Мартир

Кидай, заталкивай мне снова сотни острых палок в рот, мне все одно, я закопал себя и свою голову под землю в маленьком хранилище.
Так далеко, в уютной, теплой и расписанной коробочке.
Теперь я расфасованный и спрятанный.
Я расфасованный и спрятанный.

Заполненный и заново пустой, смотри,
Я, выпитый так медленно.
Теперь всплываю смело со дна твоих бокалов
Бумажный, заново исписанный нелепыми слогами
Накормленный собою Мартир.
Бумажный, оттого и уязвимый к ритуальному сожжению.
Как будто я плетеный человек.
Плетеный человек из слов.
В любой из твоих праздников, сожги.
В любой из твоих праздников, сожги.

И все же я теперь, я возвращаю все назад,
Я возвращаю все назад
Пропущенный сквозь сито дней и растворенный
На дне твоих бокалов.
Размешанный осадок.
Я вновь накормлен и оттого все вывернут обратно.
И назад.
Кидай в меня хоть сотни острых палок,
Я защищен, я расфасованный и спрятанный.
Пропущенный и заново пустой.

Я само обвиняемый, в режиме ожидания,
С разорванным проглоченным канатом.
В неуклюжем брюхе.

Теперь я в мире, где каждый день последующий
И каждый день сегодняшний
Глотает самого себя.
И это кажется иллюзией осмысленного действа.
Я в мире, где каждый день, глотает самого меня.
Бумажный и исписанный нелепыми слогами
Мартир.
Из головы сплетаю заново
Разорванный канат.
Протягивая через рыхлый и абстрактный тракт.
Пропущенный. И заново
Протягиваю.
Из головы – канат.

Высасывая кровь, плыву к своей луне.
Я изгаляюсь и танцую на построенной луне.
Не говори, что я не первый.
Что я не первый ее создал.
Я само обвиняемый, борюсь за свои мнимые права.
Я само обвиняемый, я не приучен говорить сначала.

Со дна твоих бокалов, всплывает и размыто слышится
Мой смех на половину с лепетом.
Глотая все одно, я возвращаю все назад.

Слова мои записаны пришитыми руками
Пришитыми руками:
«Испорченный и слабый
Испорченный и слабый»

Я в мире, где умелым ластиком я только стертая белеющая полость.
Я – собственные зубы, раскрошенные, стертые
Давно умелым ластиком.
Я расфасованный и спрятанный.
В коробке.
Под землей.
Так далеко.

На покосившихся ногах мне следовать по собственной дороге за собой.
Но я не ощутимый и оттого не возбудимый на твои ранения, удары и слова
Не ощутимый, хоть и столь разлитый медленно в собственных руках.
По капле капля один сок.
Мой выбеленный и осветленный сок
Столь детский на всеобщий вкус
Все вытекает из незашитых дыр,
С затылка мне на собственный затылок.
Минуты мне на собственный затылок,
На голову, что сшита из раздавленных лимонов,
Такую незаполненную.
Закопанную, спрятанную.
В маленькой коробке.
Далеко.

Я сам себе разбавленный собой.
Кидая и заталкивая в неуклюжий рот
Неощутимый и выпитый так медленно.
На всех твоих полях я выдоенный скот,
С разорванным канатом изнутри.
Протянутым одним своим концом
В голове, размолотой давно,
Другим же в рыхлом тракте.
Все протянутый.

Я знаю, что нутро всегда слабее, чем собственная шея
И теплый голос хрупкий разлитый по вискам
Себя не остановит.
Не остановит, проходя,
С затылка по вискам.

Разлитый в голове
Мой беспокойный звон
Здесь, по утру
Мой беспокойный звон.

Здесь, все я, оставаясь здесь,
Кому это досталось?
Кому кроме меня
Досталось?

Там, где-то
Однажды я проснувшись,
Пойму, все будет на своих местах.
Мне только ожидать.
Все будет на своих местах.
Мне только ожидать.
Все будет на своих местах.
Все будет на своих местах.
Все будет на своих местах.