Ниточки-веревочки... рассказ-притча

     «Перед  дверьми Храма Твоего предстою, и лютых помышлений не отступаю…» (Покаянный канон, молитва св. Иоанна Дамаскина).


    «Тошно! Как же мне тошно, кто бы знал…  Все вокруг тошнотворно-бессмысленно, безлико, бесцветно, будто покрыто слоями пыли и пепла. Серые тени людей, машин, домов под блеклым небом. А солнце безжалостно хлещет по лицу, по глазам, и мозг плавится в черепушке, и одна только мысль, желание: чтобы хоть как-то пережить этот день, надо поскорее хотя бы выпить пива. Выпьешь, и – полегчает. А если выпить побольше – станет совсем хорошо! Возвращаются краски, оживает тело, оттаивает душа…  Но – на что выпить?! Если денег – ни копья, и взять негде, не у кого.

     Вот идут навстречу: люди веселые, нарядные. А чего им не радоваться, если у каждого в сумке или в кармане бабло, пей-ешь-не-хочу! Но ведь не хочут! А тут… хоть пропадай совсем, и всем наплевать…»

     «Господи, как радостно, легко на душе! Такой яркий день! Предзакатное Солнце отражается в каждой снежинке свежих завалов вдоль тропинки, ведущей к Храму, и окрашивает его белые высокие стены в розовые отсветы; небо цвета индиго  уже окрасилось  красноватыми полосами заката, и малиновый звон колоколов сливается с этим небом и летит – над людьми, над городом, над Храмом, над землей… к  Творцу всего этого мира. Люди идут по тротуару, и только не многие из них сворачивают туда –  куда зовет их Бог.

    У ворот, раскрытых настежь, стоит девушка. Какое у нее замученное, несчастное, больное  лицо. Голодные глаза смотрят затравленно-просяще. Сколько ей подать, бедняжке?..»

     «Вот курица! Молодая девка, а нарядилась, как бабка старая: юбка до земли, платок старушечий – полный отстой! В церковь, что ли, собралась, ненормальная. Раскрывает сумочку… Приняла меня за нищенку, что ли?! А хотя… почему бы и нет?!.»

     «Вот, возьмите» «Ага, спасибо» «Спаси Господи!»

     «Могла бы и побольше дать! Всего-то полтинник конченый. Мне на ноль-пять хватит, а вот Кольке… Вон он, ждет на остановке, сидит возле павильона с пивом на той стороне дороги. Тоже страдает, бедный, с похмела. А зато хорошо вчера оттянулись опять! Но две недели подряд бухать – все тяжелей похмелье…  И денег надо еще где-то раздобыть, в долгах, как в шелках уже все. А охота ещё старый новый год отметить. А что, если…»

     Она посмотрела вслед  девушке, которая, войдя в ворота  церкви, отвесила,перекрестясь, три поклона и вошла в Храм. «Фр! Овца! Такую сам Бог велел… облапошить!, - и она тоже, неумело набросив на себя крест (для приличия), пошла к дверям, - следом за бабульками, идущими к вечерне. И у каждой в руке – сумка с денежками… «И зачем им, клушам, столько бабла, вот мне бы…»

     В нижнем Храме сумрачно, небольшая толпа верующих, стоят кто тут, кто там, то и дело крестятся, кланяются под завывания каких-то девиц, - вообще не понять, чего они там поют. А впереди, у больших икон, блистающих золотом,  - поп, тоже чего-то там орет благим матом. А девка  эта прошла тихонько, разделась, положила курточку и сумочку на лавочку у стены, и стоит, крестится тоже. И чего это они все тут находят интересного, зачем им это надо, делать, что ли, нечего, - таскаться сюда, время терять? Ну ладно, бабки эти: нагрешили, теперь прибежали перед смертью каяться, а она чего? Жизнь молодая такая короткая, надо все успеть, испытать, порадоваться…»

     «Опять опоздала! Вот уже отец Александр идет с кадилом, а исповедует сегодня отец Владимир, хорошо – он такой внимательный, всегда что-то подскажет полезное для спасения души, и как страсти свои греховные унять, как жить, как молиться о себе и ближних своих…» Маша прошла вперед, чтобы встать вместе со всеми и дать дорогу священнику, который медленно обходил по кругу прихожан своих (некоторые из них опустились на колени), размахивая кадилом, от которого исходит запах ладана и смирны, - знаменуя сошествие в мир благодатного Духа Святого... Повернулась так, чтобы быть лицом к нему, когда он проходит мимо, и заметила ту девушку-нищую: она стояла у лавочки, и, видимо, не знала, что нужно обязательно встать в общий круг верующих. Маша показала ей знаками – мол, иди сюда!

     Марьяна фыркнула было: «Еще чего!» но, прикусив язык, все же подошла поближе. Поп, обдав ее как бы жаром и пахучим дымом с ног до головы (ей показалось даже, что вот сейчас вспыхнет на ней одежда), ушел дальше со своим кадилом, вернувшись к алтарю.

    Маша осталась стоять на месте, возле ее любимой иконы Казанской Божией Матери, и подпевая тихонько вслед за певчими: «…без истления Бога Слова рождшую Сущую Богородицу Тя величаем!..»

     А Марьяна снова присела на скамейку. И покосилась на вещи, оставленные без присмотра: «Ну точно – овца, кто ж так делает-то?!» И… взяла сумочку. Спрятала за пазуху…

     «Вот сейчас после Ектеньи пойду исповедаться, - думает Маша, - в сумке надо взять листочек…»

     А листочек с грехами ее уплывал вместе с сумочкой вон их Храма…

    «Ха-ха! И ведь даже никто не заметил!» Марьяна шла все быстрее, а стало уже темно на улице, но фигурка на остановочной лавке была еще видна: «Заждался Колька, страдалец бедный!» Но перед глазами почему-то все стояли: огоньки свечей, строгие и милостивые, красивые  лики, и плыли следом запахи ладана и звуки песнопения: «О мира мирови и о спасении душ наших Господу помолимся-я!...» И еще – стройная фигурка в длинном платье, отрешенное светящееся лицо, смиренный взгляд, косичка из-под платка…

     Она остановилась и достала сигарету (последняя… но ничего, сейчас куплю, и – пивка, пивка!.. м-м! осталось только через дорогу перебежать), открыла украденную сумочку: «Черт! Всего лишь жалкий полтинник! Ну мне на ноль-пять еще хватит, а Кольке? Да и Рождество на носу, отметить надо… Стоило ли рисковать! А может вернуться? Там у бабулек запросто можно сумку или кошелек слямзить! Так, еще мелочь, и какая-то тетрадка, чего хоть там написано?..»

    А Маша думает: «Господи, прости меня, грешную.  Ведь иду на исповедь, чтобы на всенощной причаститься Святых Твоих Тайн, а сама толком не знаю, в чем каяться ( а ведь это самое страшное для человека – когда он не осознает своего греха). Уже не раз исповедалась заученными фразами: делом, словом, помышлением… И в том, что мало помогаю больным – всего один раз в неделю хожу в хоспис, а надо хотя бы два, но – когда, учеба, работа. Мало нищим подаю и на нужды Храма, вот только последняя мелочь осталась, да пятьдесят рублей на хлеб, благо, что сейчас – Рождественский пост, а новый год я не отмечаю, - ведь летоисчисление ведется именно от Рождества Христова!.. Вот, Господи, благодаря милости Твоей, я все же не голодаю, а  та девушка – она, может, не ела уже несколько дней, может, ей и жить негде?! А я пожалела эти деньги! Подойду к ней после службы, спрошу, что с ней случилось такое, и помогу, чем смогу, и отдам эти несчастные пятьдесят рублей!» Маша подошла к иконе святого Николая Чудотворца и помолилась ему…

     Марьяна, ничего не замечая, читала покаянную записку этой странной девушки Маши:"Согрешила: делом, словом, помышлением…"

     В душе вдруг как-то что-то защемило, перевернулось,сжалось… и... отпало.

     Колька заметил ее и махал призывно рукой, но ноги отказывались идти почему-то. Она взяла ручку и нацарапала под строчками, уже еле видными в темноте: «Прости!» И хотела вернуться (подложу незаметно сумку обратно),уже было сделала первый шаг, но… Вдруг что-то ослепило, толкнуло, отбросило на обочину дороги…

    Она лежала, и в глазах стояли отсветы золотых куполов. Застывшие расширенные зрачки различили где-то высоко силуэт, очертаниями похожий на шествующего Христа Спасителя. Он вознесся над Храмом и молча, с укором взирал на нее… она знала, что надо встать и идти – туда, к Нему, но руки и ноги стали не послушны, тело – чужим…

    И тут кто-то или что-то – подхватило, понесло, закружило: слева темные тени тянут куда-то во мрак, все дальше, дальше… (Маша, обнаружившая уже пропажу сумочки, молилась: «Господи, прости им – не ведают, что творят!»)… дальше, туда, откуда возврата уже нет...Господи, прости!

      И тут с правой стороны кто-то светлый, с воздушными крыльями, поднял с земли тетрадку, раскрыл, выхватил из нее слово «Прости!», потянул, раскручивая, словно нитку, подал один конец  этой ниточки ей в руки, и она ухватилась, и Ангел полетел вместе с нею, и понес ее к Спасителю – все выше и выше, вот-вот уже она будет у ног Его, и падет на колени, и попросит прощения за все, все, что сотворила с жизнью своей, и – спасена будет!..

     Но… не успела. Порвалась ниточка: уж больно короткой, тонкой и хрупкой она оказалась! И… сорвалась душа в пропасть, и вот падает, летит вниз, и  хлопают черные крылья, и увлекают все ниже, дальше «во тьму внешнюю, плач и скрежет зубовный…»

    А под куполами Церквей Божиих все так же раздается ангельское пение, под звон колоколов, призывающих: «При-ди к Богу, при-ди в Храм, при-ди к Богу, приди в Храм!..
               
    «Господи, помилуй и прости нас, грешных!»



    «Братия! Другой жизни на земле не будет для нас. Если «за всякое праздное слово дадим ответ» перед Небесным Судией (Мф. 12:36), то ужели не взыщет Он с нас за каждую потерянную минуту? Потщимся, по крайней мере, теперь жить для вечности! Для сего-то Всеблагий Бог и дарует нам Новый год, для многих, может быть, уже не полный, а несколько дней, несколько часов. Но и в несколько часов можно еще освободиться от греховного бремени и приобрести вечное блаженство. Употребим, по крайней мере, сии оставшиеся часы  на приготовление к вечности». (Архиепископ Агафангел (Соловьев).