед нами стелется ковровая дорожка. Стоит только захотеть.
      – Я уверен, что кто-нибудь из приглашенных явится с корзинкой.
      Физалис раскрывает рот от удивления. Ее уши становятся торчком.
      – Так пообещал он?
      Я киваю. Физалис награждает меня улыбкой и подсаживается ближе. Я чувствую, как мою спину накрывает ее хрупкое кожистое крыло. Мы смотрим на перекошенную картину на стене. На ней изображен мрачный натюрморт, нарисованный наспех моей спутницей в период душевного упадка. Как сейчас помню: она наносит мазок за мазком, я внимаю ее депрессивным речам и невооруженным глазом вижу, как ее тонкая лапа создает палитру иссиня-черных оттенков.
      И я вижу, как она сражается с собой.
      – Как думаешь, – нарушает тишину спокойный голос Физалис, – кому выпадет такая честь?
      – Не торопи события, – говорю я. – Я не сомневаюсь, что на этот раз все спланировано так, что тебе не суждено отгадать. Наберись терпения, а я пока что насыплю муки в миску. Нужно двигаться вперед.
      Физалис продолжает смотреть на картину. Я вижу, как ее губы чуть дрожат, словно она что-то хочет сказать, но не решается. Не думаю, что она настолько предвзято относится к своему творению, но и это предположение я держу наготове, так как ее полет мысли зачастую меняет курс. Наблюдая краешком глаза за Физалис, я вытаскиваю из-под стола на свет пудовый мешок с мукой. Я освобождаю его хвостик от бечевки, поддевая когтем простой узелок, зачерпываю находящейся внутри миской и высыпаю муку в большую посудину. И еще раз. И еще…
      Пирог должен быть большим, любезно напоминает мне автор. Должно хватит на всех.
      Разве не Физалис об этом говорила?
      – Я успела? Можно войти?
      Мы с Физалис устремляем взоры на дверь. Сегодня она приоткрыта для гостей. Тень от силуэта проскальзывает в щель, я замечаю очертания сложенного перьевого крыла. Время понеслось. Теперь я знаю, кому принадлежит голос, пусть даже и прозвучавший приглушенно для совершенного сопрано, предназначенного для самых чувственных пьес.
      Физалис оживляется. Похоже, она тоже знает, кто пришел.
      – Лиссис! – радостно взвизгивает она и горным ветром мчится к двери. – Я так рада тебя видеть!
      Лиссис стоит в дверях с корзинкой в зубах и лучезарно улыбается. Она отвечает Физалис благодарным кивком на приглашение войти и переступает за порог. Когда смотришь на ее грациозную походку, невольно приходится думать, что она практиковалась хождению по кувшинкам. Ее пластичные изгибы хвоста, легкий шелест белоснежных перьевых крыльев, мягкий располагающий взгляд – все говорит о том, что автор упустил пункт с разбавлением личности приобретенными изъянами. Но континент щедр. Он награждает это совершенное создание тяжким прошлым и попытками забыть о нем через множественные связи. Ее суицидальные наклонности при скачках апатии говорят сами за себя. Ей необходимо излучать телесный свет, чтобы не кануть во тьму внутри себя.
      На самом деле это с трудом поддается объяснению от моего лица, но Лиссис сейчас выглядит счастливой. Она опускает корзинку на стол и приветливо смотрит мне в глаза.
      – Здравствуй, Лавер!
      – Приветствую тебя, – отвечаю я и сосредотачиваюсь на том, что она принесла. – Неужели пришлось тебе об этом позаботиться?
      – Да! Я, как видишь, на крыльях и у меня тонкое обоняние. – Она разворачивает расшитый рушник и извлекает к свету одно яйцо. – Я без труда определила, что оно первой свежести и снято с гнезда этим утром.
      Физалис смотрит на яйцо, а затем бросает многозначительный взгляд в мою сторону. Мне становится не по себе. Я распознаю ее посыл с крупным подтекстом.
      – Как это правильно с его стороны, – ласково говорит Лиссис, бережно возвращая яйцо в корзинку, – дать это задание одной из нас.
      Физалис, как вампир, пьет неловкое положение, в которое меня поставили, приподняв мордочку, и надеясь, что я выкарабкаюсь самостоятельно.
      – Вайзерон скоро появится, – говорит Лиссис, спасая меня от гнета скрытой безответственности. – Мы разделились в Терсе. Он хотел переговорить с городским советом об общих положениях в социальной жизни.
      Физалис настойчиво пожирает меня взглядом, и мы через слово слышим хрустальный голос Лиссис, уже принявшейся хозяйничать на кухне. Она достает с полки глубокую глиняную миску, вытаскивает из подставки венчик и заглядывает в шкафчик в поисках сахара. Я не услеживаю за тем, сколько она вбивает яиц, но меня изумляет, с какой домовитостью Лиссис, сев на пол и окружив себя хвостом, прижимает миску к груди и принимается методично их взбивать.
      – Физалис, – говорю я, склонившись к спутнице, – ты не думала о том, что нам стоит предложить помощь?
      Физалис признает мою капитуляцию и встает. Она приближается к висячему шкафчику, где хранятся специи, и достает оттуда дрожжи. Попутно прихватив с маленького столика, до отказа заваленного непонятно чем, сито, она величественно направляется ко мне, забавно волоча хвост по полу. Мне остается принять из ее зубов ингредиенты пирога.
      – Вот, – отчиталась она. – Твой ход!
      – Что мне с этим делать?
      – Нужно просеять дрожжи и муку. Будущее тесто должно быть пышным.
      Я смотрю на Лиссис в той злополучный момент, когда она облизывает пальцы от ячной пенки. Гостья еще не закончила с яйцами, но, должно быть, осталась довольна промежуточным результатом, если что-то еще кроме удовлетворения и оптимизма вообще можно было прочесть на ее круглощеком лице.
      – Лавер, ты меня слушаешь? – спрашивает Физалис.
      Если я отвечу «да», то автор заставит ее подозревать меня в обратном. Если отвечу «нет», то она будет возмущена моей ветреностью. Оба ответа приводят к одному и тому же логическому выводу. Так, собственно, зачем тогда отвечать?
      А между тем он хочет, чтобы я ответил.
      – Я всегда думал, что драконы не смогут перенять кулинарный опыт людей, – отвлеченно заговариваю я, смешивая муку и дрожжи. Физалис попадается на мою удочку, заинтересованно вслушиваясь в мои рассуждения. – Нам мешает много вещей, начиная от ходьбы на четырех лапах и заканчивая слабой моторикой. А образ жизни? Что можно говорить о нем, если мы до определенного момента жили в пещерах и покорно следовали зову природных инстинктов? – Я пробую просеивать муку. – Мы прошли несколько этапов эволюции, а теперь задумываемся о том, что нас не устраивало в самом начале. Пустота в голове? Однотипность? Животная обыденность? Эти идиотские вопросы роятся и по сей день в наших головах, потому как они до сих пор остались пустыми и их чем-то, но только текущим, приходится заполнять. Многогранность разрушительна. Любопытство убийственно. Знания безутешны. Мы сами загоняем себя под яростный свист десятков бичей.
      – Это странно, да? – исподлобья шепчет Физалис с прижатыми ушами. – Какая-то шарлотка с яблоками умудряется возобладать над исканиями ответов бытия. Фундамент разума пошатнулся!
      – Обидно прозвучало, – с солнечной улыбкой замечает Лиссис, принуждая венчик танцевать в миске. – Кто-то тратит на это всю свою жизнь, а в итоге умирает как все, кто съел свой долгожданный пирог, испеченный самой жизнью.
      Мы смотрим на Лиссис, а она на нас. Физалис все больше ощущает себя в своей тарелке. Она садится рядом с белой драконицей. Лиссис выглядит несколько крупнее моей спутницы, и ощущение, что она на порядок взрослее, не покидает меня и при этой встрече.
      – Можно попробовать? – просит Физалис.
      Не дожидаясь ответа, Физалис окунает палец в желтоватую массу, после чего сует его в рот с детской бедовостью. Лиссис посмеивается в лапу.
      – Неплохо, – заключает Физалис, облизываясь. – Жду не дождусь попробовать кусочек! – Она повертывается ко мне. – Вот какой ингредиент мы упустили – сметану.
      – Ох, я не опоздала?
      Мы втроем оборачиваемся. В дверях стоит не менее знакомое нам создание, прославившееся за счет быстрой доставки писем и посланий. Солнечный свет золотит ее густую гриву, а на спине у нее красуется продолговатая сумка, которой я раньше никогда не видел. В нее можно поместить что-нибудь длинное – например, карту континента в увеличенном масштабе и обозначением дорог и поселений, которые к ним примыкают.
      – Письмо? – спрашиваю я.
      Соранта смеется мне в ответ. Ее легкий голос напоминает мне незатейливый голос Физалис, но, порой, кажется, что она торопится сказать слово, игнорируя твердость согласных. Она проглатывает их звучность.
      – Нет, – отвечает она. – В этот раз нет. Сегодня – особый заказ!
      Я роняю сито на стол, когда Соранта, расстегнув три тисненых ремешка на груди, а один у живота, спускает свою ношу на пол и тянет за шнурок хохолка. Внутри оказывается высокий глиняный кувшин, исписанный цветами. Почтальонка отщелкивает металлические дужки и снимает плотно сидевшую крышку. Я от стола улавливаю кисловатый молочный аромат.
      – Я летела так быстро, как только могла, – сказала Соранта скорее Физалис, уже заглядывающей внутрь кувшина. – Торговец оказался приятным человеком с доброй душой. Он отдал сметану за четыре медяка вместо положенных четырнадцати. Сказал, что у него сегодня смели за полдня с прилавка и сыр, и творог, и сметану, и молоко! – Соранта покачала головой в знак солидарности. – Горожане как с цепи сорвались! Я что, упустила какой-то праздник по календарю людей?
      Физалис вытаскивает свою узкую мордочку из кувшина. Ее нос в сметане.
      – У нас тоже праздник, – подтверждает она.
      Лиссис разражается смехом, и мы к ней присоединяемся.
      Спустя некоторое время появляется Вайзерон. Он эмоционально сдержан, однако трудно не заметить, что он рад, что мы собрались под крышей одного дома. От соучастия в приготовление пирога он отказывается, ссылаясь на трехпалые лапы. Я вижу, как он устало взбирается на кресло и поправляет свои очки. Его мудрый усатый взгляд переполнен континентальными заботами.
      – Вайзерон?
      – Я слушаю тебя, – отвечает мне он. – У тебя есть вопросы?
      Я окидываю дракониц, удивительным образом поладивших друг с другом. Они играют в настольную игру и, судя по всему, не задаются вопросами бессмысленности этого занятия. Тесто стоит на теплом камине, где тихонько потрескивают поленья.
      – Эта встреча написана наперед. Возможно, она отрепетирована в голове несколько раз, прежде чем мы смогли погрузиться в нее…
      – Так вот в чем вопрос, да? – Я не помню, чтобы Вайзерон перебивал кого-нибудь, но факт оставался фактом. Я уступил, показав ему кивком, что он может продолжать. – Это справедливый вопрос – зачем? Зачем пекарю печь хлеб, если он ярко представил в голове степень румяности его корочки?
      – Не самое удачное сравнение, – замечаю я. – Помимо удовольствия хлеб может наполнить сытостью.
      Вайзерон на мгновение опускает взгляд на раскрытую у его лап книгу. Он закрывает ее и передает мне.
      – В твоих лапах книга, написанная неизвестным автором, которая не раскрыта автором, написавшим нашу встречу. При этом он упоминает, что я читаю книгу, содержание которой ему неизвестно.
      Я смотрю на книгу обычных размеров в ветхом кожаном переплете.
      – Значит, – развиваю я мысль, – она пуста?
      На лице Вайзерона проступает прозрачная улыбка.
      – Открой ее. Тебе нужно увидеть ее страницы.
      Я сажусь на пол и раскрываю книгу. Она переполнена некогда отсыревшими, а теперь разбухшими желтыми страницами. Края съежились или начали рассыпаться.
      И их не касались чернила.
      – Она пуста.
      Вайзерон прижимается плечами к спинке кресла. Его усы сворачиваются на кончиках в неполные петельки.
      – Верно, – подтверждает он. – До того момента, как ты ее взял и попытался прочесть перед автором, она была полна слов. Книга разговаривала со мной. Теперь, когда он акцентирует на ней внимание, она пуста.
      Я поднимаю взволнованный взгляд.
      – Но разве не должно быть все наоборот?
      Вайзерон улыбается уверенней.
      – Верно, должно быть. Но она осталась пустой по той причине, что он с первого упоминания не рассказал об ее содержании. Ему был неподконтролен этот момент. Я мог читать все что угодно, будь то история континента или рецепт шарлотки с яблоками. Чаще всего писатель не задумывается о таких деталях, а вот читатель… Ты будешь удивлен, но и читатель имеет больше возможностей, чем автор. Воображением он дорисовывает интересующие его случаи и диалоги.
      Я выжидаю немного, обдумывая услышанное. Затем я возвращаю Вайзерону книгу и уже было хочу присоединиться к настольной игре, как вспоминаю еще кое-что.
      – А что насчет тебя? – спрашиваю я, повернувшись. – Автор умудрился взвалить на тебя судьбу целого континента. Разве ты не думал о том, чтобы отказаться?
      Вайзерон разводит ушными гребнями и поправляет пенсне.
      – Вопрос в другом, дорогой друг – почему он не поручил бремя правления кому-то еще?
      Я с улыбкой киваю. Думаю, мы прекрасно понимаем друг друга без лишних слов. Что и может угнетать в вопросах инакомыслия с щепоткой философии, так это долгие пустые разговоры, не оставляющие после себя ни мгновения на рациональное усвоение, даже если тема была далеко за пределами рациональности.
      Удача на стороне Физалис. Кости помогают ей оставить соперниц далеко позади. Когда я усаживаюсь рядом, ей выпадает одиннадцать. Она метает на меня счастливый взгляд, толкает плечом и делает свой ход.
      – Превосходно! – воркует она. – Это твоя заслуга!
      Я сдвигаю надбровья.
      – Я тут причем?
      – Сила наших уз.
      Соранта и Лиссис смеются. Они не разочарованы очевидным проигрышем. Физалис выступает душой компании, а потому им отнюдь не жалко отдавать ей победу.
      Когда Физалис доходит до конца, в дверях появляется Синга. Я прерываюсь на вдохе. Дом как-то сразу наполняется магическими таинствами этого мира. Я ощущаю присутствие чего-то постороннего, необычного. Физалис неожиданно делится с нами мыслью, что с приходом Синги в этом доме становится теснее в отношении личного пространства. Никто из нас не понимает, что моя спутница подразумевает под «живыми тенями».
      На шее врачевательницы ожерелье из нескольких вороньих голов, черно-белые бусы и подвеска с крупным плоским опалом. Символы на ее крыльях кажутся несколько пожелтевшими под крышей нашего светлого дома. Синга уделяет каждому из нас немного своего времени, после чего заводит беседу с Вайзероном.
      – Она специализировалась на травяных отварах и странных ингредиентах, – говорю я Физалис.
      Физалис бросает кости. Ей выпадает «три». Фортуна в этой партии держится от нее на почтительном расстоянии и лукаво улыбается из дальнего угла.
      – Ну и что?
      – Вот кому автор должен был поручить принести дрожжи.
      Я уверен, что Никель придет. Время истекает, а Физалис начинает нервничать. Не знаю – то ли от теста, которое дожидается своего момента, то ли от потемневших яблок, необдуманно рано выложенных на противень. Физалис находит решение этой проблеме. Она уплетает дольки так быстро, что я не успеваю несколько раз бросить кости.
      – Ждали?
      Такой низкий голос точно ни с чем не спутаешь. Никель появляется из-за угла, придав своему появлению своеобразную торжественность. Он перешагивает порог и движется воинственной поступью. Я ненароком бросаю взгляд на хвост Физалис. Он тоньше рельефных лап Никеля, мышцы которых играют при свете и выглядят по-настоящему грозно. Я вижу небольшое увечье на его плече, где чешуя так и не восстановилась. На передней лапе – искореженный стальной наруч с символикой Мерзлых Земель, а на задней недоставало когтя крайнего пальца. Его полужелезное крыло прижато к боку. На нем проступают желтые пятна ржавчины.
      Никель останавливается перед Вайзероном. Атмосфера становится еще более гнетущей, когда в дом входит неизвестная никому драконица, боязливо переставляя лапы. Она делает шаг, затем еще один, слышит треск поленьев в камине и замирает с поднятой лапой и прижатыми ушными гребнями. Ее сочные оранжевые глаза мутнеют от испуга, зрачки превращаются в крошечные точки.
      В доме нависает гробовая тишина.
      – Ты вернулся...
      Мы в мгновение ока впиваемся взглядами в Физалис. Она встает, переставляет лапу, но затем, как сорвавшись с цепи, бросается на Никеля с сумасшедшими воплями.
      – Ты верну-у-у-у-у-улся!
      Никель прижимает Физалис к себе. Он скрывает от нас глаза, но я уверен, что Никель не настолько тверд, чтобы не дать чувствам возродиться с былой силой.
      – Я так рада снова тебя обнять! – бормочет Физалис. – Столько времени утекло, мы разбрелись, затерялись в уголках континента, я все думала, думала о том, что нам всем с начала и до конца следовало держаться вместе. Я… я… Никель, теперь мы можем тебя видеть. Каждый день.
      Никель берет Физалис за плечи. Они скрываются в его огромных пятипалых лапах, как кукольные.
      – А возраст нисколько тебя не покусал, – с улыбкой говорит он. – Ну и черт бы с ним! Ему нас не одолеть!
      Гулкий бас наполняет помещение, буквально превращая его в центр мироздания – места, откуда появился и сам континент. Никель нехотя отпускает Физалис и приглашает свою спутницу к очагу.
      – Не волнуйся, все в порядке. – Затем он повертывается к нам. – Познакомьтесь – Фрумели!
      – А, эм-м… привет! – с неловкостью говорит Фрумели, усаживаясь подле железнокрылого. – Прости, Никель. Я уже подумала, что мы свернули не в тот дом.
      Никель смеется.
      – Ты готовилась к сражению?
      Фрумели переминается с лапы на лапу. Она не задерживает ни на ком из нас робкий взгляд, но все же больше смотрит на Никеля и Физалис.
      – Я боялась, что мы ошиблись домом.
      Никель касается ее плеча. И в этом прикосновении заключается его глубочайшая привязанность к Фрумели. Он приглаживает чешуйки большим пальцем и вздыхает.
– Ну же, нам пора подумать о пироге. Смелее!
      Фрумели с улыбкой кивает, после чего поворачивается к левому боку и отстегивает маленькую дорожную сумку, используемую быстрыми гонцами. Она раскрывает ее, разворачивает несколько слоев коричной бумаги и протягивает Физалис. Там оказывается кусочек сливочного масла, желтого, как самый спелый лимон, и не размякшего окончательно.
      – Некоторым тугоплавким сплавам нужно что-то такое, – поясняет Никель, – что поможет отделить деталь от формы. Ты правильно поступила, Физалис, что съела яблоки. Вы забыли смазать противень маслом!
      Никель дает отсчет нашим действиям, выступив координатором. Он следит за Лиссис и Сорантой, чтобы масло равномерно легло на холодные стенки формы для пирога, после чего грузным шагом приближается к печи. Он открывает чугунную дверцу и оценивает количество углей.
      – Мало! Такой жар оскорбляет любого дракона!
      Никель хватает веревку, используемую мной для вязки дров, и исчезает за дверью. Физалис активно общается с Фрумели. Спутница Никеля млеет в дружелюбной обстановке, отвечая моей подруге приятным по нотам смехом. Лиссис выкладывает очередные нарезанные яблоки на противень, а Соранта жует отрубной хлеб, предложенный мною гостям в качестве своеобразного аперитива. Я не могу не отметить у каштановой драконицы отменный аппетит, впрочем, обусловленный, как я полагаю, дальней дорогой. Благодаря своей странствующей работе Соранта преодолела столько морских и сухопутных миль, что мне страшно подумать. Я предлагаю ей сыр и рыбу, но она отказывается из-за скромности и боязни, что в чьей-нибудь голове зародится мысль о ее предрасположенности к чревоугодию. Я не предпринимаю попыток настоять на разнообразии пищи, чтобы не ставить почтальонку в неловкое положение.
      Когда Никель напористо раздает указания, я вижу, что Синга пристально наблюдает за ним. Она восхищена силой его темперамента, а мне становится стыдно за пришедшее на ум предположение, что она непременно воспользуется им как личностью по части жестких столкновений и конфликтов.
      По крайней мере, так не должен думать автор.
      Когда мы окружаем стол, за окном уже течет теплый вечер. Аромат горячего пирога погружает дом в приятную самобытность и блаженство от уютной атмосферы в кругу друзей. Честь порезать шарлотку с яблоками достается Никелю. Он привстает на задние лапы, передней упирается в стол и держит нож наготове. Я вижу, что у Физалис едва не текут слюнки от неистового желания впиться в предназначенный ей кусок. Умиляясь тому, как она облизывается, я перевожу взгляд на Никеля. Оказывается, все это время он смотрит на меня и чего-то ждет.
      – Что не так? – спрашиваю я.
      Он хмурится. Его твердые наросты надбровий выглядят гневно. Я вижу его глаза и еще больше не понимаю, что он от меня требует. Теперь на меня смотрят все. Даже Физалис отводит взгляд от пирога и легонько толкает меня плечом.
      – А как же Дэк? – шепчет она. – Как без него?
      Вот в чем мой просчет!
      Или он не мой? Причем тут я?
      Мне остается с полной груди крикнуть в приоткрытую дверь.
      – Дэккирион!
      В следующее мгновение мы слышим взволнованное ржание лошади.
      Дэк все это время был за дверью?
      Дверь распахивается, и через порог торопливо переступает мой друг. Он причесан, гладко выбрит, а широкие рукава рубашки приковывают взгляд своей белизной.
      – Ага! – восклицает он. – Вот они все, голубчики, где собрались! – Он встречается со мной взглядом. – Лавер, ты-то куда, дружище, смотрел? Физалис разочаруется в пироге, если… – Он с трудом вытаскивает мешочек с неизвестным содержимым и трясет его передо мной. – Вот, вот! Сахарная пудра неразлучна с яблочной шарлоткой! А ну исправь это недоразумение!
      Когда пирог выглядит окончательно приготовленным, Никель передает первый кусочек Физалис. Она делает аристократичный укус и тщательно прожевывает. Мы в нетерпении ждем от нее вердикта. Никель замер с ножом в лапе, не желая продолжать, пока не услышит одобрительного отклика моей спутницы.
      – Недостаточно сладок, – заявляет Физалис, откусывая еще. – Уж так думает автор.
      Так думает он и продолжает писать.