Сон в зимнюю ночь

   Зима… Зима всегда была для меня тем временем года, когда всё живое прячется до весны, засыпает долгим сном без надежды на пробуждение, либо сразу умирает. Зима для меня – это постоянный холод, проникающий под все слои самой тёплой одежды и высасывающий тепло и жизненные силы из и без того ослабленного тела. Зима для меня – это царство вечной тьмы и белого безмолвия. Зима – само это слово холодное и колючее, как злая пурга; в нём слышится скрип сверкающего рассыпчатого снега под подошвой валенка; в нём угадывается перезвон сосулек в заиндевевшей бороде. Зима…

   Каждую Зиму, в самую холодную и долгую ночь, когда беспощадный ветер воет над безжизненной белой пустошью, придавая безумные и пугающие формы ледяным торосам, мне снится один и тот же сон. Он такой же холодный и беспощадный, как сама Зима.

   Мне снится Город, скованный холодом, укрытый мраком, стылый и окоченевший. Город, вымерзший до самого глубокого подвала. Город мёртвый и населённый мертвецами. Город, покрытый льдом и смёрзшимися пластами хрустящего снега. Город, в который никогда не придёт Весна. Я – единственный живой в Городе. Я стою на высокой эстакаде, с неба падает снег, а злой кинжальный ветер закручивает его в стегающую по лицу позёмку. Под некогда высоким сводом эстакады в незапамятные тёплые времена проносились машины, с грохотом проезжали поезда… Сейчас всё это укрыто десятками и сотнями тонн снега и льда. Сугробы подступают к ограждению почти вплотную.

   Мимо меня с натужным рёвом ползёт бесконечная колонна огромных заиндевевших самосвалов. Под наледью, покрывающей борта кузовов, едва угадывается их изначальный цвет – оранжевый. Каждый самосвал под завязку наполнен кошмарным грузом: снег, глыбы льда и замороженные до синевы изможденные человеческие тела. В кабине каждого грузовика сидят мертвецы. Один,  с заледеневшими в вечном оскале зубами, вцепился скрюченными руками за рулевое колесо. Второй же, широкоплечий, сутулый, с длинными костлявыми лапами, занимает место пассажира. В каждом грузовике двое – водитель и грузчик. Водитель жмёт на педали, крутит руль и приводит махину в движение, а грузчик зорко следит – не попадётся ли по пути того, что они считают мусором.

   Я стою и смотрю на эту ужасающую колонну. Мне холодно. Мне очень холодно. Я уже не чувствую ног и пальцев на руках. Лицо уже перестало болеть под порывами ветра. Мне холодно настолько, что даже почти тепло. Что почти уже хочется прилечь в уютный сугробик, закрыть глаза, подложить окоченевший кулак под обмороженную щёку, и заснуть сладким и вечным сном. Но нельзя. Потому что мертвецы, едущие мимо меня на самосвалах, только и ждут этого. Они ждут, когда я сдамся и упаду.  И тогда ближайшая заиндевевшая машина юзом ткнётся в придорожный сугроб, из распахнувшейся дверцы вывалится широкоплечий сутулый мертвец, подхватит моё тело длинными костистыми ручищами и с размаху закинет его в кузов, к остальным покойникам.

   Но я держусь. С каждой зимой сил остаётся всё меньше, стоять всё труднее, но я держусь. Я выдержал уже тридцать четыре Зимы, впереди тридцать пятая. Не знаю, надолго ли меня ещё хватит.