Записки рядового Кондратьева. Чапаев, The Moody...

                ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

                ЗАПИСКИ СТРЕЛКА РЯДОВОГО КОНДРАТЬЕВА
                ГЛАВЫ ИЗ “АРМЕЙСКОГО РОМАНА”               
                (В ВИДЕ ОТРЫВКОВ ИЗ ОБРЫВКОВ)               

                МАРШАЛ БЛЮХЕР, THE MOODY BLUES, ENGELBERT HUMPERDINCK,
                МАКЕДОНСКИЙ ЦАРЬ, КОНЬ, ЧАПАЕВ И ДРУГИЕ

           Когда мариупольский грек Кирюша (Призыв май-83), служивший штабным секретчиком, как-то в разговоре с рядовым Кондратьевым (Призыв май-84) признался, что умеет играть на гитаре, причём – довольно неплохо, а ещё и поёт приятным голосом, но никогда это больше не будет делать, во всяком случае – в то время, что ему осталось до дембеля, рядовой Кондратьев понял, как он был прав тогда, в первую неделю службы в роте охраны. Служба в Армии – дело куда более сложное, чем думают о том люди, в Армии ни дня не служившие, но позволяющие себе судить о том, какая Армия нам нужна, какая – не нужна. И нужна ли она вообще. Хоть какая.

           В Армии держать ухо востро – первейшее дело. Ошибиться и взорваться можно, даже если ты и не сапёр. Армия ошибок не прощает. Армия, как и жизнь, вообще ничего не прощает. Армейский человек только и думает, как бы крикнуть: “Па-а-а-абереги-и-ись!” И крикнуть – самому себе. А то, если не побережёшься и не убережёшься…

           Именно это и случилось с Кирюшей. Не уберёгся он. Он, когда был ещё только духом, неосторожно признался, что играет на гитаре и по приказу дедов и сержантов продемонстрировал своё искусство. И закончилась для Кирюши спокойная жизнь. Каждую ночь, если Кирюша не был в карауле, он вынужден был, после отбоя и почти до подъёма, игрой и пением развлекать дедов и сержантов, пока те не изволят отойти в объятия Морфея[1]. Ну, и какое-то время ещё и после того, как деды и сержанты в объятиях Морфея попадут в царство его папаши – бога сна Гипноса[2].

           А потом дело ещё более усугубилось: Кирюшу сняли с караулов и перевели в штаб – учиться на секретчика. И ночевать Кирша стал в казарме. Но это – в теории. А на практике Кирюша каждую ночь вынужден был давать концерты. И продолжалось всё это до тех пор, пока Кирюшины деды не уволились в запас, а сам Кирюша, став кандидатом, не задедовал.

           – Так ты, что, “Дэвида Копперфилда” не читал? – не без удивления спросил Кирюшу рядовой Кондратьев.

           Кирюша вместо ответа вопросительно воззрился на рядового Кондратьева.

           – Я тебе про то, – наконец отозвался Кирюша, – что деды меня замучили, требуя развлекать их пением и игрой на гитаре, а ты мне про какого-то Давида.

           “Без Голиафа”, – подумал рядовой Кондратьев, но вслух сказал:

           – Не какого-то, а диккенсовского. Даже английский телефильм про него показывали.

           Кирюша так и не понял, какое отношение ко всему случившемуся имеет Давид Диккенса, да ещё и без Голиафа, а рядовой Кондратьев решил, что чтение книг иногда бывает не просто интересным развлечением, но и может иметь и очень простой практический эффект. Мастер Дэви, подружившись с “дедушкой” английской образовательной системы, неосторожно признался в своей начитанности и вынужден был развлекать праздного барчука Стирфорта ночи напролёт, пересказывая ему прочитанные книги: таковы уж особенности британской образовательной системы, что барчук – мещанин[3] Стирфорт, доучившись в английской частной школе до старших классов, совершенно не был начитан; хорошо ещё, если он вообще умел читать.

           Когда рядовой Кондратьев попал в роту, вместе с Радиком и Терей, к ним стали присматриваться и уже через несколько дней и произошло событие, когда рядовой Кондратьев мог бы совершить большую оплошность, но чудом уберёгся: видимо Копперфилд, вкупе с Диккенсом, ему помогли, за что им (обоим) большое человеческое спасибо. Как-то раз, ближе к вечеру, рядовой Кондратьев заметил в углу кубрика небольшую компанию: старши;х Пемзу и Кучу, сержанта Дерита и младшо;го Бодрого, – а также нескольких дедов: Дину, Проститутку, Пана Кулявого…

           Среди них оказался и Теря. И Теря им что-то рассказывал. Прислушавшись, рядовой Кондратьев понял, что Теря развлекает публику бородатым анекдотом про Василия Ивановича, Петьку и Фурманова. Теря рассказывал, как к штабной избе кто-то подъехал верхом. Василий Иванович послал ординарца узнать, кто бы это мог быть. Петька метнулся выполнить приказ, вскорости вернулся и доложил, что приехал маршал Голубой Икс. На что Фурманов отреагировал вялой фразой: “Петька, ну, сколько тебе можно объяснять, что фамилия Блюхер на русский язык не переводится?”

           Анекдот, несмотря на то, что у него не только выросла, но уже и успела поседеть борода, вызвал взрыв смеха у компании. Особенно веселились сержанты, по обыкновению назначавшиеся в роте охраны из призывников с Украины, причём, как правило, из колхозно-крестьянского класса – прямо от сохи. В местах их доармейской жизни этот анекдот ещё не успел приесться, кое-где его ещё и не слыхивали, а потому он и вызвал взрыв хохота.

           А рядовой Кондратьев не смог удержаться от снисходительной полуулыбочки. И это заметил старшой Пемза.

           – Ухмыляешься, да? А ну, иди-ка сюда и расскажи нам смешной анекдот.

           Делать нечего, рядовой Кондратьев поспешил исполнить приказ. Подходя же к группе, развлекающейся анекдотами, он вдруг, не без лёгкого холодка под ложечкой, осознал, что все, буквально – все, анекдоты вылетели у него из головы. Деды и сержанты уставились на рядового Кондратьева: старшой Куча, в то время ещё не знавший (не мог он это знать), что станет в будущем однофамильцем президента нэзалэжной, смотрел водянистыми, на выкате, глазами так, как будто прислушивался, а может и действительно у него внутри живёт, как утверждает Пемза, солитёр – а как иначе объяснить тот факт, что Куча в солдатской столовой жрёт за троих-четверых, между приёмами пищи регулярно ходит в солдатский буфет, регулярно отбирает у духов продукты из посылок, но нисколько не толстеет; Дерит смотрел на рядового с интересом, но не без опаски – младшой Дячук, то ли решив поиздеваться над легковерием сослуживцев, то ли над самим стрелком, уже пустил слух, что рядовой Кондратьев – не то камээс (то есть кандидат в мастера спорта) по дзюдо, не то мастер – по самбо. В это мало кто поверил, но вот проверять, от греха подальше и избави Бог, не решился никто. Пемза смотрел испытующе. Остальные – кто как.

           Рядовой Кондратьев приблизился. А что рассказывать? Он им – не мастер Дэви. Они ему – не Стирфорт. Советская Армия – не английская паблик скул[4], английским частным школам далеко до Советской Армии. А в голову и впрямь ничего не идёт. И как быть? Порадуешь интересным анекдотом – замучают требованиями развлекать, откажешься рассказывать – прослывёшь тормозом. И неизвестно, что хуже. Пожалуй, тормозом быть хуже. Однако, если дашь себя поработить, то кто ты, если не тормоз?

           Патовая, одним словом, ситуация.

           – Ну? – подал начальственный голос Пемза.

           “Не запряг, не нукай!” – подумал дерзко рядовой Кондратьев, но вслух высказать это поостерёгся, хотя не удержался и посмотрел Пемзе прямо в глаза.

           – Ну! – повысил голос Пемза, но повысил как-то неубедительно, как будто не рядового Кондратьева понукал, а самого себя.

           – Я сам анекдот сочинил, – вдруг выпалил рядовой Кондратьев.

           На него взглянули с бОльшим, чем ранее интересом. Даже, неожиданно для себя, не без уважения. Оно и понятно. Хоть анекдоты существовали всегда, но в СССР, особенно с конца двадцатых годов и до начала Перестройки, они были популярны, как никогда и нигде. Анекдотов существовало немыслимое количество. И ни у одного не было автора. А если и были, то всё равно никто не знал ни одного автора хотя бы одного единственного анекдота. Даже более того. Не было ни одного человека, кто бы знал не то, что автора анекдота, а хотя бы того, кто знал того, кто говорил бы, что видел такого человека.

           И вдруг – вот он, автор анекдота. Рядовой Кондратьев собственной персоной.

           – Какой анекдот? – смотря не на рядового Кондратьева, а куда-то внутрь себя, очевидно – на гипотетического или реального солитёра, спросил однофамилец будущего игемона будущей нэзалэжной.

           “Действительно, какой?” – подумал рядовой Кондратьев, а вслух сказал:

           – Из серии про Чапаева, Петьку и заезжих гостей.

           Деды и сержанты недоумённо переглянулись. А рядовой Кондратьев пояснил:

           – Ну, вот, про Блюхера – один анекдот. А я сочинил другой.

           – Рассказывай.

           И рядовой Кондратьев, понимая, что взявшись за гуж, тем, что не сильно дюж, не отговоришься, начал, сочиняя по ходу рассказа:

           – Сидят как-то раз Василий Иванович, Петька и Фурманов в штабной избе и первач кушают. Вдруг слышат, что с площади перед избой раздаются громкие гитарные риффы[5], вступает мощная ритм-секция[6] и… Василий Иванович посылает Петьку выяснить, что случилось и кто это там приехал тишину и спокойствие нарушать. Ординарец метнулся наружу, скоро вернулся и доложил, что приехали заморские музыканты – рок-группа с названием “Голубые Мошонки”. Фурманов, услыхав, что сказал одинарец, поднял голову со стола, посмотрел на ординарца мутными от первача глазами и сказал: “Петька! Сколько раз тебе повторять, что название группы «Муди Блюз»[7] на русский не переводится?”

           Рядовой Кондратьев замолчал. Наступила тишина. Никто не то, что не засмеялся, даже не улыбнулся. Помолчали. Куча посмотрел на рядового Кондратьева и подумал, что если бы он поспешил, то ещё успел бы в офицерский буфет, а он, вместо этого, остался в расположении роты и всё ради того, чтобы слушать несмешной и даже не совсем понятный анекдот про заморских музыантов в гостях у Чапаева. Молчание затянулось, но, наконец, Пемза кашлянул и выразил общее мнение:

           – И где здесь нужно смеяться?

           Ответ рядового Кондратьева всех огорошил:

           – А здесь и не нужно смеяться.

           – Почему?

           – Потому, что анекдот – несмешной. Это такой тип анекдотов. Смех – не предполагается.

           – Мда.

           Снова помолчали. Вступил Дерит:

           – А что это за музыканты такие приехали?

           – Рок-группа. Из Англии. “Муди Блюз”.

           – И-и-ги-ги, – заржал тихонько Пан Кулявый, – Муди.

           – Нет такой группы, – авторитетно заявил Куча, а Пемза добавил категорично:

           – И быть не может. Не может быть группы с таким названием – “Муда”…

           – “Ки”, – радостно закончил Пан Кулявый.

           – Да, – согласился Дерит, – не может быть, чтобы это было так. Чтобы у английской группы было такое название – такого не может быть никогда.

           – Ну, вот что, – решил Пемза, – ты давай расскажи другой анекдот.

           Рядовой Кондратьев не ожидал такой поворот. Он думал, что после первого такого анекдота – несмешного, да ещё и упоминающего малоизвестную в то время в СССР группу The Moody Blues, от него отстанут. Так нет же. А никакой другой анекдот в голову, как назло, не пришёл. И рядовой Кондратьев не нашёл ничего лучше, чем сказать:

           – Другой – так другой. Другой – из той же серии. И тоже я придумал. Сидят Чапаев, Петька и Фурманов в штабной избе и самогоночку кушают. Вдруг слышат, что с площади перед избой раздаются звуки мощной ритм-секции, вступают громкие гитарные рифы, звучит голос и… Василий Иванович, понятное дело, посылает Петьку выяснить, что случилось и кто это там приехал тишину и спокойствие нарушать. Ординарец метнулся наружу, скоро вернулся и доложил, что приехали заморский музыкант по фамилии Грубиян, Портящий Воздух в Общественных Местах При Большом Скоплении Народа. Фурманов, услыхав, что сказал Петька, поднял голову со стола, посмотрел на ординарца мутными от самогоночки глазами и сказал: “Петька! Сколько раз тебе повторять, что фамилия Хампердинк[8] на русский не переводится?”

           Стоит ли говорить, что и этот анекдот взрывов хохота не вызвал, только Пан Кулявый, как и в первый раз, слегка хохотнул, услыхав фамилию артиста. Пемза сразу перешёл в атаку:

           – Ты хочешь сказать, что может быть зарубежный певец с именем Хам и фамилией Пер…

           – …Ди…

           Это попытался закончить речь перебивший Пемзу Пан Кулявый.

           – Почему же не может быть такой фамилии? Тем более, что она – есть.

           – Ты над нами издеваешься?

           Риторический вопрос не предполагает ответ, вот рядовой Кондратьев и не стал ничего отвечать. Он только понял, что больше не сможет выкручиваться. Анекдоты как будто бы испарились из его головы, а на память больше вообще ничего не приходило. Разве что имя македонского царя. Но рассказывать анекдот про македонского царя, приехавшего в гости к Василию Ивановичу, рядовой Кондратьев не решился бы.

           Несмотря на то, что Пемза задал вопрос риторического свойства, он хотел услышать на него ответ:

           – Повторяю свой вопрос: ты над нами издеваешься?

           – Отнюдь нет. Если династию македонских царей основал Пердикка[9], то почему не может быть англичанина с фамилией Хампердинк?

           На свой вопрос рядовой Кондратьев ответ не услышал, и он, совершенно ни к селу, ни к городу, добавил:

           – И чего удивляться? Например, конь по немецки будет Pferd.

           – Точно, – вдруг встрял Пан Кулявый, – есть же поговорка: “Нагадалы козэ смэрть, вона ходэ – Pferd, та Pferd”.

           Слушатели рядового Кондратьева недоумённо переглянулись, и тогда он, чтобы не дать им опомниться, начал, неожиданно даже и для себя самого, третий анекдот:

           – Сидят Чапаев, Петька и Фурманов в штабной избе и…

           У Кучи лопнуло терпении, и он нетерпеливо перебил:

           – Ну, ясно: кто-то приехал. Послали Петьку. Тот сходил, узнал, вернулся, доложил. И что? И кто? Кто приехал?

           “А, действительно, кто? Кто ещё мог бы приехать?” – молнией мелькнула мысль в голове рядового Кондратьева и он выпалил:

           – Вернуля Петька и огорошил тем, что приехал артист – мужчина по имени Половина Анки. А Фурманов, само-собой, поправил: «Петька, ну, сколько раз тебе говорить, что имя и фамилия Пола Анки[10] на русский язык не переводится?»

           – Ну, точно. Он издевается. И сомнений быть не может. Пола Маккарти, известное дело, называют Полу-Макаром, но чтобы был исполнитель по имени Половина Анки, Пол-Анки – да быть того не может. И целиком Анкой мужик быть не может. И Анка не может быть мужиком. Издевается. Он над нами издевается.

           Атмосфера явно стала накаляться. Куча, так и не переставший вести внутренний диалог с солитёром – реальным или мнимым, изрёк:

           – Вот наглый дух. И прослужить-то ещё не успел, а уже борзеет.

           – Он думает, что ему всё можно, – слегка багровея лицом добавил Пемза.

           “Начинает пахнуть жареным”, – подумал рядовой Кондратьев.

           Неожиданно спасение пришло от сержанта Дерита. Он сказал:

           – Конечно, он думает, что ему всё можно. Он же борец.

           – Камээс, – задумчиво добавил Куча.

           – Видали мы таких камээсов. И мастеров спорта видали. И по дзюдо, и по самбо. Много видали, – язвительно отозвался Пемза.

           “Вот гад – этот Дячук, – подумал рядовой Кондратьев, – заявил во всеуслышание, что я – мастер спорта, а мне теперь отдуваться”.

           И все пришли к мнению, что мастер спорта по самбо, а хоть бы и не мастер, а только кандидат в мастера спорта (КМС – камээс, правильно – каэмэс) – это серьёзно. Правда, маленький очкарик интеллигентного вида, призванный в Армию с дипломом с отличием (с красным дипломом) об окончании техникума, меньше всего был похож на “гения дзюдо”, но кто же рискнёт проверять. Так оно есть на самом деле или нет.

           На всякий случай проверять не стали, решив, что не только эмэс (МС – мастер спорта), но и простой «камээс» имеет право на то, чтобы придумывать и рассказывать анекдоты. Не только придумывать, но и рассказывать несмешные анекдоты. И больше к рядовому Кондратьеву с требованием рассказывать анекдоты никто не приставал. Оставили его навсегда в покое.

           А рядовой Кондратьев, в очередной раз, смог убедиться, что человек – существо, в основной своей массе, – сколь любопытное, столь и трусливое.
______________________________
[1] Мофей (от др.-греч. ;;;;;;; «формирователь», «тот, кто формирует [сны]») – бог сновидений в греческой мифологии. [2] Гипнос (от др.-греч.;;;;; «сон») – бог сна в греческой мифологии. [3] Русское слово «мещанин» является точным эквивалентом «западного» слова «буржуа» (и – наоборот); так уж сложилось, что западные эквиваленты русских слов у нас считаются «престижными» словами (например, «буржуа»), а славянские – не просто непрестижными – ругательными, как, например, «мещанин». Кстати, слово «буржуа» (фр. bourgeois) – от нем. слова bourg, которое переводят как «город», понимая под bourgeois/буржуа горожанина, хотя слово bourg не немецкое, а заимствование из греч. языка, где «пюргос» (;;;;;;) имеет значение «башня» (как часть укрепления, крепости, кремля), а означает это немецкое заимствование из греч. не город (город – это Stadt, откуда и производное слово Staat, то есть «государство»; оба нем. слова – тоже заимствования, но не из греч., а из латинского языка: лат. status «статус»), а «крепость». Можно сказать, что «буржуа» – это… «крепостной». Действительно: «крепость» – «крепостной», bourg«крепость» – bourgeois «крепостной». [4] Паблик скул – англ. Publicschool «публичная школа» (мн. ч. Publicschools) – привелигерованное учебное заведение, отнюдь не публичное, а, вопреки названию, закртое учебное заведение: Итон (Eaton), Харроу (Harrow School), Рагби (Rugby School), Уэстминстер (Вестминстер Westminster School), Уинчестер (Винчестер)… Райкин (представляете себе – Райкин! Wreking College) и др. Кстати, П. Г. Вудхаус (Вудхауз), который учился в Далиджской школе, потом описал её под названием Wrykin – вот вам ещё один Райкин. [5] Рифф (англ. riff – слово неизвестной этимологии) – короткое мелодическое остинато (ит. оstinato из лат.obstinatus, то есть упорный, упрямый – метод и техника музыкальной композиции, многократное повторение мелодической фразы [мелодическое остинато], ритмической фигуры [ритмическое остинато] или гармонического оборота [гармоническое остинато]), выполняющее функцию узнаваемого рефрена (от ст.-фр. refraindre < refrain повторять) музыкальной пьесы. [6] Ритм-секция (англ. Rhythm section) –секция в составе оркестров и ансамблей, функция которой заключается в исполнении базовой ритмической фактуры музыкального произведения, состоящая, главным образом, из набора ударных инструментов и баса (бас-гитары, а то и двух бас-гитар). [7] The Moody Blues – британская рок-группа, образовавшаяся в Бирмингеме в 1964 г., ставшая одним из основателей так называемого прогрессивного рока. [8] Британский певец (род. 2 мая 1936 г.) Engelbert Humperdinck, настоящееимя – Arnold George Dorsey. [9] Др.-греч. ;;;;;;;;;, лат. Perdiccas– легендарный основатель династии македонских царей, возводивших свой род к самому Гераклу. Имя ср. с греч. названием куропатки ;;;;;;, -;;;;; (при русск. пардва болотный бекас) – звукоподражательное (от шума при взлете) – см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 2003. Т. 3. С. 205. [10] Paul Albert Anka, род. 30 июля 1941 в Оттаве, канадско-американский исполнитель ливанского происхождения.

© 10.02.2018 Владислав Кондратьев
Свидетельство о публикации: izba-2018-2195700