Невинный, Котов и Клещёв. Гл. 1

(почти фантастика)

               Глава 1.

- Отвяжись, Цезарь.

- Поверишь, да поздно будет. А я устарел.

- На мой век хватит.

- Ты не видишь времени. И для тебя есть вариант намного удобней,  проще, надёжней.  Во всех отношениях - совершенная модель. А меня сохрани... для цирка: выводи на манеж и смеши публику.

- Публику... Не знаешь, почему на улице - прохожий и толпа, в театре - сценоманы и зрители, у пивной бочки - бомжи и алкоголики, на автобусной остановке - ожидающие и пассажиры, а в цирке - публика?

- Потому что манеж - дырка от бублика... как, впрочем, и везде. Голодные - но хлебом их не корми, дай посмеяться.  Согласен, Тарас? Вот выведешь меня на манеж - оборжутся, честное слово не вру.

- Давно ли тебя вытащил я из лампы?- сокрушённо задал вопрос Тарас Павлович Котов.- А как нос задираешь.

- Недавно. Жизнь печатной платы оказалась короче ламповой, теперь - и вовсе порошок. Необъятный космос умещается в пространстве спичечной головки, но... россыпью.

- Вот и рассыпайся в горшок. Сиди там и помалкивай.

- Пожалеешь.

- Не успею. Вы сработаете ещё что-то и жизнь порошка окажется короче жизни печатной платы. И запомни, Цезарь, без вызова - не возникать! Иначе поставлю пароль.

- Тарас Павлович, расчёты вынудили меня вздрогнуть. Я и возник. Или зачем я вообще?

-  Считать, зачем ещё. Робот - раб не отменён...

- Уважил, Тарас. Я чуть не вышел из себя.

Сейчас привычно видеть и слышать болтающего в телефонную трубку на ходу прохожего, а тогда Тараса Павловича встречные приняли бы за рассеянного или слишком озабоченного заговаривающегося человека. Его пререкания с роботом Цезарем по телефону, схема которого соответствовала современному разговорному
устройству, иначе воспринять и невозможно было бы. Робот Цезарь занимался текучкой дома, что-то там отвлекало его и он вышел на связь с возвращающимся домой хозяином. Разумеется, посторонний ошибся бы, оценивая поведение "заговаривающегося" прохожего. Какая мерка для оценки нормального человека? Есть ли она? Для плодотворной духовной деятельности любого из окружающих предрасположены физическая сила, здоровье, перспективное настроение. Такой троицей повседневного успеха Тарас Павлович Котов располагал.
Помощниками у него были два Цезаря - крупный рыжий в тигринную полоску кот и собранный собственными своими руками робот. Не лишне напомнить улыбающемуся сомнению, если оно сочтёт подобную помощь за ничто, добавив: если некогда Цезарь владел империей, то Котов со своим тылом владел двумя империями.
Не радовал теплом конец октября месяца.  Прогноз погоды зарапортовался, предупреждая, что погоды не ожидается до начала выхода солнца из "колодца года". Стали привычными сообщения о технике  в бункерах и подземельях, откуда взлетали ракеты и самолеты, не только у зарубежных хозяев.  Вот и солнце, дескать, перехватывает научные достижения у земных технологов, бережёт себя: к концу года опустилось в такой колодец, из которого выбираться  не просто.  Уныло и бесконечно моросил дождь, переполнял лужи стылой водой черного цвета. На автобусной остановке ожидающие свои рейсы пассажиры поёживались от озноба,
посматривая на лужи цвета грязного льда. Мушиная пляска капель на зеркале луж усиливала озноб.  Но и пассажиры повеселили вдруг, обратив внимание на шагающего по лужам неопределённого возраста человека. Да, крепыш шагал в сторону Ясенево прямо по лужам. Тротуаров тогда не было нигде.  Закалённый? Не
сообразишь, что и подумать.  Руки он держал в карманах просторного, ниже колен и с капюшоном, плаща. Подмышкой справа выпирало что-то, приходилось побнречь от влаги. Что-то такое, что было ему дороже ног, о ногах, похоже, он и не заботился. Лицо его скрывал капюшон, о возрасте судить было трудно, лишь уверенный спокойный шаг выдавал крепыша средних лет.

- Какой... Посмотрите вы на него!

- Всепогодный... - Его как бы и  жалели, сравнивая с собой: если у них ноги озябли до дрожи, то каково ему, разбрызгивающему ботнками вовсе не черную и не грязную на вид холодную воду.

Мужчин поддержали женщины.

- Шлёпальщик,- заметила одна небрежно. Трудно предположить, что выражало её совершенно пустое лицо: мукой посыпанный блин... с глазами.

- Ну да,- поддакнула ей стояашая рядом, похоже, её знакомая. - Если бы под водой не было земли, тогда ещё что-то бы да означала его прогулка.

- Ничего и тогда это не означало бы,- заключил тот, что предложил обратить на прохожего внимание ожидающих.  Он лебедем склонил под руку голову и чихнул, словно автобус гаркнул выхлопной трубой. Хорошо - без дыма.

- И не скажите,- встряла средних лет женщина, не молодая и не старая, но общительная.

Подобных ей на автобусных остановках не пересчитать. Те, что обменялись репликами, переглянулись безучастными взглядами. О чём тут было говорить или не говорить? В стране вон сколько всего очень и очень важного не замечают средства массовой информации, а тут кто-то шлёпает босыми - ведь промокли же - ногами по лужам, и им, видите ли, лучше было бы не говорить. Помалкивать?

- Не кажется ли вам,- продолжила средних лет женщина,- что он... того? Вот вопрос.

- Того?

- Ну да, поточнее бы мне только бы выразиться...

- Любопытная догадка. Он ещё и торопится.

- Не убегает ли?

- Вот как! Вот!  И вам показалось? Не гонятся ли за ним? Не прячет ли он под рукой не... своё? Чужое? А? Вот появятся санитары - не удивлюсь. Скажу вам больше, не из психушки ли он? Уж я там насмотрелась...

Сообщить больше она не успела. Шлёпающий по лужам крепыш поравнялся с ожидающими автобус пассажирами, орлиным взглядом пронзил женщину одних с ним лет, и она прикусила язык.  Зато в толпе  заметили его красноречиво-повелительный взгляд. Правильные черты лица. Выдвинутый подбородок. Красивые губы - редкость на лицевом пейзаже у мужчин. Правильных размеров нос - не тупой и не острый, без горбинки и любпытства, нос человека думающего, а не сморкающегося, как у одного из переглядывающихся, что грохнул носом на всё Ясенево. Просторный взмах черных бровей, бросающих тень и скрывающих цвет его глаз. Портили его несколько неухоженные усы. Прикусив язык, женщина проглотила готовое было выплеснуться откровение. Крепыш прошлёпал мимо, ворочая кулаками в карманах коричневого плаща. Тарас Павлович Котов, а это был Тарас Павлович, шёл домой.  Дом его находился сразу за кольцевой Окружной дорогой, в паре километрах от автобусной остановки.  Можно было и проехать часть пути, но он отвык пользоваться городским транспортом, по делам мотался на легковушке не отечественного производства. Столичные автозаводы испустили дух, теперь и тротуары, и дороги настилали чужие хозяева. Время диктует свои пути. Тарасу Павловичу пришлось толкнуть личный автомобиль. Понадобились деньги. Вроде прежде они не надобились.  Деньги почему-то нужны всегда. Всем. Одновременно, постоянно нужны всегда и всем деньги. О людях, подбных Тарасу Павловичу Котову, лучше и не заикаться.  Он отказался от жены, расстался с любимым котом, отказаться от денег... слабак, не смог. Не удалось, вот и тащи подмышкой коробок с деньгами. Дом его стоял особняком. С одной стороны многорядное шоссе, широченное и шумное, с другой - почти дикий лес, над вершиной которого вызвышалась многоэтажка, поставленная в виде раскрытой ребром книги. Такие стоят на Новом Арбате. Но Арбат - центр, а Ясенево - если и будет когда-нибудь центром, то очень и очень не скоро. Дома Тарас Анатольевтч включил свет. Коридор прихожей просторный и простой.  Вешалка для верхней одежды,
калошница для обуви, дорожки под ногами к отдельным комнатам и к лифтам. Лифты отсюда ходили вверх - в чердачные комнаты, и вниз - в подвальные кабинеты и помещения. Шкафы и шкафчики для разной мелкой хозяйственной необходимости, зеркала, фотографии на стенах самые разные - и самого Тараса Павловича
студенческой поры - студенческой по возрасту, студентом он никогда не был,- в полный рост. Портреты известных людей. Исключая артистов, писателей и художников, чей гений отражен в слове, краске да мелодии. Художество, утверждают, будто верней самой действительности, но Тарас Павлович на сей счёт имел своё мнение. Стены в прихожей не пустовали. Помимо полок и фотографий, счетчиков и настенных ходиков, были календари - отрывной и перекидной,  за временем контроль велся четкий. Ханились на полках и необходимые мелочи. Сняв и отряхнув, он повесил плащ на место.  Не расставаясь с коробкой, Тарас Павлович раззулся, носки на ногах его были сухими. Ноги берёг он, как хлеб берегут.  На лифте поднялся он в свой кабинет на чердаке. Точнее бы сказать, на втором этаже, но просторные комнаты были под крышей, этажом снаружи они не выглядели. Здесь достал он из коробки деньги и бросил  на стол россыпью. Засмотрелся. Что видел он в этой кучке бумаги? А ведь скрывала она многое. Пересчитать? Зачем? Никого в жизни он никогда не обманывал, не обманывали и его. Не обманывали так, чтобы он заметил, а если и обманывали, то он этого не знал.