Сфумато 1 Всего ничего, или глизайль

                С Ф У М А Т О

               

       «Мы с тобой -  одной крови, ты и я» («Маугли», Киплинг)


       Она была между двумя вокзалами, как меж двумя огнями: железнодорожным и автовокзалом. Сюда забросила судьба: нет теперь ни дома, - надежной и теплой обители; ни человека, который помог бы, утешил, приласкал, поделился пищей. Никого, кто сжалится, подойдет поближе, спросит: «Что случилось, почему ты здесь, и так горько плачешь?» 

       И вот –  погибаешь, но не видят; ревешь, рыдаешь в голос – и не слышат; зовешь на помощь – но никому нет дела. Проходят мимо, и делают вид, что не замечают и не догадываются о том, как тебе плохо, страшно, одиноко!

       Ты промокаешь насквозь: дождь льет с утра не переставая, его струи стекают по коже, смешиваясь со слезами, и с лужами, по которым бегут, бегут мимо ноги. Разные:большие и маленькие, старые и молодые, быстрые и не очень, но – все мимо, мимо, мимо.

       Ты сидишь у забора, возле мусорки – может, хоть бросят какие-нибудь обьедки? Живот свело от голода… «Сколько же я не ела? Сколько времени сижу тут, и жду, и взываю о помощи? День, два… год? Вечно… И – бесконечно тянется время ожидания. Неужели никто не услышит? Не снизойдет кто-нибудь из богов, не спасет?! Но погибать – это так страшно, помогите, хоть кто-нибудь! Спасите!» Но – нет. Бегут и бегут, все мимо, мимо, мимо, мимо…

       Ей казалось, что это продолжается уже вечность: холод, голод, темень, страх и боль. Недолгий яркий свет, и снова – все то же: голод, холодный дождь, жуть от подступающей погибели… За всей этой бесконечной мутью мелькнет где-то в подсознании лучик – сон? воспоминание? – о теплом обьятии, о запахе молока, тихой колыбельной песне, мягкой кровати, сытной еде и крове над головой… Но еще безрадостней, безжалостней застучат плети дождевых струй по голове. По телу, по всему враждебному окружающему миру. За что?! Почему? Как получилось, что вот взяли и выбросили на помойку! Ведь мне и надо-то  совсем, совсем не много, всего ничего, чтобы просто жить… Всего ничего!.. 
 
       Несколько  раз я прошла, пробежала почти бегом мимо нее. И все время доносился из-за мусорного бака этот душераздирающий, хоть и не особо громкий призыв: видимо, уже не хватало сил у этого существа на громкие вопли о помощи. Купив билет на поезд, шла и слышала их, эти вопли. Нужно было еще взять билет на автобус -и снова эти крики. Иду обратно – опять они же. В лицо. В спину. В душу. Эти раздирающие ее вопли, снова и снова: «Мяу…мяу…мяу…» За мыслями, за заботами, за пеленой этого ледяного осеннего дождя все стоит это «Мя-у-у!»

      Настойчиво звенит, пробиваясь сквозь шумы двух вокзалов: топот ног, говор снующих туда-сюда людей, рокота моторов автобусов, подходящих к платформам и уходящих от них на межгород. Столько своих дел, хлопот, а тут еще и это! Но: у меня, в общем, все хорошо, а это несчастное крошечное живое создание хочет только одного:  просто выжить, - самая малость, но и этого ему не дано! И вот что-то остановило, повело туда – на голос – такой одинокий, полный тоски и муки, среди полного равнодушия окружающего, суетящегося, крутящегося-вертящегося мира.
 
      «Кс-кс –кс!» И вот вылезло на свет Божий оно – нечто похожее на мокрый, грязный, облепленный мусором кусок мазута, истошно вопит, взывая: «Спасите! О двуногий бог! Ведь мы с тобой одной крови, ты и я, мы даже созданы (память предков во мне говорит) -  в один день, спаси же меня!» Я взяла это липкое нечто, дрожащее, уже отчаявшееся в спасении, на руки и понесла к машине.

       В теплом салоне она сразу успокоилась, и, сидя на заднем сиденье (о ужас – придется еще и чехол стирать),  пыталась оторвать  зубами прилипшие к шерсти листья, веточки, клочки бумаги… 

     Дома пошли в ход ножницы, уайт-спирит, горячая вода, хозяйственное мыло. Причем кошка отбивалась, царапаясь и кусаясь. Вдвоем с сыном мы кое-как управились с ней, вытерли, покормили, и оставили в котельной приводить себя в порядок.

       Наша домашняя стая кошек приняла новую пришелицу неоднозначно. Когда они пришли с улицы, сразу почуяли все эти новые веяния: целый комплект отвратительных запахов: запахи множества чужих тел и грязных подошв – прилипшие на привокзальном тротуаре к мазутной липучей шерсти; перебивающий их острый, бьющий наотмашь по носу растворитель, смешанный с хозяйственным мылом ( а аромат последнего наводит на мысль, что производят это моющее средство из натуральных продуктов, а конкретно – из отходов жизнедеятельности наших организмов)… И все это -  в одном «флаконе»: мокрое, облезлое, крысоподобное существо, свалившееся неизвестно откуда, не известно зачем, извольте любить и жаловать!

       Мать семейства – Катя, суровая черная кошка, конечно же, обозрев это чудо своими желтыми, змеиного цвета, глазами (за что мы иногда зовем ее Черная Мамба), сразу дала понять, кто в доме сем хозяйка: свирепо зашипела, рыкнула и ушла по своим делам.

       Кити-Кэт, ее беленькая голубоглазая дочка, - отнеслась в общем равнодушно, но по примеру матери, тоже пошипела и порычала.

       Котя – красавец сиам, всегда ко всему относящийся с философским спокойствием – подивился чуду явления в дом нового существа и принял все как должное. А куда деваться?! Тем более, что это уже не в первый раз происходит – были еще и не такие эксцессы.

     А кошка отчистилась, вылизала остатки масла, и вместо серо-саже-дымчатой стала коричнево-полосатой с рыжеватым брюшком и такими же проплешинами подшерстка на срезанных местах, и янтарными умильными глазами. И начала обживаться на новом месте.  Не обошлось и без эксцессов: видимо, жила раньше в квартире, и свои «дела» начала делать прямо на полу в котельной. И как ее ни тыкай носом, ни пихай в подпол – ни за что не соглашается признать дырку в полу за туалет. Много раз приходилось, застав на месте преступления, хватать негодяйку за шиворот и выкидывать на улицу. А она все не понимает: за что меня, маленькую, мучают опять эти двуногие гиганты?!

      И мы не понимаем: неужели так трудно усвоить: тебе сделали доброе дело, спасли, можно сказать – подарили новую жизнь, буквально из грязи вытащили в князи, дали кров и пищу – так будь добра, живи по-человечески, и не гадь там, где живешь!

       Вот так, наверное, и Бог, уставши нас, недочеловеков, тыкать носом в наше же собственное дерьмо, удивляется на нас, грешных, и ждет исправления, а мы все не понимаем, все с..м под себя, и удивляемся, когда получаем по ушам: «За что?!» А за то! Не гадь, не наглей, будь добр, и будет тебе благо и счастье!..

       Но, наконец, все же преодолели и это.
       Освоилась наша Рыська-брыська в доме и в огороде, научилась аккуратно закапывать в землю свои какашки, перестала дичиться, поправилась, начала играть и носиться за лучиком лазерной указки. И даже пытается занять законное Котино место на моем диване. Они-то – Котя-Катя-Кити – до полуночи шастают где-нибудь, охотой промышляют, территорию нашу доблестно охраняют от посягательств соседских котов, а Рыська любит поваляться в тепле, понежиться у меня в ногах.

       Вот лежу, усталая, после огорода, все болит.  И тут кто-то придет, коснется легонько твоей пятки, пройдется осторожно по икрам, по бедру, мягко ступая лапками, и мышечный спазм тут же расслабляется, уходит боль.  А киска присядет на поясницу, потом на плечо, помнет коготками, слегка массируя, и так ходит кругом, и обволакивает своими касаниями, ритмичными пассажами, волнисто льющимися из ее горла и грудки, и так умильно моргают улыбающиеся коричневато-зеленоватые глаза, и щекочут кожу пушистые усы улыбающейся мордашки, и все шерстинки и полоски рыжеватой этой пушистости радуются теплу и покою.

       Казалось бы – невзрачная серая масть, но присмотришься: какие преходы различных оттенков «земляных тонов» по коричневому теплому фону – столь любимому художниками Возрождения. Да эта кошка расписана в технике глизайль: лессировка с использованием вобщем-то одного цвета, нанесенного в несколько тонких слоев, с целью усиления его интенсивности; на коричневую умбру ложатся мелкие, совсем крошечные  мазочки – кисточкой из белки по мягкой кошачьей шерстке: а это уже другая техника живописи – сфумато (в переводе с итальянского – «исчезающий, как дым»), изобретенная Леонардо; и затем – появляются полоски, обводятся контуры глаз, ушей, точки на щечках, от них – тянутся упругие штрихи усов. Еще усилить и подчеркнуть все это черным, сделав выразительнее линии, пройтись охрой по брюшку, и вот перед вами – тигр в миниатюре! И вся эта филигранной работы красота могла бы сгинуть бесследно – как обидно для художника-природы, написавшего сей шедевр, чуть было не загубленный, никем не оцененный, исчезнувший где-то в мусорном баке…

       Вот лежит и намурлыкивает громко извечную кошачью молитву, так и слышится в этих переливчато-гортанных вздохах-выдохах: «Слава Богу, слава Богу!.. Слава этому двуногому богу, он такой сильный, добрый, милостивый… Слава тебе!..»

       Слушаешь это песнопение, и вот расслабляешься телом и душой, уходят дневные заботы и треволнения. И вздохнешь, и выдохнешь вдруг долго и прерывисто, как бывает после долгого плача, и понимашь, что -  и правда: весь этот прошедший день, а может -  и несколько дней – или даже лет – были каким-то одним сплошным плачем… О неудачах, о горестях, о болезнях, о чем-то еще… А ведь и надо-то всего лишь: дом, пища, покой и радость бы-ти-я: всего ничего, и как много!

        Капелька тепла, подаренная кому-то, возвращается к тебе целым дождем света, утешения, и радости бытия.